Темы
Владимир Песоцкий
Станция Шепетовка
На ужин в качестве гарнира была пшённая каша. Да, именно пшённая каша, полезные свойства которой давно всем известны. А для санатория это просто обычное, хорошо продуманное разнообразие в меню. Но неожиданно такое вполне рядовое явление легло в основу следующих волнующих событий, заставивших задуматься о судьбах людских, о том прошлом тяжёлом военном времени.
За столом обычно сидело четверо мужчин. В основном все достаточно взрослые, повидавшие жизнь и большей частью – по льготным путёвкам. У всех было разное время поступления и убытия, поэтому контингент за столом время от времени менялся, что по-своему освежало санаторное бытие.
К слову сказать, не исключался вариант и женского присутствия. Правда, это не очень одобрялось, поскольку значительно меняло тематику и откровение застольных мужских тем. Администрация старалась избегать таких ситуаций за исключением появления супружеских пар.
По неписаным правилам, вновь поступивший после того, как поздоровался и вежливо пожелал приятного аппетита, представлялся, садился за стол и сдержанно отвечал на расспросы, больше с любопытством рассматривая ассортимент блюд, предложенный санаторным меню. По очереди представлялись и все остальные, попутно не упуская возможности высказывать мнение о сегодняшнем завтраке. В какой-то степени это было привычным санаторным ритуалом и одновременно ненавязчивым приятным познавательным разнообразием.
А вот само представление сторон происходило всегда по-разному. Иногда весело, с шутками, иногда – сдержанно, строго по-военному.
На этот раз за столом сложилась по-своему приятная и весьма любопытная компания: подполковник пограничных войск в отставке из Одессы, киевлянин с большим педагогическим стажем по профсоюзной путёвке, железнодорожник со статусом «Дети войны» и к тому же «Ветеран труда», и я по социальной путёвке как участник боевых действий периода Карибского кризиса. Вот такой был наш санаторный квартет, хотя и кратковременный, но оставивший в памяти определённый след и воспоминания.
Железнодорожника звали Павел Николаевич. Когда он только впервые подходил к нашему столу, уже обратил на себя особое внимание. Небольшого роста, коренастый, на крупной голове – короткие, тёмные волосы с уже приличной сединой, тяжёлые, натруженные руки, спокойный, медлительный.
Пожелав «Смачного», представился как железнодорожный мастер из Хмельницкой области.
– Хмельницкая область большая, нельзя ли точнее? – с педагогическим намёком приветливо улыбнулся наш учитель.
– Станция Шепетовка, может, слышали такую?
– Ну, конечно! Именно через Шепетовку Остап Бендер собирался перейти границу и отправиться в Рио-де-Жанейро, да только там и разбилось его «блюдечко с голубой каёмочкой», – оживился наш одессит, он же подполковник пограничных войск, демонстрируя свой профессиональный уровень. – А всё потому, что до 1939 года Шепетовка была приграничным городом, – продолжил он с важным и многозначительным уточнением.
И действительно, поневоле вспомнилось: «Нет никакого Рио-де-Жанейро. И Америки нет. И Европы нет. Ничего нет. И вообще последний город на земле – это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана» (И. Ильф и Е. Петров, «Золотой телёнок»).
– Опять же, нельзя не вспомнить автора известного романа «Как закалялась сталь» Николая Островского. Именно в Шепетовке проходили его детство и юность, – добавил наш учитель со стажем.
– Прежде всего это крупный железнодорожный узел, там пересекаются несколько важных железнодорожных линий, – добавил и я.
– На этот счёт я вам более точно скажу: в Шепетовке пересекаются пять линий: на Тернополь, Бердичев, Новгород-Волынский, Здолбунов, Староконстантинов. И вообще, теперь у нас две станции: Шепетовка и Шепетовка-Подольская, – с гордостью, с высоты своего трудового профессионального стажа и знания своего дела уточнил наш новый собеседник.
Больше он не вмешивался в наши рассуждения. Ел он не спеша, очень аккуратно, каждый кусочек хлеба держал так, чтобы не уронить ни одной крошки, всецело и добросовестно отдаваясь этому важному делу.
А за столом во время завтрака между понятной повседневной процедурой продолжалось обсуждение темы Шепетовки, при этом каждый демонстрировал свою позицию и знания:
– Это действительно любопытный город, достаточно сказать, что в своё время ему было предоставлено знаменитое «Магдебургское право», – блистал своими знаниями наш учитель. – А сама железная дорога строилась графами Потоцкими для экспорта сахара, – победоносно добавлял он же.
– В Первую Мировую по этой самой дороге шли на фронт эшелоны с солдатами, – подключился и наш подполковник.
– Кстати, среди этих солдат был и знаменитый поэт Сергей Есенин, – гордо подчеркнул учитель.
– Так вот, буквально с июля месяца 1941 года Шепетовка была оккупирована немцами, и только в феврале 1944 года её освободили силами 1-го Украинского фронта, – уже спокойно и с достоинством отметил наш бывший военный из Одессы.
В такой вот компании мы и собирались некоторое время на завтрак, обед и ужин. На полдник ходили уже отдельно, каждый сам по себе.
В тот упомянутый ужин с пшённой кашей в качестве гарнира разговор за столом шёл о предстоявшем вечере отдыха с танцами. Наш железнодорожник Павел Николаевич, как обычно, не торопился, но сегодня это было как-то по-особому.
На шутливые приставания типа:
– Павел Николаевич, ты что, на танцы не собираешься? – он просто, но с достоинством ответил:
– На ваши танцы я не ходок, вид не тот, да и ростом не вышел.
– А чего ж ты ростом-то не вышел?
– Да просто мало каши ел, – как-то доверительно заключил свой диагноз Павел Николаевич.
– Да ты, Павел, не слушай их! Какие там танцы – и смех, и грех на костылях, – вмешался учитель.
– А знаете, как мой приятель одессит окрестил это мероприятие, и я таки с ним согласен? – вставая из-за стола самым первым, добавил подполковник в отставке. – Он назвал это «предынфарктный кобелизм» – откровенно и в то же время многозначительно рассмеялся наш бывший военный, всё же посещавший эти самые танцы.
А в поведении Павла Николаевича что-то происходило. Он больше никого не слушал и не обращал ни на кого внимания. Он наклонился над тарелкой с пшённой кашей, но не ел, а просто молча смотрел на неё. Не вилкой, а чайной ложечкой он аккуратно подровнял её по краям, а потом так же аккуратно разделил её на три неравные части.
Подошла официантка и разлила по стаканам горячий кофе. Она с любопытством посмотрела на Павла Николаевича, а потом вопросительно посмотрела на меня. Я пожал плечами.
Павел Николаевич взял хлеб, обильно помазал его пастой из мягкого тюбика с надписью «Хрен», которого всегда было на столе в достатке, откусил немного этого хлеба с пастой и только потом приступил к своему ужину. Немного спустя он поднял голову, смахнул с лица скупую слезу:
– Ты смотри, крепкий какой, до слёз пробирает!
Соседи уже ушли, я тоже засобирался. На столе ещё оставался пакет с кефиром, но никто к нему даже не прикоснулся. Попрощавшись, я поспешил к себе.
В моём номере был доступен «вай-фай», потому я взял с собой ноутбук – в основном чтобы общаться со своими домашними по «скайпу».
В дверь постучались. Вошёл Павел Николаевич немного со смущённым, виноватым видом и с пакетом кефира в руках:
– Так что же вы все разбежались, а кефир как же? Что, прикажете его оставить? Так не положено. Мне одному много будет. Хорошо, что ты дома, остальных уже нет на месте.
– Ладно, Павел Николаевич, не переживай, разберёмся мы с этим кефиром. Присаживайся, посмотрим мировые новости!
– Так телевизор на этаже есть...
– То телевизор, а то ноутбук.
Какое-то время мы посидели с ним за ноутбуком, что явно понравилось Павлу Николаевичу. На обычно строгом его лице появилась успокоенность и даже доверительность.
Мы вскрыли пакет с кефиром, разлили по стаканам, шутя «чокнулись» стаканами. И в этой непринуждённой обстановке я решил всё-таки задать ему вопрос по поводу ужина с пшённой кашей, поскольку его поведение было действительно необычным.
Немного помолчав, сосредоточенно рассматривая свои натруженные руки, внимательно, оценивающе он посмотрел на меня и не спеша поведал мне свою историю, точнее, небольшой фрагмент своей жизни, связанный с сегодняшним ужином. И вот его рассказ.
*******
«Весной 1944-го, когда освободили Шепетовку, подростком мне удалось устроиться на работу в депо, и то только потому, что мой отец до войны работал в депо и был на хорошем счету, а я здесь иногда бывал с отцом, и меня все знали.
Станция была важным железнодорожным узлом, поэтому здесь была закрытая режимная, строго охраняемая зона. Работы было очень много. Всё кругом было разрушено, а на фронт непрерывно шли эшелоны с войсками и техникой. Всё это надо было обслуживать и обеспечивать бесперебойное движение и днём, и ночью.
Жили впроголодь, одевались тоже кое-как. Замасленной одежде никто не удивлялся, а может, даже наоборот – смотрели с уважением как на рабочего человека, который был у дела, приносил пользу фронту и что-то мог заработать.
С фронта шли поезда с военным грузом, шёл и санитарный поезд. Бывало, через станцию проходили так называемые «литерные». Им обеспечивали «зелёный путь» в любых условиях – как на фронт, так и с фронта.
Из-за различных повреждений, налётов график движения сбивался, и приходилось работать в экстремальных условиях круглые сутки, полуголодными. А дома тоже не спали, ждали с надеждой и тоже были голодными.
Все на станции знали примерное расписание санитарного поезда, ждали его и старались быть поближе, чтобы не пропустить, хотя этот поезд не всегда останавливался. А когда санитарный поезд всё же останавливался на станции, по возможности стремились к товарному вагону типа «теплушка», в котором размещалась полевая кухня. Дым от её трубы и запахи были слышны издалека. Возможность подойти к этому вагону не всегда получалась.
Раненых в дороге кормили, среди них было много тяжёлых, поэтому на кухне что-то да и оставалось. Тяжело было смотреть на этот поезд. В старых, душных, а то и холодных, обшарпанных зелёных вагонах с дымящимися трубами, не раз видавшими обстрелы и бомбёжки, среди крови, мольбы о помощи, стыда и злости и всё же с надеждой, что всё уже позади, нормально покушать не все могли, и не у всех получалось это чисто физически.
Иногда на перрон ненадолго из вагонов выходили люди в белых халатах, зачастую со следами крови, молча курили, дышали свежим воздухом и спешили обратно.
Вот и на этот раз санитарный поезд остановился на станции. Мне повезло: я оказался близко к «теплушке» с полевой кухней, поспешил, но был уже в очереди четвёртым. У всех были наготове свои котелки.
Дверь вагона с кухней была широко раздвинута, на краю вагонной площадки стояла большая кастрюля, в которой были остатки каши из общего котла полевой кухни, тщательно ко времени почищенного поваром.
Сам повар стоял наготове с небольшим черпаком. По всем общепринятым правилам, повар должен быть толстым, жирным и вальяжным. Этот повар был высоким, худощавым. Солдатская форма на нём была явно великовата. Погоны с сержантскими лычками на его узких плечах торчали, как подрезанные крылышки у перелётной птицы. Белобрысое лицо его под белым колпаком было строгим, но не осуждающим – он понимал положение дел как на фронте, так и в тылу.
– Слышь, паренёк, скажи, чтобы за тобой не занимали, сегодня каши осталось маловато, – предупредил меня повар.
Черпак быстро стучал по пустым котелкам, и в это время к вагону подбежал знакомый рабочий из депо. Запыхавшись, он тяжело дышал. Я предупредил его, как и было сказано поваром.
– Павлуша, я тебя прошу, пропусти меня, сам знаешь – у меня дома четверо душ голодных, – он говорил сбивчиво и умоляюще смотрел на меня влажными глазами.
А тут подошла и моя очередь. Я отступил в сторону. Рабочий спешно подбежал к краю раздвинутой двери вагона.
– А котелок-то твой где? – строго посмотрел на него повар.
– Да вот спешил я, извини, – растерянно забормотал рабочий. – А дома-то четверо, да мал мала меньше. Слушай, родной, а давай прямо в шапку! Ничего, всё будет нормально! – и он поспешно сдёрнул с потной головы и подставил свою замасленную шапку. Повар почистил всё, что осталось в кастрюле, и молча переложил остатки перловой каши в изрядно замасленную шапку рабочего.
– Павлуша, спасибо тебе, но мы это... потом, как-нибудь... – уходил наш довольный рабочий с непокрытой головой, бережно держа впереди себя шапку с тёплой перловой кашей.
Я стоял в стороне, наблюдал, слёзы сами по себе потекли по щекам. Повар молча отодвинул пустую кастрюлю вглубь вагона. Я повернулся уходить расстроенный и с пустым котелком в руке. Конечно, повар видел и слышал всё, как оно получилось.
– Слышь, паренёк, погодь сюда, – неожиданно окликнул меня повар.
Я неуверенно подошёл к краю вагона.
– Давай свой котелок!
Он шагнул с моим котелком в тёплую темноту своего вагона. Я застыл, с надеждой всматриваясь в глубь «теплушки». И вот, наконец, появился повар и со строгим выражением на веснущатом лице протянул мне котелок. Дрожащими руками я принял свой котелок. Котелок был заполнен желтовато-золотистой тёплой кашей.
– Это пшённая каша, осталось немного от диеты, – пояснил повар, видя мою растерянность и удивление.
То ли от радости, то ли от неожиданного счастья и растерянности по моим щекам опять потекли слёзы. Не веря своим глазам и опасаясь, чтобы это не пропало, я стянул с головы свой картуз и накрыл им котелок с пшённой кашей. Картуз этот был отцовский, потому немного мне великоватый, но зато закрывал уши от холода и ветра.
– Эт ты, однако... Ну таперча, небось, домой надо. Дома-то кто у тебя? – Повар сел на краю дверного проёма и начал деловито мастерить табачную самокрутку.
– Да мамка лежит и сестрёнка одна малая. А ещё у сестрёнки есть кукла Зина, она её по утрам кормит.
– И что с мамкой-то?
– Да когда получили похоронку на батю, она упала и, видно, зашиблась – теперь лежит, не встает.
Повар задумчиво помолчал, затянулся самокруткой.
– И чем же твоя сестрёнка кормит свою куклу? – неожиданно с потеплевшим лицом и улыбкой поинтересовался повар.
– Да так, просто с пустой ложки, она и кухню себе смастерила на табуретке.
– Погодь, – повар встал и снова шагнул внутрь «теплушки».
В это время раздался хрипловатый гудок паровоза, состав дёрнулся, вагоны, перестукиваясь между собой, медленно начинали свой повседневный натруженный путь. Я медленно шёл возле раздвинутых дверей «теплушки». В дверях появился повар, наклонился и протянул мне небольшой газетный свёрток:
– Возьми вот, пусть сестрёнка свою куклу покормит, – как-то уже строго сказал он напоследок и молча задымил своей самокруткой.
Я на ходу развернул газету: там была четвертушка чёрного хлеба с горбушкой с одной стороны. Я быстро сунул свёрток за пазуху и успел крикнуть:
– Спасибо!
Повар молча кивнул мне в ответ и стал закрывать подвижные двери своей кухни-«теплушки».
Поезд натужно пыхтел клубами пара, набирая скорость мимо полуразрушенной водонапорной башни и побитого депо.
Жаль, что поезд очень мало стоял на станции. А мне так захотелось ещё спросить повара, ведь он наверняка знает или слышал, что бывают ошибки с похоронками...»
*****
Свой рассказ Павел Николаевич заканчивал уже на улице, куда мы вышли немного подышать вечерней прохладой.
– Мать так и не поднялась. Сестра выросла, вышла замуж, и теперь у меня есть племянница Зина, а ещё и племянник Николай подрастает.
На выходе из корпуса нас предупредили долго не гулять – прохладно, и надо соблюдать режим. Был конец марта, весна вступала в свои права уверенно и независимо от нашего санаторного режима и даже независимо от нашего статуса.
Павел Николаевич на время затих, не спеша, твёрдой рабочей походкой шагая по ухоженной алее с уже распустившимся декоративным кустарником.
– Ты что загрустил, Павел Николаевич?
– Да вот, что-то мне домой захотелось, в свою Шепетовку.
БЫЛО ВРЕМЯ "КАРИБСКОГО КРИЗИСА"
Hat mir gefallen?
Bewertet: 11)Kommentare (0)
dlt_comment?
dlt_comment_hinweis
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>