Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Эдуард Якобсон

 

ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

 Часть третья 

Поиск пути


Наконец я вернулся в родные края, которые пришлось покинуть в августе 1942 года. Четыре года я не был в доме, где родился, и где прошло моё детство. Уже по пути от Финляндского вокзала на меня нахлынули воспоминания. Это и поездки в Сестрорецк, где мы два или три лета жили на даче, это и перекресток улиц Куйбышева и Чапаева, где 22-го июня мы с отцом, прервав поездку в Мельничий Ручей, слушали выступление В.М.Молотова о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Это и жёлтый «Юнкерс» с черным крестом, выставленный на обозрение в парке Ленина, разбивший миф о непобедимости немецкой военной техники. Это и горящие Американские горы... Проходя по Зверинской, я невольно остановился у своей бывшей школы и с удовлетворением убедился, что она цела и в ней видна жизнь.  Дальше — в памяти всплыла первая жертва авианалёта, увиденная мной в Любанском переулке... У меня перехватило дыхание, когда я увидел наш дом. Поднялся на второй этаж...    

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел в тамбур, отделяющий нашу квартиру от лестничной площадки, — это следы от ударов острым предметом на нижней филёнке входной двери, напомнившие мне блокадные дни. С тех пор прошло четыре года.

Помню, было это днём, весной 1942 года. Мама и мой брат Адольф в этот день работали в госпитале. Я был один в квартире и, судя по всему, спал, но сквозь сон слышал какой-то непонятный, раздававшийся с перерывами стук. Откуда он доносился и как долго он продолжался, я никак не мог сообразить. Казалось, что мне это снится. Почему-то всплыл в памяти рассказ И.С.Тургенева «Стучит!». Прислушался — тихо. Но вдруг стук возобновился. Два-три удара - и опять пауза. Очнувшись окончательно от сна, встревоженный, я вышел в коридор... Теперь стало явно слышно, что удары доносятся от входной двери. На мой вопрос  «Кто там?» ответом было громкое всхлипывание. Отворил дверь. В тамбуре я увидел маму всю в слезах и с топором в руках. Я никогда раньше не видел её плачущей, а тут ещё и топор...  Всё вскоре разъяснилось: я, оказывается, закрыл дверь на задвижку, а мама не могла открыть её и, думая что со мной что-то случилось, решила выбить филёнку. Топор-то она взяла у соседей, а вот на остальное у неё уже сил не хватало. Эта дореволюционная дверь стоит уже больше 110 лет и последние семьдесят из них она  сохраняет эти блокадные следы.

К моему возвращению из Сортавалы в октябре 1946 года мама и брат уже успели обзавестись кое-какой «мебелью» (скорей всего — со свалки). Это были три кровати с провисшими сетками и клопами и несколько ящиков, игравших роль стульев и стола.   Управхоз Кузнецова, обещавшая всё сохранить, оставила нам голые стены.

1946 год шёл к концу. Приближалась зима. Нужно было срочно запасать дрова и керосин, а у нас ещё нет ни примуса, ни кастрюли, ни ложки, ни чашки. Кое-чем нам помогли наши новые квартирные соседи и старые соседи из первой и восьмой квартир, но всё это было очень далеко от необходимого в более-менее нормальной жизни. Таким образом нужно было начинать обживаться с нуля, а для этого необходимы были деньги. Тут уже мне было не до учёбы. Да и с работой, оказалось, было не так-то просто.

 

***

В системе Промкооперации Ленинграда существовали в то время кооперативы или, как они тогда назывались, артели. Эти небольшие предприятия местной промышленности занимались изготовлением и поставкой в розничную торговлю разнообразных товаров широкого потребления. Они обладали большой гибкостью и молниеносно перестраивались с одного вида продукции  на другой, успешно конкурируя в рамках своей системы.

Одним из таких кооперативов являлась артель «Ленстройпром», в которой с 21 ноября 1946 года я приступил к работе в «Цехе цветного стекла». Контора и Правление артели находились в доме 25 на улице Герцена (Большая Морская). С этой улицей пересекались в моей жизни  очень многие события, но об этом позже.

 

 На современной фотографии дом 25 на бывшей тогда улице Герцена  

 

За половину столетия этот дом внешне почти не  изменился.  Этажность и архитектурное оформление фасада, приданные ему ещё в 1840 году, практически так и сохранились. Примечательно, что именно тогда, после реконструкции, в этом доме поселился и жил (правда, непродолжительно) после пятилетней ссылки Александр Иванович Герцен, имя которого в советское время (с 1918 до 1993 года) и носила эта улица. С конца сороковых годов ХIХ столетия и до самой революции этот дом принадлежал семье известных  богатых купцов Елисеевых (вспомним Елисеевские магазины в Питере и Москве). Контора артели в этом доме занимала добрую половину первого этажа со входом  со стороны улицы.

Цех цветного стекла, где я трудился, размещался совсем в другом месте - в подвальном помещении школы на Выборгской улице дом 3, в Выборгском районе, почти рядом с Выборгским ДК.  Эта улица, длиной не более 250 метров, начинается от проспекта Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский) и упирается в Лесной проспект. Её вполне можно было бы назвать переулком. На ней и в настоящее время всего несколько домов, крупнейший из которых - здание школы. Оно (это здание) с тех времён прекрасно сохранилось.  


На фотографиях запечатлены дворовый и главный фасады этой школы.

 

Мастерская нашего цеха, занимавшая три-четыре комнаты, была от школьных помещений полностью изолирована, и  вход в неё был со стороны двора,  но расположенные на уровне земли окна выходили только на улицу. Продукцией нашего цеха являлись различные значки из цветного стекла, карманные и настольные зеркала с ободками и рамками разных цветов и формы с разнообразными подложками из фотографий, преимущественно на ленинградские мотивы. Все эти примитивные изделия пользовались тогда большим спросом, и со сбытом у нас не было никаких проблем, но на зарплату это никак не влияло.

Доходы нашей семьи были весьма не велики. Мама вела класс скрипки в детской музыкальной школе, Адольф перешел из ЛИТМО на вечернее отделение ЛИИЖТа и устроился на работу в Конструкторское Бюро Минсудпрома, что-то зарабатывал и я, но денег всё равно очень не хватало. Требовались они на одежду, самую необходимую мебель, посуду и на многие другие вещи, которые в налаженном хозяйстве мы часто и не замечаем, но без которых не обойтись. В очень многом приходилось себе отказывать, ожидая  лучших времён (на призывной медкомиссии мне стыдно было даже раздеться, так как у меня были застиранные и протёртые до дыр кальсоны). Экономить приходилось на всём. В основном, конечно, - на питании. Помню, мама мне приготавливала с собой на обед пару ломтиков черного хлеба с вложенными между ними дольками варёной картошки, которые я на работе в обеденный перерыв съедал, запивая чаем без сахара.

 

***

Число работников нашего цеха не превышало восьми человек, из них половина была инвалидами, а остальные  (кроме меня), как мне казалось, были в  зрелом возрасте. В других цехах контингент был примерно такой же. Общая численность членов артели была не больше  6-7 десятков человек. Поэтому ничего удивительного не было в том, что когда поступила разнарядка городских властей на формирование бригады на лесозаготовку, выбор пал на меня, как на одного из самых молодых и жизнерадостных.  Не без сложностей было набрано в бригаду порядка шести человек, которым предстояло отоварить свои карточки из расчёта пребывания в лесу на месяц вперед и выехать на Карельский перешеек.

Точно помню, что ехали мы ночью и в дороге были не менее пяти часов, а вот до какой станции - в памяти не сохранилось. Тогда ещё многие места сохраняли финские названия, а  сейчас они давно забыты. От станции до делянки добирались по просёлку, наезженному редкими лесовозами.  Жили мы в оставшихся после войны блиндажах-землянках. Отапливались «буржуйкой», на которой растапливали снег для питья и мытья и готовили себе пищу. Зима была очень снежная, и если бы нам не выдали валенки и армейские фуфайки, то трудно представить, как бы мы там трудились. Требования же были довольно жёсткие. Если мне память не изменяет, нам требовалось в день заготовить на человека по два кубометра двухметровых брёвен. При этом нужно было каждое дерево свалить, стволы очистить от ветвей, разделать по размеру и сложить тяжёлые, свежие брёвна в штабель ближе к дороге. Кроме того, ветви нужно было собрать в кучу, суки нарезать на дрова. Работа была не из легких, особенно если учесть, что бензопил тогда мы не имели и пользовались только двуручной пилой и топором. Трудились  мы без выходных, и бывало, что при свете костра. Работали на совесть. Никто из нас не рассчитывал на какое-то особое поощрение. Считалось, что так нужно. Через месяц  мы вернулись в Ленинград для восполнения запасов продовольствия и небольшого двух-трёхдневного  отдыха.

В назначенное время наша бригада встретилась вновь на Финляндском вокзале. В вагонах было полно народу, даже на верхних (багажных) полках предприимчивая публика устроила себе спальные места. Мы старались сесть рядом, но это не удалось - пришлось рассредоточиться. Я пристроился на крайнем к проходу месту. Чемодан с продуктами и другими вещами поставил себе под ноги, да и ставить-то его больше было некуда: мешками и чемоданами было заполнено всё свободное пространство. В вагоне стоял полумрак (светило только две-три тусклых лампочки), и вскоре он ещё больше сгустился от испарений.

Колёса вагона постукивали на стыках рельс, вагон слегка покачивался и скрипел на поворотах. Хотелось спать, и глаза сами собой закрывались. Я, как мог, крепился, но сон одолел... Разбудил меня бригадир. Мы подъезжали. За окнами уже начало светать. В вагоне было ещё достаточно сумеречно, но стало значительно свободней  Я пытался  нащупать свой чемодан, но ногами его было никак не  достать. Я наклонился и стал шарить под полкой руками. Пусто... Я влез под полку с головой, но ничего не обнаружил. Стало ясно — его прихватил кто-то из ранее сошедших с поезда пассажиров. Таким образом остался я без месячного запаса продуктов, одеяла и других необходимых вещей. Ничего другого не оставалось — нужно было возвращаться в Ленинград.

В правлении артели отнеслись с пониманием к моему несчастью: выписали мне материальную помощь и изыскивали способ частично компенсировать мои продуктовые потери. Командировку же мне не отменяли. Жизнь в лесу меня не прельщала, и работа  там уже давно перестала мне нравиться. Вот тут я и нашёл простой и вполне легальный способ избавиться от лесозаготовок. Правда, несколько меня смущало то, что я, как мне казалось, со своим ротозейством подвёл членов бригады лесорубов. Чуть позже я немного успокоился, когда узнал, что мне нашли замену. Обещанных продуктов, хотя они мне очень бы не помешали, я не дождался, а вот деньги, которые были мне выписаны за хорошую работу, решил не возвращать, тем более, что уже успел их изрядно потратить.

***

Школу на Выборгской улице, где помещался наш цех, от Выборгского ДК отделял только Выборгский сад. Иначе говоря, школа и ДК находились в одном квартале, совсем рядом, на параллельных улицах. Проходя от трамвая на работу, я пересекал улицу Комиссара Смирнова, где на углу часто выставляли рекламу ДК и, как со мной уже бывало в нужный день и в нужный час,  я обратил внимание на объявление Учебного Комбината Дворца Культуры.  Меня оно очень заинтересовало. В нём сообщалось о приеме заявлений на курсы  кройки и шитья, художественной вышивки и другие, в том числе на четырёхмесячные курсы копировщиц, обучение на которых проходило без отрыва от производства и было бесплатным. Я видел у брата копии различных учебных чертежей и уже немного в них разбирался. Недолго думая, считая, что это совсем мне не повредит, я записался на эти курсы.

 

 Учебный Комбинат размещался в правом крыле на верхнем этаже ДК,

центральный фасад которого показан на фотографии.

 

Поступление на учёбу избавляло меня от каких-либо командировок (я уже поднаторел в действующем законодательстве). Таким образом от лесозаготовок меня освободили. Даже, как мне показалось, что отнеслись с некоторым уважением к тому, что я пошёл учиться.

 

***

Программа курсов выходила за пределы простого освоения техники ручного копирования   чертежей на кальку для последующего размножения светокопировальным способом (надо иметь в виду, что в те времени другого способа и не знали) и  содержала ещё, в относительно приличном объёме, основы машиностроительного черчения и элементов начертательной геометрии, машино- и металловедения и т.п.. Группа сформировалась стихийно. Она была полностью женская, но очень разнообразная по возрасту и общеобразовательной подготовке. Из примерно тридцати человек в группе было не больше половины школьниц, а в числе остальных были женщины, познавшие все тяготы тяжелого труда военного времени. Особенно мне запомнилась одна уже не очень молодая женщина с обветренным  лицом и всегда с очень усталым видом. Я видел её на работе на соседней улице, где она, ползая на коленях, укладывала булыжную мостовую. Она пошла учиться, чтобы получить специальность, не вредящую её не очень хорошему здоровью.

Группа отличалась высоким уровнем прилежания, и если какая-нибудь девочка нарушала учебный процесс, то её тут же ставили на место.

 Я был единственным парнем (фото 1946 года) в нашей группе, и неудивительно, что меня безоговорочно выбрали старостой. Мне это льстило, и я, как мог, не только выполнял обязанности старосты, но и в меру своих возможностей помогал всем, кто в этом нуждался. На работе я не уставал, бремя домашних забот меня не тяготило, и поэтому я вечерами даже умудрялся провожать некоторых девочек после занятий. Бывало, увлекался так, что возвращаться доводилось поздно, когда транспорт уже прекращал работу, и я чуть ли не через весь город топал пешком и частенько только под утро приходил домой. Меня это не утомляло, а когда потеплело, в конце апреля и тем более - в мае, мне даже очень нравились эти ночные прогулки.

Видимо, уже тогда я начал видеть свой родной город совсем другим. Ночной и тихий Ленинград описывать не берусь, это недоступно моим литературным способностям, но одно впечатление удержать при себе не могу. Бывало, что разведенные мосты на полтора-два часа прерывали сообщение через Неву. Но это время проходило быстро в наблюдениях за проходом кораблей. А вот Тучков мост, соединяющий Васильевский остров с Петроградской стороной, иногда разводили без особой надобности (возможно, для профилактики),  по Малой Неве суда тогда проводились редко.

 

На современной фотографии - вид на Тучков мост.

Он построен в 1965 году.

 

На этом самом месте  в описываемое мной время  находился деревянный многопролётный мост.   Вот именно здесь, перед мостом мне тогда довелось испытать чувство как бы человека прошедших столетий, когда ещё постоянные мосты не существовали. Пока Тучков мост был разведён, желающих скорей перебраться на Петроградскую вместе со мной было ещё двое или трое, и именно им было очень невтерпёж. Завидев рыбака на лодке, они стали его просить перевезти их. Тот, поддавшись уговорам, согласился. К этой компании примкнул и я.

Ещё до войны вся наша семья каталась на «речном трамвае», в Сортавале я много ходил на вёслах в шхерах, но такого ощущения мощного напора  воды мне ощущать никогда не доводилось. Течение упорно гнало лодку под мост в сторону залива, и нашему гребцу-перевозчику стоило большого труда удерживать курс на противоположный берег перед мостом. Он взмок и, наверное, уже был не рад, что согласился. Это было на второстепенном русле дельты Невы.

(Спустя несколько лет у нас гостили родственники из Ташкента — два брата, несколько младше меня. Они кроме  искусственного Комсомольского озера никогда ещё не видели большой воды, и невские просторы их покорили. Я решил их покатать. Взял напрокат лодку у пляжа Петропавловской крепости, и  мы направились вверх по  Большой Неве.  Часа три нам понадобилось только на то, чтобы  обогнуть пляж, пройти под Кировским мостом  и войти в русло Большой Невки. На большее уже сил не хватало, и мы вернулись.  Пешком по  суше этот путь можно одолеть спокойно за 30 минут.)     

Учиться на курсах мне нравилось. В числе преподавателей были в основном  производственники, и свои предметы они подавали очень доходчиво и на конкретных примерах. Освоению материала способствовали мои практические знания, полученные ещё в эвакуации, на работе в Весоремонтной мастерской. Во всяком случае, я прекрасно знал, чем отличается сталь от чугуна, бронза — от меди, как закаляется сталь, а также различные  способы обработки металла и ряд других технических понятий.  Повышенный интерес у меня проявился к эскизированию и черчению. А вот работа с рейсфедером и тушью была мучением: у меня не хватало терпения дождаться, когда тушь высохнет, и я размазывал её. Я начал сомневаться в том,  смогу ли выполнить зачётную работу по копированию.

Но именно тут, опять-таки, явился счастливый случай. Разговорившись с одним из преподавателей, я узнал, что здесь же,  в Учебном Комбинате, имеются годичные курсы чертёжников, на которых занятия идут к концу, и уже через пару недель там начнутся выпускные экзамены. Он же ознакомил меня с программой этих курсов, которая меня совсем не смутила особенными сложностями. Там были почти  все знакомые мне предметы, но не в таком упрощённом виде, как у нас, а несколько глубже.  В учебной части я попросил разрешения сдавать экзамены по программе курсов чертёжников.  Добиться этого было не просто, но удалось. Конечно, пришлось плотно позаниматься. Экзамены я сдал и получил удостоверение об окончании курсов чертёжников с присвоением квалификации чертёжника по общему машиностроению.

Это было похоже на приобретение надёжной профессии. Предстояла возможность двигаться дальше и, кажется, уже тогда мне это направление пришлось по душе. Я начал искать работу в соответствии с приобретённой специальностью.

 

***

Всё это происходило в мае-июне 1947 года. К тому времени Адольф уже работал несколько месяцев в должности чертежника в ЦКБ-18 МСП.  Он полностью одобрял и поддерживал мои действия, но в вопросах трудоустройства был бессилен. ЦКБ-18 было закрытой организацией, и он не решался даже упоминать, где работает.

Вообще оказалось, что в ближайшей родне я, совершенно того не ожидая, приобщившись к технической профессии,  стал в этой области четвёртым из нашего поколения.                                                                 

Мой двоюродный брат Бернгард (он был старше меня на 13 лет), прошедший всю войну, недавно демобилизовавшийся и вернувшийся на свой родной завод «Ленполиграфмаш», рекомендовал мне поступить на работу в Конструкторское Бюро этого завода. Но я к его совету не прислушался. Меня почему-то больше заинтересовало предложение его родной старшей сестры Татьяны, работавшей конструктором в Ленинградском филиале НИИПолиграфмаш. У неё были старые, ещё довоенные  связи на заводе текстильного машиностроения, и ей было известно, что там требуется чертёжник.  Может быть, сыграло роль то, что этот  завод был ближе к дому, или то, что у завода была своя вечерняя школа, но именно на  этом предприятии я и остановил свой  выбор.

К этому времени, к счастью, уже была прекращена деятельность печально известного Бюро по распределению рабочей силы. Препятствий к моему переходу на другую работу не стало.   С конторой артели «Ленстройпром» на улице Герцена 25 я благополучно расстался

2-го июля 1947 года. Правда, через несколько лет провидение привело меня опять на улицу Герцена, но уже в дом под номером 18.

Но это — позже, а пока мной  вплотную заинтересовался военкомат. Большого желания идти в армию у меня не было, но и уклоняться я не мог, руководствуясь гражданским долгом. Допризывную подготовку и медкомиссии я проходил добросовестно. Смущало меня только то, что при учебных стрельбах на моих мишенях не видно было следов попаданий, а при проверке зрения я различал всего несколько верхних строчек таблицы. Но совсем не это стало основным препятствием моей военной карьере. На одной из медкомиссий нащупали у меня увеличенные шейные лимфатические железы, и тут мне пришлось признаться о том, что я ещё с довоенных времён состоял на учёте в туберкулёзном диспансере, но с 1942 года (как уехал в эвакуацию) его не посещал. Вот тут-то и выяснилось, что я там с учёта не только не снят, но ещё и обязан продолжать оставаться там под наблюдением. Военкомат на этом основании выдал мне «белый билет».

 

***

Таким образом всё складывалось так, что я смог трудоустраиваться в соответствии с приобретённой специальностью без всяких опасений, что мои пути в профессиональном  становлении и в продолжении  учебы могут прерваться ещё на три армейских года.

8-го июля 1947 года я приступил к работе в должности «младшего конструктора с окладом 500 рублей (так записано во впервые появившейся у меня трудовой книжке) в Конструкторском Бюро цеха  №8»  Государственного машиностроительного завода «Вулкан», специализировавшегося  в основном  на производстве чесальных машин для хлопка.

Своё 19-летие я встретил уже в надежде, что нащупал свою линию в жизненном пути. Но я прекрасно понимал, что с моим не очень определённым семиклассным школьным образованием  я далеко не уеду. Нужно навёрстывать упущенное. Я принял твёрдое решение с нового учебного года плотно взяться за учёбу.  

                                                                                                      Август 2013 г.

 







<< Назад | Прочтено: 604 | Автор: Якобсон Э. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы