Темы
Оксана Козак
Коля
В духовном мире существуют такие же незыблемые законы, как и в материальном. Если ты прыгаешь с пятого этажа, то, скорее всего, полетишь вниз, а не вверх. Философы - мистики утверждали, что это происходит потому, что ты сам уверен в падении. Если посомневаться, то существует вероятность немного полетать. Иногда неизбежность надевает одежду случайности, и мы убеждены, что у нас был выбор и мы им воспользовались. Но кармические связи пронизывают наш мир, и эти невидимые канаты нелегко разорвать. Интересно, из какого материала были сделаны нити, которые мойры вплетали в ткань событий? Глаза были им не нужны – кажется, у них был один глаз на всех. ...Шёлк? ...Лён? ...Хлопок? Или для каждого по-разному? ...Почему они были старыми? Это знак безразличия или мудрости? И почему уродливыми? Прекрасная девушка также способна разрезать нить, на которой висит чья-то жизнь...
Это всё к тому, что мы с Колей не могли не встретиться.
...Моя мама лежала в больнице после операции, и я каждый день приносила ей необходимое. Рядом лежала женщина, за которой никто не ухаживал, и я помогала ей. Как оказалось, её сын прыгнул в озеро и сломал шейные позвонки, когда ему было 16 лет, и уже десять лет он не может ходить. Когда она узнала, что я пишу стихи, она попросила принести их, чтобы почитать сыну. Так мы познакомились с Колей Биденко.
Тогда я сочиняла классические рифмованные стихи и с подозрением относилась ко всему нестандартному. Слово «верлибр» вызывало во мне судороги, а белый стих – недоверие. Я долго обнюхивала его и обычно высокомерно приговаривала к смертной казни. До сих пор не могу простить себе надменного невежества. Достаточно было на минуту допустить, что это может быть прекрасным, и новая жизнь дала бы мне необычайные силы и возможности. Но до встречи с Колей этого не произошло. Почему-то вспоминаю любимую студенческую поговорку своего папы: «Если ты мёртв, то это надолго, но если ты дурак, то это навсегда». Коля не дал мне возможности оставаться дурой.
В долгих спорах с ним, где тупое сознание моей правоты каменной глыбой загораживало выход, я шаг за шагом начинала понимать другой, огромный и прекрасный мир поэзии. Рифмы могут быть не слуховыми, а внутренними, или смысловыми, могут быть ассоциативными. А ритмы – не метрономными, а передающими движение набегающей волны или ряби на воде после того, как белый лебедь ударит крылом перед взлётом.
Каракатицы Кандинского живут полноценной жизнью так же, как и портреты Рембрандта.
Ритмы барабанов Африки – это полифонии, причём голосов в них гораздо больше, чем в полифониях Баха. Ухо туземца может различить до двадцати вложенных друг в дружку ритмов. Это целая повесть, незаметно создающая новое восприятие в слушателе. Ограничиться одним ритмом означает наступить самому себе на горло.
Замечу в скобках, что Костик Сараджев, скорее всего, принадлежал к новой расе, потому что мог различить 200 обертонов в полутоне.
Потрясение от Колиной физической беспомощности и его очевидного мужества, от способности начинать каждый день заново с битвы за право быть человеком опрокинуло все мои принципы и заблуждения. Только сильное потрясение и может избавить человека от надуманных страхов, призрачных принципов и принципиальной тупости.
Он знал несколько языков, работал переводчиком, был чемпионом Крыма по шахматам, закончил истфак университета, выпустил книгу стихов, которую канадская диаспора назвала лучшей украинской книгой года. Ноги не работали. Руки двигались, а пальцами он не управлял. Но его улыбка, смех, внимание и доверие не оставляли места даже жалости.
Он научился управлять инвалидной машиной, много ездил, любил хорошее вино, любил угощать друзей. Как-то месяц он прожил у нас дома. Мы просто не закрывали двери. Это был бесконечный поток писателей, художников – признанных и отверженных. Мы жили в мире, который достоин любви.
Конечно же, Украина была его любовью, которой он служил всю свою жизнь. Встречи с органами безопасности во времена Союза не пугали его, а даже вызывали гордость, что он может быть опасен.
Он возил меня по лесу, где я научилась наблюдать жизнь букашек. Он чувствовал себя одной крови с маленькими трудолюбивыми муравьями.
Однажды он привёз меня в очень солнечное, холмистое и необычное место. Его необычность была ощутимой. «Здесь стояла большая деревня», – сказал он, – «но во времена голодомора все вымерли». Местность не казалась грустной, но воздух был напряжённым, пространство помнило об ужасе. Мы собирали вишни с одичавших деревьев. Они были невероятно сладкими, но земля помнила... Дома снесли и разобрали, потому что души умерших возвращались. «Отпустили на волю коня, а я – душу, пускай отдыхает».
Он очень хотел, чтобы я больше писала стихов на украинском. Ради него я начала писать. Через какое-то время он сказал, что мои стихи рождают в нём желание творчества. Он хотел, чтобы великие украинские поэты прошлого помогли мне осознать себя украинкой. Мы ездили в дом, где родился Шевченко, и я начала чувствовать, что наши кости сделаны из украинской земли.
За день до его смерти я послала ему новый стих. Он позвонил и сказал: «Представляешь, я жил и не знал, что я тебя люблю...»
Мне понравилось?
(Проголосовало: 11)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>