Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

                                                Владимир Песоцкий

 

 

             Кресты на распутье

 

 

       

          Давно известная на всех морях флотская традиция по отношению к молодым и начинающим, оказывается, была и на речном земснаряде «Смоленского эксплуатационного участка речного транспорта», куда меня временно занесли судьба и обстоятельства.

         Кстати, с какой такой необходимости надо было оказаться матросом на речном земснаряде, имея заветную мечту и намерения покорять моря и океаны?

         Скорее всего, это был вынужденный выбор на очередном жизненном распутье и необходимость осмыслить и терпеливо переждать превратное, хотя понятно было, что это всё же времязатратное решение. Да и было это больше материальное, чем нравственное распутье.

             Это был путь из Причерноморья в Калининград к Балтийскому морю. Надо было успеть на сейнере выйти в море на время рыболовной путины, чтобы познать себя, да и немного заработать, хотя заранее известно, насколько нелёгкая и опасны эта работа и эта романтика.

           Примерно на полпути был город Смоленск. Надо было навестить отца, да там и пришлось на время задержаться.

           Возможно, действительно сама судьба приводит нас к такому жизненному распутью, а уже реальные обстоятельства определяют конкретный выбор.

           Можно, конечно, говорить о судьбе и о каких-то там роковых обстоятельствах, но, как утверждал древнегреческий философ Платон, «В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и всё что угодно, но только не самих себя».

           И всё же сложное это понятие – судьба. И мнений по этому поводу много всяких и разных: и реалистичных, и мистических, и божественных. По крайней мере, это всё же не слепой случай, не случайный каприз, и считается даже, что «судьба во многом во власти человеческих усилий». 

         Например, карма, как одно из основных причинно-следственных понятий индийских религии и философии, утверждает, что судьбу человека определяют его «праведные или греховные деяния».

          Бывает и так: новые конкретные обстоятельства, новые жизненные технологии просто нивелируют возможности, подаренные нам судьбой. И совершенно прав древнегреческий философ Платон: нечего искать себе утешение в своих собственных оправданиях! Надо определиться со своей  сущностью и найти место своего природного начала в окружающих условиях, правильно ими распорядиться и достойно реализовать себя. «Не погрязай в пороке и не становись глупым …» (Ветхий завет, 7:17).

           Конечно, это далеко не просто. И особнно трудно, когда надо быстро осмыслить, оценить реальность и не упустить главное – возможность выжить и продолжиться.

           Оказаться на распутье – определённо быть в нерешительности, в отчаянии и сомнениях. Сказочные богатыри и молодцы на распутье видели «Вещий камень», на котором было написано: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь».

             Шутники обычно уточняют: «Прямо пойдёшь – о камень споткнёшься». 

           Никому не миновать жизненного распутья, и выбирать всё же придётся, иначе зарастут пути-дорожки. Природа не склонна нас ждать и не терпит чрезмерно длительного застойного процесса, ибо движение и есть  сама жизнь.

 

          На распутье в диком древнем поле

          Чёрный ворон на кресте сидит.

          Заросла бурьяном степь на воле.

          И в траве заржавел старый щит.

 

                                                       И. Бунин. На распутье, 1900 г.

 

        Не всегда, оказавшись на жизненном распутье, реальные обстоятельства дают возможность быстро сориентироваться и выбрать тот самый единственно правильный путь. При этом часто решения принимаются спонтанно, даже в состоянии стресса, и совсем не значит, что мы хотели и стремились к этому.

         Зачастую на жизненном распутье нет указателя, нет даже такой конкретики, которая указана на сказочном «Вещем камне». Поэтому народное творчество нашло своё, простое и более правдоподобное толкование нерешительности на жизненном распутье и необходимости выбора между несколькими альтернативами (и это без потери времени, собственной значимости и решительности по отношению к ожидаемым трудностям). А трудности неизбежны и будут обязательно, в любом направлении их не избежать, и к этому надо себя готовить.

         Добрый молодец на распутье увидел камень и надпись на нём: «Налево пойдёшь – получишь, направо пойдёшь – получишь, прямо пойдёшь – получишь». Задумался добрый молодец. Вдруг раздался голос сверху: «Думай быстрее, а то прямо здесь получишь!». 

         Аналогичная подсказка от Лили Томлит (американская комедийная актриса): «Судьба переменчива: плохие дни чередуются с очень плохими».

           Бытует и такое мнение: «Надо прислушаться к зову сердца и к тому, что подскажет ваш внутренний голос», а можно ещё просто подбросить монету, если таковая у вас есть в наличии на тот момент. Но и тут народ определился на якобы реальном и поучительном примере, избавляющем от иллюзий по отношению к так называемому «внутреннему голосу».


         Одинокого ковбоя в прериях окружили индейцы. Отстреливался он, пока не остался последний патрон. Задумался, засомневался: что делать, ведь сейчас его схватят и снимут скальп! И тут внутренний голос советует: «Остался последний патрон, убей вождя!». Так и сделал. И тогда внутренний голос подводит итог: «Ну вот, теперь можешь и не сомневаться – точно скальп снимут».


         А если говорить о нравственной стороне распутья, то можно вспомнить, как выглядит античный мифический герой Геракл на картине итальянского художника эпохи барокко Аннибале Карраччи, которая так и называется: "На распутье".

         Геракл был уже в том возрасте, когда отрок становится юношей. Он впервые задумался, какой путь ему избрать в своей жизни. Пред ним предстали две женщины, из которых надо было сделать выбор, как между двумя жизненными судьбами.

         Женщина справа, Афина, олицетворяет Добродетель, женщина слева, Афродита (Цирцея), олицетворяет Порок. Афродита обещает юному Гераклу путь лёгкий и привлекательный, путь в наслаждениях, неге и любви. Афина – путь трудный, путь труда, борьбы, лишений, но ведущий к славе и к вершине богов.

         В поступках Афины было много приличия, скромности,  непорочности, одежда её была чиста и незапятнанна. У Афродиты было изнеженное тело, румянец её и белизна были отчасти искусственными, одежда – лёгкая и полупрозрачная.

         Одно из решений является трудным, но правильным, второе – лёгким и привлекательным. Геракл, преодолевая первоначальную отроческую склонность к пороку, всё же выбирает путь, предложенный Афиной.

       Однако та же мифология намекает на то, что судьба Геракла – стать героем – была предопределена его отцом ещё при рождении.


        Несколько проще на распутье быть налегке, быть не обременённым наследственным грузом, необходимостью отвечать, но этот путь и намного опасней.

         И всё же на любом уровне жизненного распутья здравый рассудок   должен возыметь своё, в том числе и на речном земснаряде «Смоленского эксплуатационного участка речного транспорта».

         А сам город Смоленск расположен по двум берегам верхней части реки Днепр. Река делит город на две части, соединённые тремя мостами.

         Весеннее половодье тогда уже практически завершилось, река входила в своё привычное русло и своё пока ещё естественное и правильное течение.

        Поскольку в то время в этих местах Днепр был ещё судоходным, задачей земснаряда было должным образом провести сезонные дноуглубительные работы по фарватеру реки.

       Тогда дноуглубительные работы проводились на реке в центральной части города, напротив Соборной горы, где расположен величественный Собор Успения Пресвятой Богородицы. Река в этом месте была не очень широкая, но с ощутимым течением.

          Очевидно, учитывая сезонность работ на земснаряде, экипаж земснаряда составляли всего из трёх человек: матроса, старшего матроса (он же моторист) и багермейстера (он же главный механик и он же капитан). Должность матроса земснаряда согласно предписанию отныне было на какое-то время моим новым статусом.

         По способу забора и перемещения грунта это был землесосный снаряд, извлекающий и перемещающий грунт в виде пульпы с применением грунтового насоса и плавучего пульпопровода.

          В моём распоряжении была двухвесельная лодка, с помощью которой необходимо было завести трос от земснаряда до берега, там его надёжно закрепить и аналогичную операцию выполнить на противоположном берегу.

          Таким способом производилось позиционирование самого земснаряда и грунтового насоса. Кроме того, надо было подтянуть плавучий пульпопровод к указанной точке берега и там его так же надёжно закрепить. В определённые дни и время необходимо было освобождать фарватер, чтобы пропустить речные транспортные средства. Словом, работы хватало.

            Багермейстер, он же капитан, с должной строгостью провёл со мной соответствующий инструктаж, в том числе и по технике безопасности. После этого я торжественно и гордо расписался в бортовом журнале и, вдохновлённый своим новым статусом, направился в сторону выполнения своих служебных обязанностей.

               Но прежде с приветливой улыбкой меня встретил старший матрос - моторист, поздравил меня с началом трудовой деятельности и как бы между делом отметил небольшую деталь моих обязанностей:

                 – Вон твоя кувалда, надо немного осадить кнехту.

И уже с лицом бывалого матроса пояснил:

                 – Видишь, вон кнехта возле борта? Там один кнехт чуть выше другого, очевидно, вытянулся при буксировке. А это будет тебе мешать швартоваться.

                 Напомню, кнехт – это парная круглая металлическая тумба с общим основанием, прочно приваренная к палубе судна и служащая для крепления тросов. Частью конструкции кнехтов являются приливы, препятствующие скольжению троса вверх, обычно трос при этом накладывается восьмёрками.

                 Бывалые матросы знают, что у этой шутки, «осадить кнехту», давняя и длинная «борода» – где-то от Владивостока до Мурманска и ещё дальше. Это был штатный  флотский розыгрыш для молодых и начинающих, и вокруг этой шутки – много всяких историй и басен. Дело в том, что кнехт –это монолитная тумба, и ни о каких «осадить» или «выровнять», в том числе и кувалдой, тут не может быть и речи. Но откуда мне было об этом знать...

                 Ничего плохого не подозревая, я взял кувалду и подошёл к бортовой кнехте. Сразу же обратил внимание, что она  намертво приварена к палубе. Засомневался, постучал пальцами – это был прочный монолит. Оставив кувалду, я пошёл уточнить задание. При этом я заметил, что старший матрос как-то быстро шмыгнул за рубку багермейстера.

                 А дальше всё прояснилось. Из рубки вышел сам капитан-багермейстер, который, естественно, видел весь этот спектакль, остановил старшего матроса и громко отчитал его. Что он говорил – я не слышал, но, судя по жестам, его речь не имела знаков препинания, да и старший матрос стоял навытяжку, и пока я шёл, он с виноватой улыбкой уже спускался в машинное  отделение.

                 Вообще-то он оказался хорошим парнем, и мы с ним нормально подружились. Он был старше меня, отслужил своё положенное на Морфлоте, женился, и недавно его поздравляли с рождением сына.

             Особую уважительную значимость придавал ему красивый флотский  нагрудный значок «За поход в Англию», о чём он с удовольствием и увлечённо мог часами рассказывать. Этим памятным значком награждались все участники дружественного визита в Англию отряда военных кораблей в составе крейсера «Орджоникидзе» и эскадренных миноносцев «Совершенный» и «Смотрящий».

              А наш земснаряд тем временем на ночь швартовался ближе к берегу, на нём зажигались габаритные огни, и обязательно на нём оставался дежурный. Дежурить должны были мы со старшим матросом по очереди, но поскольку у него был маленький ребёнок, то я сам взялся дежурить и за себя, и за него.

            Таким образом, я фактически поселился на земснаряде на постоянное жительство. Места на земснаряде хватало, и меня это вполне устраивало. Правда, было немного жестковато и по ночам несколько прохладно.

            Иногда старший матрос-моторист в качестве благодарности приносил мне что-либо из продуктов домашнего приготовления, что приятно разнообразило скромное сухомятное магазинное меню.

            Начало работ ознаменовалось тем, что на берегу возле пульпопровода быстро собралась толпа: вначале – мальчишек, а потом и взрослых. Дело в том, что вместе с речной грунтовой пульпой на берег выбрасывались монеты, пуговицы, крестики и другие предметы городского быта.

          По этой причине работа была временно остановлена до прихода представителей администрации города и краеведческого музея, которые с тех пор постоянно дежурили на берегу, где было поставлено специальное ограждение. Всё это было на левом берегу Днепра, примерно напротив известного Смоленского льнокомбината.


            На том же левом берегу, сразу за мостом располагался солидный городской рынок. На этом рынке устроился большой шатёр передвижного цирка-шапито со всей своей громкой и призывной атрибутикой и жилыми вагончиками.

       Казалось бы, какое отношение цирк-шапито имеет к земснаряду «Смоленского эксплуатационного участка речного транспорта»?

            К земснаряду, конечно же, этот цирк-шапито не имел никакого прямого отношения, а вот с матросом этого земснаряда сложились постепенные и, пожалуй, прямые отношения. Это даже стало своего рода неожиданным жизненным распутьем.

            И вот как это всё складывалось.

          По утрам вместе с восходящими тёплыми солнечными лучами на левый берег Днепра, недалеко от работающего земснаряда, выходили две девушки, расстилали коврики, делали разминку, брызгались прохладной речной водой и потом нежились и загорали в мягких лучах утреннего солнца.

          Конечно, в этой сцене не было ни Афины, ни Афродиты, и тем более – юного Геракла. Не было и богов, или, в крайнем случае, – родительского покровительства, способного надёжно определить чью-либо судьбу. Правда, рядом всегда есть не только чей-то опыт, но и чей-то интерес.

         Примерно в это же самое утреннее время молодой матрос речного земснаряда демонстративно творил пируэты от берега к берегу на своей служебной двухвесельной лодке как по течению, так и против течения, показательно напрягая свой молодой торс и бицепсы.

         Особенно молодой матрос старался перед загорающими девушками, которые в качестве одобрения весело и призывно хлопали в ладошки с намёком покатать их на этой двухвесельной служебной лодке.

         Не очень одобрительно поглядывали на этот цирк багермейстер и флотский матрос-моторист, хотя служебные обязанности молодым матросом выполнялись в полном объёме, вовремя и аккуратно.

         И всё же неизбежное знакомство состоялось. Оказалось, что эти девушки были артистками – акробатами того самого цирка, что стоял на рынке совсем рядом.

          Это были две сестры. Одна – постарше и немного выше, вторая – более миниатюрная. Но обе девушки были хорошо сложены и даже грациозны, и разминка у них была своеобразная, профессиональная. Так что невозможно было не обратить на это внимание.

          Немного позже уже были поздне-вечерние посещения земснаряда, были и бесплатные посещения цирка-шапито, и гостевые посещения жилых вагончиков. Девушки всегда были неразлучны и старались держаться вместе, что не превышало уровня конкретного интереса в этой необычности.

       Выводил артисток на манеж и всегда сопровождал выступления акробаток  ассистент – молодой парень, студент циркового училища.

       Привычный ход выступлений сестёр акробаток неожиданно был нарушен тем, что их ассистент срочно и обоснованно уехал по своим личным делам. Девушкам пришлось выступать на манеже без ассистента, при речитативной поддержке со стороны циркового шпрехшталмейстера.

         И вот однажды роль своего ассистента акробатки неожиданно предложили попробовать не кому-нибудь, а именно молодому матросу речного земснаряда.

       И вскоре в неплановое вечернее время состоялось пробное выступление на реальном манеже, естественно, без зрителей, но по полной программе и при должной экипировке. Хромовые сапожки, плотное чёрного цвета трико, широкий, крепко затянутый красного цвета матерчатый пояс подчёркивал оголённые, немного намасленные торс и плечи.

         Шпрехшталмейстер громко и торжественно объявил:

         – Выступает молодость, красота и сила!

         В варианте с предыдущим ассистентом такого представления не было, это было что-то новое, придуманное шпрехшталмейстером на ходу, очевидно, по случаю реально возникшей ситуации.

         Молодой матрос за руки в темпе музыкального сопровождения выводил молодых акробаток на манеж. Все движения предыдущего ассистента он видел и с этим вроде бы справился. Однако шпрехшталмейстер остался недовольным и, подумав, высказал своё мнение:

            – Всё примерно правильно, конечно, надо ещё хорошенько поработать с неточностями в движениях, но вот лицо твоё совершенно не работает.

         – В каком смысле? – немало удивился матрос земснаряда, поглядывая на сестёр акробаток, будучи уверенным в их поддержке.

         – Лицо у тебя сосредоточенное и равномерно напряжённое, а лицо должно играть, подчёркивая сложность и красоту очередного акробатического элемента, выражать восхищение его исполнением и, обращаясь к зрителям, вызывая тем самым их бурные аплодисменты. Прямо скажем, это искусство, которым ты пока совершенно не владеешь.

            Посовещавшись с сестрами, инспектор манежа высказал своё предложение:

        – Неофициально мы не имеем права выпускать тебя на манеж, поэтому тебе надо рассчитаться и, как положено, приходить с трудовой книжкой, а там определимся с работой и дальнейшей учёбой.

           Похождения матроса и не предусмотренная трудовым положением связь с цирком-шапито не остались незамеченными, и очень вовремя  состоялся обстоятельный разговор с капитаном земснаряда, жизненный и чисто мужской опыт которого поставил всё на свои места.

              Да, сердце матроса застучало громче обычного, но явно неровно и эпизодически, значит – это было распутье, на котором, пожалуй, действительно следовало охладить возникшую порочную смуту.

         И вот утром, как раз после обстоятельного разговора матроса с капитаном-багермейстером, девушки акробатки с нескрываемым удивлением сообщили, что они приходили вечером и даже кидали камешки ближе к земснаряду, дабы обозначить своё вечернее посещение:

          – Ты, очевидно, крепко спал, вдохновлённый счастливым поворотом своей судьбы, а может быть, и нашей вместе. Сам посуди – что тебя ждёт на этом ржавом корыте?

            Но тут очень даже вовремя подоспел старший матрос-моторист, возможно, даже с подачи капитана-багермейстера, и интенсивно-живой обмен мнениями сторон состоялся в пользу последнего.

         Бывалый флотский реально завёлся. Он просто, хотя и прямолинейно, определил резусную несовместимость моряка, на груди которого красовался флотский значок «За поход в Англию»», с каким-то цирком-шапито на городском рынке, и тем самым окончательно разрулил возникшую ситуацию по защите мировой значимости речного земснаряда и его экипажа.

        По определениям современной психологии, это был настоящий дискурс – целенаправленное внедрение своего убеждённого мнения, не терпящее каких-либо возражений.

           Прямо по ситуации (и очень даже кстати) прошли дожди, и на какое-то время девушки перестали ходить на речку, да и мы за это время значительно продвинулись фарватером выше по течению.


         Плановые дноуглубительные работы на участке фарватера были успешно завершены, и земснаряд встал на текущий ремонт и профилактику.

         Был выходной день. С центрального причала, который был на окраине города выше по течению (там же находился и административный корпус), поступил звонок, и молодому матросу земснаряда было приказано прибыть на центральный причал для разгрузки прибывшей ночью баржи с дровами.

       До центрального причала надо было пройти пешком вверх по левому берегу Днепра. Примерно на полпути, в месте небольшого изгиба русла реки, весенними водами немного подмыло берег. В результате образовался заметный обрыв и полоса открытого берегового грунта, наиболее широкого в месте образовавшегося обрыва.

       Уже поравнявшись с местом этого самого обрыва, я неожиданно услышал негромкий тревожный женский голос. Поневоле вздрогнув, остановился и посмотрел вниз.

       – Молодой человек, помоги, пожалуйста, спустись сюда!

       Внизу стояла молодая женщина. На меня снизу вверх смотрело бледное заплаканное лицо с чёрной повязкой на голове. На песчаной отмели был небольшой могильной формы бугорок, и возле него из двух, очевидно,  случайных веток она пыталась платком связать подобие креста.

        – Ты не подумай, сыночек был тут у меня, – и она заплакала, закрыв дрожащими руками лицо. – Прошу тебя, спустись сюда, помянем его, тут у меня всё есть, – она поспешно раскрыла рядом лежащую плетёную корзинку.

       Защемило и застучало сердце матроса. Всё получилось неожиданно и к тому же совсем малопонятно. А небо было обыкновенно-спокойное и даже безразличное к этой ситуации, ветра не было, и только это поглощающее течение вызывало дополнительную тревогу.

       Но чтобы спуститься вниз, надо было вернуться назад и пройти вниз к обрыву уже непосредственно по пологому берегу. А как же приказ вовремя прибыть на центральный причал? И потом, эта картина была настолько необычной, что казалась нереальной  в своей трагичности.

        – Простите, я сейчас не могу, – как-то неуверенно поспешил матрос, опустив голову и боясь, и стыдясь смотреть вниз. Так он и шёл до самого центрального причала в каком-то взвешенном состоянии из-за этой своей неопределённости и нерешительности.

       У центрального речного причала действительно была пришвартована сухогрузная речная баржа открытого типа. Кроме дров на барже были и стройматериалы.

       Работа уже шла полным ходом. Меня записали, провели скоротечный инструктаж по технике безопасности, вручили брезентовые рукавицы, и я влился в рабочий разгрузочный ритм, на какое-то время позабыв о той постыдной неопределённости.

       Работа спорилась. Дровами оказались распиленные на части разносортные деревья, большей частью искривленные и не пригодные ни на что другое. Это был результат так называемой санитарной чистки участка леса. А неровность деревьев была результатом проигранной борьбы этих деревьев, оказавшихся на небольшой территории, за солнечное пространство. 

      Руководил процессом разгрузки баржи своеобразный и по-своему заметный человек. Коренастый, волевой, он как-то монументально стоял на берегу, ближе к навесам, уверенно и безоговорочно подсказывал, куда переносить и складывать материалы и дрова.

         Пригодные в хозяйстве обрезки деревьев складывались под навес возле здания столярной мастерской, остальные шли под большой центральный навес возле административного корпуса.

         Когда был объявлен короткий перерыв на отдых, на «перекур», я поинтересовался, кто этот человек.

        – Этот наш столяр, он же и охранник, а звать его Матвей Звяга, – пояснили мне как новому человеку здесь, у центрального причала.

        – Любопытная фамилия – Звяга, – поневоле улыбнулся матрос земснаряда, находясь в статусе грузчика на данный момент.

        – Это не фамилия, просто так его зовут между собой, – пояснили мне и зачем-то показали в сторону поблескивающих вдалеке соборных куполов:

        – Из церковных он. Кем он там был – мы не знаем, говорят, что даже окончил духовную семинарию, а вот когда сюда доносится звон колоколов, он снимает фуражку и крестится несмотря ни на что, – все многозначительно замолчали, поневоле прислушиваясь, возможно, к самим себе.

        – А как же его сюда угораздило?

        – Об этом ты его сам спроси.

        В возникшей паузе вновь наплыла временно забытая тревога, и я поспешил поделиться своим увиденным возле обрыва на берегу реки. На удивление все слушали молча и как-то с оглядкой – было впечатление, что здешние знают что-то больше меня.

               Как-то незаметно подошёл сам Матвей Звяга, возможно, он и слышал часть моего сбивчивого рассказа.

                – Ты новенький от земснаряда? – вопросительно посмотрел он нам меня.

          Я молча кивнул головой.

          – Закончится разгрузка – зайди ко мне в столярку, есть разговор.

        Все дружно поднялись и молча направились к причалу, где уже ждала наполовину разгруженная баржа.

       Разгрузка закончилась во второй половине дня. Надо было возвращаться на службу, на земснаряд. У двери столярной мастерской меня молча ждал Матвей Звяга.

       Столярная мастерская оказалась просторным помещением. С одной стороны, напротив широкого окна, располагался массивный столярный верстак и стеллаж со столярным инструментом. С другой стороны у стенки стояли деревянный стол, пара табуреток и аккуратно застеленная серым одеялом деревянная кровать.

       Приятно пахло свежей древесной стружкой, древесной смолой. На столе покоился небольшой самовар. Было тихо и по-своему уютно. Это был расслабляющий уют, от которого я, пожалуй, уже давно отвык, и спешить куда-либо уже не хотелось.  Матвей жестом пригласил меня к столу.

        – Я немного услышал, что ты рассказывал. Если можно, вспомни подробней. – Командного тона в его просьбе уже не было, и это снимало возникшее было напряжение.

       Он поставил на стол два стакана, положил две чайные ложечки, не спеша наполнил стаканы кипятком из самовара, поставил рядом чайничек с заваркой и сахарницу с кусочками колотого сахара.

        Однако неспешность его была какой-то неточной, и крепкие руки его заметно не слушались. Видно было, что он с трудом сдерживает непонятное волнение, и его неожиданное обращение ко мне тоже пока было не очень понятным. С моей стороны это было осторожное любопытство общения с незнакомым, правда, чем-то необычным и потому, возможно, интересным человеком.

       Немного отпив горячего чая, я коротко рассказал ему о молодой женщине с чёрной траурной повязкой на голове возле холмика на берегу реки под обрывом и её просьбе спуститься вниз.

        Голова Матвея медленно клонилась к столу, он приложил свою широкую ладонь ко лбу, потом поднял голову, кулаком ударил по столу и тяжело застонал:

         – Катерина это, дочь моя, и внучек у меня там пропал, утоп, одним словом. Да, виноват я, и Катерина меня, конечно же, справедливо винит, потому и сама пошла без меня, хотя я просил её...

       Матвей уже не обращал на меня никакого внимания, с посеревшим лицом он встал, нетвёрдо шагнул несколько шагов в сторону дальнего угла, где в полутьме виднелась небольшая икона, тяжело опустился на колени, несколько раз перекрестился:

        – Но даждь мне, Господи, день и ночь плачь и слёзы о грехах моих и пощади мя, Господи, в час Страшного Суда Твоего. …. Аминь.

       Он медленно встал, перекрестился, отряхнул колени, сел за стол.

        – У меня тоже есть сердце, но мужик должен терпеть боль. Уже никто и ничем не поможет. Бог дал – Бог взял.

        – А как же так получилось? – тихонько спросил я с неуверенностью своей значимости в этом трагичном моменте.

        – Заходил тут ко мне внучок, кораблик мастерил, а я ему помогал. Кораблик получился на славу, самоходный с резинкой внизу. Поспешил он домой, мамке показать, потому как ей на смену было идти. Хотел я его провести, так нет же – шустрый мальчонка, сам побежал!

       Матвей замолчал и снова опустил голову:

        – Да что ж ты, старый дурак, послушался и так вот отпустил... – он опять поднял голову, ударил кулаком по столу и вновь молча застонал.

        – Как же ты, бедненький, оказался на этом самом обрыве... Да только кораблик нашли там, в застрявшей ветке на берегу, и кепочка его там же, а самого его так и не нашли, хотя всё кругом обыскали, ещё и с водолазом.


       Не по себе становилось матросу земснаряда.

       Поневоле вспомнилось детство. А ведь мы тоже мастерили такие кораблики. Кусок дощечки заостряли как носовую часть, сверху прибивали несколько деревяшек вроде как палубные надстройки, а снизу крепили резинку с деревянным винтом на корме. Вручную накручиваешь резинку, пускаешь кораблик по воде – и он плывёт, пока резинка не раскрутится, и ещё немного по инерции.

       Вот только была небольшая хитрость: чтобы кораблик далеко не уплыл, на один борт его крепили небольшой груз, и кораблик с уклоном на один борт делал круг и возвращался на берег.

       В столярке повисла гнетущая тишина.

       Желая как-то смягчить возникшую напряжённость, я тихонько спросил Матвея, особо не рассчитывая на какой-либо ответ:

        – Тут на причале говорят, что Вы из церковных служащих, молитвы вот знаете?

       Матвей с трудом поднял на меня тяжёлый взгляд и, помолчав, несложно и как-то обобщённо ответил:

        – За грехи отделили меня от Бога: следовал звёздам, которые тогда светили, добровольцем пошёл на фронт, да и в плен угодил. Прошлое должно оставаться в прошлом, его, конечно, не избежать, но врагам моим я прощаю.

Какой мерой мерится – возмерится и им.

       И всё же видно было, что сегодня у него была куда более тяжёлая травма.

       – Да только не жалуюсь я, и ещё верю в свои духовные силы. Человек с Верой никогда не одинок... А ты, небось, не крещёный?

        –  Да как-то не привелось...

      – Ничего, Бог разрешает покаяться. В окопах под обстрелом и партийные, и атеисты крестились. Возможно, даже и помогало.

       Немного помолчав, он продолжил вслух, скорее, думая о своём:

        – Наш Бог – это мы сами в себе. А смысл Веры есть в  определённости, в тайной ностальгии о вечности, пусть даже и  потусторонней. Получается, что справедливость христианская – это не жалость и покорность, как многие думают, а обязанность сильного. Потому и надо быть сильным в Вере своей.

       В суждениях Матвея не было откровенной сакральности, то есть обожествления обычных вещей и понятий, религиозного, мистического, а только как-то всё проще, всё иначе, чем привычное, и потому уважительнее, хотя и не очень понятно.

       Понять или оспаривать его сиюминутное состояние и оттиски мыслей не было никакого смысла. Было в этом и что-то от его духовного образования и, в не меньшей мере, от тяжёлых жизненных реалий, выпавших на его долю.

        Надо было уже уходить, успеть на земснаряд, чтобы принять ночное дежурство.

        – Ты вот что, приходи ко мне завтра и пораньше. Только обязательно, не подведи! На земснаряд я позвоню, поможешь мне.

        – А почему Вы приглашаете именно меня, ведь тут у Вас своих хватает?

        – Ты тут у нас недавно, полагаю, и ненадолго. Вижу, что душа твоя на распутье, иначе к нам на сезон не пришёл бы. К тому же – непорочный ты ещё и не укрепился в Вере своей. Подними голову, поверь в себя, это поможет, но не спеши и не ходи с козырей.

       На том мы и попрощались. И наступило завтра.


       Трудно назвать это похоронной процессией. Впереди шёл молодой матрос с речного земснаряда, на левом плече он нёс свежевыструганный небольшой деревянный крест, придерживая его левой рукой. В правой руке он нёс лопату с коротким черенком.

       Следом шли двое. Матвей Звяга – в длинной чёрной рубашке, подвязанной тонким ремешком, с непокрытой поседевшей головой. Впереди себя он бережно прижимал к груди небольшую икону Божьей матери с младенцем на руках.

         Справа от него шла его дочь Катерина с чёрной повязкой на голове, покорно держась за крепкую руку отца своего – Матвея. В руке Катерины был небольшой венок из искусственных бумажных цветов и хвойных веточек.

       На речной отмели под обрывом, ближе к стенке обрыва, собрали могильный холмик, установили крест. На короткой, выше обычного, перекладине креста аккуратно синей краской было выведено имя мальчика – и больше ничего.

       На могилку возле креста установили икону Божьей матери. Матвей крестился и читал молитву. Катерина плакала, уткнувшись головой в плечо отца. Потом подошли к самой воде, опустили скромный веночек на воду, течение подхватило венок и понесло его по реке в зыбкую неизвестность, обозначив тем самым неопределённость ситуации. И снова Матвей крестился и читал молитву.

       Катерине надо было уходить на смену, кажется, она работала на Смоленском льнокомбинате. Пропустить работу она не могла – просто нельзя было по её должности. Мы с Матвеем проводили ее до самого моста. По дороге отец, как мог, утешал свою дочь, да и самого себя, пытаясь её успокоить, хотя получалось это очень неловко.

        – Ничего, доченька, что теперь поделаешь, Бог дал – Бог взял... Ты еще молодая, красивая, будут у нас ещё внуки и внучки. Вон сколько мужиков! А ты  в жизни устроенная, с образованием и такая видная, красивая молодая женщина... Правда я говорю, что она видная и красивая? – Матвей слегка подтолкнул меня локтём.

       Немного растерявшись, я просто утвердительно закивал головой. Катерина как-то бегло взглянула на меня покрасневшими от слёз глазами.

         А Матвей продолжал:

        – Видишь, какие у нас матросы бравые, да видные! Так что не переживай, найдём мы тебе хорошего жениха. Ведь жизнь всё-таки должна продолжаться, а время – оно, говорят, лечит, хотя понятно, что не сразу.

       Мы попрощались, хотел и я уходить, но Матвей настоятельно попросил меня вернуться к нему в столярную мастерскую. Да и Катерина открыто посмотрела мне в лицо своим прощальным взглядом.

        – Сходи, пожалуйста, помяните с отцом сыночка моего. Ты, я вижу, хороший человек, хоть и молодой ещё, но оно и к лучшему.

       И мы с Матвеем молчаливо возвращались в столярную мастерскую, где Катерина оставила свою небольшую корзинку с продуктами к поминальному столу.

       По дороге я поинтересовался:

        – А где же муж Катерины, отец Вашего внука, почему его не было?

       – Был и муж, и отец у внука, был – да пропал. В тюрьму он угодил по пьяному делу, да там и сгинул. Не очень хорошим был человеком, выпивал. Плохим семьянином был, и внук не часто его вспоминал, потому и больше возле меня старался.

       Проходя мимо обрыва, мы поневоле остановились. Матвей перекрестился, поклонился. Постояли молча.

       Необычный в моём понимании крест издалека белел на фоне стены обрыва. С самого начала я обратил внимание на эту особенность креста, но тогда был не тот момент, чтобы спрашивать об этом.

                Центральное древко креста было удлинённым, одна поперечная перекладина была повыше и размещалась таким образом, что верх креста имел три одинаковые части.

                – Да, ты прав, это латинский крест. Коль скоро ты это заметил, то я тебе потом расскажу, – неожиданно отозвался  Матвей.

       Икону Божьей матери и лопату с коротким черенком поставили в столярной мастерской на свои места.

       Поминки были короткими. Было немного спирта, и была молитва. Поневоле подумалось: а как же я здесь оказался, и кем же я был на этом как бы стороннем жизненном распутье? Получается так, что фактически я был  крестоносцем и какой-то зыбкой надеждой этого распутья...

       Возможно, это было и моё распутье, такое распутье, когда человек, соприкоснувшись с размытой гранью жизни и смерти, окончательно взрослеет. Возможно, это был  крест и на моём детстве.

       Тускло светила лампа под высоким потолком столярной мастерской. Некоторое время мы сидели молча.

        – Да, я обещал тебе … только про крест надо издалека, от египтян, когда ещё и Иисуса Христа не знали, – на некоторое время Матвей задумался.

        – Давай, наверное, как-нибудь позже, только не сейчас.

        Я молча согласительно кивнул головой.

        – А поставил я этот небольшой, фактически латинский крест из-за того, что в нём есть и скорбь, и немного надежды – потому как нет усопшего под этим крестом.

       Неожиданно Матвей налил себе в стакан немного спирта и залпом выпил его без воды и закуски, занюхав рукавом рубашки. Немного отдышавшись, он негромко спросил:

        – Ты мне скажи, вот как ты думаешь, подымется Катерина,  восстановится, ведь ещё молодая она?

       – Вы сами говорили, что надо укрепиться в Вере своей.

       Помолчав немного и собравшись с мыслями, я уверенно продолжил без тени какого-либо цинизма:

        - А Катерина действительно молодая, умная, образованная, устроенная, да и, прямо скажем, всё при ней. А в жизни всегда есть место надежде, пусть даже небольшой.

        Похоже, Матвей тоже в это верил, и ему нужно было хотя бы немного укрепить свою веру.

        – Спасибо тебе, сынок, на добром слове!

       Матвей поклонился, перекрестился и незаметно смахнул со щеки скупую мужскую слезу. На его взрослом распутье он тоже нуждался в том, чтобы кто-то обнадёжил и просто сказал доброе слово.

 

 

 

 

 

 

 





<< Назад | Прочтено: 261 | Автор: Песоцкий В. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы