Войнович улыбается

В каждой мимолетности вижу я миры....

Константин Бальмонт

Мы с Владимиром Николаевичем Войновичем познакомились на выборах. Президента выбирали. Некоторые так и говорят (практически не ошибаясь) – на выборах президента Путина. Но мы все-таки решили за другого проголосовать. Ну и притащились в российское консульство в городе Мюнхене. Там очередища была невероятная. Похоже, всем россиянам, тогда, в марте 2012 года, оказавшимся за рубежами нашей Родины, хотелось поучаствовать. Надеялись, видно. Впрочем, что тут удивляться, если даже Войнович...

 А я настроения знала, очередь предвидела, поэтому послала вперед семью в количестве трех человек – прочувствовать тяжесть и длительность ответственности. А сама нахально часа через полтора пришла и полезла, можно сказать, без очереди. Мотивируя тем, что мои уже положенное время простояли. Никто особо не возражал, поэтому к семье я пробилась достаточно быстро, успев как раз вовремя, поскольку и муж, и дети уже практически в первых рядах находились. Ну а когда, исполнив долг свой гражданский, я вышла из кабинки, то увидела Владимира Николаевича. И как-то мы разговорились, и даже поплелись вместе к автобусной остановке (семья – уставшая, а главное стеснительная, с нами не пошла), и он уже тоже был довольно усталым, хотя в автобусе не сел ни за что, а уговорил меня со словами: «Вы же, наверное, тоже, как и мы с Олей (дочкой – М.Б.) больше двух часов в этой толпе простояли».

 Стыдно мне стало ужасно.

 Но вот он такой –будет стоять, как все. Еще и других пропустит. И никого не пошлет очередь занимать для него, прекрасного… Хотя для Войновича – я бы стояла хоть целый день. И не я одна.

Кстати, он потом шутил, что хорошо все-таки, что я протырилась. Потому что две наши семьи обеспечили победу Прохорова в Баварии. Выиграл парень с разницей в шесть голосов. Моих четыре и два Войновича. Не знают поди, как мы на него, длинноногого, наивные, надеялись.

Но все-таки есть польза от Прохорова, есть! Без его участия в этой предвыборной кампании никуда бы мы не пошли, а значит, и не встретились бы, наверное. Послужил, короче, катализатором: подружились мы с Владимиром Николаевичем. Но сначала так, издалека. На уровне интервью, которые я иногда, жутко стесняясь и благоговея, у него брала...

И вот однажды... В город Мюнхен приехал писатель Михаил Шишкин. На один день всего. Из Швейцарии. Он умный, и хороший, и талантливый; и я его очень люблю, хотя Шишкин об этом пока не знает. И вот почему.

Собралась я пойти на его выступление, а там по возможности и признаться, но вдруг по электронке получаю письмо от Владимира Николаевича. И в этом неожиданном письме – приглашение в гости. Поскольку В.Н. в Мюнхене ненадолго, то хочет завтра собрать своих друзей, и вот – если я не против, то, пожалуйста, к шести часам...

А я-то, дура, соображаю плохо, особенно если в регистре повышенных эмоций пребываю. Подождать бы мне, подумать, так нет – сразу же и написала. Мол, спасибо огромное, но я как раз собралась на концерт Шишкина. Отправила письмо, а уж потом соображать начала. Дурацкая это история – электронная почта. Хуже воробья – его хоть теоретически поймать можно. Короче, проклиная собственную глупость, написала еще одно письмо: типа вы то письмо не читайте, а прочитайте это. Шишкин, конечно, Шишкиным, но Париж стоит мессы, и я обязательно приду.

И пришла, и все уже были за столом, и Владимир Николаевич ввел меня в команту со словами: «Знакомьтесь, это Майечка Беленькая! Я ее у самого Шишкина отбил».

Шишкин, дорогой! Знаете ли вы об этом?

Мне так кажется, что именно с этой истории и началась наша дружба. Какое это счастье было... Приходить в гости, гулять, шутить, слушать, делиться чем-то: смешным или грустным – неважно.

Однажды рассказала ему, как летела случайно бизнес-классом. Мест в эконом не оказалось, и нас с сыном, как теперь говорят, апгрейдили. То бишь пересадили в бизнес. Пока я наслаждалась апробацией различных технических возможностей этого люксусварианта, к нам подошла стюардесса и произнесла короткий монолог примерно такого содержания: «В сегодняшнем рейсе вас будут обслуживать Люся, Таня и Тамара. Сейчас вам будет предложены прохладительные напитки. А также шампанское, виски, красное и белое вино. С чего вы хотите начать?». И мой нахальный сын тут же на эту тираду (матери не постеснявшись!) отреагировал с молодой прытью: «Пожалуй, с Тамары!».

 В. Н. смеялся очень, тем более что рассказала я это перед его полетом в Москву. Летел он не бизнесом, хотя все-таки какая-то карточка у него была, и он мог перед и после полета отдохнуть в ВИП-зале.

На следующий день звоню Владимиру Николаевичу, спрашиваю, не приходили ли случайно Таня, Люся и Тамара. И тут же, без секунды промедления, получаю ответ: «А как же, подходили! Как раз Таня, Люся и Тамара. Спрашивали, нужна ли коляска, или сам доплетусь».

Теперь уже хохотали вместе.

Да почти всегда смеялись и шутили. Даже в процессе переписки. Как-то он написал в обращении: «Майечка, золотая…». Я загордилась ужасно, но честно написала ему, что мне чертовски приятно; правда, бабушка моя говорила, что золото я кастрюльное, но всё равно, всё равно...

И с тех пор началсь такая у нас игра – придумывать для меня эпитеты всякие. Да еще с учетом того, что мне суффиксы «оньк-еньк» симпатичны. Из-за фамилии, видимо. И придумывали. От самых простых до всяких изысканных. С «еньк-оньк» и без оных. Natürlich, с учетом действующих реалий, тем и особенностей ситуаций.

 Как только Владимир Николаевич меня не называл! Рыженькая Беленькая, разноцветненькая, драгоценная, светленькая и просветленная, пурпурненькая, испуганная, радужненькая..., однажды даже «дорогая елко-зелененькая» (так он на мое описание новогодних мюнхенских радостей отреагировал).

А когда уезжала домой в Нижний Новгород и писала ему оттуда, то получала длинное: «Дорогая или дорогенькая нижегородскенькая, заботливенькая и светленькая!».Иронизировал, конечно, над моими пристрастиями к уменьшительно-ласкательным вариантам речи. Тактично и незаметно учил меня более честному и более точному языку. Да и определения пошли другие. «Дорогая перехвалившая… (серия новых эпитетов без «оньк-еньк»)». Или так: «Дорогая загулявшая Майя! Я уже все цветные эпитеты перебрал, вы мне подсказали новый!». Это потому, что я написала, что сплошные какие-то гости, вечеринки; никак делом не займусь.

Вообще почти всем могла с ним поделиться. Имела наглость ныть и жаловаться на то, что болит колено: если согну – уже не разгибается. На что получила: «Дорогая, Коленопреклоненненькая!». Ну, и подпись была соответствующая: «Ваш Артрозоколенный В.Н.».

Честно: сразу мне стало легче! Как-то он всегда умел меня приободрить. Ну я и пользовалась... Ныла. Что вот, еле хожу. Не знаю, как и приползу. Тут же в ответном письме спрашивал: «Вам, может быть, Rollstuhl(по-нашему, инвалидную коляску – М. Б) заказать? На нем, кстати, кто умеет, может здорово кружиться и кружить другим что-нибудь».

 Я-то, конечно, действительно, во всех смыслах коленопреклоненная, писала ему про симпатию и любовь не только мою, но и всех моих друзей. Но впадать в излишнюю сентиментальность и восторженность Владимир Николаевич мне не позволял. «Восторжененькая, во-первых, вскружила голову, во-вторых, создала почву для культа личности. Вот я думаю об этом, который на букву Пу. Ему ведь каждый день с утра до вечера говорят, какой он умный, красивый, обаятельный, отец народов, дзюдоист, хоккеист и полководец. Какие у него взгляд и стать, и походка, и прочее. Если бы мне каждый день такое говорили, я бы тоже подумал, что правда. А так, хоть голова и кружится, но пытаюсь удерживать равновесие. И в таком состоянии обнимаю, Ваш В.Н.».

Стала ныть, что толстая получилась на общей фотографии. Тут же слышу от него: «Что касается фотографий, то на них стоящий рядом в полтора раза шире. Душа широкая. Распирает».

Однажды, когда я прислала ему один свой рассказик, написал: «Ну что ж, светленькая, неплохо! Рассказ зощенковский. Правда, Зощенко написал бы смешнее. Но повторяю: неплохо».

Вот мне было счастье! Теперь с грустью перемешанное…

Хотя сам Владимир Николаевич всё делал, чтобы близкие и не думали грустить из-за него.

Когда в мюнхенскую больницу в последний здесь свой год попал, рвалась я сразу к нему прибежать. Но боялась, что, может, неудобно; что может, не хочет... Но буквально через пару дней получаю письмо, и там, как всегда, легко и весело: «Майечка, дорогая... слышал, что Вы рвались ко мне с пирожками, правильно понимая, через что идет путь к сердцу мужчины. Но он идет также через личное общение и как паллиатив через средства связи». (И номер телефона внизу). Какой к черту телефон – бросилась в клинику. Прибегаю, смотрю: Войнович – на одной кровати, а на другой – женщина какая-то. Владимир Николаевич весь в проводах, но всё равно улыбается. Спрашиваю испуганно, что это, мол, за новости: тетка прямо на соседней койке?

– Вы, Маейчка, ничего не понимаете. Это у нас палата суперсовременная. Унисекс называется.

На следующий день прихожу: мне говорят, что Войнович уже в другом отделении. Заглядываю – точно по Маршаку: «Комнату справа снимает китаец, комнату слева снимает малаец...». Малайцев я не в состоянии вычислить, но черный парень был, и кто-то явно азиатского происхождения – тоже.

– А это что такое?

– Ну уж это, Майечка, вы должны знать. Интернационал называется!

В общем, шутки бесконечные.

Кстати, категорически запретил мне сообщать медперсоналу, что не самый обычный человек тут у них прилег. Я долго стенала, что все люди во всем мире одинаковые, и на бренд – большой русский писатель – отреагируют однозначно. Как минимум будут более внимательными, а может, и в отдельную палату переведут. Вздохнул только. Как есть, так и есть. И так всё хорошо.

Вообще не мог никого беспокоить.

Спрашиваю: Владимир Николаевич, почему вы скорую раньше не вызвали?

– А вдруг у меня ничего особенного, и получится, что скорая ехала зря, а могла бы в это время ехать к тому, кому действительно нужно.

Ни скорую не хотел тревожить, ни дочку Олю, ни Светлану, жену свою замечательную. Не хотел, чтобы волновались. Переживал, что кого-то может подвести. Рассказывал мне, что однажды уже была история с сердцем, когда он должен был поехать на встречу с читателями в Израиль. Написал организаторам, что чувствует себя неважно, нельзя ли перенести пару его выступлений. Там запричитали: «Ой, да тут уж все билеты распроданы, народ жаждет; перенести – целая проблема, да и Вам уже билеты на самолет туда и обратно куплены. Может, Вы как-нибудь все-таки приедете...». Что делать, решил ехать. «И так мне повезло! – завершил свой рассказ Владимир Николаевич, улыбаясь своей такой щедрой, такой обаятельной улыбкой, – В ночь перед вылетом, у меня бац – инфаркт. Увезли на скорой. Так что я уже с честной душой не полетел».

Когда был в больнице, попросил меня ответить Дмитрию Муратову, редактору «Новой газеты», что 1 апреля (в 2018 году это было, в день рождения «Новой»), он, к сожалению, прийти не сможет. Пишу Муратову. Дмитрий Андреевич отвечает тут же. Очень расстроенный. Ну, потому что Войновича обожает вся редакция. Да и там – на дне рождения «Новой» – конечно же, самые прекрасные люди страны. И они даже уже придумали, кто рядом с кем сидеть будет. Войнович и Шевчук вместе.

Я Шевчука люблю очень, почти как Шишкина; пришла домой, рассказываю: «Вот, черт, как неудачно Владимир Николаевич приболел. Мог бы сидеть с самим Шевчуком». Муж только у виска пальцем покрутил. А Войнович, когда мы, смеясь, ему эти мои неадекватные реакции излагали, только улыбнулся чуть-чуть и тут же подмигнул мне заговорщически: «И точно, не вовремя я... Шевчук!».

Одной фразой нас с Шевчуком поддержал...

Вообще он очень умел ценить и любить талантливых. Я ему в больницу приносила стихи Сергея Плотова; хохотал очень, жалел, что раньше не знал, велел приносить еще. И я, опять же не подумав, послала... грустное– грустное. Теперь убить себя готова. И это было то последнее письмо, на которое Владимир Николаевич не ответил. (Впрочем, в WatsApp еще коротенькими репликами перебрасывались. Не отлучил меня Владимир Николаевич. Надеюсь.)

Сколько было той воли?
Два годочка – не боле…
Да и те в чистом поле
Ветер смог разметать.
Сколько было той жизни
В нехолопской отчизне?
Мало было той жизни –
Не успели понять.

Не успели втянуться.
Не сумели проснуться.
Нам привычнее – гнуться
Хоть в дугу, хоть в тую.
Нам бы стопочку славы,
Чьи знамёна кровавы.
Нам бы призрак державы
Да погибель в бою.

Ну, и где же набраться
Нам достоинства, братцы?
Вековечное блядство
На особый манер,
Частокол да дреколье
В жизни, траченной молью…
Сколько было той воли?
Ничего. С гулькин хер.

Может быть, уж слишком безнадежным было стихотворение... Во всех смыслах. Хоть я, боясь совсем уж печальных коннотаций, дописала в конце: «Впрочем, с последним (утверждением Плотова – М. Б.) не соглашусь. Кое-что все-таки было. Чем и утешаюсь». Но, похоже, В.Н. моего оптимизма не разделял. Потому что, кроме всего прочего, за Россию переживал по-настоящему.

Еще в 2012 году, собираясь домой в Нижний, написала ему, что я так рада, что скоро окажусь дома, среди своих – хороших людей. Ответил он мне сразу и тоже довольно грустно: «Спасибо, дорогая Беленькая и Улыбающаяся! Хороших людей здесь много. Внизу. Чем выше, тем хуже. Но надежды мало, поскольку нижние хорошие, но пассивные, а у верхних еще много энергии и возможностей. Вам тоже желаю здоровья, успехов и радостей по разным поводам, включая повод – пребывание в России среди хороших людей. Обнимаю, Ваш В.Н.».

 Вообще отвечал всегда сразу. И всегда так светло… Сейчас перечитываю и улыбаюсь, несмотря ни на что. «Дорогая ненаглядненькая! Если ещё не забыли своего престарелого друга, приходите на свидание 26.09 (это день рождения Владимира Николаевича – М.Б.) в 14.30 в Kaisergarten по адресу: Kaiserstrasse 32. Можете вдвоем. Будем пить пиво и хулиганить». Как только получила, понеслась к мужу: вот – вместе можем пойти! Тот всё стеснялся, а когда однажды все-таки решился, счастлив был абсолютно, хотя и ругал себя ругательски, что столько возможных встреч пропустил.

Когда делали последнее с Войновичем большое интервью (тоже для «Новой газеты»), то В.Н., как всегда, вычитывал его очень внимательно. Кучу времени на это потратил. Тем более, что я размахнулась и даже придумала текст с продолжением, которое предлагала назвать по аналогии с пьесой Александра Володина – «Четыре вечера с Владимиром Войновичем». На пять мы не потянули.

Но не тут-то было. Глобальные мои проекты его насмешили, хотя пожалел меня – иронизировал легко и тепло. «Ну вот, Бело-рыже-малиновокудренькая, отделался я от Вас. Советую назвать весь цикл "Четыре ночи с Войновичем". Можно поставить эпитет: "незабываемые". Тем более, что я, правда, трудился по ночам».

 Дальше уж все шутили, как могли. И про 17 мгновений (это Муратов), и про 1001 ночь (опять же В.Н. с моим мужем заодно). Но вышло, как и положено в газете, без всяких продолжений. Но зато разворот! Хотя я всё равно причитала…

Впрочем, В.Н. знал, что я переживаю из-за всего. Может, поэтому получила от него перед Новым годом такое чудное письмецо. «С Новым годом поздравляю немедленно и желаю в нем не болеть, не хныкать, в дождливые дни не унывать, солнечным радоваться, получать много удовольствий от окружающей жизни и не забывать своего престарелого друга, который обнимает Вас кепирко-пиркепирко (так правильно)».

Ой, с этим «кепирко-пиркепирко» отдельная история. Как-то В.Н. рассказал мне, что одна маленькая девочка всегда говорила вместо «крепко-прекрепко», как раз эти самые «кепирко–пиркепирко». Мне понравилось ужасно, но запомнить этот фонетический расклад никак не получалось, и Владимир Николаевич меня учил. Как правильно. Однажды даже написал: «Девочка – это была когда-то моя маленькая сестренка – варьировала: раскепирко, прекеперко и пиркепирко. Стало быть, обнимаю так, сяк и эдак».

… Так жаль, что я всегда стеснялась его обнять кепирко-пиркепирко. Но я всё равно надеюсь, что он знает.

P. S. Да, а что я сказать-то хотела... Всё, что выше, – это так, мимолетности. Мгновения. Для меня – действительно драгоценные и незабываемые (как там у Бальмонта дальше… «Не кляните, мудрые. Что вам до меня. Я ведь только облачко, полное огня»).

Но я, ведь, еще столько всего знаю про Владимира Николаевича. Про литературу – даже не буду говорить, скажут и без меня. Про невероятную его порядочность, честность, храбрость – тоже многие замечательные люди напишут. А вот вместе... Редчайший случай, когда настоящий большой писатель был настоящим прекрасным человеком. Почему «был»? Есть!

Фото автора и Людмилы Агеевой

Майя Беленькая (Мюнхен)

Читайте также:

1. Про грустное. Но больше про веселое. Памяти Войновича. Журнал «Партнёр», № 10 / 2022. Автор М. Беленькая
2. Владимр Войнович. Жить по совести. Последнее интервью с писателем. Журнал «Партнёр», № 9 / 2018. Автор М. Беленькая
3. Вечера с Владимиром Войновичем. Вечер первый.Журнал «Партнёр», № 2 / 2017. Автор М. Беленькая
4. Вечера с Владимиром Войновичем. Вечер второй. Журнал «Партнёр», № 3 / 2017. Автор М. Беленькая
5. Вечера с Владимиром Войновичем. Вечер третий. Журнал «Партнёр», № 4 / 2017. Автор М. Беленькая
6. Вечера с Владимиром Войновичем. Вечер четвертый. Журнал «Партнёр», № 5 / 2017. Автор М. Беленькая
7. Владимир Войнович: «И еще хотелось бы не стыдиться своей страны». Журнал «Партнёр», № 4 / 2012. Автор М. Беленькая
8. Интервью с Владимиром Войновичем. Журнал «Партнёр», № 6 / 2016. Автор Г. Крошин