Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Папа Шульц (Райнгольд Шульц)

 

Помню имя своё


С огромным интересом, на одном дыхании, за один раз без отрыва и перерыва прочитал повесть российского немца Виталия Яковлевича Киллера «Помню имя своё».

Автором с большой любовью собраны по крупицам данные о своём отце и своём деде, которого он, к сожалению, не помнит.

У нас много общего! Мои деды вообще не дожили до моего рождения. Пути наши общие. Мои предки – из Житомира, я – из Сыктывкара. После отмены комендатуры в поисках хлебных мест мое детство тоже проходило в Новосибирской области, в Ордынском районе, в зерновом совхозе «Пролетарский». Перед этим мы побывали в Талды-Кургане, в Акмолинске, в Караганде. Я также любил читать и «прописался» в библиотеке. Мы окончили школу в один год: он – 10, я – 8 классов. Я в 1971 году демобилизовался из советской армии, а он был в неё призван. Всё знакомо до последней запятой, но у каждого из нас всё немного по-другому.

Советскую сагу о своей семье Киллер, автор, начинает с того, как дед Яков, защищая Россию на турецком фронте, во время первой мировой войны вступил в партию большевиков. Как потом воевал у Чапаева, был председателем колхоза, как родился его отец, как немецкие колонисты жили на Волге, как верили российские немцы в новую справедливую жизнь.

Но однажды при возвращении с уездного партсобрания с товарищем (это случилось в январе) их лошадь остановили так называемые „подкулачники“. Раздев обоих до исподнего, их привязали в санях спинами друг к другу, облили водой и отпустили в морозную ночь замерзать.

Товарищ деда не выдержал: уже в пути его спина стала ледяной. Дед, благодаря наследственному «швабскому» здоровью, доехал до дома – без сознания, примерзший к саням, простуженный, но, слава Богу и лошади, – живой.

Дед пытался служить партии и не давать в обиду простой народ, который партия требовала на растерзание, спуская план на количество арестов, и дед, отчаявшись, решил тихо уйти в сторону, в тень.

Предчувствуя последствия продразверстки, после наступления голода на Волге дед продал корову, купил лошадь, посадил в телегу семью и они уехали подальше от беды искать хлебный город.

Так они очутились в приграничном Житомире. Но граница была на замке. Там семья пробыла до весны 1923 года. Глава семьи пробавлялся извозом и разными работами, бабушка работала по уходу за 17-летней дочерью начальника местного ЧК, еврея по национальности.

Бабушка без устали повторяла: „Мы всё равно все вернемся на нашу историческую родину. Только первые поедут туда с радостью, вторые – со слезами, а последние – с кровью“.

Вернувшись на Волгу, они слышали страшные рассказы свидетелей о том, как люди, утратившие от голода рассудок, поедали даже трупы умерших, матери ели собственных детей, дети обгладывали себе пальцы до костей. Так прозорливый дед и его семья пережили ужасный голодомор.

Отец, тоже Яков, по отчеству Яковлевич, закончив Марксовское Саратовской области педучилище и поступив в Энгельсский учительский институт, по молодости всей душой поддерживал фантастические цели новой власти, но о том, что они основаны на человеческой крови, изуродованных жизнях и двойной морали – догадался гораздо позже.

Вскоре он на себе испытал необоснованные обвинения, унижения, высылку, был призван в трудовую армию. Отец вспоминал, как умирали его товарищи, как их полушубки, лежащие на полу в бане и ждущие своей очереди на прожарку, шевелились как живые от кишащих там кровожадных вшей. 

Уже в октябре отцу пришлось побывать в карцере: он сказал в строю на вечерней поверке вслух примерно то же, что и узник фашистского концлагеря Андрей Соколов из повести М. А. Шолохова „Судьба человека“, опубликованной много позже – мол, норма выработки 3 кубa, а для могилы и 2-х много.

И вроде негромко сказал, но у замполита был очень хороший слух, и знакомство с карцером состоялось. К столу, как в кино, его не пригласили, хлеба и водки с собой не дали.

После поверки, на которой были объявлены сутки карцера, с него сняли шапку и поместили в тесный сруб с сидячими нарами, а вместо крыши была крупная решетка, через которую внимательно и беспристрастно звезды разглядывали очередную жертву замполита.

А ясные ночи в сибирской гористой тайге, да во второй половине октября, очень холодные. Пришлось втянуть голову в фуфайку, дабы не отмерзли уши, сесть калачиком на деревянные неструганные нары, чтобы поменьше отдавать в космос тепла из голодного тела и попытаться скорее уснуть.

И когда уже прилично закоченевший пленник карцера забылся в полуобморочном сне, пришло освобождение: поздно вернувшийся в лагерь и узнавший от кого-то из охраны о новом узнике карцера, начальник лагеря немедленно отменил наказание и приказал отца освободить.

Когда его освободили, за ним пришли соседи по бараку, взяли под локти, обессиленного и замерзшего как сосульку, принесли в барак, усадив в той же позе на нары – боялись, что отломят что-нибудь, насильственно выпрямляя закоченевшие члены.

...Даже собака не любит того, от кого получает побои, а если целому народу плюнуть в безвинную душу, то любви от него ждать не приходится. Сколько таких народов жило тогда в стране, сколько личностей было сломлено, деформировано или превращено в лагерную пыль…

В трудовой армии отец всё же разобрался в ситуации, и в 1943 году после очередного плевка в душу во всём разуверился и разорвал свой партийный билет, но по счастливой случайности сумел избежать наказания и репрессии.

Когда в июне 1953-го умер дед, им с отцом только через два месяца комендант разрешил навестить его могилу. Более того, их лично сопровождал, практически конвоировал работник МВД из района, ставший потом другом отца.

Автор пишет, что однажды в начале августа, придя домой на обед, его отец увидел трех офицеров из числа немецких военнопленных, роющих аккуратную прямоугольную яму для семейной землянки – будущего места рождения нашего талантливого автора. Они были без конвоя: разве из Сибири в немецкой военной форме убежишь?

Один из них был лейтенантом, другой – капитаном, третий – майором. Их имена отец, к сожалению, не запомнил.

Отец рассказывал это, когда автор уже готовил документы для выезда в ФРГ и выпытывал у 74 -летнего родителя подробности его биографии.

Увидев работающих, отец быстро сбегал за вином. После работы они вместе выпили, закусив, чем Бог послал, и разговорились, а потом и запели. Причем офицеры были из разных земель Германии, и  потому одну и ту же песню пели всяк по-своему.

Лейтенант из Ганновера выводил свою мелодию, капитан из Майнца – свою, майор из Баварии – отличную от первых двух. Начали спорить, чей вариант правильней. А отец возьми им и скажи: а у нас, мол, вот так пели. И показал. Они чуть не остолбенели:

 – А ты откуда эти песни знаешь, ты что – тоже пленный?

 – Нет, я российский немец, а песни мои предки из Швабенланда привезли еще в XVIII веке, когда в Россию при Екатерине  перебрались. На Волге мы до войны жили.

 – А здесь ты что делаешь?

 – Выселен, потому что вы напали, и нас загнали вот от греха подальше в Сибирь и в Казахстан.

«Так что, гордись, – закончил отец свою историю, – землянку, где ты родился, бывшие офицеры Вермахта сооружали. Много мы тогда песен под вино перепели, пока они работу закончили. Некоторые швабские песни, – те, что в нашей деревне на Волге пели, они и вовсе не знали».

От этих пленных получил отец в подарок золингенскую опасную бритву, трёхцветный карманный фонарик, эмалированную фляжку для морса и рюкзак, которые ему и его сыну долго служили уже и после возвращения пленных  на родину в 1955 году.

Только имена и адреса этих офицеров отец не догадался (или побоялся?) записать. Было бы по-человечески интересно побывать сейчас в семьях этих людей, поведать им о жизни их соотечественников, оторвавшихся от исторической родины и ветрами судьбы занесенных в далекую и загадочную Сибирь. 

Задумавшись над своим рождением, автор вдруг делает неожиданный вывод, что благодарить за свое рождение он должен историю и товарища Сталина – за то, чтобы в этой круговерти в одном месте встретились отец и мать, и чтобы он родился 23 апреля 1947 года там, где и Макар телят не пас. 

«Теперь-то я осознаю, – пишет он, – что должен быть по гроб жизни благодарен „Отцу всех народов“. Если бы не он, ну как могла бы судьба кассиршу банка из Молочанска Запорожской области Украины, депортированную из побежденной Германии, свести с учителем из АССР Немцев Поволжья?  

И вообще, для того, чтобы состоялось мое появление на свет, необходимо было развязать мировую войну, разрушить пол-Европы, погубить на фронтах и в тылу миллионы людей, а остальных перемешать так, чтобы они забыли, кто они, зачем они, и где их родина…

 Да разве смогу я когда-нибудь не относиться к своей жизни как к величайшему  из чудес, и разве я – не вечный должник своих предков, сумевших не только выжить в этой трагической круговерти, но и подарить мне жизнь?» К такому выводу могут прийти многие российские немцы...

Когда автор подрос, он начал интересоваться своим народом, сравнивать, ставить вопросы.

 – Пап, ну вот русские матерятся, а у немцев есть матерки?

 – Отец некоторое время взвешивал ответ, а потом и говорит:

 – Да, пожалуй, есть!

Виталий уцепился за эти слова:

               – А какие?

               – Ну, слушай. И далее – по-немецки: «Gewitter, donner Wetter, großer Herrgott, Sakrament!»

               – У-у, разве это матерок? – разочарованно протянул 6-летний лингвист, – такие и в книгах про пиратов пишут: «Тысяча чертей и одна ведьма!», например.

А в детской душе уже зародилось что-то вроде гордости за своих предков – ведь работать они умели, как никто, а отсутствие грязных ругательств в лексиконе – недостаток вполне терпимый. Да и недостаток ли? Ведь мат – молитва сатане, а немцы – народ, в Бога верующий!

Своими делами, долготерпением, законопослушанием советские немцы заслужили звание самого усердного, работящего народа, сыгравшего значительную роль в становлении хозяйств в районах выселения.

Мальчик очень любил читать и каждый день бегал в библиотеку менять книги. Библиотекарь неверил, что ребенок много читает, наверное, как все, смотрит картинки и на этом – всё.

Поэтому ему устраивались пристрастные допросы о содержании книг, но он с легкостью отвечал на самые каверзные вопросы, и тогда библиотекарь взмолилась:

 – Пойми, что так не бывает. Ты читаешь с неимоверной скоростью! Твой формуляр распух от вкладышей. Ну как я проверяющим объясню, что 10-летний третьеклассник читает больше, чем любой взрослый в совхозе!

Мальчик подрастал и, чтобы обратить на себя внимание одноклассниц, он обменял у приехавшего в гости кузена свою новую фуражку - восьмиклинку на настоящую военную, офицерскую с блестящим  лакированным козырьком.

 – Что это?! – не понял отец. – Где ты взял эту гадость? Немедленно утопи эту фуражку в уборной!

Ну откуда подростку было знать, что у него на голове, а точнее – на оттопыренных ушах была энкаведешная форменная фуражка, a с этой „конторой“  у отца были связаны далеко не лучшие воспоминания. 

Еще будучи школьником, автор делает меткий вывод о том времени, когда в России все пили. Дядя Гриша – пьет, дядя Андрей – пьет, дядя Коля – пьет, дядя Вася – пьет,  дядя Егор – пьет, дядя Миша – пьет…  Вот дядя Витя, кажется, не пьет, но он безнадежно болен. Все поголовно пьют.

Для всё большего числа молодых людей в те годы такой пример отцов становился образцом для  подражания.

Так пропивались совесть, стыд, перспективы на будущее, уважение потомков, утрачивалась здоровая генетика предков, бережно сохраняемая поколениями  немцев даже в СССР.

То есть выполнялась сверхзадача власть предержащих о полном растворении нации в так называемой общности людей, именуемой „советский народ“.

Автор бронебойными словами точно рисует повседневную обстановку в СССР, школьную жизнь, интриги педагогов, благодарит хороших людей и учителей за светлый след, оставшийся в душе.

«Кем быть?» – задает себе вопрос выпускник средней школы, отличник, кандидат на школьную золотую медаль. Но немцу не дают хода, не пускают на почётный пьедестал жизни. И он делает свой выбор сам.

 

Автор замечательно, с понятной каждому ностальгией пишет о своих предках, о родителях, детстве, о своей молодости, о своём окружении.

В повести собрана по крупице история немцев Поволжья – история советских немцев. История семьи – история народа. Немцы Поволжья и сейчас сплоченнее держатся друг за друга, чем все остальные.

Автор наделен несомненным литературным талантом, он метко, по-снайперски попадает нужными словами в душу читателя и бередит её основательно, до самого дна – лишает сна и аппетита.

И это хорошо! Равнодушных тут быть не может! Он цепляет всех! Такое долго не выветривается.

А ещё Виталий Яковлевич Киллер – редкий мультиталант! Он пишет замечательные стихи!

Он мастерски владеет рифмой и как мало кто другой находит точные слова! Его стихи хочется перечитывать без конца.

У него впереди большая, богатая творческая жизнь и всеобщее читательское внимание.

Можно без лишней скромности гордиться, что среди нашего народа есть такие золотые имена!

Своё отношение, впечатление и заинтересованность каждый может проявить сам и написать автору по адресу: vitalij.killer@online.de

А мы с нетерпением будем ждать от него продолжения семейной саги и новых интересных исторических повествований. Пожелаем же ему здоровья, успехов и всех земных благ!

 

Повесть можно прочитать на сайте: http://wolgadeutsche.net/rd/schulz_reinhold.htm



 





<< Назад | Прочтено: 658 | Автор: Шульц Р. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы