Воспоминания

Галина Агаронова,

Ашдод, Израиль

AUSSPRECHEN WAS IST*

Глубочайшее уважение, которое автор может оказать своим читателям, – некогда сказал И.-В. Гёте, – это создавать не то, что от него ждут, а то, что он сам считает правильным и полезным на дан-ной стадии своего и чужого развития. Дело писателя – мыслить согласно жизни, а не выстраивать жизнь согласно мысли.

Об этой книге («Раф Айзенштадт. Вечера на хуторе близ Германии. Дюссельдорф – 2004») в течение нескольких лет я слышала восторженные отзывы, прежде чем сама, наконец, взяла её в руки. Книга состоит из двух частей прозы («Ах, эта жизнь эмигрантская наша» и «Вечера на хуторе близ Германии») и раздела, озаглавленного «Стихи Международного поэтического турнира». Проза Р.Айзенштадта – это короткие новеллы.

Еврейская душа эмигранта – главный интерес писателя. Он извлекает её, исследует, психологизирует, заставляет её открыть свою скрытую тайну. Нас обвиняют в том, что мы – народ, склонный к безумным авантюрам. Теперь нам позволят уступить первенство другим.

Герой Р.Айзенштадта стремится быть лучше, чем он есть или может быть. И неожиданно, к своему собственному удивлению, человек таким становится. Он обладает душой, духом, способным к жертвенности и терпимости. Это поможет ему выстоять.

Всё, что происходит, излагается коротко, но достаточно вразумительно. Попытаюсь в немногих словах рассказать о разнообразных мотивах и фабулах.

Перед нами новелла «Продолжение рассказа Остапа Бендера о Вечном жиде». Её герой уже «около двух тысяч лет шатался по всему миру, поражая всех своей живучестью и сварливым характером». Он трудился на великих стройках коммунизма за проволокой на Колыме, побывал в космополитах, был изгнан из сельскохозяйственной академии за лженауку генетику – продажную девку империализма и только что пересёк границу Германии в 1999 году. Но и здесь невезуха – надо доказать свою принадлежность к пятой графе, на вопрос которой еврей отвечает «Да!». Спасает героя значащийся на тыльной стороне руки пятизначный номер, оставленный на память эсэсовцами в украинском гетто. Чиновник пожал плечами и ещё раз предложил всё - таки принести метрику, выдворив Вечного жида из конторы.

Герою новеллы «Странное везение» страшно повезло, когда его мать оказалась еврейкой перед эмиграцией в Германию. Теперь он оказался в вожделенном Дюссельдорфе. Перед отъездом он предусмотрительно развёлся со своей женой: выходило, что так они будут получать на новой родине на сто марок больше. Мать отказалась ехать в Германию. Но когда Вовик (так звали героя) узнал, что на его мать можно в Дюссельдорфе получать ещё деньги «по уходу», в ход были пущены уговоры, угрозы, истерики, заклинания, и его «бедная любимая мать» сдалась...

Деньги шли, марки капали. Но вдруг быстро сгорела его мать. Вовик осиротел. А ведь неожиданно – он так рассчитывал! «Она убыла на целых тысячу четыреста немецких марок. В валюте!». Тут жена вдруг подала на развод. Ему предложено было в короткий срок обменять его двухкомнатную квартиру на однокомнатную. Его прямо-таки брали за горло. Жизнь уходила. Но не тут-то было! Вскоре в его двери хрустнул замок, и в комнату въехала коляска с молодой женой. Герой «решился всю жизнь горшки выносить» – это сулит деньги! И ещё узнал Вовик, что у его новой жены есть муж, так сказать, «по контракту», муж, которого она уже вызвала сюда, в Дюссельдорф… «Деньги по уходу» оборачиваются больницей – «злокачественный диабет» для героя. Но «это тянуло уже на тысячу семьсот марок в месяц». Жизнь вновь манила и обещала...

Новелла «Mit шашкес, mit саблес, mit славный Шагал» – это продолжение разговора о борьбе прибывших в Германию на ПМЖ из СНГ эмигрантов «за справедливость и экономический эффект». «Их цели были ясны, а задачи определены». А немцы путались под ногами богом избранного народа…

«И прозрели зрячие. И увидели немцы своё небо в алмазах. А под ним людей решительных и готовых на всё…» «Даже повернуть Рейн вспять, дабы впадал он в Чёрное море, чтобы могли, наконец, одесситы без пересадки попасть в Одессу, в свой родной город. Потому как «экономический эффект ожидался для них внушительный».

Если речь идёт о самомнении как писательском принципе, то оно должно стать его эвристическим принципом. А факты в его повествовании действтельно вопиют.

Р.Айзенштадт не уклоняется от боя даже в объятом туманом и неприглядностью XXI веке. Он не стремится к спрямлению сюжетов, навязываемых запутанной сложностью жизни, он желает насытить читателя наглядными световыми акцентами изображения. Каждая новелла создаёт хорошие заделы для дальнейшего течения действия, обеспечивая его плавность и связность. Изображение какого-либо события он доводит до степени созревания. Остальное автор предоставляет завершить контекстно другим рассказам и усилием воображения самому читателю. В этом сложном синтезе повествование приобретает ошеломляющий смысл. Художественная позиция автора противоречива, как противоречива сама жизнь. В столкновениях несовместимостей рождается подлинный смысл его книги и искомый читателем и критиком синтез. Всё меркантильно - грубое, низменное здесь благодаря искусству Р. Айзенштадта возвышается до той стадии, когда мы начинаем относиться к героям и персонажам с сочувствием. Их комические маски по своему художественному значению не уступают трагическим маскам.

Искусство само по себе благородно. Поэтому автор не страшится низменного. В его парадоксальности и противоречивости может таиться защита от банальности. Он духовно интересен. Сомнительно в книге всё, что связано с оптимизмом. Это меньше всего сатира с язвительным смехом. Это – трогательная книга. Р.Айзенштадт против унижений, притеснений, но он и против безумной мании обогащения. Его герой хочет жить как бедный человек с деньгами. Если у него нет денег, он всё время думает о деньгах. Если у него есть деньги, он думает уже только о деньгах. Но лучше эта мысль в иронической стилистике самого Р.Айзенштадта: есть вещи важнее денег, но без денег эти вещи не купишь.

Книга прямо-таки бурлит событиями. Между тем автор ничего существенного не говорит ни о явлениях жизни, ни о жизни явлений. Он лишь напрягает бицепс на фоне переливчатого мерцания образов.

Писатель, вероятно, для того и изображает своих героев, чтобы вложить в них чувства, мысли и другие человеческие ценности. Для этого он создаёт наглядную конкретность, придавая большое значение жизненности своих персонажей. Но сами по себе эмоциональные переживания столь же банальны, как и ощущения. Это всего лишь первичное переживание, полипообразное, причудливое, изломанное. Возникает вопрос: какова человеческая цель книги? Убеждения писателя, его мысли нигде не встревают в события, они не лежат в плоскости изображения, а лишь угадываются в перспективе событий. Не является ли сказанное свидетельством бессилия художественного синтеза? Впрочем, не исключено, что такой логический вакуум – как раз и есть осмысленный авторский художественный приём. В этом смысле ирония произведения приобретает двойственный характер, являясь иронией писателя по отношению к самому себе и по отношению к обществу эмигрантов в одно и то же время. Преобладает, однако, первая; для этого имеются достаточно веские основания. У Р.Айзенштадта живёт инстинктивное желание с насмешкой относиться к себе. Это – искусство смеяться над самим собой, вызванное болезненным недовольством житейской неприкаянностью, стремлением уйти в себя. У автора книги общественный инстинкт; ему нельзя отказать в знании судеб эмигрантов. Его манера письма никогда не имеет узкого смеха. Его герой – продукт альянса халявной совковости с моралью капиталистического чистогана. Он высмеивает этих исторически типичных представителей эмигрантской массы.

В мире искусства, впрочем, «плохое» и «злое» не обязательно являются плохим. Социально - критическое направление книги на каждой её странице так или иначе обращено к слову Innerlichkeit, которым немцы обозначают стремление человека к сокровенному душевному миру. К задушевности.

У Р.Айзенштадта очень зоркие глаза, глаза человека, которые обычно не совсем сухи, но и не наполнены слезами, они лишь немного влажны, – а «влажность» по-латыни – humor. Он обладает юмором. То, что он видит – безрадостно и очень далеко от Innerlichkeit. Ощупью отыскивает он свою собственную, ещё никем не проторенную тропу, всякий раз – особую, сугубо специальную для каждой личности. Его творчество приобрело индивидуальный характер.

Слово «видеть» имеет значение, не исчерпывающееся только оптическими категориями: он видит мир таким, каков он есть.

Сегодня существуют новые критерии в литературе; теперь её целью является самовыражение. Р.Айзенштадт возвышает человеческое сердце еврейского эмигранта в Германии, возрождая в нём надежду, гордость и жертвенность, которые составляли славу его прошлого. В его сегодняшней жизненной атмосфере – кричащей явно – стала сниженная деятельность, пребывающая в диффузном подспуде.

В книге больше вопросов, чем ответов на них. Автор не пробивается к ядру личности еврея - эмигранта, не создаёт адекватное впечатление о её судьбе. Он топчется на месте, создав лишь грандиозную динамику скуки, будничной человеческой глупости, обнажив лишь поверхностные слои боли, смятения, слабости, неприкаянности. И это несмотря на то, что монологи героев новелл отличаются раскованностью, непринуждённостью и напористостью.

Приехавшие в Германию по формуле ПМЖ евреи - эмигранты из бывшего СССР увидели не идиллический мир. Сначала они расхаживали среди придуманного пейзажа, предаваясь буколической любви. Потом они увидели, что это была «игра в жмурки».

И всё же пессимизм ума автора рецензируемой книги способен породить надежду: дескать, если вы ещё способны разочаровываться, значит, вы всё ещё молоды…

Оптимист заявляет, что мы живём в лучшем из миров, а пессимист ума Р.Айзенштадт опасается, что это чистая правда. Если всё так хорошо, то почему всё так плохо? Если вы видите свет в конце туннеля, значит, вы смотрите не в ту сторону. Если верно, что человечество учится на своих ошибках, нас ожидает блестящее будущее… Впрочем, Après nous le déluge!– как сказала фаворитка Людовика XV маркиза де Помпадур, в девичестве Жанна Антуанетта Пуассон («После нас хоть потоп»).

«Auf Lachen folgt Weinen», сказано в немецкой пословице: «Сначала посмеёшься, а потом поплачешь».

Все эти рассказы тем хороши, что показывают нам героев истории au naturel. И великий Людовик XV в свою череду так же мал, как и другие.

Ну, а теперь хватит, довольно, Basta cosi!

Истинно блаженны уши, внимающие не голосу, звучащему на площади, но голосу, в тиши учащему истине.

*Сказать правду без обиняков.

На стр. автора

<< Назад | Прочтено: 127 | Автор: Айзенштадт Р. |

Мне понравилось?

(Проголосовало: 0)

Комментарии (0)

Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>