Счастливый человек – Роман Каплан

Российский и американский литературовед, искусствовед, переводчик, создатель и владелец легендарного ресторана «Русский самовар» в Нью-Йорке Роман Аркадьевич Каплан – гость нашего журнала

Впервые я прочитала про него в книге Людмилы Штерн, которая так описывает встречу с Капланом около Мариинки в 1961 году «и тут передо мной возникает импозантный молодой человек с короткой бородкой и весь в замше». Летом 2018 года Роман Аркадьевич встретил меня в элегантном замшевом пиджаке, да и все остальное совпало. Ну, к слову «молодой» можно придраться, да и то относительно.

Растаяла я мгновенно.

Не случайно у Наймана, в его так удачно названной книге – «Роман с самоваром» – есть фраза – «Обаяние этого заведения прежде всего связано с обаянием его хозяина».

Ну и потом весь этот ореол... Бродский, Барышников, которые когда-то вложили деньги в «Самовар», Довлатов, Ахмадулина, Мессерер, Растропович, Темирканов, Атлантов, Хворостовский, Лайза Минелли, Милош Форман, Мишель Легран, Сюзан Зонтаг, Чечилия Бартоли... Фантастический и нескончаемый список его знаменитых друзей и знакомых, которые не раз бывали в «Русском самоваре».

И архив уникальнейший. На стенах в ресторане нет свободного места: картины, фотографии, стихи, автографы великих... Но главное – семь альбомов, в которых – уникальная история и Самовара, и биографий, и что там говорить – русской культуры.

– Роман Аркадьевич, как возник Ваш архив?

– Я поздно начал его вести. Прошло много лет, когда я вдруг подумал: «Господи, такие замечательные люди приходят, мирового масштаба, из разных стран мира». Прежде всего поэты, поскольку я был как-то связан с Иосифом Бродским. А у него друзья были Нобелевские лауреаты. Он их сюда приводил, и мы со многими подружились. И я начал думать, что надо оставить об этом память. Я знал почти всех. Хотя бывало и по-другому: однажды мы с Сашей (Александр Избицер, великолепный пианист-виртуоз, который уже двадцать пять лет играет в «Самоваре») просто в последний момент узнали Марселя Марсо, который тут у нас сидел, слушал маэстро. Успели с ним поговорить.

– А вы франуцзским владеете? (это я зря вопрос задала: могла бы получше подготовиться и узнать, что Каплан и французским, и немецким, и польским, и итальянским, и ивритом владеет прекрасно. Про английский уж и не говорю.)

– Когда приходили такие люди, я приносил им альбом. И они могли там что-то написать. Потрясающие были вещи.

– Я знаю знаменитое аксеновское – «Нам целый мир покажется чужбиной, Отечество нам – «Русский Самовар».

Улыбнулся Каплан. Не знал, что я обнаглею и напишу ему потом: «Графинчик водки темно-красный, прекрасный стол. Каких людей сюда – пристрастный Роман привел».

– Почему Вы продали архив? Хотели, чтобы это было в России?

– Я тоже и об этом думал: здесь это никому не нужно. Но не представлял, что это может быть товаром. Просто память хотелось сохранить.

– Вы не ставили условий, чтобы это стало достоянием общественности?

– Я не ставил никаких условий. Я просто отказывался продавать частями; решил, что пусть это будет одним лотом. Так и получилось. Потом это будет интересно для людей. Ведь для меня Россия, в смысле ее культурного наследия – огромная величина, где невероятное количество действительно великих, потрясающих людей. Всё там было поразительно. Потом пришла эта революция, которая всё угробила, всё уничтожила.

– Роман Аркадьевич, но вы же будете продолжать? Сюда же еще придут достойные люди. И тогда новый архив Романа Каплана...

– Нет, больше ничего не хочу. Genug. Ich bin ein bissсhen müde. (По-немецки про усталость сказал... Не поверила ни на секунду. Тем более, что он тут же, учитывая, что я в Мюнхене живу, прочитал из Бродского:

Немецкий человек. Немецкий ум.

Тем более, когито эрго сум.

Германия, конечно, юбер аллес.

(В ушах звучит знакомый венский вальс.)

Он с Краковом простился без надрыва

и покатил на дрожках торопливо

за кафедрой и честной кружкой пива.

Вообще Каплан без стихов непредставим. Переводит по сей день, знает невероятное количество наизусть, чем когда-то потрясал разных великих. Естественно, спросила, почему же он сам не пишет.

– Вы ведь просто погружены в поэзию, в язык.

– Меня всегда к этому тянуло. Я выучил довольно много стихов на всяких языках, и мне это помогало запоминать. Но и память в те годы была достаточно приличная. Хотя и сейчас бывает, когда мне что-то хочется выучить наизусть. И учу. Вашего немецкого Рильке.

– Стихи, диссертация, искусствоведческий факультет. Друзья фантастические. И вот такой аристократ приезжает в Америку и соглашается работать поначалу швейцаром?

– Работ грязных не бывает. А потом (улыбается) евреи не могли быть аристократами, уже хотя бы по рождению. Были гении – это другое дело. Помните, у Иосифа такие замечательные строчки в «Пьяцца Маттеи»:

Нет, я вам доложу, утрата,

завал, непруха

из вас творят аристократа

хотя бы духа.

– То есть у вас никогда не было этих комплексов? Я – искусствовед, специалист по американской литературе, знаток живописи…

– Нет! Абсолютно! Я читал очень много и, мне, конечно, хотелось заниматься литературой. Но когда я познакомился с действительно настоящими поэтами, я понял, что никогда не смогу написать подобные стихи. В школе я до восьмого класса учился хорошо, а потом... Это было очень плохое время, когда мы учились...

– Борьба с космополитами...

– Чудовищная! Антисемитизм чудовищный. Советский Союз я не любил очень. Да мне противно стало уже в школе!Хотя я тогда еще не знал всю подноготную. Потом уже появились какие-то рассекреченные материалы о том, о чем мы не могли даже догадываться. И когда ты начинал читать Шаламова, тебе на душе становилось так страшно, так горько. Ведь мы же жили в жутком обществе. Всё они запрещали. Во всем была ложь, подлая ложь. Переписали всю историю, как им было угодно.

– Все знают историю, как рыжему сделали биографию, как его затравили. А к вам прицепились еще раньше, чем к Бродскому. Почему это было на заводе «Электросила»?

– Потому что там больше трех тысяч рабочих! Пропагандистская компания. На это судилище привезли мою мать, отца, брата. Приехали к нам домой и забрали их. А я был в Сучане, в геологической экспедиции. Обвиняли меня в том, что я хочу изменить Родине, с иностранцами общаюсь.

– А как вы хотели? Сами однажды признались, что в юности сделали дырку в долларе, подаренном Вам Леонардом Бернстайном, и носили этот символ Америки на груди.

– Да, было. Мне очень нравилась Америка. Вот вы говорите, что в советское время любили там то, другое, а я вот с детства их не любил: я был рад, что я уехал. Никогда в жизни не пожалел, никогда.

– Даже когда перестройка началась?

– В августе 91-го я провел в Москве 10 дней. Прекрасные были дни; много друзей, которые были счастливы всему этому. Белла, Сережа Соловьев, Боря Мессерер. На Красной площади что-то невероятное, какие-то концерты, разговоры. Слава Ростропович провел с бастующими в Белом доме целую ночь. Это было, на мой взгляд, замечательное событие. Конечно, мы все думали: что-то такое произойдет после этого. Но ничего не произошло. Ничего. Произошло то же самое всё. Даже хуже.

– Есть у Вас кроме всего прочего, какие-то личные, человеческие разочарования?

– Конечно, в ком-то я разочаровался. Но мне трудно судить. Мне-то, к счастью, не надо было подстраиваться. В этом смысле Америка – замечательная страна. Поэтому мне грустно за моих друзей в России. Это все очень приличные и неподкупные люди. Тяжело им живется.

– Ваша страна – Америка. А как насчет Европы? Германии, например?

– Ich bin in Deutschland nicht gewesen. Это когда я жил в России и думал об отъезде, то мечтал, что в конце концов я смогу заработать какие-то деньги, даже просто преподавая русский или английский; поеду во Францию, в Англию, поживу там... Но надо же – etwas zu essen. Начинаешь думать про постоянную работу. И уже не поедешь. Особенно если что-то новое начинаешь. Сколько лет, вечеров в этой жизни я провел здесь, в «Самоваре»! И Лара... Должен сказать, что моя любимая – потрясающая баба! Столько лет, каждый день, утром, в десять часов утра, каждый день! И до самого вечера. Только ее упорность невероятная помогла.

Вздохнул... Мы помолчали. И в тишине стала слышнее песня, которую играл за белым роялем Саша:

Ах ты юность без конца, без края.

Отчего так быстро пронеслась.

– Одна из моих любимых песен. Хорошая очень. (запел вместе с Сашей) – Неужели завтра умирая, буду петь я в последний раз.

– Никогда не слышала.

– Серьезно, да? Замечательная песня. Я сказал, что после моей смерти пусть поют мои любимые песни. Это одна из моих любимых.

– Бродского когда-то спросили про жизнь, и он – в общем, еще молодой человек – ответил: «Она оказалось длинной». А если я вас спрошу?

– У меня действительно оказалась длинной. А у него – такая короткая.Я часто думаю: умирают действительно гении, великие люди, а тут какая-то простая жизнь... Ну, мы умрем. А поэт должен жить долго.

– Ваша жизнь улучшает жизнь других людей. Счастье – что люди сюда могут приходить.

– Я просто старался, чтобы моим друзьям было хорошо. Всё для этого делал. Я всегда любилдобрых и щедрых людей и старался на них походить. Вот и все

– Вы счастливый человек?

– Невероятно. Хотя были безумно тяжелые моменты. Ведь я когда уехал из Ленинграда в Москву – это уже эмиграция. Потом я еще раз уехал в эмиграцию. В Израиль. Потом сюда.

– Но я счастливый все равно.У меня есть баба, которую я люблю. И вот мы сорок лет уже живем zusammen. У меня есть кошки, которые меня любят, и я их люблю

– У вас не одна кошка?

(гордо) –Три! И главное: мои друзья, может быть, – самые лучшие люди на свете. Когда я с ними и когда я думаю о них, у меня всё наполняется счастьем, любовью, поэтому могу сказать: Господи, спасибо за то, что ты сделал в моей жизни!

Читайтетакже:

1. Владимир Войнович. Жить по совести. Последнее интервью с писателем. Журнал «Партнёр», № 9/ 2018. Автор М. Беленькая
2. Юбилей «Пчелы Майи». Журнал «Партнёр», № 10 / 2012. Автор М. Беленькая
3. Ожидание Рождества. Сказка, которая нужна детям и взрослым. Журнал «Партнёр», № 12 / 2017. Автор М. Беленькая