Темы
Владимир Песоцкий
Командировка с прошлым
«Ехал на подворье, а приехал на Приморье»
Со стороны это была вполне обычная командировка для двух человек: меня как представителя отдела системотехники и специалиста из отдела программного обеспечения.
Но мало кто знал и вряд ли кто догадывался, что эту командировку оформлял Первый отдел со всеми строгостями и допусками, поскольку, оказывается, командировка была на закрытый секретный объект. Нас об этом категорически предупредили в плане «не афишировать» на любом уровне, в том числе и семейном.
И вот всё готово, подписано, оформлено, получены соответствующие наставления, документы, железнодорожные билеты, командировочные деньги и всё, что положено в дорогу. Обычно железнодорожные билеты мы покупаем самостоятельно, но на этот раз всё было несколько иначе.
Короткие сборы – и мы в пути. Вагон купейный, нас всего двое, и у нас нижние места. Верхние места свободны, полки опущены, и похоже на то, что попутчиков у нас так и не будет.
В теперешнее время в железнодорожных вагонах – как купейных, так и плацкартных – вот так прямо от входа и заметно над окном висит официальная и строго предупреждающая табличка, на которой изображена перечёркнутая бутылка. Хочешь - не хочешь, а надо понимать, что распивать здесь спиртные напитки строго запрещено. Если честно, сегодня и без этой таблички не очень-то и хочется распивать: время уже озабочено совсем другим.
А в нашем тогдашнем купе такой таблички ещё не было, а «дорога дальняя, казённый дом», и мы ещё довольно молодые, а тут ещё и приветливый опрятный проводник в форме с фуражкой принёс нам чай в подстаканниках и с улыбкой выяснил, нужны ли нам чистые стаканы. Большой компанией оно, конечно, бывало веселее, шире и свободнее, но тут, видно, всё же особый случай. Да ладно, сойдёт и так, можно немного и расслабиться...
За вечерним вагонным окном с занавесками мелькают и постепенно расплываются лесные массивы уже с заметной осенней прохладой и желтеющими листьями. Иногда в купе услужливо, но с категорическим отказом присоединиться к нашему столу заглядывает всё тот же вежливый проводник в фуражке.
И всё же оно как-то немного скучновато... Потому в конце концов мы закрыли купейную дверь на щеколду и решили просто отоспаться.
Наша конечная станция оказалась небольшим, в основном одноэтажным городком. Именно здесь нам предстояло получить окончательное разрешение, сопровождение и соответствующие документы допуска на объект.
На указанную станцию мы прибыли во второй половине дня. Солнце уже клонилось к закату, было заметно свежо.
Поселились в привокзальную гостиницу, места нам были заранее забронированы. Было непривычно тихо, спокойно и немноголюдно. Обустроившись и приведя себя в порядок, решили немного пройтись, подышать свежим воздухом.
Недалеко от вокзала, как обычно и общепринято, разместился небольшой привокзальный рынок. Это были несколько коротких крытых рядов с деревянными прилавками. Время было уже ближе к вечеру, рынок был пустой, и только в самом конце одного из рядов, который ближе к вокзалу, за прилавком стояли две женщины и рядом на самодельном стульчике устроился пожилой мужчина.
На первый взгляд – ничего особенного, но именно эта простая придорожная картина послужила несколько неожиданным, но всё же конкретным мотивом для поднятия из глубины памяти волнующих воспоминаний о давно прошедшем, но оставившем заметный жизненно нравственный след.
Да, это действительно было давно, но наша память осознанно сохраняет то естественно важное, которое так необходимо для формирования праведного сознания и жизненных устоев.
А ведь время как бы непрерывно изменяется, потому постоянно увеличивается и количество информации. Тем не менее наша память успевает зафиксировать самое важное и, очевидно, использует для этого принцип сжатия до уровня, определяющего основу начала новой жизни.
Время не имеет конца, время постоянно начинается, но всё же ясно, что это понятие относительное, потому как ресурсы времени – конкретно субъективная величина. А потому давайте вернёмся на наш вечерний привокзальный рынок малоизвестной железнодорожной станции...
На прилавке у одной женщины на небольшом открытом и аккуратно подвёрнутом мешочке красовался полный с горкой гранёный стакан привлекательных семечек. А вот возле второй женщины на прилавке лежали совсем не знакомые нам крупные красивые плоды – белёсые, немного с зеленоватостью.
Заметив наше любопытство, вторая женщина любовно поправила свою продукцию и призывно оживлённо, не без должной значимости и важности пояснила, что это всем известный, необычайно полезный и вкусный овощ под названием репа.
А ведь действительно, буквально до конца XVIII века в России репа была реально главным овощем, пока её не вытеснила картошка! Пока хозяйка репы самозабвенно расхваливала свой продукт, соседка с семечками, наклонившись, почти тихонько шепнула ей на ухо:
– Нюр, ты это, не перегибай, кому оно надо!
Не обращая внимания на разные там советы со стороны, хозяйкой репы была озвучена цена продукта оптом и в розницу, причём явно завышенная по случаю данного конкретного интереса с нашей стороны.
Спрос и предложение присматривались друг к другу в ожидании соответствующей реализации.
Если честно, то интерес к этому овощу проявил главным образом наш программист, и не столько с целью попробовать репу на вкус, сколько демонстративно показательно привезти репу домой почти как сувенир и там уже в торжественной семейной обстановке разобраться со вкусовыми качествами малознакомого продукта.
Видно, навыки программирования пригодились ему и в этой бытовой ситуации. Для начала он купил стакан семечек, нарочито долго с ними возился и делал вид полного безразличия к рядом лежащему овощу.
Этот простой маркетинговый ход программиста всё же возымел своё действие: от хозяйки репы тихонько поступило робкое предложение с заметно сниженной ценой в сопровождении торжествующей улыбки соседки с семечками.
Меня эта вечерняя торговая разминка программиста уже мало интересовала, поскольку моё внимание всецело и с нескрываемым удивлением остановилось на мужчине, сидевшем на самодельном стульчике и особо ещё на том, что было разложено перед ним на земле, на простой, но чистой мешковине.
А в скоротечном режиме моей памяти пока ещё отдельными отрывками возникало что-то давно забытое, пока ещё неясное, но необычайно похожее...
На самодельном стульчике восседал пожилой, но ещё крепкого телосложения мужчина – квадратный и уверенный, как кнехт на речной грузовой барже: солдатское галифе, кирзовые сапоги, пиджак поверх светлой рубашки и кепка.
Лицо спокойное, открытое, уважительно достойное. Короткая шея, крепкие руки спокойно лежали на коленях. Через правую бровь по щетинистой щеке был весьма заметный шрам со следами скороспешного заживления. На лице его полноценно была отражена школа непростого житейского времени. Человек со шрамом у меня всегда вызывал уважение в противовес розовощёким: зачем вы были и где же ваши шрамы?
Прямо на земле перед мужчиной на мешковине красиво расположились два своеобразных произведения искусства. Не для всех, конечно, но для тех, кто с этим когда-либо имел дело, иначе это назвать нельзя. На мешковине лежали два топорища. Да, именно топорища, то есть это такие рукоятки для топора, но изготовленные ну просто изящно, с пониманием дела и с профессиональной любовью.
Довольно сложной формы, но конкретно удобные для плотницкого топора, топорища имели специальную конфигурацию, такую, чтобы максимально уменьшить отдачу инструмента и при этом эффективно использовать мышечную энергию плотника-профессионала и не только.
Как обычно, верхняя часть топорища помещается в продушину конкретного топора, так здесь всё это было аккуратно предусмотрено.
При изготовлении, очевидно, учитывались особенности конкретного человека, а возможно, и местности, поскольку топор должен быть как бы продолжением руки владельца и с учётом его мастерства. Учитывается даже правильное направление волокон древесины, из которой изготавливаются топорища. А всё потому, что, как говорят в народе, «По топору мужчину узнают».
Всё это – мужчина на самодельной скамеечке и его неотделимо красивые топорища – представлялo собой какую-то единоцельную и глубоко уважительную картину. Пожалуй, это был тот случай, когда хочется «снять шапку и поклониться».
– И почём же Ваша работа? – вежливо спросил я.
Мужчина не спеша сгрёб крепкой рукой свой массивный подбородок, внимательно и как бы оценивающе посмотрел на меня:
– Не продаётся это, да и ни к чему оно Вам.
– Почему же? Хорошая работа, приятно даже просто смотреть, – неуверенно настаивал я.
– Конечно, спасибо, мил человек, на добром слове, да только ты на руки свои посмотри, – улыбнулся мужчина.
Как-то стыдливо и неловко я поспешил спрятать руки в карман и за спину.
– Скажите, а почему топорища немного разные по размеру?
– Так ведь и топоры бывают разные – от одного и аж до четырёх килограммов, – с назидательной улыбкой неспешно посвятил меня мужчина.
– А скажите, если не секрет, из какого дерева эти топорища?
– Так и материал разный бывает: берёза, ясень, клён... Конкретно эти двое изготовлены из старой рябины, как и пожелал заказчик.
– И всё же я бы приобрёл у вас эту работу, – ответил я, вполне осознавая бессмысленность своего предложения.
– Мил человек, и что ж ты такое сделал в жизни своей, чтобы так вот беспрекословно хотеть? – вежливо осадил мою неуверенность мужчина, очевидно, с позиции своего превосходящего жизненного опыта.
Разговор остановился сам по себе, поскольку действительно было о чём задуматься, к тому же как-то издалека начинал моросить назойливый осенний дождь. Мужчина заботливо свернул своё произведение и молча, прихватив самодельный стульчик, перешёл подальше под навес. И всё же я где-то видел этого человека... Ну вот точно, я уже видел этого человека!
Подошёл наш программист. На лице его были свежие капли начинающегося осеннего дождика и не менее свежая улыбка, потому как в руках у него были аж две симпатичные репы. За одну он заплатил, а вторая, оказывается, досталась ему в награду за приятно проведённый вечер.
Проходя мимо женщин за прилавком, вполне довольных результатами своей торговли, мы вежливо и полушутливо взаимно раскланялись. При этом женщина с семечками тихонько поведала:
– Вы на Митрича не обижайтесь, это мастер на всю округу, очень хороший и уважаемый у нас человек, фронтовик. Он не торгует, это у него по заказу. Вы видели, как портной снимает мерку с заказчика? Вот так и Митрич каждый раз мерку снимает. Да вон скоро должна быть электричка, он заказчика ждёт.
Отчасти озадаченные и отчасти довольные, мы поспешили в привокзальную гостиницу. Тем временем дождь усилился и невозмутимо назойливо застучал в наше гостиничное окно на втором этаже.
Прошумела с хриплым гудком и пригласительным стуком автоматических дверей вечерняя электричка. Через время сквозняком с беспрекословным грохотом пролетел товарняк. Стало тихо и спокойно.
Скромно поужинав собственной провизией, точнее, её остатками, как говорится, «чем бог послал», мы по случаю полного безделья непривычно рано устроились на ночлег. Вскоре наш программист уверенно засопел здоровым перспективным сном. Вот уж действительно: «Солдат спит – служба идёт».
А мне категорически не спалось. Знакомый образ мужчины с местного привокзального рынка пока ещё в неопределённости будоражил память. Где же всё-таки я мог его видеть? И почему вот так включилась память? Получается, что решение проблемы, вопроса, задачи включает нашу память с соответствующими навыками, знаниями и предыдущим опытом, чтобы потом зафиксировать новое, возможно, более точное, исключающее предыдущие ошибки.
Осенний дождь как-то неравномерно, вместе с порывами ветра стучался в наше гостиничное окно второго этажа. Эти осенние порывы ветра с пригоршней дождевых капель нельзя было предугадать, поскольку, естественно, ветру пути не закажешь, и это как-то отвлекало и одновременно успокаивало своей закономерной неопределённостью.
А капли дождя не просто стучали – они настойчиво, уверенно и независимо отсчитывали лимит вечернего времени. В этой музыке времени и дождя можно было просто раствориться. Очевидно, поэтому незаметно и неизбежно я всё же уснул.
В поездах, в гостиницах, одним словом, вне дома я сплю всегда тревожно, как бы в дежурном режиме. Это вполне объяснимое и оправданное армейское приобретение, не единожды меня выручавшее.
Согласно командировочной инструкции именно на этой станции нас должны были встретить, должным образом документально снабдить и сопроводить на обозначенный объект.
Так оно и получилось, но с несколько неожиданным акцентом. Проснулись мы рано. Солнце только собиралось взойти, небосвод на удивление был ясным, что предвещало хорошую солнечную погоду.
В нашу дверь тихонько постучали. В номер вошли два человека: дежурный по этажу и стройный молодой человек в военной форме с погонами старшего лейтенанта. На диванчик возле входной двери они устроили два солидных вещмешка армейского типа, после чего дежурный по этажу тихо удалился.
Всё это мы созерцали молча, оставаясь на своих кроватях под тёплыми одеялами. Молодой человек поздоровался и строго по-военному под козырёк представился, сообщив нам, что, согласно предписанию, с этого момента он нас сопровождает везде и всюду и мы переходим в его полное и безоговорочное подчинение.
Внимательным взглядом он молча осмотрел нашу комнату, улыбнулся и негромким голосом неожиданно скомандовал:
– Рота, подъём!
На удивление наша реакция на эту неожиданную, но вполне знакомую команду соответствовала всем уставным положениям. Нам самим это даже понравилось, очевидно, потому, что мы с программистом были, так сказать, из числа отслуживших в своё время.
Но конкретно для меня произошло нечто удивительное: эта негромкая команда неожиданно послужила тем самым посылом памяти для ответа на вопрос о мужчине с топорищами на здешнем привокзальном рынке.
Однако к тем памятным событиям в далёкой Прибалтике мы, пожалуй, вернёмся немного позже, а пока мы в командировке и должны выполнить наше служебное предписание...
Самое интересное, оказалось, было немного позже. Наш командир, назовём его так, вручил каждому из нас соответствующий вещмешок, до времени мирно и любопытно лежащий на диванчике возле двери, и приказал переодеться в военную форму, поскольку в гражданской одежде находиться на объекте категорически запрещено.
В вещмешках оказался полный комплект военной формы с погонами старшего лейтенанта, каковыми мы в действительности и были на тот момент. Форма была не новая, но чистая и аккуратно поглаженная. На удивление, всё соответствовало нашим размерам, в том числе и сапоги.
Сапоги мы немного дополнительно почистили, при этом вспомнили и посмеялись над известной армейской шуткой: «Сапоги надо чистить вечером, чтобы утром надеть их на свежую голову».
Нашу гражданскую одежду и всё «лишнее» мы аккуратно сложили в соответствующие вещмешки и передали дежурному по этажу. На наши вопросительные взгляды был утвердительный ответ:
– Не волнуйтесь, здесь все свои.
Возле гостиницы нас ожидал закрытый военный «Газик». Водитель в звании прапорщика с улыбкой откозырял нашей компании, состоящей из трёх офицеров в звании старшего лейтенанта.
Ехали молча. Дорога лесистая и не очень устроенная. Миновали два контрольных поста с тщательной проверкой документов, при этом каждый раз нам приходилось выходить из машины. В конце пути, на КПП, нас уже ждали. Тщательная проверка с досмотром и вопросами.
Короткий отдых, офицерская столовая, представление руководству, вопросы, инструктаж, совместный анализ ситуации – и мы приступили к работе. Везде и всюду нас сопровождал и был с нами неотлучно наш старший лейтенант. Это нам совершенно не мешало и даже, наоборот, помогало в отдельных организационных вопросах.
Всё, что от нас требовалось, было выполнено и проверено в строго определённой форме, но нас попросили задержаться на сутки для контрольной проверки изменений в конкретных условиях эксплуатации.
Немного успокоившись и как бы с чувством собственной значимости и важности, с хитроумной улыбкой поинтересовались у нашего сопровождающего:
– И что, это у вас всегда такая, мягко скажем, строгость?
– Это больше, чем строгость, это суровая жизненная необходимость, – вполне серьёзно ответил наш старший лейтенант с не меньшим чувством не только значимости, но и мировой ответственности.
На какое-то время мы притихли и уже без своей значимой улыбки.
– Впрочем, как раз перед вашим приездом у нас тут произошёл небольшой, но в этом плане показательный инцидент, – неожиданно продолжил уже с дружелюбной улыбкой наш сопровождающий. – У нас с вами есть немного времени, а тут рядом в «красном уголке» сейчас будет открытое собрание отдельного охранного подразделения, при желании можем поприсутствовать.
Мы, естественно, согласились.
Устроились на стульях в заднем ряду. Собрание уже началось. «Разбирают» старшего сержанта. Сидит на стуле возле «президиума» такой себе увалень, весь красный, его «песочат» со всех сторон. А за что? А ситуация была примерно такая.
В карауле старший сержант с автоматом обеспечивал охрану отдельного участка обозначенной территории, всё как положено, строго по уставу. И тут вдруг, вот прямо за проволокой, в закрытой части территории он заметил великолепные белые грибы: массивные, призывно пузатенькие ножки, кокетливые красно-коричневые шляпки, словом, глаз трудно оторвать. Надо ж было им там вырасти на свободе!
Один раз прошёлся мимо, второй раз... И всё же не выдержала душа сибиряка. С помощью штык-ножа дотянулся и быстро набрал красивых белых грибов целую пилотку.
Но сработала сигнализация. Тревога! Завыли сирены! Весь периметр мгновенно приведён в боевую готовность! Поднято звено дежурных вертолётов! А он – с грибами в пилотке...
Идёт показательное собрание. Короткая лекция по уставу караульной службы с акцентом отдельных положений.
– Ты всё понял?
Молча кивает. Продолжают «песочить». Многократно уточняют, всё ли он понял. Молча кивает. И вот очередное, укоризненное:
– Ты всё понял?
– Да всё я давно понял, только вот одно не понял, – с откровенно невинным, обезоруживающим лицом потупился пока ещё старший сержант.
От такой неожиданности все на время притихли, с любопытством переглядываясь.
– Ну, и что же ты не понял?
– Не понял я... – начал он не очень уверенно. – Ну вот почему старшина выбросил белые грибы? Они же съедобные, он что, никогда грибов не видел? Вон у нас дома как говорят: «Белый гриб – всем грибам полковник», – с чувством явного превосходства в грибных делах и с естественной убеждённостью в жизненной правоте и с чувством облегчения парировал пока ещё старший сержант, коренной сибиряк. На какое-то время наступила неловкая тишина, но потом как-то облегчённо все заулыбались.
Окончательный вердикт мы узнали несколько позже, потому что покинули собрание. Приближалось время смены дежурного персонала, и нам надо было присутствовать при пересмене, правда, только рядом, в отдельном помещении. Всё было выполнено и проверено строго по форме и безукоризненно.
А старшему сержанту сибиряку с учётом «чистосердечного признания» предстояла гауптвахта и разжалование до младшего сержанта. Природная естественная красота, возможно, впервые подвела сибиряка. Так ведь и сама природа не терпит неправильного вмешательства, да только причём здесь один только старший сержант..?
Официальная часть нашей командировки успешно закончена, и вот мы снова в привокзальной гостинице. Неспешно облачились в свою гражданскую одежду, пожалуй, даже с некоторым сожалением. На прощанье наш сопровождающий удивил нас солидным пакетом:
– Это ваш «сухой паёк», – уважительно вежливо улыбнулся старший лейтенант.
В пакете оказалось довольно приличное продуктовое содержимое, да к тому же с бутылкой сухого красного вина. Вот это уже по-нашему!
А любопытство системного программиста, как обычно, не имело предела, он бесцеремонно достал из пакета бутылку красного сухого вина.
– Так что, как положено, на посошок? – с любопытством посмотрел он в сторону старшего лейтенанта.
Наш военный взял бутылку, покрутил её со всех сторон и вежливо вернул системному программисту:
– Не смешите мне сапоги!
Это был ответ настоящего офицера, который мы восприняли уважительно и с должным пониманием. С нашим временным «сослуживцем» мы расстались по-дружески и взаимно признательно.
Наш поезд будет рано утром следующего дня. Билеты в кармане, потому у нас был совершенно свободный гостиничный вечер, который мы с удовольствием посвятили дегустации так называемого «сухого пайка».
В таком варианте нам не было никакой необходимости выходить на известный нам привокзальный рынок. А рынок этот всё же своеобразно запомнился и вновь отозвался в памяти давними, чем-то похожими событиями.
Тем временем наш уважаемый специалист в части системного программирования и не только, будучи вполне довольным результатом проделанной работы и особенно ужином с приятным сухим красным вином «на халяву», безапелляционно завернулся в тёплое одеяло, доверительно устроив будильник на тумбочке возле своей кровати, и засопел крепким здоровым сном. «Боже, милостив буди ему, грешному» (Поклон).
А мне безнадёжно не спалось. Память позволяет нам мысленно, хотя и не физически, перемещаться во времени, и я уже был там, в далёкой Прибалтике, в латвийском городе Даугавпилс, расположенном на реке Даугаве (Западная Двина). Именно в этих краях я и встречал человека, очень похожего на мужчину с топорищами на здешнем привокзальном рынке.
Это были шестидесятые годы, время моей срочной службы в армии. Наш ротный замполит в звании старшего лейтенанта был латыш по национальности. Чисто из уважения позволю себе назвать его полное имя. Звали его Улдис Авотнекс. Правда, об этом знали далеко не все, так как в армии не принято обращаться по имени и фамилии.
Спокойный, рассудительный, строго по-военному опрятный, аристократической внешности, но без намёка на чопорность, он снискал достойное уважение в нашей непростой разноликой военной среде.
Он никогда не нарушал чьего-либо личного пространства, возможно, потому к нему доверительно тянулись, и он не возражал, однако всё же в пределах, дозволенных уставными отношениями. Есть у латышей свой своеобразный недвусмысленный менталитет: «Латыши любят почтительное расстояние». (Филипс Бирзулис «Как разозлить латыша»).
С замполитом мы довольно быстро сработались, поскольку я вызвался помогать ему в оформлении нашего «красного уголка», имея небольшой художественный опыт после уроков в студи изобразительного искусства (ИЗО) при Доме культуры.
Вначале мы оформили красный уголок, потом, уже при положительных отзывах, участвовали в оформлении клуба части и клуба гарнизона.
Я знал, что наш замполит свои выходные часто проводит на природе с этюдником, я видел несколько его этюдов, в которых очень тонко и особо достоверно воспета его родная природа – страна голубых озёр, соснового леса, прибрежных песчаных дюн.
Забегая вперёд, скажу, что когда наша часть перебазировалась в Эстонию, в посёлок Кейла-Йоа («Водопад»), что в окрестностях Таллина, то расположенная там, на берегу моря, бывшая дворянская усадьба и парк с водопадом нашли своё отражение в красочных этюдах замполита. Позднее по информации от сослуживцев я узнал, что с подборкой своих работ он был направлен и был принят в Эстонскую Академию художеств. Армии тоже нужны талантливые художники.
В один из выходных дней, зная, что замполит собирается на природу с этюдником, я фактически напросился к нему в помощники. Впрочем, он не стал особо возражать, но предложил захватить с собой карандаши и альбом.
И вот мы с ним на природе: он с этюдником, красками и кистями, а я с карандашом, с альбомом и, как положено, с увольнительной в нагрудном кармане.
День выдался тёплый и солнечный. Мы расположились на берегу озера. Обрывистый песчаный берег, стройные сосны. Небольшой оползень частично обнажил корни сосен, растущих на самом краю обрывистого берега.
Эта картина на этюднике Авотнекса запомнилась надолго. Ещё живые обнажённые корни сосны и их сплетения, немного дрогнувшая сосна и её стремление всё же выжить, зацепиться за берег вызывало сочувствие и даже желание как-то помочь. Его особый способ владения кистью и красками создавал впечатление объёмности картины и потому ощутимой природной чуткой реальности.
А в моём альбомном наброске этот пейзаж, по мнению Авотнекса, выглядел больше похожим на обычную фотографию. Настоящий художник пишет картину такой, какую он пропустил через свою память чувств и жизненного опыта. Поэтому исходный вид впитывает в себя и переживания, и внутренний мир самого художника.
– Художественное восприятие у тебя, конечно, есть, но художником ты, скорее всего, не будешь, – мягко оценил моё творчество замполит. – Просто у тебя не хватает терпения, ты спешишь, ты суетишься, ты уходишь от самого себя. А терпения у тебя не хватает потому, что у тебя нет тыла, нет родственного базиса. Вот мой жизненный базис – это вот эта моя родина, где все мои родственные связи и корни. От здешней природы – наш способ жить, бороться и выживать.
Этот этюдный поход запомнился мне ещё одним небольшим, но предметно памятным событием. Когда я рассматривал картину, на этюднике я заметил любопытное кольцо, привязанное к деревянной перекладине. Я уже знал с десяток бытовых латышских слов и выражений, нашлось слово и для этого случая.
– Пиркста гредзенс (кольцо на палец)? – негромко и не совсем грамотно спросил я.
– Да, но это тебе не надо, – не без удивления и, пожалуй, непонятного смущения посмотрел на меня замполит.
Любопытство берёт верх, и я бесцеремонно присмотрелся к кольцу более внимательно.
Это был серебряный мужской перстень: по бокам дубовые листочки, сверху красовался массивный цветной узор, разделённый по диагонали серебряной полоской.
– Что, понравился перстень?
Я неопределённо пожал плечами.
– Если хочешь, я тебе его подарю, но только не сейчас.
Немного помолчав, он как-то смущённо добавил:
– Теперь нельзя такое носить, здесь показан герб буржуазной Латвии.
Надеюсь, ты всё правильно понял, а я ещё подумаю.
Этот небольшой эпизод как бы забылся, однако вскоре Авотнекс всё же подарил мне этот злополучный перстень с напутственными словами:
– Обещания надо выполнять. Теперь ты можешь носить этот перстень. Никакого герба на нём больше нет, а может быть, никогда и не было, – смущённо улыбнулся наш замполит.
А у меня сложилось впечатление, что, возможно, он изначально неправильно меня понял. Не собирался я вообще где-либо это афишировать.
В армейских условиях я, естественно, этот перстень не носил, но он до сих пор хранится у меня, и сверху у него действительно совершенно чистая поверхность (см. фото):
Пиркста гредзенс (латв.)
Была осенняя пора. Урожай в Прибалтике стараются успеть убрать до осенней дождливости, потому мы с удовольствием оказываем помощь нашим подшефным. А урожай в том году действительно выдался на славу.
И вот однажды в разгар осенней уборки от нашего замполита поступило предложение, очевидно, полностью согласованное с командованием: организовать экскурсию на местную заповедную природу небольшим коллективом примерно человек десять. А если точнее, то у замполита не очень далеко от нашей части, на небольшом хуторе, жила родная сестра с пожилым отцом, и им надо было помочь с уборкой урожая.
Желающих было много, но замполит сам определил и утвердил необходимый список. Правда, было одно условие – курить строго запрещено, и потому ничего такого с собой не брать. Все с увольнительными, с подобающим опрятным видом с нетерпением ждали утра. От хозчасти нам выделили автобус – и вот мы в пути с утра пораньше.
Едва утро обозначилось яркой кромкой зари, а мы уже были возле живописного Стропского озера (Stropu Ezers). Проезжаем возле озера. Все с улыбкой молча переглядываются, а была тому причина и не очень давние события, и это утро не было похожим на то утро у этого самого озера...
В нашей армейской среде это озеро мы называли озеро Кримулдас, и вот почему. В клубе нашей части был новогодний вечер. Были наши подшефные, был концерт и, главное, были танцы. Уж как мы ждали, как мы готовились!
В самый разгар танцев кто-то вдруг вспомнил, что тёмное время суток в армии наступает по команде «Отбой!». Но на этот раз тёмное время суток наступило как-то независимо и само собой, а танцы продолжались, и им не было конца. В присутствии гостей в мягкой форме всё же с трудом удалось остановить разошедшихся.
И вот сразу после полуночи конкретно наша рота неожиданно была поднята по боевой тревоге. Построение в полном боевом снаряжении.
«Слушай приказ! В районе озера Кримулдас высадился вражеский десант. Приказано обнаружить и ликвидировать!»
До озера примерно пять километров. Марш-бросок через лес: темнота, слякоть, мокрый снег под ногами и сыпется с деревьев. Почва, правда, песчаная. Полы шинели подвёрнули под ремень, мешает противогаз, по ноге стучит сапёрная лопатка, сзади едет БТР и зачем-то периодически противно стучит в воздух короткими очередями – каждый раз при этом так и хочется присесть…
В общем, новогодние танцы многим хорошо запомнились, а название озера закрепилось как озеро Кримулдас с не очень приятными воспоминаниями. Приходилось, например, слышать другое сочетание: «Krimuldas novads», что в переводе с латышского означает «Криминальный район».
А действительное Stropu Ezers, мимо которого мы едем в лучах утренней зари, было просторным, живописно красивым озером. Зеркальную утреннюю гладь местами нарушает призывный всплеск разыгравшейся рыбы. Кое-где на сидушках и на лодках уже сидят рыбаки с удочками.
– Не спится же людям в такую рань!
– А ты посмотри, какая тут красота! А воздух, тишина! Просто сказка!
– Да, рыбаки у нас – это даже, можно сказать, национальная черта и наша особенность что на море, что на озёрах, – пояснил с улыбкой наш замполит. – Знаете, по этому поводу у нас есть такая шутка, – неожиданно продолжил он: – Собирается муж на рыбалку. «Эльза, жарь рыбу!» – «Так ты ещё ничего не поймал!» – «Ты, главное, жарь, рыба будет!»
Все дружно засмеялись. Становилось теплее.
– Любопытно, что тут ловится?
– Да, наверно, по-всякому бывает.
– Вот, например, как говорят рыбаки: «Сорвавшаяся с крючка рыба всегда очень крупная», – это уже пошли наши утренние «умные» разговоры.
Так в разговорах, шутках и в хорошем настроении мы незаметно и прибыли на место. Утро было солнечным, что предвещало тёплый приятный день.
Хутор оказался действительно небольшим и, пожалуй, непривычно своеобразным, поскольку добротные немногочисленные дома хуторян были несколько удалены друг от друга.
Филипс Бирзулис так с иронией отметил эту особенность: «Латыши привыкли жить в уединении на своих хуторах, одиночество у них в крови».
У калитки нас встретила скромно одетая приветливая хозяйка. В дальнем углу обширного двора стучал топор: пожилой мужчина что-то мастерил из свежеструганных досок.
Оказалось, что урожай зерновых и овощей частично уже был собран, осталось всё вывезти с поля и должным образом разместить в амбарах.
Быстро определились по рабочим местам. Мне досталась разгрузка в амбаре. Амбар представлял собой довольно большое, крепко срубленное деревянное сооружение, как бы состоящее из двух половин. По центру амбара были сквозные ворота, что позволяло конной упряжке с телегой заехать в амбар с одной стороны, разгрузиться и тут же выехать из амбара через ворота с другой стороны. Ворота надёжно закрывались изнутри.
Дело спорилось. Амбар быстро наполнялся. Молодая стать с крепким плечом и упругими мышцами гармонично вписывалась в изначально природное. Почему нам так легко и удобно на природе? Да потому, что мы на время переходим в самих себя, а природная красота всегда оправданна и неоспорима.
Во второй половине тёплого солнечного дня работа по уборке урожая практически была завершена. Возле амбара собралась вся «бригада» раскрасневшихся, довольных и готовых ещё потолкаться друг с другом ребят.
Нет ничего красивее, чем чисто убранное поле, амбар с аккуратно уложенным сеном, мешками с зерном, добротная исправная телега, распряжённые лошади, мирно жующие свой заслуженный овёс.
Чистая прохладная вода из бочки. Помылись, побрызгались друг на друга. Замполит всё предусмотрел: каждому вручил чистое, наше армейское полотенце.
И тут неожиданно хозяйка с мягкой улыбкой приглашает нас к столу. Честно сказать, мы немного растерялись, это было как-то неожиданно: максимум, на что мы могли рассчитывать, так это на наш «сухой паёк» с консервами. Было действительно немного неловко: десять «лбов», к какому ещё столу?
А во дворе возле раскидистой яблони уже стоял недавно сколоченный из чистых досок стол по подобию наших армейских столов: по пять человек с каждой стороны. И не просто стоял стол, а этот самый деревянный стол был сервирован по-царски на десять персон, и ничего больше заказывать не надо.
На столе аккуратно была расставлена глубокая глиняная расписная посуда с дымящимся мясом, в отдельных чашках была аппетитно рассыпчатая горячая картошка, было молоко, был мёд и красиво нарезанный белый хлеб домашней выпечки.
Полная растерянность: поглядываем друг на друга, не знаем, с чего начать. Возле стола появилась хозяйка, она прятала что-то под фартуком. Подошёл замполит и что-то начал ей говорить на латышском языке. Хозяйка кивала головой и при этом виновато улыбалась. Наконец замполит махнул рукой и удалился. Они с водителем обедали отдельно.
Хозяйка торжественно подняла над головой бутылку. Это был самогон собственного изготовления, правда, всего лишь пол-литра. Таким образом, «на брата» приходилось по пятьдесят граммов, как бы для аппетита, хотя последнего нам не занимать, да ещё при таком столе.
По-армейски, довольно скоро завершив сказочный обед, дружно от души поблагодарили хозяйку. Тихонько устроились недалеко на брёвнах возле амбара, да и незаметно тут же немного задремали, потому как было после чего.
Задремал и я, но, как всегда, в «дежурном» режиме, слегка прищуренными глазами наблюдаю за двором. Хозяйка тихонько и деловито убрала со стола и, дабы не мешать отдыхающим, удалилась к себе домой. Солнце уже начало клониться к закату. Было тихо, спокойно, мирно похрапывали лошади и не только.
И вот она снова появилась. Да, это была хозяйка, но её было не узнать.
Теперь она была одета в свою национальную одежду латышской женщины: длинная юбка, расшитая красивыми узорами по бокам, фартук, узорчатая жилетка, свободная рубашка с длинными рукавами, все вышивки больше голубого цвета, но был и красно-оранжевый, жёлтый и зеленоватый цвет. На голове был чепец, тоже расшитый всеми оттенками. Приходилось слышать, что чепец – это знак замужества.
Ещё раньше я обратил внимание на своеобразный стул, стоящий под яблоней. Очевидно, это был местный самодельный стул с высокой резной спинкой. Хозяйка аккуратно устроилась на этот своеобразный стул, получилась композиция: хозяйка, она же латышская женщина на троне.
С прищуренными глазами, но всё же мне удаётся более внимательно рассмотреть её лицо: светло-русые волосы, чистое лицо со слабым прибалтийским загаром, глаза приветливые, светло-серые.
По возрасту ей было лет сорок. Если нам было примерно лет по двадцать, то получается, что на её долю латышской женщины выпали суровые, тяжёлые и сложные времена. «У латышей была очень тяжелая история…. О чём бы вы ни говорили, не обсуждайте с латышами их историю». (Филипс Бирзулис«Как разозлить латыша»).
Всё прошло, она осталась, её берегли как символ, как незыблемую основу жизни прибалтов в полном соответствии с песчаными дюнами, морем, озёрами, соснами, сама природа благословляет её мудрость и величие. Конечно, в этом мировом круговороте ошибок было не избежать, но родные берега благодаря ей – не потеряны.
Кто знает, где её муж, где её дети? Можно, конечно, расспросить нашего замполита, но вряд ли это будет корректно.
И вот теперь перед ней мирно лежат молодые беспечные ребята, причём разных национальностей, это так постарался наш замполит: тут и Мааконен, Волкавичус, Никольский, Бандзинас, Ребане, Очкасов, Цапко, Сидорчук и даже Шварцкопф. По национальности он – приволжский немец, по службе – наш ротный каптёрщик.
Она смотрит на всех и одновременно как бы поверх всех. Где она сейчас, о чём она думает? Краем красивого фартука она потихоньку вытирает уголки своих светло-серых глаз и при этом легонько качает головой, оставаясь в своём, понятном только ей пребывании и всё же со своим воистину царским чепцом на светлой голове.
Стукнула и широко открылась дверь дома. На крыльцо решительно вышел пожилой мужчина. По-хозяйски, внимательно осмотрел весь двор. Был он среднего роста, крепкого телосложения, коренастый. Сапоги, солдатское галифе, под просторным пиджаком светлая рубашка, на голове кепка.
В руках мужчина уверенно держал топор. Издалека трудно было хорошо разглядеть его лицо, но держался он уверенно и достойно. Напряжённо всматриваюсь и быстро оцениваю ситуацию. Почему-то подумалось, что, наверняка, так называемые «лесные братья» в своё время заходили и в этот хуторок.
Хозяйка повернулась на стук двери и требовательно замахала рукой в сторону мужчины с топором. Очевидно, это и был её отец. Мужчина кивнул головой на крепкой шее, прислонил топор к стенке и не спеша присел рядом на ступеньку крыльца. От прислонённого топора видно было только изогнутое топорище, отшлифованное трудовыми руками его хозяина.
Немного помедлив, мужчина сгрёб крепкой рукой свой массивный подбородок и, наклонившись, достал из кармана пиджака кисет.
Хозяйка решительно замахала обеими руками, встала со своего временного трона и направилась к дому. Отец приветливо поднялся ей навстречу. Они тихонько о чём-то говорили, при этом мужчина несколько раз показывал рукой в сторону нашего одиноко стоящего обеденного стола. Скорее всего он как раз и собирался его демонтировать, поскольку день уже потихоньку клонился к вечеру.
Все эти события заняли не более получаса. В калитку вошёл наш замполит. Аккуратный, подтянутый, он не спеша подошёл к отдыхающим, улыбнулся и негромким голосом неожиданно скомандовал:
– Рота, подъём!
Реакция была вполне ожидаемой. Все виновато поспешно приводили себя в должный вид и порядок.
Взаимно тепло попрощались с хозяевами. За калиткой нас уже ждал наш экскурсионный транспорт.
Все смотрели в окна автобуса, хутор постепенно удалялся. Неотвратимо становилось понятно, что настоящая природная истина оставалась за поворотом, за калиткой, за воротами хуторского амбара. Природа подчиняется, но и подчиняет, в любом случае мы от неё всегда зависим.
Да, память позволяет нам побывать в своём прошлом, но вот что-то там исправить и изменить уже точно не получится, и правильно, потому что память сама определяется по простому, жизненно важному правилу: «Лихо помнится, а добро век не забудется».
БЫЛО ВРЕМЯ "КАРИБСКОГО КРИЗИСА"
Мне понравилось?
(Проголосовало: 0)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>