Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Эдуард Якобсон

 ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

Часть восьмая  


Развитой социализм или застой? 

     

 Мое возвращение из Болгарии было по-разному встречено на заводе: в среде «трудящихся» весьма радушно и даже дружелюбно, а в среде «деятелей» прохладно, если не сказать равнодушно. Но меня очень порадовало мое бюро в ОГК. Все с нетерпением ожидали от меня свежих подробностей о заграничной жизни. Мои коллеги зачитали сочиненную ими в честь моего возвращения целую поэму, которая начиналась словами: «Из дальних странствий возвратясь...». Мы уже давно сдружились не только в работе, но и семьями. Встречались у меня на даче в Ольгино. Ходили вместе в театры, ездили на экскурсии, посещали по случаям получения премий первоклассные рестораны, куда не каждый из нас позволил бы себе сходить индивидуально. Бывало, что без лишнего шума, при закрытых дверях устраивали небольшое застолье и на работе. Но когда нужно было, работали не покладая рук и с полной отдачей. Я никогда не был строгим начальником и, мне кажется, мои коллеги это ценили. Мне очень приятно было вернуться в свой старый коллектив.     

За время моего отсутствия в бюро правила делами Зинаида Максимовна Маркова, выпускница моего же института. Я периодически присылал ей информацию о работе в Видине, а она сообщала мне о заводских делах. Таким образом мы не чувствовали себя уж слишком в отрыве.

Бывший генеральный директор, Александр Кондратьевич Степанов, заложил хорошую основу для дальнейшего развития предприятия. За короткие сроки был в значительной степени обновлен станочный парк. Появились станки с числовым программным управлением (ЧПУ), модернизирован инструментальный цех, механизирован процесс полировки крутильных колец и, самое главное, составлен проект значительного увеличения производственных площадей. Это решалось путем дополнительного строительства на второй площадке завода новых современных цехов (штамповочного, металлоконструкций, гальванических покрытий, пластмассовых изделий) и ряда вспомогательных участков. Кроме того был заключен договор на проектирование инженерно-административного корпуса (вообще-то здание начали строить ещё в конце тридцатых годов, но дальше цокольного этажа дело не пошло — авторы проекта, как говорили, были репрессированы, стройка прекратилась, и  только 35 лет спустя пришло время «собирать камни»).

При мне сменилось пять директоров, но, пожалуй, никто из них не сделал столько полезного  для трудящихся завода и для производства (особенно с учетом перспективы), сколько сделал Кондратьич, как любовно его называли многие. Благодаря его заботам на заводе очень много внимания уделялось охране труда и профилактике заболеваний. При нем была построена сауна с бассейном, поощрялись и материально поддерживались спортивные секции. На большом земельном участке в черте города (в Коломягах) был построен полномасштабный стадион с футбольным полем (позже стадион перешел под тренировочную базу футбольного клуба «Зенит»).  Особое внимание Кондратьич уделял летнему отдыху. Его усилиями на берегу реки Вуоксы, в живописнейшем месте Карельского перешейка, в районе станции Лосево, были построены большой пионерский лагерь и база отдыха, где могли в течение  сезона отдыхать десятки семей работников завода. Предпочтение отдавалось многодетным и добросовестным труженикам, но, как правило, были удовлетворены все желающие. Он лично следил за тем, чтобы это соблюдалось. Это был не только умелый и исключительно добросовестный хозяйственник и организатор, но также и прекрасный инженер, психолог и просто не лишенный чувства юмора человек. Я не знаю случая, чтобы кто-нибудь недоброжелательно о нем отозвался и не помню случая, чтобы он кому-нибудь отказал в помощи или в добром совете. Александр Кондратьевич оставил пост директора по возрасту и состоянию здоровья, но ещё несколько лет (до самой смерти) трудился по своей основной профессии в должности рядового инженера-металлурга на головном заводе Ленинградского Машиностроительного Объединения имени Карла Маркса, которому он посвятил с полной отдачей больше пятнадцати лет своей жизни.

Я не знаю, будет ли когда-нибудь написана история завода имени Карла Маркса, но очень хотелось бы, чтобы о таких людях, как Александр Кондратьевич Степанов, не забывали.  Я очень благодарен судьбе за то, что наши пути пересеклись и нам довелось встретиться.


***

Уже через несколько дней после возвращения на завод мне с головой пришлось окунуться в массу новых для меня вопросов. За два с лишним года моего отсутствия многое изменилось. Новый генеральный директор объединения Глеб Александрович Голубев, бывший директор СКТБ МХВ, ввел новый порядок сдачи документации новых разработок на завод. Раньше в объединении имени Карла Маркса заводские конструктора имели возможность не только наблюдать за процессом разработки, выступать в технических советах и обсуждать создаваемую конструкцию, но и участвовать вместе с разработчиками в выборе наиболее рациональных вариантов конструктивных решений, контролировать качество и требовать исправления явных ошибок в документации, обнаруженных на стадии приемки чертежей. Теперь  всё стало ограничиваться внутренними, часто весьма поверхностными и формальными проверками. Приказом генерального предписывалось теперь сдавать документацию  непосредственно в технический архив для размножения и выдачи копий техническим службам завода. Предполагалось, что это сократит сроки создания новой техники.  

Такая система действительно ускоряла не только подготовку производства, но и процесс изготовления опытного образца, а иногда и первой партии машин, которые часто запускали в производство задолго до получения даже самых первых результатов промышленных  испытаний. Как правило, в программе испытаний основными были требования проверки обеспечения технологического процесса получения продукта. Вопросы  удобства монтажа и ремонта оставались часто забытыми, а надежность выявлялась уже только в процессе эксплуатации.  На этом этапе разработчики, как правило, уже были заняты новым проектированием, и проведением так называемых «доводочных работ» (главным образом повышением надежности) приходилось в значительной степени заниматься заводским конструкторам. Таким образом доработка техники у заказчика плавно перетекала от авторов проектов в СКТБ МХВ к заводским конструкторам в ОГК.  

(У меня в памяти сохранился порядок контрольных проверок чертежей в ЦКБ-18, которые тщательно осуществлялись в несколько этапов для каждой, даже небольшой части головного образца изделия. И всё это при том, что разработчик, в лице главного конструктора проекта,  практически оставался постоянным «хозяином» проекта и нёс всю полноту ответственности за качество документации, естественно, и за само изделие на весь его ресурсный период. Заводские конструктора являлись при этом только промежуточным звеном между разработчиком и изготовителем и к самостоятельным решениям не допускались).

Период семидесятых годов отличался особым ростом потребности в новом оборудовании для производства синтетических нитей. В СКТБ МХВ очередные проекты «выпекались как блины». Кроме того Г.А.Голубеву очень хотелось ускорить процесс создания новинок оборудования, и с этой целью он добился включения СКТБ МХВ, своей бывшей вотчины, в состав Объединения сразу, как только его возглавил. Возросший объем разработок привел к тому, что у конструкторов сократились возможности проведения предпроектных исследований. На это просто, как правило, не хватало времени. Кроме того, построенный совсем недавно экспериментальный цех для СКТБ МХВ начал терять свое назначение и всё больше и больше загружался производственной программой. Волевое планирование и спешка не могли не отразиться на качестве создаваемой техники. Таким образом материальные и временные затраты на доводочные работы сводили на нет первоначальный эффект от ускоренного проектирования и вносили определенные сложности в производственный процесс на заводе и у заказчиков. Дополнительные затраты относились на себестоимость. Ответственность размывалась. Но зато за досрочное проектирование разработчики получали премии. Моральный фактор и издержки во внимание не принимались.

Вот такую обстановку я застал на заводе после возвращения из Болгарии, и вот так изменились условия работы моего маленького бюро. Загрузка увеличилась не меньше, чем вдвое за счет объемов текущих работ. К возросшему количеству типов изделий, уже находящихся в производстве, добавлялись доводочные работы на новых (часто уже серийных) машинах, осваиваемых на комбинатах. Ситуация осложнялась и тем, что участились случаи принятия ещё и заказов на изготовление совершенно не профильных изделий по документации сторонних разработчиков, которая требовала её переработки применительно к заводским нормативам. Я никогда не интересовался, как загружены другие бюро ОГК и всегда считал, что если что-то поручалось мне, то значит больше некому — начальству видней (значительно позже я понял, что крупно ошибался: чаще всего в мое бюро подбрасывали работы, от которых другие просто сумели отбиться). Как правило сторонние разработки носили своего рода «академический» характер и далеко не всегда удовлетворяли требованиям производства. Таким образом практически постоянно приходилось сталкиваться с необходимостью различных доработок. Если нам удавалось убедить авторов проекта в обоснованности наших требований, то они проводили доработку своими силами (так было, в частности, с агрегатом ШАН-13 для формования волокна «Нитрон»). Но иногда нам проще оказывалось доработать конструкцию своими силами. Так было со сравнительно небольшой машиной ОВГ-500И для производства капронового текстурированного коврового жгута, включенной в план производства ЛМО по экстренному заданию нашего Главка. Авторы, конструктора ВНИИЛТЕКМАШа, категорически отказались вносить какие-либо изменения, ссылаясь на то, что изготовленный в их институте экспериментальный образец устойчиво работает на Киевском комбинате и конструктивной доработки не требует. Спорить было бесполезно. Пришлось лететь в Киев и знакомиться там с работой институтского образца. Наши предположения подтвердились. Машина постоянно разлаживалась, и прикрепленный механик только и успевал подкручивать то одно, то другое После доработки нами конструкции машины ОВГ-500И на заводе им. Карла Маркса была изготовлена установочная партия из пяти этих машин, которая положительно зарекомендовала себя на Киевском комбинате, но вслед за этим  последовал новый приказ Главка, и серийное изготовление было передано Московскому заводу имени Первого Мая.      

Это только некоторые фрагменты обстановки в отделе главного конструктора завода имени Карла Маркса, головного предприятия Ленинградского Машиностроительного Объединения имени Карла Маркса, входившего тогда в систему Главхимлегмаша Минлегпищемаша СССР, сложившейся в начале семидесятых годов прошлого столетия.

                                                                                    ***

     Возглавляемое мной бюро №2 ОГК официально специализировалось на оборудовании для формования и намотки синтетического волокна из расплавов.  Фактически же оно стало универсальным в связи с весьма разнообразными заказами, ничего общего не имеющим с основной специализацией. Я этому особенно не противился из двух соображений: это расширяло кругозор и давало возможность дополнительного заработка. Второе достигалось путем рационализации, для которой возможности были практически не ограниченны. Наспех разработанные проекты СКТБ МХВ и сторонних организаций, передаваемые на завод для производства без соответствующей приемки, давали нам моральное и законное право наряду с доводочными работами проводить усовершенствования, повышающие эффективность производства, оформляя это как рационализаторские предложения. Конечно, в дополнительном заработке были заинтересованы все члены моего коллектива, и я старался организовывать работу так, чтобы каждый, по мере возможности, принимал участие в решении текущих задач. Все старались самостоятельно думать, и каждый вносил свою лепту. Именно поэтому  наши рацпредложения, как правило, разрабатывались коллективно. Такой метод работы способствовал рассмотрению различных вариантов с выбором лучшего из них, наиболее оптимального. При этом темы и характер наших предложений носили такое содержание, что вероятность в отказе от их реализации практически исключалась. Этому способствовало ещё и то, что мы представляли не голые идеи, а готовые, тщательно проработанные и испытанные конструкции. Это относилось в основном к тому, что давало эффект при изготовлении у нас на заводе. Но мы не ограничивались этим. По одному из наших предложений, в частности,  ГИПРОИВ ввел в проекты прядильных цехов капронового производства стационарное строительное перекрытие вместо металлических конструкций  для размещения бункерных систем. Благодаря этому на комбинате были созданы дополнительные производственные площади, повышалось удобство обслуживания системы загрузки, при этом была обеспечена значительная экономия профильного стального проката. Правда, в расчете вознаграждения нам засчитали только экономию металла, но и это нас на том этапе вполне удовлетворило.   

Изобретательство в нашем коллективе не было первостепенным и значительно уступало по масштабам рационализаторской деятельности. Причиной тому был, в основном, недостаток времени, а разработка заявки на изобретение значительно более трудоемка. Как правило, мы темы не высасывали, как говорят, из пальца, а использовали для проработки актуальные рабочие ситуации. Об одной из них не могу не вспомнить.

В стране возникла потребность создания более прочного капронового корда, для чего требовалась толстая нить  с удвоенным количеством элементарных волокон (280 вместо 140). В СКТБ МХВ был в 1970 году создан для этой цели новый агрегат, в составе которого была приемно-намоточная машина ПН-1000-КК18 (новое обозначение машины, которая раньше шла под маркой ПП-1000-ИМ, спроектированной моим коллективом ещё в 1966-1967 годах и уже больше года отработавшая в Болгарии).

Опытный образец нового агрегата оказался на испытаниях в Чернигове вскоре после моего возвращения из Болгарии. Неожиданно меня ошеломило известие, что намотка через 2-3 недели отказывается работать. Ничего подобного раньше не наблюдалось, и этот сигнал меня очень встревожил, так как тут явно  затрагивалась честь и моего коллектива.  Мне срочно пришлось выехать в Чернигов. Оказалось, что на новой машине конструктора СКТБ МХВ «доработали» намоточный механизм. Он от нашего  отличается теперь конструкцией нитеводителя. Авторы, недолго думая, оснастили его для более толстой нити «глазком» больших размеров, чем он был раньше, изменив соответственно и несущую его пластину, увеличив таким образом более чем вдвое общую массу (вес) этого рабочего элемента. Даже неспециалисту понятно, что динамические нагрузки при 280 реверсах в минуту при этом многократно возрастают. Механизм стал интенсивно изнашиваться, разбалтываться и сбрасывать петли на торцах намотки. Снижать скорость раскладки нельзя, так как при этом нить поползет.

 

Нитеводитель (облегченная конструкция по

авторскому  свидетельству СССР

на  изобретение № 474798):

1.  ползун,

2. нить (пучок из 280 тончайших

элементарных  волокон),   

3. тонкостенные ажурные пластины нитевода.

 

Единственный способ — это уменьшение массы движущейся возвратно-поступательно части механизма и максимальное приближение центра массы к оси направления движения. По этому пути мы и пошли, решив попутно и некоторые другие вопросы. Кроме повышения надежности и ресурса работы механизма с нашим участием было освоено плазменное напыление для создания более износоустойчивого покрытия рабочих (контактирующих с нитью) поверхностей, что, в конечном результате, обеспечило снижение обрывности, т.е. уменьшение отходов капроновой кордной нити. На рисунке схематично показан литой капроновый ползун с залитыми в него двумя тонкостенными ажурными пластинами нитевода. Такую конструкцию нам удалось защитить авторским свидетельством на изобретение № 474798  с приоритетом от  13 марта 1972 года.    (По имеющимся у меня сведениям это изобретение использовалось в отечественной промышленности производства капроновых нитей не менее 30 лет, а может быть, используется где-то и в настоящее время).

За это изобретение мы получили  вознаграждение, которое можно было бы сопоставить для каждого из соавторов примерно с пятью окладами. Правда, получили мы его почти через три года после официального подтверждения тремя комбинатами экономической эффективности от реализации, и то только через суд.

Но наибольшее удовлетворение я получил, увидев, что у моих ребят вкус к изобретательству хорошо привился. Особую активность начал проявлять Арнольд Наравцевич. Не очень отставали от него Нина Истомина и Наум Мошняцкий. К сожалению, в этот период из состава бюро ушли  на повышение такие перспективные специалисты, как Вадим Луговой, проработавший с нами несколько лет, и Зинаида Маркова, назначенная начальником бюро рационализации  (БРИЗ) Объединения. Контакты с ними сохранялись ещё долгие годы. С Зинаидой Максимовной Марковой мы благотворно сотрудничали до самой её безвременной кончины. При её помощи и поддержке нами было запатентовано ещё не одно изобретение.

 

 Некоторые изобретения, созданные в ОГК завода имени Карла Маркса

 

***

        Семидесятые  годы прошлого столетия были, как принято считать, периодом брежневского «застоя». В чем это выражалось и как это проявлялось, определять не берусь. Мой кругозор не отличался особой широтой и не выходил в основном за тематику отрасли. Никакого застоя я не чувствовал, а наоборот — постоянно находился под прессом самых неожиданных заданий. Вопросы производственного характера меня захлестывали. Помню, что меня постоянно не покидало ощущение, что я что-то не доделал. Тем более, что довольно часто приходилось временно откладывать одни дела и переключаться на что-то экстренное. Приходилось даже браться за решение таких вопросов, которые казались неразрешимыми. Но тут уже бывало не до рационализации. Нужно было спасать честь фирмы, и я чувствовал себя обязанным за это бороться. Вот один из примеров:

Одна из новых машин была в стадии завершения изготовления, и начата уже была отгрузка её частей заказчику. Не раньше и не позже, но именно в этот момент было обнаружено, что  завершить поставку невозможно. Для этого нужно было изготовить оригинальные предохранительные клапана «цельнотянутой» конструкции для небольших индивидуальных котлов высокотемпературного теплоносителя. Вернее, разрывные пластины для этих клапанов. Службы не удосужились найти изготовителя таких устройств и своевременно заказать. Срывалась поставка. Под угрозой оплата машины. Горел план...  Разрывная пластина диаметром 100 мм и толщиной один миллиметр должна изготавливаться из чугуна с жесткими характеристиками плотности, но технологи и производственники осуществить эти требования не могли и расписались в своем бессилии. Разработчики отказались что-либо предпринимать. Положение казалось безвыходным. Без лишнего шума я взялся за экспериментирование: подобрал близкую по характеристике механических свойств алюминиевую нагартованную (жесткую) фольгу, изготовил набор диафрагм с различными по диаметру отверстиями и соорудил небольшой стенд с редукционным клапаном.  На этом примитивном стенде недели две я рвал фольгу, регулируя подъем давления до предельно допустимого. Проводил я это таким кустарным способом до тех пор, пока не подобрал диафрагму необходимого параметра и пока не убедился, что фольга стабильно разрушается при достижении давления заданной величины. Я не считал себя в праве подключать к этим экспериментам кого-нибудь ещё. Процесс эксперимента не соответствовал рабочим условиям (среда и температура), и в этом заключался элемент риска. Всё это проходило без метрологического освидетельствования, и вся ответственность была только на мне. Не менее чем два года я не выпускал из поля зрения эксплуатацию этого устройства и успокоился только после того, как убедился, что оно в сочетании с надежной автоматикой и сигнализацией себя оправдало. Характерно, что руководство восприняло всё это как должное, и я не услышал даже элементарного «спасибо».

О застое не могло быть и речи. Активно развивавшаяся промышленность производства синтетических волокон в буквальном смысле заваливала ЛМО заказами на новое машины. Строились крупные специализированные предприятия, в числе которых были: совершенно новые заводы в городах Щёкино, Волжском, Даугавпилсе, Житомире, Гродно, Кемерово,  Рустави, Барнауле, Навои..., расширялись производства на комбинатах химволокна в Клину, в Киеве, в Могилеве, в Курске и в других городах Союза. Особое место в отрасли начали занимать новые виды продукции, особенно такие как эластик, корд повышенной прочности, капроновый и лавсановый штапель, ковровый жгутик, нетканые материалы, ПАН штапельные волокна, а так же полиэтиленовые и полипропиленовые ленты для обвязки различных пакетов и упаковок и т.п.

Темпы развития отечественного производства синтетических волокон того периода сопоставимы с тенденциями развития мирового производства этих волокон в общем объеме производства химических волокон (млн. Т.):

 

                                                                             1960г.      1980г.

Общее мировое производство химволокон :             3,4 ,         14,8

в том числе синтетических :                                    0,7 ,         11,6

Производство химволокон в СССР, всего :               0,211 ,     1,176

в том числе синтетических :                                   0,015 ,      0,57

 

Темпы роста производства синтетических волокон в СССР за двадцать лет превысили более  чем в два раза показатели общего мирового роста: объемы отечественного производства синтетических волокон в абсолютных величинах возросли в 38 (!) раз, тогда как объемы мирового производства выросли всего в 16 раз.

Всё это, естественно, можно было осуществить только путем  ускоренного развития машиностроения для оснащения этой отрасли. Предприятий, специализирующихся на изготовлении текстильных машин,  и тем более — на оборудовании с химическим уклоном, в стране было не так уж и много. Большинство из них были старыми,  и их техническое оснащение оставляло желать лучшего. Именно в этот период капитальные вложения в эту отрасль значительно возросли, что обеспечило возможность серьезного переоснащения и расширения предприятий со значительным наращиванием их мощностей.  Всё это определило в ЛМО имени Карла Маркса, особенно на головном заводе, ускоренные темпы значительного обновления производства.

Таким образом именно в это десятилетие наиболее активно развернулось (и практически завершилось полностью) освоение второй площадки территории завода, необходимость чего предвидел и готовил заблаговременно А.К.Степанов, ещё  будучи генеральным директором.

 

На плане очерчены две площадки головного завода Ленинградского Машиностроительного Объединения имени Карла Маркса:

1. Площадка, освоенная со времен "Нового Лесснера" на рубеже

ХIХ и ХХ столетий,  

2. Площадка (бывший запасной двор), полностью освоенная в период  от конца шестидесятых и кончая семидесятыми годами ХХ столетия.

         В дополнение к ранее введенным в эксплуатацию цехам на территории второй площадки построен большой корпус с двумя пролетами, в которых разместились: цех металлоконструкций с новейшим (по тому времени) оборудованием для различных видов сварки и автоматической резки стальных листов повышенной толщины, а также универсальный штамповочный цех, в состав которого входила поточная линия для массового изготовления текстильных патронов методом давления из алюминиевого листа толщиной десять миллиметров. В другом корпусе разместился цех производства изделий из пластмасс (один из крупнейших в Ленинграде), а также цех конвейерной сборки ручных вязальных машин «Нева», пользовавшихся в те времена большим спросом.  На некотором отдалении был построен и введен в эксплуатацию корпус строительного цеха с участками деревообработки и изготовления тары. Вместо устаревшего гальванического участка, ютившегося в подлежащем сносу старом строении, начал функционировать современный цех гальванических покрытий. В отдельном здании разместились отдел механизации и производство службы главного механика.

Это краткий перечень произошедшего наращивания в семидесятых годах производственных мощностей предприятия, их модернизации и значительного расширения на второй площадке.

Естественно, многое обновилось и на первой площадке.

1. Не менее важным событием этого периода было и окончание строительства долгожданного инженерно-административного здания, состоящего из трех сочлененных корпусов (в плане чем-то напоминающих самолет, ориентированный в сторону Смольного, за что в 30-е годы, как говорят, группа авторов проекта подверглась репрессиям). В 1975 году  в корпус «А», выходящий фасадом на проспект пятиэтажного здания,  переехали администрация, бухгалтерия, планово-экономический отдел  и коммерческие службы. Там же разместилась значительная часть конструкторских отделов СКТБ МХВ и в полном составе ОГК.

Кроме того, в  четырехэтажных корпусах «Б» и «В» разместилось СКБ Трикотажных Машин (СКБ ТМ), бывшее ранее на заводе «Вулкан», отделы главного технолога и главного металлурга, отдел кооперации, БРИЗ, лаборатории и т.п..

 

 

Перспектива улицы Александра Матросова в сторону Большой Невки,

вид от пересечения с проспектом Карла Маркса

(ныне — Большой Сампсониевский проспект).

Слева — здание старого заводоуправления ЛМО, дом №66 на первой площадке.

Справа — инженерно-административное здание ЛМО, дом №68

(после реконструкции 2005 года) на второй площадке.

 

Таким образом, если говорить о периоде промышленного застоя, то мне его наблюдать не пришлось, а вот сопутствующие ему события имели место, но тогда это воспринималось почти как нормальное явление.


***

      1975 год для меня памятен ещё и тем, что мне довелось принять участие в создании мемориального памятника защитникам Ленинграда на площади Победы. Очень небольшое, правда, участие, но для посетителей Памятного зала достаточно заметное, если только взглянуть прямо над головой. Покрытые как бы позолотой квадратные анодированные светильники, закрывающие почти всю поверхность потолка Памятного зала, изготавливались на заводе имени Карла Маркса по проекту одного из создателей мемориального комплекса, академика архитектуры Сергея Борисовича Сперанского.       


Памятный зал Монумента героическим защитникам Ленинграда

на площади Победы

 Именно здесь, на стенах Памятного зала, имеется перечень предприятий Ленинграда, активно работавших в период блокады и внесших большой вклад в дело обороны города. В их числе — и завод имени Карла Маркса. Только здесь, после многих лет неведения, мне удалось получить официальную информацию из «Книги памяти», что мой отец похоронен в марте 1942 года в братских могилах на Серафимовском кладбище, втором после Пискаревского  по числу блокадных захоронений мемориального кладбища.


***

         К сожалению, по мере увеличения нагрузки во второй половине семидесятых годов творческая (в основном — изобретательская) активность моего маленького коллектива начала снижаться. Работы и так хватало, кроме текущих было и много разовых заказов. Некоторые из них хочу отметить, хотя ничем особо выдающимся они не отличались. Об одной из таких работ я уже упоминал ранее в шестой части цикла «Пересечения». Это реконструкция машины для непрерывного процесса формования, вытяжки и резки капронового штапельного волокна с крючковым механизмом (ПВК-1500И). Дело в том, что крючковый механизм обладал существенным недостатком: в точках контакта крючков с прижимным диском оставались невытянутые участки волокна, что оказалось совершенно неприемлемым для деликатной продукции. Руководители штапельного производства Киевского комбината приняли решение переоборудовать машины под классическую схему и обратились к нам с просьбой провести по трудовому соглашению разработку необходимой документации намоточной части по возможности в сжатые сроки. Мы максимально использовали чертежи на уже разработанные элементы конструкции, находящиеся в производстве, скомпоновали из них реконструкцию, и киевляне получили совершенно  новые намоточные машины ПН-1500-КЖ и достаточно быстро смогли реорганизовать своё производство. Таким образом моё бюро не только имело возможность немного подработать, но получило дополнительную возможность укрепить нашу репутацию.

Думаю, что именно репутация явилась основой того, что именно я, а не кто-либо из СКТБ МХВ, был включен в состав комиссии по восстановлению прядильного цеха капронового производства опять же таки Киевского комбината химического волокна, пострадавшего после сильнейшего пожара. Если мне память не изменяет, из семи машин  ПП-700-И полностью были выведены огнем из строя четыре. Восстановлению они не подлежали. Это были самые первые отечественные, морально и физически устаревшие машины, и заново их восстанавливать смысла не имело. Новые, современные машины установить было невозможно — здание цеха имело другую планировку и не соответствующие этим машинам высоты перекрытий. Требовалось совершенно неординарное решение.  Я его предложил и согласовал с комбинатом. Это была компиляция из основных технологических узлов современных машин, которые требовалось только увязать между собой. Используя накопленный опыт, мы  скомпоновали эти узлы и определили стыковочные элементы. Спецификация на узлы была отдана в производство, а пока шло их изготовление,  мы  параллельно разрабатывали конструкции для их стыковки. Таким образом нам удалось решить сразу две проблемы  ускоренными темпами: восстановить производство и вывести его на более современный уровень.

´Новая машина появилась, но то, что было создано в процессе реконструкции цеха, даже не получило никакого определенного названия, а просто «узлы реконструкции». Больше никому в таком виде они были не нужны и воспроизводству не подлежали в таком виде и объеме.   Мы ничего не изобрели — это была наша рядовая работа. Ничего, кроме своей обычной зарплаты мы не получили (да и не рассчитывали на это). Цех был восстановлен в течение года, в два раза быстрей, чем предполагалось.

Ещё одна интересная работа была нами выполнена по заказу Кемеровского завода химволокна. Это центральный пульт контроля и управления технологическим процессом для группы машин текстильного ассортимента в прядильном цехе.

После ухода А.К.Степанова с должности генерального директора на руководящих постах в ЛМО начали происходить достаточно частые перестановки.  При нём главным инженером Объединения был Ефим Исаевич Красовицкий, тот самый, который был до этого более 30 лет  директором завода «Вулкан», тот самый, который в 1949 году «усилил» мной судостроение Ленинграда (см. четвертую часть цикла «Пересечения»), причинив мне этим много хлопот. Е.И.Красовицкий был  прекрасным хозяйственником, но как главный инженер он ничем себя не проявил. Возможно, Степанова это  вполне устраивало, и он частично свои второстепенные хозяйственные функции делегировал Красовицкому, чтобы техническую политику фирмы не выпускать из своих рук. Новый генеральный начинал свою деятельность на «Вулкане» ещё при Красовицком. Какие у них там тогда были отношения — мне неизвестно, но с приходом Голубева Красовицкий ушел на пенсию.

У меня сложилось ощущение, что роль Генерального директора Объединения тяготила Глеба Александровича Голубева. Конечно, руководить таким большим хозяйством намного сложнее, чем только одной, хоть и достаточно крупной, конструкторской организацией. Кроме того, мне казалось, что его не очень поддерживал коллектив среднего звена, сложившийся при Степанове, особенно выдвинувшиеся в последнее время молодые специалисты.  Он покинул директорский кабинет практически вскоре после защиты кандидатской диссертации и получения почетного титула Генерального конструктора отрасли, создав себе резиденцию в одном из помещений СКТБ МХВ.

С Георгием Ивановичем Кургановым я познакомился в разгар «черниговской эпопеи». Незадолго до этого он пришел на завод Карла Маркса вскоре после окончания Военно-механического института сразу на должность начальника технологической лаборатории, созданной только что, как говорили, специально под него (упорно ходили слухи, что ему усиленно покровительствовал А.К.Степанов). В Чернигове он возглавил бригаду участвовавших в доводочных работах специалистов и попутно знакомился с производством капрона. Нас сблизила общая работа, и мы, можно сказать, на этой почве даже подружились. Семьями мы, правда,  не общались, но рабочие взаимоотношения между нами не менее тридцать лет  были достаточно ровные и дружеские, несмотря на то, что наши пути за это время периодически несколько расходились. Он сравнительно быстро продвигался по служебной лестнице и, видимо, основой для этого служили, в первую очередь, его жесткий целеустремленный характер и способность хорошо ориентироваться. Так, через пару лет после нашего знакомства он был уже начальником одного из крупнейших механосборочных цехов завода. Ещё через несколько лет Степанов назначил его начальником производства Головного завода. А когда я возвращался из Болгарии, мы с ним встречались в Москве, где он уже занимал должность, если мне не изменяет память, начальника производственного отдела Главхимлегмаша. С уходом Голубева  Г.И.Курганов вернулся в Ленинград. Он стал очередным Генеральным директором  ЛМО имени Карла Маркса.

Александр Алексеевич Белянин — ещё одна знаковая фигура того времени. Он окончил заводское ФЗУ и лет 5-7 работал токарем, проявляя повышенную активность в общественной деятельности. Работал мастером и начальником цеха. Упорно учился и заочно закончил инженерно-экономический институт. Был избран в профком, поработал в парткоме и достаточно длительное время был заместителем председателя Райисполкома, не порывая связей с заводом. С приходом Курганова  Белянин вернулся  на завод, но уже в роли главного инженера Объединения.

Таким образом возник своеобразный тандем: когда Курганов уезжал в Москву на очередное повышение, Белянин становился Генеральным директором, а обязанности главного инженера выполняли начальник отдела комплектации Николаев или главный металлург Чичин (но с очередным возвращением шефа), Белянин опять садился в кресло главного инженера. И так повторялось несколько раз в течение  почти двадцати лет.

Конечно, в руководстве отдела тоже происходили изменения. Правда, они не носили такой уж частый характер. Мне уже трудно восстановить в памяти, кто после разделения  заводского СКБ на ОГК и СКТБ МХВ был Главным конструктором сначала завода, а позже и Объединения. Кабинет Главного конструктора был рядом с отделом, но я бывал там очень редко, да и то больше не по работе. Я вспоминаю только пару эпизодов, связанных с допущенными мною ляпами в работе в период начала моей по-настоящему самостоятельной деятельности. Это были досадные ошибки, которые выявились уже в процессе ввода в эксплуатацию оборудования на Черниговском комбинате. Конечно, ошибки у меня бывали и раньше, но таких неприятных я, пожалуй, в своей практике не допускал. В первом случае я заложил  в систему разводки замасливателя  полиэтиленовые  трубопроводы, которые впоследствии пришлось заменять трубами из нержавеющей стали. В другом случае я допустил ошибку в конструкции устройства подачи и распределения гранулированного полуфабриката. Всё это вызывало определенный резонанс, который был для меня весьма неприятен, и только участие Главного конструктора, Петра Петровича Фащевского, одного из старейших заводских конструкторов, помогло быстро найти правильный и наиболее простой выход из положения.

Петра Петровича я после возвращения из двухлетней командировки не застал (он вышел на пенсию), и Главным конструктором в это время уже был Эдуард Вольдемарович Риттер.  Почему-то до этого я его запомнил больше не конструктором, а комсомольским работником. Связано это было с тем, что в 1956 году, когда зачитывалось на заводе «закрытое письмо» ЦК КПСС с разоблачением культа личности Сталина, именно он не пропустил меня, как беспартийного, в зал собраний, где это происходило. Я считал себя после института выбывшим из комсомола по возрасту и, видимо, воспринимался как несознательный  отсталый элемент.

С приходом Риттера к руководству ОГК никаких существенных изменений не произошло, если, конечно не считать того, что не без его, как я был уверен, участия у меня оказывалось  больше совсем не профильной работы. Так, ссылаясь на начальство, он в мое бюро включил введение в серийное производство машины для обвязки пакетов полипропиленовой лентой, чертежи которой были разработаны в типографии «Печатный двор». Я уж не говорю, что все эти чертежи пришлось переработать под заводские нормативы, но ещё и конструкция самой машины, скопированная с образца немецкой фирмы «Циклоп», требовала доработки. Чтобы узнать, что творится в мире с такого рода техникой, я побывал в Москве на международной выставке   В выставочном комплексе на  Красной  Пресне я нашел то, что, на мой взгляд, могло представлять для нас интерес. Проинформировал об этом Техническое управление Главхимлегмаша, и мне пообещали, что после закрытия выставки постараются закупить заинтересовавшие меня образцы. Действительно, через некоторое время на завод поступили две выбранные мной обвязочные машины: арочный автомат для больших пакетов и  настольный полуавтомат.  Настольную машинку определили в технический архив, где она долгие  годы  успешно использовалась. Арочный автомат (очень похожий на современную стреппинг машину) некоторое время использовался в цехе ширпотреба, но его изучение с целью модернизации выпускавшейся машины руководство фирмы не поддержало, и помню, что его перебрасывали из цеха в цех до тех пор, пока не вывели из строя.

 

 

 

Современная арочная

стреппинг машина

 

Аналогичная участь постигла и машину для вакуумной упаковки, которую я предлагал использовать для упаковки массовых запчастей  и ряда мелких изделий ширпотреба. Возможно, это и были уже первые симптомы застоя.

Всё это происходило  в период наиболее активного пересаживания руководителей из одного кресла в другое по восходящей лестнице и по мере создававшихся вакансий. Менялись поколения. Довоенных ветеранов уже практически не оставалось. Почти одновременно ушли сразу оба заместителя главного инженера Е.А.Усанов и А.С.Берсенев. На место второго был назначен Э.В.Риттер. Предполагалось, что Главным конструктором станет его заместитель Михаил Иванович Кусенко.  Но Курганов, бывший в то время Генеральным директором Объединения, распорядился иначе.

 

***

        Приказом №70 от 28 марта 1977 года Главным конструктором Объединения имени Карла Маркса был назначен я. Сложилась несколько парадоксальная ситуация: в моем подчинении оказались Главный конструктор завода «Вулкан» Виктор Леопольдович Куршинский, который был ведущим конструктором в те далекие времена, когда я, ещё мальчишка, работал чертежником на одном с ним заводе, и Главный конструктор завода «Вперед» Леонид Романович Цомук,  видный специалист в области обувного машиностроения, с которым я раньше совершенно не был знаком. Таким образом мне пришлось знакомиться с новыми людьми и с новыми направлениями в технике, с трикотажным и обувным оборудованием, а это мне удалось за всё время только в самых общих чертах (хорошо ещё, что псковские заводы уже вышли из ЛМО).  

Самым логичным было сохранить отделам на заводах «Вулкан» и «Вперед»  автономию, что я и проводил по согласованию с Куршинским и Цомуком.

 

 


Я в конце 70-х

 

На первых порах меня удивил порядок передачи дел по отделу. Его просто не происходило, и когда я поинтересовался, Риттер мне ответил: «Садись и правь». Я и начал «править» по своему усмотрению. Первое, что я сделал — это создал в ОГК два новых подразделения (не вылезая за пределы штатного расписания): бюро упаковки и группу по разработке товаров народного потребления (ТНП), сосредоточив в них все работы соответствующих направлений. Бюро упаковки возглавил Анатолий Гладских, а группу ТНП — Аркадий Курас.

Перед бюро упаковки я поставил стратегическую задачу: собрать все данные по деревянной таре для находящейся в производстве продукции Объединения и систематизировать эти данные по типам и размерам.

С бюро ТНП было сложней. Конструкторов постоянно обвиняли в том, что нет обновления и что выпускаемая продукция нерентабельна. Кураса не нужно было чем-то направлять. У него уже были заготовки, и вопрос стоял только в их реализации.

Сложней всего, пожалуй, обстояло дело с производством запасных частей к раннее выпускавшимся машинам. Тут начинать нужно было с нуля. Заняться этой тематикой мне удалось уговорить Анатолия Ивановича Попова.

Здесь уместно упомянуть эпизод, непосредственно связанный с темой изготовления запасных частей. Завод систематически не справлялся с заказами  и нёс большие потери по штрафам. Черниговский комбинат обратился с жалобой на ЛМО в Народный Контроль Союза на срывы поставок запчастей, неоднократные переносы сроков и отписки, в результате чего простаивает оборудование (речь шла о моих машинах ПП-350-И).  Назревал большой скандал. Как уже часто бывало, начальство поручило мне смягчить ситуацию: твоя, мол, машина, твои там друзья, тебе и карты в руки — поезжай, попытайся. Приехал.  Первым делом пошёл в цех и осмотрелся. Из семи машин одна находится в ремонте, одна готовится к постановке на ремонт, а ещё одна недавно вышла из ремонта и уже полностью заправлена. Остальные машины в работе под полной заправкой. Всё идет по графику. Я пытался выяснить у бригадира характер выполненных при ремонте работ, какие детали или узлы требовали замены, попросил предъявить мне изношенные детали и дефектную ведомость. Ничего конкретного он мне показать не смог. В акте приемки из ремонта отмечено только «сдал» и «принял». Вывод: никакого учета расхода запасных частей на комбинате нет. На следующий день это рассматривалось у главного инженера комбината, и вопрос претензий по запчастям был отрегулирован и закрыт. Но принципиально проблема оставалась, и её нужно было решать радикально, но тогда это было не в моих силах. Эпизод с Черниговом я хорошо запомнил и теперь начал искать пути подхода к решению проблемы изготовления запчастей.

В организации изготовления запчастей и обоснованности обеспечения древесиной роль плановых и экономических служб должна была бы быть не последней, но, к сожалению, на головном заводе никто этим никогда не занимался, и это создавало предпосылки, в определенной степени, к различным  неприятностям, так как не исключали возможность злоупотреблений.  Особенно это касалось деревянной тары и имело прямое отношение к нормативам  на пиломатериалы в части их соответствия с реальной потребностью. На заводе имени Карла Маркса расход пиломатериалов закладывался в нормативах по аналогии с машинами такого же типа прошлых выпусков.  Первоисточник этих данных находился где-то далеко в прошлом, и насколько он был достоверным — никто уже и не знал. Я посчитал, что в нынешнем моем положении это необходимо исправить.

Вскоре после назначения я был приглашен в партком на собеседование, в процессе которого  я изложил свой перспективный план направления работ и  проинформировал о задуманном способе его реализации, рассчитывая на поддержку. Партийные руководители одобрили мою инициативу, но тут же дали мне понять, что, возглавляя такой коллектив, я не должен быть вне партии и что просто обязан не откладывая подать заявление. Мои ссылки на неподготовленность звучали, видимо, не очень убедительно, а твердо сказать «нет» я не решался. Меня пожурили тем, что я ошибочно себя считаю менее достойным, что излишне скромничаю,  что члены партии в ОГК, теперь уже мои подчиненные, с радостью будут видеть во мне соратника, достойного быть руководителем и своим «единомышленником». Я, опасаясь, что меня превратно поймут и что мой отказ может мне навредить, пришел к решению, что вступление в партию должно мне помочь в работе  и укрепит мой авторитет.  С апреля 1978 года я стал членом КПСС. Мне было тогда уже 50 лет.

 

***     

       Первые результаты проявились в бюро ТНП. Была разработана система различных изделий с ориентацией на использование отходов производства. В том числе конструкция приставки к ручным  параллельным тискам в виде настольной наковаленки со струбциной для крепления к столу, что придавало этому изделию определенную универсальность. Сложностей в производстве не возникло, и вскоре опытная партия была изготовлена, но дальше дело не пошло. Управление Торговли Ленгорисполкома утвердило на это, в принципе  новое, изделие ту же оптовую цену, которая была и  у существовавших ручных тисков. Таким образом система ценообразования свела на нет эффект от обновления продукции. В качестве ещё одного изделия, погибшего на корню, был футлярчик для мячей настольного тенниса, разработанный Курасом с очень привлекательным дизайном. Футлярчик был одобрен Спорткомитетом и рекомендован к массовому изготовлению. Самое же главное заключалось в том, что для его изготовления использовались отходы производства, возникавшие в процессе вытяжки текстильных патронов. Эти алюминиевые отходы продавались как металлолом в Финляндию большими партиями ежемесячно. Казалось бы — и карты в руки, но... Видимо, и тут произошла какая-то экономическая «неувязка» — футлярчик не пошел. Были предложены конструкции различного инструмента  и ещё с десяток новинок. Результат был аналогичный. Правда, конструкторов стали меньше упрекать в  отсутствии новых разработок.

Разработка каталога деревянной тары заняла не менее трех лет. Если мне не изменяет память, в каталог было включено порядка 500 типоразмеров сплошных и решетчатых ящиков, рассчитанных на различные нагрузки, способы транспортирования и требования хранения. На каждый ящик были выпущены рабочие чертежи, определяющие размеры каждой его детали, виды и количество требующейся древесины в м³, а также даже размеры и количество гвоздей. Кроме того в каталоге приводились чертежи разнообразных металлических деталей для крепления, формулы расчёта древесины в м³ на погонный метр для заготовок расшивок различного сечения и расчета расхода металлической ленты для обтяжки ящика. Всё это создавало предпосылки для введения в материальные нормативы на тару из пиломатериалов абсолютно точных цифр, а не взятых по аналогии неизвестно с чем. Закончилось формирование липовых и явно завышенных нормативов. Уже при первых результатах использования материалов каталога определилась возможность экономии до 20-30% пиломатериалов на некоторых типах машин. Не всем, правда, это пришлось по вкусу.     Самым сложным оказалось наведение порядка с заказами на изготовление запчастей. В первую очередь нужно было установить, для каких машин за последние годы (не менее 5 лет) заказывались запчасти. Затем требовалось, хотя бы ориентировочно, выяснить год прекращения изготовления устаревших машин на заводе имени Карла Маркса и сопоставить их с данными предприятий, заказывавших к ним запчасти. Для этого рассылались запросы на эти предприятия о количестве имеющихся в их распоряжении этих машин и с какого года  они эксплуатируются. (Здесь нужно отметить, что в общем числе бывших заказчиков было огромное количество фабрик и комбинатов страны, перерабатывавших натуральные волокна, шерсть, хлопок и лён, для которых наш завод уже давно не выпускал машины. Кроме того, далеко не все потребители представляли требующуюся информацию, и нам приходилось искать другие, иногда косвенные источники). За этим следовал процесс обработки данных по каждому из типов машин. Всё делалось вручную.

Надо иметь в виду, что в те времена многих видов современной техники для такого рода работ не существовало, а те ЭВМ, которые использовали в заводском вычислительном центре (куда вход был для посторонних закрыт), были ещё и недоступны нам, как малограмотным, а также по причине полной их загруженности регулярными ежемесячными документами, в том числе расчетами заработной платы и печатанием листочков о ней. Даже обычного ксерокса мы не знали.  Я впервые  увидел это «заграничное чудо» в Чернигове. Главный механик комбината, Юрий Федосеевич Макей, знакомил меня с техникой, закупленной в Японии, и когда мне понадобилось сделать выписку из кого-то документа, повел меня к японским шефам. По его просьбе японцы сделали при мне для меня копию. Это было всего-то 35 лет тому назад, а теперь уже школьники младших классов обращаются с принтером, как мы  тогда ещё с копировальной бумагой (копиркой), которой теперь уже и нет, наверное, в магазинах  канцелярских товаров.

Сбор и обработка материалов оказались не самыми сложными в процессе упорядочения прейскуранта запчастей. Нужно было ещё добиться формального утверждения  законного снятия с производства устаревших и давно не изготавливаемых машин, а для этого требовалось преодолеть многочисленные бюрократические препятствия. Только после этого можно было приступить к формированию номенклатурного перечня.

Но всему рано или поздно приходит конец. Наконец после того, как перечень запчастей на большой список машин  был готов и цены на узловую и подетальную поставку согласованы, мы смогли создать новый прейскурант. Сколько времени и энергии было затрачено нами на это, сказать трудно, но запомнилось только одно, что в Объединении это было воспринято  как рядовое явление, хотя и носило фактически революционный характер в организации производства запчастей. Мне не раз приходила в голову мысль: разве мне, конструктору, надо было этим заниматься и почему за неё никто раньше не брался? Но вопрос этот поднял я, значит мне и решать его. С задачей, которую я поставил, мы справились, и моральное удовлетворение я всё же от этого в конечном счете получил. Самое же главное, что в преамбуле к прейскуранту мы указали не только мотивы его создания, а и, в назидание потомкам, что и как следует в дальнейшем предпринимать для своевременного снятия с производства устаревшего оборудования и как, в связи с этим, периодически переиздавать прейскурант.

Одновременно с этой работой нами был разработан формуляр учёта  расхода быстроизнашивающихся деталей применительно к каждой из выпущенных за последние годы машине для производства синтетических волокон. В формуляре всё было до предела упрощено. В нём  следовало только указать  номер машины, дату и количество этих деталей, замененных при ремонте. Здесь же приводилась памятка о цели сбора этих статистических сведений и некоторые пояснения к заполнению. Эти формуляры мы разослали на ряд новых предприятий, эксплуатирующих наши машины. На некоторых побывали специально с целью пропаганды и договорились, что периодически будем контролировать ход работ, а при необходимости готовы консультировать. На уровне главных механиков предприятий  всё обсудили и согласовали. Прошло месяцев шесть, и мы решили проверить, как идут дела.  Но ничего не изменилось нигде. Спустя некоторое время повторили. Картина — та же. Видимо, никому это оказалось не нужно, не созрели.

Ещё Ленин учил, что основа социализма — это учет и контроль. А у нас не получается. Помню, когда ещё я был на практике на прядильно-ниточном комбинате имени С.М.Кирова, там пожилой механик Седов, получивший воспитание ещё в царские времена, жестко соблюдал систему учета потребности и расхода запчастей, и никому не приходило в голову её разрушить. Это было в начале пятидесятых годов. Через 20-30 лет, в эпоху «развитого социализма» и позже, необходимость в учете уже была не востребована. Не исключено, что именно это создало благоприятные условия будущим «олигархам» для формирования базового капитала. Может быть, это и были признаки развивавшегося «застойного периода», начало которого, видимо, пришло тогда, когда таких как Седов уже не стало.    

Я старался в своей работе опираться на известное мне, хорошо зарекомендовавшее себя старое, но всё же стремился и заглядывать хоть немножко вперед. Но тогда я никак не мог предположить, что всего лет через десять всё это уже никому  не потребуется.


***

      Далеко не всё у меня в моей новой должности было гладко. Хватало и всяких несуразностей, неожиданных требований сверху, досадных ошибок своих и разных претензий со всех сторон. Здесь и соцобязательства, планы и отчеты, различная переписка и многое другое... Всё это было и раньше, но не в таких масштабах. А тут ещё появились и другие сюрпризы. В частности, помню, что за загоревшийся в одном из бюро кондиционер меня долго терзали пожарные. Я наивно полагал, что кондиционеры находятся в сфере деятельности энергетиков или хозчасти, а оказалось, что я должен был своевременно обеспечить их чистку от тополиного пуха. На первых порах я пытался обращаться за советом к Риттеру, но  он оказывался  почти всегда очень занят. (Он настолько всегда был занят, что даже уже перейдя в кабинет заместителя главного инженера никак не мог найти время освободить свой, уже не нужный ему, стол. Месяца два я его просил об этом, но так и не дождался. Пришлось мне это делать самому. И тут, в глубине одного из ящиков стола, я обнаружил медаль «Ветеран труда» и удостоверение к ней  на мое имя, которые, судя по дате, пролежали там не менее двух лет).  К главному инженеру я старался без вызова не показываться, так как каждая наша встреча, как правило, заканчивалась каким-нибудь дополнительным поручением. Зато партком меня не забывал и «охватил сетью  полит-экономической  учебы» и мне, как «молодому коммунисту», деваться было некуда, пришлось согласиться вести занятия с «отсталым» народом в ОГК. Правда, учебу я проводил так, чтобы  людям было если даже и не очень нужно, то хотя бы не очень скучно. У меня в программе были темы «О новинках в области техники», «Перспективы развития энергетической промышленности», «Организация и проведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ», «Система стандартизации и её роль в проектировании», «Как работать над изобретением» и тому подобное. Хоть это и не очень было похоже на экономическую учебу, но организаторам нравилось. Меня даже отмечали, как хорошего пропагандиста.

С высоты своего служебного положения я теперь имел возможность видеть, кто как загружен, что позволяло равномерней распределять сверхплановые задания. Выполнение одного из таких заданий я поручил Владимиру Николаевичу Суровегину, возглавлявшему тогда бюро центрифугальных прядильных машин для вискозного волокна. Поступило распоряжение Главка воспроизвести для  ленинградской табачной фабрики имени Урицкого несколько автоматических линий для производства папирос «Беломорканал», пользовавшихся огромным спросом в стране. Исходным материалом являлся неполный комплект чертежей завода Ленполиграфмаш тридцатилетней давности. Для нас это был совершенно новый вид оборудования, но, к счастью, недостающую часть документации мы имели возможность восполнить по образцам ещё работавших машин непосредственно на фабрике. Но просто так нам это сделать не удалось: фабрика выдвинула ряд дополнительных требований к конструкции, опираясь на многолетний опыт эксплуатации. Таким образом воспроизводство превратилось в модернизацию. Наша работа фабрику удовлетворила. Всё оборудование было изготовлено и введено в эксплуатацию, хотя цель этого не очень была понятна, ведь к тому времени производство папирос вытеснялось производством сигарет. Обновленное производство папирос «Беломорканал»  просуществовало лет десять и начало погибать после того, как фабрика Урицкого перешла в собственность американской компании, а ещё через некоторое время, после коренного переоснащения (в 1999 году) и расширения, была перекуплена японской крупной компанией и под названием «Петро» и превратилась в современнейшее табачное производство России, где стали изготавливаться такие международные бренды, как Winston, Camel, Salem, Magna и другие. «Беломорканал»  фабрики Урицкого теперь уже мало кто помнит. (Кстати, в 1978 году, после 35 лет курения, я бросил курить, и в дальнейшем табачная продукция меня совсем не интересовала. Вспоминал я о ней только в плане знакомства с техникой для её производства,  достаточно сложной и интересной).

Потенциальные возможности бюро Суровегина позволяли загрузить его дополнительно и инициативной разработкой. К тому времени заводом были приобретены специальные станки для изготовление шнеков и гильз к экструзионным машинам, которые осваивались как плавильные устройства в составе новых агрегатов. Эти уникальные станки не были достаточно полно использованы и часто простаивали. У нас родилась идея организовать производство винтовых насосов, чтобы использовать это оборудование с большим эффектом.  Насосы этого типа могли бы применяться не только для перекачивания пульпы целлюлозы в вискозной промышленности, а и для различных других вязких и неоднородных сред. Тогда это направление в отечественной промышленности было не очень развито и могло быть достаточно перспективным  Мне удалось подключить к этой работе крупного специалиста в области насосостроения, моего бывшего одноклассника, доктора технических наук, профессора В.А.Марцинковского. Под его руководством и с участием его аспирантов были разработаны и изготовлены экспериментальные образцы и начаты были их промышленные испытания. Первые результаты были обнадеживающие, но требовались доводочные работы и доработка (обычное явление в процессе создания новой техники), но руководство Объединения на это идти отказалось, и работы были свернуты. Это было большим ударом не только по самолюбию участников работ, но и большой ошибкой, так как Объединение лишалось возможности занять перспективную нишу в направлении организации производства такого типа  техники. Не сомневаюсь, что А.К.Степанов такую возможность бы не упустил, а так чертежи  гаммы конструкций винтовых   насосов оказались «на полке». Я приписывал всё это отсутствию дальновидности у часто меняющихся руководителей, но, может быть, и это также уже было одним из симптомов застойного периода.   

 


***

         Изменение моего служебного положения в значительной степени повлияло на мои взаимоотношения внутри  коллектива ОГК и, естественно, со смежными службами Объединения. Особенно когда затрагивались вопросы планирования и отчетности. Меня раздражал формализм в подходе к созданию новой техники, когда сроки разработки новой конструкции определялись из расчета затрат времени просто на один чертеж определенного формата с коэффициентом  его условной сложности. Совершенно исключались предпроектные эксперименты и многовариантный поиск с целью выбора наиболее рационального решения. На этой почве у меня начисто отсутствовало взаимопонимание с начальником ПЭО, что приводило к конфликтам и порождало личную  неприязнь.  Сложные отношения у меня были и с Главным технологом Семеном Зиновьевичем Слуцкером. Это был мой старый знакомый и бывший учитель. Мне довелось в 1949 году, когда я ещё работал на заводе «Вулкан», встретиться с ним на курсах повышения квалификации конструкторов при Доме Научно-Технической Пропаганды. Он преподавал «Основы проектирования в общем машиностроении». Меня крайне тогда удивляло, что он свой предмет строил на методах проектирования различных видов технологической оснастки, типа таких, как штампы, пресс-формы, приспособления и т.п.. Конечно, это было очень хорошо, но совсем не то, что мы ожидали. Позже, уже на заводе Карла Маркса, когда наши пути пересеклись вторично, многое в этом плане прояснилось. В дальнейшем, особенно когда я вышел на один с ним уровень, мне стало совершенно очевидно, что отсутствие тесного взаимодействия конструктора и технолога, культивируемое Слуцкером в процессе проектирования изделия, приводит к невосполнимым потерям, а иногда  приносит и колоссальный вред. Я уж не говорю о том, что  работая совместно конструктор и технолог дополняют друг друга значительно лучшим пониманием назначения конструкции и способов её изготовления. А это основа для создания качественной машиностроительной продукции. Ведь не зря говорят, что для того чтобы что-то сделать, нужно раньше всего понимать и знать, что ты хочешь сделать (цель) и как это следует делать (способ). Вот у меня и сложилось убеждение, что Главного технолога не интересовала «цель», а основная его задача сводилась к тому, чтобы «способ» сделать минимально затратным.  Это особенно стало заметно после ухода А.К.Степанова и, как это ни странно, явно  поддерживалось всеми последующими руководителями.    

В Объединении традиционно сложилось, что планы и отчеты формировались в ПЭО совместно с  ОГТ, а до утверждения у Генерального подписывались всеми Главными специалистами и руководителями некоторых служб. Наступило время, когда это коснулось и меня. Ознакомление на первых порах с одним из таких документов вызвало у меня, мягко говоря, некоторое недоумение. В данных, которые имели прямое отношение к деятельности конструкторских подразделения, явно была серьезная неувязка, исправления или разъяснения которой мне добиться не удалось. Подписывать я отказался, что делал и в дальнейшем, когда сталкивался с очередной «липой». В этом случае за Главного конструктора подписывал зам. Главного инженера  Э.В.Риттер. Иногда, в мое отсутствие, умудрялись подписывать у моего зама.  Конечно, ничего всё это не меняло, но в моих отношениях с руководством возникла некоторая напряженность.

Было и другое. Я не помню по какому поводу (кажется, я отказался подписать карточку временного отклонения от чертежа на явный брак), Курганов публично, в присутствии начальника производства и цеховых работников, не очень деликатно обвинил меня в перестраховке, бюрократизме и других смертных грехах. От генерального директора я такого не ожидал, особенно при всем честном народе. Реакция у меня была даже для меня самого неожиданная: я вспылил, что со мной бывало крайне редко, послал Курганова вместе с присутствовавшими... и демонстративно вышел из цеха. В дальнейшем это было расценено как рабочий инцидент и превращено в шутку, но неприятный осадок у меня остался.   

Я давно знал, что по отдельному списку некоторым работникам ОГК выдается премия якобы за активную общественную деятельность. Я никогда не был против дополнительного заработка, но со временем мне стало известно, что значительная часть этих премиальных использовалась на подарок «нужному» человеку из Министерства или на «нужные» банкеты в «директорской» столовой. На такие банкеты, бывало, приглашали и меня, а на какие средства они организовывались, я раньше и не задумывался, а сейчас неловко и вспоминать.      

Был у нас на головном заводе весьма уважаемый человек, ветеран и инвалид ВОВ, начальник ОТК, Виктор Петрович Раевский. С ним у меня были всегда ровные, даже дружеские  отношения. Он был тоже своего рода новатором, и что мне нравилось больше всего в нем, так это то, что он всегда с большим вниманием относился и прислушивался к мнению конструкторов. Но в один прекрасный день он создал заводскую комиссию по чистоте и для членства в ней пригласил с моего согласия несколько конструкторов ОГК. Эта комиссия регулярно проверяла и оценивала порядок и чистоту в цехах. Сравнения показателей  проверки влияли на определение места в соцсоревновании. Такие проверки проводились каждый месяц и занимали иногда не один рабочий день. Всё было бы очень хорошо, но со временем ко мне начали поступать от Виктора Петровича записки о представлении «отгула» тому или иному сотруднику моего отдела на два, три, пять дней «за хорошую работу» в комиссии. Вначале меня это удивило. Мало того, что они выполняли не свою работу в рабочее время, из-за чего другим приходилось брать на себя дополнительную нагрузку, а тут ещё и отгулы. Я отказал. Раевский меня пытался убедить, что людей надо поощрять, но я стоял на своем, полагая, что это разврат, и предложил найти другой способ, а моих конструкторов освободить от этой «общественной» работы за чужой счет.

Нужно отметить, что в последнее время всякие общественные мероприятия, в том числе особенно так называемая шефская помощь, начали принимать весьма устойчивый  характер. В основном это имело отношение к сельскохозяйственной продукции. При этом   шефская помощь в пригородных совхозах и хранилищах перестала быть сезонной, а стала круглогодичной: весной и летом это прополка и сенокос, осенью и зимой — уборка корнеплодов и капусты и переборка гниющих картофеля и овощей на плодоовощных базах города. Как правило, эта нагрузка в основном падала на ИТР, без которых чуть ли не традиционно считалось что можно обойтись и что производство от их отсутствия на заводе никак не пострадает. К сожалению, в инженерной среде были и такие, которые поддерживали такую точку зрения и с нескрываемым удовольствием и энтузиазмом стремились вместо своей основной работы занять место руководителя заводской бригады для работы на полях. У нас в ОГК этим отличался молодой конструктор из бюро Суровегина Владимир Николаевич Иванов. Активность его на этом поприще была замечена, и секретарь парткома поднял вопрос о переходе его на партийную работу. Суровегин не возражал, тем более что как конструктор он себя не очень-.то и проявлял. Я  дал согласие. Без особого сожаления мы с ни расстались. Но через некоторое время наши пути вновь пересеклись при обстоятельствах, которые никто раньше не мог бы даже и предполагать.  


***

       Дефицит продуктов питания в советский период был, как мне представляется, постоянным. В разных регионах он проявлялся в большей или меньшей степени, но практически с одинаковой цикличностью. О том, что в период гражданской войны получить селедку можно было только по карточкам, мне известно из рассказов родителей. Период коллективизации и тридцатые годы я застал сам и кое-что запомнил. О блокаде в Ленинграде я не говорю, но продуктовые карточки сохранялись почти до 1948 года. Официально их не было до 1983 года, но дефицит существовал. За многими продуктами нужно было выстаивать огромные очереди. Кроме того существовало ограничение продажи в одни руки. Появлялись так называемые «столы заказов», где в нагрузку к повседневно необходимым продуктам в наборе находилось такое, что не всегда даже было съедобным. Правда, помню, были и просветы. Так, какой-то период прилавки гастрономических отделов буквально ломились от штабелей консервов с натуральным крабом, которые активно рекламировались, но не очень покупались. Вполне доступна была сахарная кукуруза, банка которой стоила 14 копеек первый сорт, а высший сорт — 16 копеек. Может быть, было и ещё что-то, но не очень нами покупаемое из-за ограниченных возможностей. Но это были эпизоды. Ещё сейчас памятны многим «колбасные поезда», которыми жители периферии увозили из столицы продукты питания.

Ситуация с продовольственным обеспечением настолько назрела, что не зря майский Пленум  (1982 года) ЦК КПСС принял комплексную целевую «Продовольственную программу», необходимость которой авторы и придворные идеологи «продовольственной безопасности» эпохи «развитого социализма» объясняли тем, что рост благосостояния и платежные возможности населения значительно  превышают реальный рост производства  сельхозпродукции. Это именно и преподносилось причиной тотального дефицита продовольствия.  

Продовольственная программа преследовала две цели: во-первых, объединить сельское хозяйство и обслуживающие его отрасли промышленности, транспорта и торговли в единый  народнохозяйственный агропромышленный комплекс, обеспечивающий бесперебойное и устойчивое снабжение населения всеми видами продовольствия       

Естественно, что ленинградская партийная организация, руководимая первым секретарем обкома КПСС, членом Политбюро ЦК КПСС Г.В.Романовым с большим подъемом откликнулась на принятую майским Пленумом «Продовольственную программу». На поднятой волне политического энтузиазма, при не известных мне обстоятельствах, наш Генеральный директор Г.И.Курганов принял обязательство изготовить механизированный комплекс товарной обработки картофеля на подшефной плодоовощной базе Выборгского района. Дав поручение начальнику отдела механизации службы главного механика  Объединения  заниматься этим, Курганов благополучно отбыл в Москву на очередное повышение.

Всё для меня началось с просьбы Белянина, заступившего в очередной раз на пост генерального, разобраться, как выполняется поручение Курганова. Он направил мне пару писем Ленгорисполкома, из которых ничего понять было невозможно. Предложил съездить с ним на совещание к заместителю председателя Ленгорисполкома Ивану Яковлевичу Попову  а потом и в Смольный, в промышленный отдел горкома, где он совершенно неожиданно  объявил, что имеет намерение перепоручить мне работу по комплексу как ответственное партийное поручение, имеющее важнейшее народнохозяйственное значение. При этом заверил, что мне будет оказана поддержка во всём, что потребуется. Тогда я ещё не предполагал, с кем мне придется иметь дело, и что вообще всё  это такое и на какой стадии находится. Только значительно позже, по мере расширения знакомства с состоянием дел, до меня начало доходить, что всё это самая настоящая авантюра, а инициатор и «научный руководитель» программы создания комплекса, профессор института советской торговли (ЛИСТа), д.т.н. Владимир Васильевич Шашкин — редкий пройдоха, позорнейшее пятно в советской науке. Но первоначально я воспринял проблему как серьезную народно-хозяйственную задачу. Это подтверждалось уровнем, на котором рассматривались вопросы создания комплекса, которому был придан индекс ТОК-15 (товарная обработка картофеля, производительностью 15 тонн в час, что само по себе заставляло задуматься). Кроме того было гарантировано, что Объединение не будет больше привлекаться на Выборгскую  плодоовощную базу, как было уже давно, на переборку картофеля. Больше того, Белянин заявил, что подключит к участию в необходимых разработках специалистов СКТБ МХВ и СКБ ТМ, а Игоря Иосифовича Балаллу, который был ответственным от Объединения, обяжет передать мне все документы (протоколы и отчет) по исследованиям на макете комплекса, которые считались завершенными. Самым же важным для меня было ещё и данное мне обещание в ближайшее время улучшить мои жилищные условия.

***

Действительно, в приказе от 20 января 1983 года мне представлялись большие полномочия, но, как показало дело, они оказались в основном только на бумаге. Самым благоприятным  для меня и для дела послужило то, что мне удалось убедить и привлечь к себе в соратники (мы действительно стали единомышленниками) таких специалистов, как Валентина Трофимовна Зенкина (СКБ ТМ) и Феликса Григорьевича Марголина (СКТБ МХВ). Без этих людей, моих друзей и активных помощников, об меня (а может быть и не только) явно бы «вытерли ноги», как однажды образно выразился Г.И.Курганов, в то время уже заместитель министра, вызвав меня для доклада спустя несколько месяцев после начала нашей деятельности на картофельном поприще. Тогда, судя по всему, он уже начал понимать, что «выпустил джина из бутылки», вызвавшись помочь плодоовощной базе с механизацией процессов, будучи совершенно неосведомленным, в чём это должно выражаться и во что это может превратиться с «помощью» профессора В.В.Шашкина.    

Привлечение к работам на плодоовощных базах города работников промышленных предприятий и служащих учреждений уже давно приняло массовый характер. Многие тысячи человек, практически с осени до лета, срывались с постоянного места работы и занимались тем, что извлекали из липкой и вонючей смеси гниющих клубней выглядевший    похожим на здоровый картофель, которым  сами же потом питались, покупая в овощных магазинах.

Естественно, мы начали свою работу в новой для нас области с изучения вопроса, которым нам предстоит заниматься, с того, чтобы понять причину таких колоссальных потерь одного из основных продукта питания. Мы открыли для себя потрясающую по простоте и дикости  картину. Оказывается, в стране есть оборудование для товарной, предпродажной обработки картофеля (линия ЛФКС-600). Основной изготовитель такого оборудования — свердловский завод «Торгмаш» нашего министерства. Это линия соответствует примерно той, которая показана на современной классической схеме. Производительность её — 1,8 т/час.  Несколько таких линий  вполне обеспечили бы потребность даже такого крупного хранилища, как Выборгская плодоовощная база.  Беда только в том, что мощности свердловского завода невелики, и обеспечить широкий круг потребителей он не может.

 Классическая схема товарной обработки картофеля

 

     Можно было бы организовать параллельное изготовление, но ленинградских партийных руководителей это не могло удовлетворить, так как там сохранялся ручной труд (под словом «Инспекция» подразумевается переборочный стол). Эта позиция, одобренная партией и утвержденная Ленгорисполкомом, была инициирована ещё Л.Н.Зайковым в период его руководства Ленинградским обкомом КПСС и в 1985 году стала частью программы «Интенсификация-90» в разделе «Продовольственная программа». На этой основе «научный руководитель» (идеолог), не желавший видеть картофель «дальше своей тарелки», развернул и высоко поднял знамя полной автоматизации процесса и понес это знамя, начав не с научного обоснования, а с широкой рекламной кампании «оригинальной» технологии, как он говорил, «не имеющей аналогов в мире». Характерно, что даже крупнейший в стране специалист в области картофелеводства, академик ВАСХНИЛ Константин Захарович Будин не являлся авторитетом для «отцов города» и вынужден был отстраниться от участия «в никчемной затее», как он называл бурную деятельность профессора В.В.Шашкина. С принятыми партией позициями не соглашаться (и, тем более, отступать от них) никто из простых смертных не мог осмелиться.

До нашего подключения к картофельной проблеме уже была разработана документация практически на всё оборудование комплекса за исключением двух, но самых принципиальных позиций, призванных обеспечивать автоматическую разбраковку клубней. В состав комплекса входили две линии товарной обработки, «участок приемки» (разгрузка и накопление контейнеров с картофелем после хранения) и  «экспедиция» (загрузка торговых контейнеров пакетами с фасованным картофелем, накопление их и погрузка на автотранспорт для отправки в торговую сеть). Кроме того в комплекс входило оборудование вспомогательного характера: система пневмотранспорта удаления отходов (разработчик СКБ «Транспрогресс»), система приготовления и обновления солевого раствора, фильтрация отработанной воды,  вентиляция  и т.п.  Задумано грандиозно. Авторы разработки технологического процесса, специалисты НПО «Ленпромтранспроект» под руководством Василия Елисеевича Шведова, стремились создать по-настоящему целое производство. Впечатляли и проектные решения участков приемки и экспедиции, предусматривавшие чуть ли не полностью автоматизированный процесс погрузо-разгрузочных работ, включая накопительную систему на каждом из этих участков. Эти участки проектировали специалисты ЛНПО «Вымпел» под руководством главного инженера КТБ Александра Ивановича  Пухова. Мы решили сосредоточить свое внимание на технологической цепочке оборудования и, естественно, начали с изучения её функционального назначения. И здесь нас повергли в шок совершенно парадоксальные вещи.

 


***

        Даже неспециалисту известно, что любая плодоовощная продукция бывает ранняя и позднеспелая, что она различается по сортам и срокам хранения, по-разному реагирует на внешние воздействия и т.п. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили в хранилище на ярлыках, прикрепленных к контейнерам с картофелем, запись «сортосмесь» (а не ботанический сорт); вместо указания конкретного производителя (как требовал стандарт) - только  географические названия региона: «Псковская область» или «Беларусь».

Самым же невероятным было то, что практически в каждом контейнере, согласно записям в ярлыках,  уже при закладке на длительное хранение содержалось чуть ли не до 5% гнили, что вообще не допускалось (по нормативам естественная убыль картофеля при хранении до июля даже в складах без искусственного охлаждения не должна превышать 2% !). Картофель в таких условиях обречен. Определенно академик ВАСХНИЛ К.З.Будин всё это знал, и ему не о чем было говорить с деятелями, которых заботит не существо вопроса, а только партийная дисциплина. Он мог позволить себе отстраниться.

Без всяких сомнений у нас возникла необходимость поднять вопрос о необходимости изменения подхода к обеспечению населения картофелем и об абсолютной ошибочности того направления, которое выбрано в Ленинграде. Но делать это нужно было так, чтобы не свернуть себе шею. Вероятно, этим руководствовались и многие из участников работ, но супротив решений партии открыто идти никто не решался, да и мы сообразили, что не следует лезть на рожон. Тем более, что на поддержку нашего (заводского) руководства  рассчитывать мы не могли. В таких условиях нами была принята своя стратегия.  

(Мы — это Валентина Трофимовна Зенкина, Феликс Григорьевич Марголин и я. В дальнейшем нашу тройку и следует воспринимать, как одно целое. Решения мы принимали совместно. Как правило, на всех встречах с участием «высоких начальников» в контакт вступал я, но все мои выступления строились на материале, который готовили мои сподвижники. Таким образом, в каждом случае, когда я пишу от своего имени, следует иметь ввиду, что я один ничего не мог бы сделать и, тем более, аргументировано представить. Иначе говоря, «я» — это «мы». Пользуюсь случаем, чтобы выразить мою глубочайшую признательность Валентине Трофимовне Зенкиной и Феликсу Григорьевичу Марголину за высококвалифицированную помощь и моральную поддержку и ещё раз приношу им свои извинения за то, что втянул их в это несуразное мероприятие, которое растянулось на годы).

Мы не отказались от активных действий по созданию комплекса, но сделали упор на соблюдении требований государственных стандартов и на то, что комплекс экспериментальный (чтобы прекратить болтовню и рекламу его тиражирования). Мы настоятельно потребовали от В.В.Шашкина предоставления материалов исследований, послуживших основанием для начала работ с целью проведения их экспертизы. Ничего не добившись, мы разработали задним числом (по факту) техническое задание (ТЗ) на экспериментальный комплекс, согласовали его с заинтересованными участниками работ и утвердили у председателя Ленагропрома Ю.А.Максимова,  возглавившего после И.Я.Попова Координационный совета.  На основании этого ТЗ мы разработали и утвердили в установленном порядке технические условия (ТУ) на экспериментальную линию товарной обработки картофеля, где четко оговорили стандарты на картофель при хранении и поступающего на подготовку к отправке в торговую сеть после длительного хранения, а также и другие необходимые параметры, оспорить которые было бы невозможно. Иначе говоря оформили документы, определяющие конкретную цель создания экспериментального комплекса так, как должно было бы быть, а не так, как замышляли идеологи.  Кроме того, мы постоянно работали над оптимизацией конструктивных решений с таким расчетом, чтобы сделать линию работоспособной и экономически оправданной в случае если необходимость применения одной или обоих видов установок автоматической отбраковки некондиционных клубней отпадет. Наша убежденность в том, что она отпадет, основывалась прежде всего на том, что наступит, наконец, время, когда картофель перестанут гноить. Кроме того, что рано или поздно все поймут, что с таким научным подходом как сейчас, решение даже более простых задач просто невозможно. Практически на каждом совещании Координационного совета, в Смольном и в райкоме КПСС я стремился довести до присутствующих наши альтернативные разработки, подкрепленные  необходимыми расчетами, стараясь привлечь внимание к серьезному их рассмотрению, но тщетно. «Народ безмолвствовал», Шашкин протестовал, а «высокие» руководители игнорировали или просто затыкали мне рот, как, помню, Иван Яковлевич Попов: «Не загоняй рака за камень».

Нет, ошибаюсь, один человек меня поддержал. Это был Виктор Павлович Егоров — главный инженер завода авиационных газотурбинных двигателей имени Климова. Он на одном из больших совещаний высказался за поддержку наших предложений. Но ничего это не изменило.

 

***

Принципиальным фактором создания комплекса являлась механизация процесса разбраковки (дефектации) картофеля, и выстроен был этот процесс на основе «исследований», проводившихся с непосредственным участием и под научным руководством профессора В.В.Шашкина. По разработанной им схеме всё это должно выполняться двумя методами по принципам «мокрой» и «сухой» дефектации.

Попробую вкратце это разъяснить.

Профессор Шашкин, как научный руководитель, предложил использовать применительно к картофелю широко известный в горнодобывающей промышленности метод флотации. Клубни, имеющие пустоты или пораженные сухой гнилью, обладают пониженной плотностью. На эксперименте, проводимом в корыте (обычном корыте!), профессор подтвердил это, с выразительной экспрессией демонстрируя «отцам города» и партийным руководителям один из методов процесса дефектации. Действительно, такие клубни, будучи погруженными в солевой раствор определенной  концентрации, всплывают, а здоровые остаются на дне. Это он назвал «мокрой дефектацией» На этой основе он добился задания институту «Механобр» на создание аппарата. Под его научным руководством специалисты института разработали и изготовили макет для продолжения экспериментов, а вслед за этим спроектировали также систему приготовления и подачи солевого раствора  в агрегате с промышленным образцом гидродинамического аппарата. В дальнейшем этот агрегат был изготовлен «Балтийским заводом» для включения в комплекс. При этом применение «мокрой дефектации» повлекло за собой необходимость введения в состав линии дополнительных устройств для смывания соли и для удаления избытка влаги.

Кто был инициатором «сухой дефектации», история умалчивает. Не исключено, что к этому приложил руку наш Г.И.Курганов задолго до того, как стал заместителем министра. Помню только то, что к тому времени, когда мы только начали приобщаться к картофельным делам, уже широко было известно, что в Ленинградском Оптико-Механическом Объединении (ЛОМО) создано оптико-электронное устройство, способное распознавать внешние дефекты клубней картофеля (и не только картофеля). Для создания механической части машины, которая с использованием этого устройства исключит необходимость в ручной переборки, уже был привлечен коллектив конструкторов  СКБ Трикотажных Машин (СКБ ТМ) нашего объединения.

Естественно, что мы в первую очередь заинтересовались именно процессами дефектации, как основой всей затеи создания комплекса ТОК-15. Мы всю информацию воспринимали с большим недоверием к полноте и, естественно, достоверности результатов проведенных исследований под руководством Шашкина. По «мокрой дефектации» нам демонстрировали только корыто, а отчета об исследований на макете аппарата мы увидеть не могли. Шашкин нас уверял, что отчет в оформлении, и как только будет готов, мы его получим. Продемонстрировать макет в работе помощники профессора не могли по разным причинам. То нет раствора, то нет оператора, то вообще в помещение, где был макет, не попасть. Позже он оказался разукомплектован. А отчета всё нет, и неизвестно, когда он будет.

Что касается оптико-электронного устройства, то проблем с отчетом не возникло. В нём специалисты ЛОМО очень подробно описали его устройство, принцип работы, методы исследований и  испытаний на различных видах клубней. Отчет внушал доверие по всем параметрам. Смущало только то, что каждый клубень подводился под объектив устройства в ручную и медленно под ним поворачивался, а в динамике проверка не проводилась.  Когда в зоне видимости объектива появлялось затемненное пятно (пораженная поверхность, грязь, зелень и т.п.), возникал электрический сигнал. Все исследования проходили на клубнях белого сорта и без большого разброса по размеру. При переходе на клубни другого цвета или имеющие шагреневую поверхность и значительно отличавшиеся по размеру, требовалась перенастройка, так как характер отраженного светового потока изменялся. Как поведет себя устройство в динамике, в программу предварительных исследований не входило.

Всё сводилось к тому, что ещё очень далеко до возможности достаточно уверенно принимать  решение о применении этих методов дефектации. Поэтому мы настаивали на проведении дополнительных и более тщательных исследований «мокрой дефектации» на макете, а до получения убедительных результатов из создаваемого комплекса это сложное и энергоемкое оборудование исключить (уж очень велики были сомнения в его необходимости, да и работоспособности).  А вместе с экспериментальной установкой «сухой дефектации» предусмотреть  в линии дополнительную установку инспекционного стола. Одновременно с этим мы вели переговоры о заключении договоров с институтом биомедицинской кибернетики (ОКБ БИМК), с Государственным Оптическим Институтом имени С.И.Вавилова (ГОИ) и  с НИИ Телевидения на альтернативные исследования, и даже уже некоторые работы с ГОИ и ОКБ БИМК мы начали проводить. При этом ко всем разработкам в этой области мы подключили Всесоюзный Институт Метрологии имени Д.И.Менделеева.


***

    А пока суть да дело, по разнарядке обкома партии оборудование уже начали изготавливать более десятка крупнейших предприятий Ленинграда, в числе которых только по Выборгскому району были задействованы, кроме нашей фирмы, такие предприятия, как заводы «Двигатель», «Компрессор», имени Климова, «Красная Заря», ЛОМО, а также такие индустриальные гиганты, как Ленподъемтрансмаш, «Балтийский завод», «Ижорский завод», заводы имени Калинина и «Эскалатор» и другие.     

Маховик раскрутился, и остановить его было уже невозможно. Но всё происходило в

какой-то странной обстановке. Комплекс создавался на Выборгской плодоовощной базе Главленплодоовощпрома (ГЛПОП) силами большой группы научных организаций и промышленных предприятий, а заказчика как такового не существовало. У руководителей базы и ГЛПОП (как, казалось бы, заказчика) не было никакой позиции. Вроде бы принимали участие, но ничего не предпринимали, соглашались с нами, но и Шашкину не возражали, изготовлением и поставками оборудования не интересовались и к эксплуатации комплекса не готовились,  решения городских и партийных руководителей принимали к исполнению и тут же старались их на кого-нибудь переложить или находили способ запутать и спустить на тормозах. В частности, начальник ГЛПОП Лазарян и его главный инженер Ракша, меняя исходные данные по площадке под строительство здания комплекса, ссылались на Шашкина и на   проектную организацию — ЛФ ГИПРОТОРГа, который  несколько раз переделывал проект.

Ни у кого из участников все эти работы не предусматривались плановыми заданиями. Руководил процессом создания комплекса Координационный совет, устанавливая исполнителям волевыми методами сроки или, чаще всего, просто подгоняя отстающих. Никакого порядка не существовало в поступлении на базу и в хранении отдельных частей оборудования. Наши попытки упорядочить поставки и учет при хранении были тщетны. Их считали излишним бюрократизмом. Многое оборудование приходило разобранным на части, без соответствующей документации. Складировалось всё это где попало, что часто не позволяло даже определить, где чья продукция. Потери были неизбежны. В процессе монтажа практически всем изготовителям пришлось дополнительно укомплектовывать свои изделия и многое дорабатывать на месте.  

Дополнительный сумбур вносили районные и городские руководители всех уровней и рангов своими рекомендациями и указаниями.  А тут ещё Шашкин будоражил разработчиков и изготовителей своими замечаниями и советами, направленными, как он заявлял, на усовершенствование.  Казалось, что всё специально усложняется, и что конца этому не будет.

Наши призывы довести до испытаний то, что уже сделано, а потом определять направление доработок, никто не слышал. Больше того, руководители ГЛПОП потребовал откомандировать «к месту постоянной работы» весь персонал ЛМО имени Карла Маркса. Мы почувствовали что-то неладное.

И действительно... Однажды, в начале января 1988 года, меня и Белянина вызвали в Смольный, в промышленный отдел ГК КПСС. Нас принял инструктор отдела Владимир Георгиевич Бебякин, с которым у меня давно был налажен контакт. Бебякин был единственным  в горкоме, с кем можно было нормально общаться. Он всегда внимательно выслушивал собеседника и даже высказывал свое мнение, но, конечно, ничего не решал. В этот раз он счел нужным нас (в основном меня) проинформировать, что на имя секретаря ГК КПСС С.Г.Петрова поступила от В.В.Шашкина записка. Он вынул её из сейфа и дал прочитать Белянину и мне. Дословно я не запомнил, но суть её заключалась в том, что главный конструктор ЛМО Э.С.Якобсон — вредитель, что он-де умышленно тормозит работы по важнейшему народнохозяйственному объекту, что благодаря именно таким, как он, Якобсон, выдающиеся изобретения уплывают из СССР за рубеж и там патентуются. В этой записке подробно описывается, как Якобсон «саботирует» Продовольственную программу, игнорируя систему механизированной дефектации картофеля, «не имеющую аналогов в мире»...

Я от Шашкина ожидал всего, чего угодно, но только не такой подлой клеветы. Бебякин рекомендовал мне подать в суд, но выдать мне этот донос отказался и просил, давая мне его читать, на него не ссылаться (возможно, он рассчитывал, что Белянин возьмет это на себя и выступит как свидетель, но тот промолчал). Я Бебякина поблагодарил и воспринял его действия с пониманием, убедившись окончательно, с кем мне, волею судеб, пришлось иметь дело. Теперь мне уже окончательно стало понятно, что Шашкин не только не ученый, но ещё и подлец, а позиция Белянина не та, которую он до сих пор озвучивал.        

В партии мне стало очень неуютно, но одновременно с этим я убедился, что даже в Смольном есть достаточно порядочные люди.

 

***

     Всему рано или поздно приходит конец. Хотя не всё ещё было готово, но к опробованию систем уже можно было приступать. Началось с того, что мы и предполагали, и на что с самого начала обращали внимание: «Что является продуктом товарной обработки?». Нам отвечали: «Весь картофель, который хранится на базе». Привезли из хранилища первую партию контейнеров, но картофель из них не хотел высыпаться. Он пророс до такой степени, что приходилось  от стенок контейнера его отгребать вручную лопатой. Вывалившиеся, опутанные ростками, доходившими до четверти метра длиной, вперемежку с гнилью, комья не могли быть подвергнуты «сухой» очистке, а только загрязняли  решетчатую поверхность. В моечной машине комья размывались, гниль частично отходила, но обломки ростков забивали слив, и машину периодически требовалось останавливать и чистить. Дошло дело до агрегата «мокрой дефектации»...  Вот здесь и началось самое интересное. Мелкие и крупные клубни в турбулентном потоке солевого раствора не хотели себя вести так, как в корыте. Вместе с пораженными сухой гнилью клубнями, которых было не так-то и много, в отходы выносились и здоровые клубни, но там, где должны были быть только здоровые клубни,  оказывались и гнилые. Аналогичная ситуация была и на установке «сухой дефектации» …   Это были вопросы принципиального характера, кроме них было много и других, которые могли бы быть решены, если действительно всё это было бы по-настоящему нужно. Но, видимо, уже подул ветер перемен.

С одной стороны начал прорезаться интерес к нашим предложениям. Так, с подачи Бебякина, у заведующего промышленным отделом ГК КПСС Ивлюшкина в конце марта 1988 года состоялось рассмотрение коренного изменения состава комплекса, в первую очередь  касающееся исключения оборудования участков приемки и экспедиции с переходом на работу с электропогрузчиками, а также по изменению характера отношений к вопросу дефектации. Реакция Ивлюшкина была положительной. Но при обсуждении всего этого на ступень выше, у секретаря ГК КПСС Архипова, позиция горкома не определилась. Поговорили и разошлись, возможно, вспомнив о том, что раззвонили-то уже на всю страну (это публикации в газетах «Ленинградская Правда» и «Известиях», в журнале «Наука и жизнь»,  а также снятый студией  «Леннаучфильм» ролик и др.).

С другой стороны, судя по всему, уже все начали задумываться о понесенных затратах. Изготовители подняли вопрос оплаты исправления поврежденного или расхищенного оборудования в период хранения, монтажа и испытаний.    

Но, независимо ни от чего, возня с испытаниями и различными переделками оборудования по указанию Шашкина продолжалась. В один прекрасный день он заявил, что созывает госкомиссию для приемки комплекса в эксплуатацию, но для этого все разработчики должны привести всю техническую документацию в соответствие с результатами испытаний, на что  я заявил, что этого делать нельзя до тех пор, пока научный руководитель не представит подробного отчета по полученным результатам, соответствующим (или не соответствующим)  техническому заданию. Меня в очередной раз обвинили в бюрократизме, и мои непосредственные руководители,  Белянин и Курганов, вернувшийся в очередной раз в кресло генерального директора, сделали вид, что это не замечают.   

Мне давно уже надоело видеть, как мои руководители допускают хамство и оскорбления в мой адрес, не понимая, что этим унижают и их самих. С 15 июля 1988 года я отказался от должности главного конструктора объединения и перешел на рядовую работу в свой же отдел. Я устал бороться. Да и чувствовалось, что вся возня вокруг комплекса идет к концу. Я был убежден, что мы сделали по технике и соблюдению законности всё, что было в наших силах. Борьба же с системой — не наше амплуа. Пускай инициаторы затеи видят то, что они хотели видеть.

До конца 1988 года на комплексе ТОК-15 ещё продолжались какие то непонятные действия: что-то мыли, что-то сушили и расфасовывали. Интерес партийных органов явно угас. В Ленагропроме ещё проводились какие-то совещания, но больные вопросы не затрагивались.  Многие из бывших активных участников работ куда-то исчезли.  Шашкин затаился.

Последний всплеск видимости деятельности Координационного совета наблюдался в январе 1989 года. Обсуждались вопросы изыскания финансирования опытно-конструкторских работ по новым исходным требованиям, которые должен был представить ГЛПОП, а так же завершение строительства компрессорной и организация бригадного подряда, и на этом всё, что было связано с комплексом ТОК-15, прекратилось. Дальше разговоров дело не пошло.

Огромный корпус, начиненный достаточно дорогим оборудованием, оказался брошенным на произвол судьбы и подвергся разграблению.

                                                                       

***

      Закончив свою «картофельную» деятельность, я отобрал наиболее характерные документы из этой области, собранные за шесть лет, составил опись и упаковал их в несколько пакетов в расчете на то, что если ими не заинтересуется прокуратура, то, может быть, найдутся люди, которым будут любопытны  материалы фрагментов хроники тех времен. Эти пакеты я сдал в заводской архив, и дальнейшая их судьба, к сожалению, мне неизвестна. Не исключено, что они уже давно оказались на свалке, как не представляющие ценности для истории.

Давно уже изменилась политическая ситуация в стране, и события восьмидесятых годов отошли далеко на задний план, но меня не покидает мысль, что ТОК-15 — это только очень маленький эпизод из жизни страны, но похожих эпизодов явно ведь было огромное количество.  Как же всё это могло происходить?  Я этого не понимал тогда, и у меня это не укладывается в голове и сейчас.

 

***

    Я в прошлом — узкий специалист и, естественно, могу только говорить об известном мне с тех времён процессе создания техники для производства химических волокон. Прошло с 1960 года всего каких-то 15-20 лет, и за этот период на заводе имени Карла Маркса от слепого копирования в значительной степени  перешли к оригинальным разработкам. Накопился опыт. Заработала наука. Появились отечественные исследовательские центры. Во всяком случае уже можно было сказать, что отрасль состоялась и стала достаточно развитой и мощной. Пусть не всё ещё гладко, не всё так, как хотелось бы. Но мы всё же уже находились, можно сказать, в стадии самостоятельного развития.

А тут же, в сельском хозяйстве, в производстве одного из важнейших продуктов питания, уже 300 лет не сходящего со столов россиян, и такая первобытная дикость... И где? В Ленинграде, в крупнейшем советском центре культуры, науки и промышленности!   

Так на каком же социальном этапе мы находились в эпоху «застоя»?   


Январь 2015 года



 





<< Назад | Прочтено: 741 | Автор: Якобсон Э. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы