АРТУР ШОПЕНГАУЭР – родоначальник европейского пессимизма

Грета Ионкис (Кёльн)

Окончание. Начало в «Партнёр» № 9/2008

Затворничество франкфуртского мизантропа

В 1833 году Шопенгауэр круто изменил свою жизнь. Он поселился во Франкфурте, где в течение почти 30 лет вел замкнутую и размеренную жизнь холостяка. Примером для него служил обожаемый Кант.

Встав по обыкновению поздно и выкушав чашечку кофе, он на три часа усаживался за чтение. Потом, как правило, играл на флейте. Затем подходило время обеда за круглым столом в престижном Englischer Hof. Пополудни он удалялся в читальню, где его ждал последний номер The Times, а потом наступало время длительной прогулки. Большими шагами сухопарый старик спускался по тротуарам к реке, разговаривая сам с собой. У ног его семенила Душа мира — Атма, так звали любимого пуделя. По возвращении домой Шопенгауэр зачитывался заполночь или писал, стоя за своим секретером. Душа мира спала у его ног.

После 19 лет «молчаливого негодования» он опубликовал новые работы «Две основные проблемы этики» и «О Воле в природе» и решился на второе издание своего главного труда, но и в 1844 г. он не привлек внимания. Всё это только усиливало как мизантропию, так и негодующее отношение непризнанного мыслителя к университетским философам. Вывод его был таков: «Чтобы моя философия стала сама способна занять кафедру, нужно, чтобы наступили совершенно иные времена».

«Закат моей жизни стал зарей моей славы»

Иные времена наступили, но с опозданием. В возрасте 63 лет Шопенгауэр публикует свои эссе и максимы, назвав этот двухтомный труд «Parerga und Paralipomena». По-русски это звучит как «Дополнения и упущения». В первый том вошли «Афоризмы житейской мудрости». Его эссе и афоризмы, некоторые из которых полны сарказма, и сегодня свежи, метки и вызывающе дерзки. Книга заслужила весьма благожелательный отзыв лондонской Westminster Review, в тот же миг вся немецкая периодика заметила труд Шопенгауэра, и он проснулся знаменитым. Не прошло и 35 лет, как «воды Нила дотекли до Каира» (его выражение). Нежиться в лучах славы оставалось недолго: 21 сентября 1860 года он умер.

О движущей силе новой эпохи — деньгах

Уход Шопенгауэра совпал с подъемом капитализма в Германии. Ключевую роль в экономическом развитии страны после объединения в 1871 году играл капитал В новом обществе деньги приобрели явно магические свойства. Именно Шопенгауэр объяснил, почему такое должно было случиться: «Людям часто ставят в упрек то, что их стремления сфокусированы главным образом на деньгах. Тем не менее вполне естественно и, в сущности, неизбежно любить нечто, что, подобно неутомимому Протею, в любой момент готово преобразиться в нынешний объект наших столь непостоянных и разнообразных желаний.... Только деньги — абсолютная собственность, ибо удовлетворяют не просто одну потребность in concreto, но потребность как таковую in abstracto». В контексте учения о Воле Шопенгауэр видел в деньгах зло, поскольку они не умерщвляли желаний (волю), а распаляли их. В обиходе сам он деньгами не пренебрегал. Но главное не в этом. Главное в том, что его читатели и почитатели, число которых множилось с каждым годом, вычитывали и заимствовали из его трудов то, что их привлекало, т.е. подходили к его истинам весьма избирательно, а нередко и извращали их. Неудивительно, что со временем Шопенгауэр, растасканный на цитаты, стал философом, близким не только элите, но и среднему слою Германии.

Музыки, музыки прежде всего...

Немецкие романтики были убеждены, что язык, слово не в состоянии выразить сокровенный смысл жизни и сложность человеческой души, это под силу лишь музыке. Самый романтичный из философов Шопенгауэр разделял этот взгляд, приписывая музыке магическую силу. Вот как об этом сказано в его главной книге: «Музыка отличается от всех других искусств тем, что она отражает не явление, или, вернее, адекватную объективность Воли, а непосредственно саму Волю... Тем самым мир можно было бы с таким же правом назвать воплощенной музыкой, как и воплощённой Волей; этим объясняется, почему музыка сразу же возвышает значение каждой картины, каждой сцены действительной жизни и мира». Эти слова нашли живейший отклик у Рихарда Вагнера, который познакомился с сочинением Шопенгауэра в 1854 г., остался верен ему как Учителю до конца своей жизни и посвятил себя созданию немецкой музыки.

Очарованный Вагнером Ницше также объявил язык «ужасной болезнью», а в музыке увидел возврат к природе. Томас Манн, еще один шопенгауэрианец, пошел дальше: в «Размышлениях аполитичного», написанных в годы Первой мировой войны, он славил музыкальную суть созерцательного немецкого ума как знак морального превосходства немцев и нападал на своего брата Генриха, не оценившего превосходство немецкой культуры и защищавшего Францию, где литература потеснила музыку в художественных пристрастиях нации.

К чести Ницше и Т. Манна, они изменили свои взгляды. Ницше, разойдясь с Вагнером, назвал музыку «зельем худшего сорта, особенно опасным для нации, подверженной тяжелому пьянству, ибо музыка способна как опьянять ум, так и затуманивать голову». Т. Манн уже в «Волшебной горе» (1924) писал, что немецкая музыкальность — скорее слабость, нежели признак культурного превосходства, в то время как «слово — это человеческая честь, и лишь слово делает жизнь достойной человека». В докладе, озаглавленном «Германия и немцы» (1945 г.), автор «Доктора Фаустуса» сказал, что его страна серьезно пострадала от склонности предпочитать музыку словам: «За подобную музыкальность души дорого платишь в других сферах — в политике, сфере обыденной человеческой жизни». «Ах, Артур Шопенгауэр! Ах, Артур Шопенгауэр, что ж вы сделали с немцами, как подставили их-!»

Идущие вослед

Старый брюзга в глазах окружающих, Шопенгауэр оказался близок многим поэтам и мыслителям. Вагнер посвятил ему «Кольцо нибелунгов»; его главный труд на русский язык перевел Афанасий Фет; Ницше назвал раздел своих «Несвоевременных мыслей» — «Шопенгауэр — воспитатель». «Я понял его, как если бы он писал для меня», — признался Ницше. Понял, но далеко не всё принял. Однако понял настолько, чтобы почувствовать, насколько немецкие последователи Шопенгауэра, в том числе и Вагнер, далеки от учителя. Вагнера, по его мнению, соблазнили отдельные жесты философа, например, ненависть к евреям, «которым он не способен воздать справедливости в самом великом их деле: ведь евреи суть изобретатели христианства!», или «попытка истолковать христианство как завеянное зерно буддизма», или проповедь милосердия к животным, маскирующая ненависть к известного рода вещам и людям.

При этом «ученики» не заметили главного. «Его ли резкое чутье на факты, его ли взыскание ясности и ума, придающее ему часто столь английскую и столь мало немецкую стать- Или силу его интеллектуальной совести- Или его чистоту в вопросах церкви и христианского Бога- Ибо здесь он был чист, он жил и умер „вольтерьянцем“. Или его бессмертное учение об интеллектуальности созерцания, об орудийной природе интеллекта и несвободе воли-» Этим ли они очаровывались- Нет, они прельщались его грезами о гении, бессмыслицей о сострадании и мистическими увертками вроде «Смерть есть настоящая цель бытия»...

Знакомство с главной книгой Шопенгауэра стало «возвышеннейшим, незабываемым душевным переживанием» для двадцатилетнего Томаса Манна, о чем он напишет в «Очерке моей жизни»: «Меня чувственно-сверхчувственно захватила стихия эротики и мистицизма». Свои переживания он вплел в роман «Будденброки», заставив главного героя сенатора Томаса читать перед смертью книгу «Мир как воля и представление». Она определила его предсмертные мысли, сладостно-горький итог его жизненного пути.

Мысли Шопенгауэра о страданиях мира оказались созвучны размышлениям Толстого и Джойса, Уайльда и Роллана. «Нас постоянно гнетет время, не дает нам перевести дух и стоит за каждым, как истязатель с бичом. Оно только того оставляет в покое, кого передало скуке», — читаем в «Афоризмах». Ему вторит Марина Цветаева:

Люди, поверьте, мы живы тоской,
Только в тоске мы победны над скукой.
Всё перемелется, будет мукой-
Нет, лучше мyкой!

Афоризмы Шопенгауэра

- Каждый человек пытается подвести теорию под свои заблуждения.

- В старости нет лучшего утешения, чем сознание того, что все силы в молодости были отданы делу, которое не стареет.

- Девять десятых нашего счастья зависит от здоровья.

- Ежели не желаете нажить себе врагов, то старайтесь не выказывать над людьми своего превосходства.

- Есть только одна врожденная ошибка — это убеждение, будто мы рождены для счастья.

- Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности.

- Здоровье до того перевешивает все блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля.

- Из личных свойств непосредственнее всего способствует нашему счастью веселый нрав.

- Как лекарство не достигает своей цели, если доза слишком велика, так и порицание и критика — когда они переходят меру справедливости.

- Красота — это открытое рекомендательное письмо, заранее завоевывающее сердце.

- Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.

- Отдельный человек слаб, как покинутый Робинзон: лишь в сообществе с другими он может сделать многое.

- Сострадание к животным так тесно связано с добротой характера, что можно с уверенностью утверждать, что не может быть добрым тот, кто жесток с животными.

- Сострадание — основа всей морали.

- Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время, человек же талантливый стремится его использовать.

- С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее; с точки зрения старости — очень короткое прошлое.

- Только веселость является наличной монетой счастья; все остальное — кредитные билеты.

- Тщеславие делает человека болтливым.

- У людей вообще замечается слабость доверять скорее другим, ссылающимся на сверхчеловеческие источники, чем собственным головам.

- Час ребенка длиннее, чем день старика.

-  Честь — это внешняя совесть, а совесть — это внутренняя честь.