Мой друг гвардии сержант

Шварцвальд. Очаровательные лесные горы у подножья Альп. На выходе из деревни Birkendorf, около шоссе расположено небольшое аккуратное сельское кладбище. На некоторых каменных плитах высечены даты смерти в годы военного лихолетья и места гибели: «Kipr», «Warschava», «Stalingrad». Когда был последний раз в Шварцвальде, то возложил цветы к могиле c надписью «KonstantinBurbach (1923-2007)».

С ним я познакомился в 1989 г. в Казахстане, в селе Малиновка. В черные годы сталинских репрессий здесь была «26 точка» Карлага. Моя мама АннаКаган отбывала здесь срок как ЧСИР (Член Семьи Изменника Родины). Приехал, чтобы увидеть вновь созданный музей незаконно осужденных.

Остановился у Константина Шубрикова. У его мамы та же судьба, что и у моей.

Константин сразу расположил к себе: гвардии старший сержант Красной армии, два ордена Отечественной войны, орден Трудового Красного Знамени за послевоенный труд, несколько медалей. Человек доброй русской души, могучего телосложения. Обосновался в Казахстане основательно: сам заместитель директора птицефабрик, жена Христина Бурбах – директор школы, у них собственный дом, две автомашины. Любимое увлечение хозяина – в редкий свободный день вместе с внуком Эльдаром выловить пару ведер рыбы на забытых людьми и Богом далёких степных озерах.

Kонстантин показал мне несколько недавно вышедших статей об отце. В них рассказывалось об участии Владимира Петровича Шубрикова в Революции и Гражданской войне. Он был первым секретарём Куйбышевского обкома ВКП(б). На ХVII съезде партии выступил с докладом и был избран кандидатом в Центральный комитет. Но Константин не скрыл и вины отца:

– Он тоже был палач.

(Практика тех лет: приговор политическим заключенным выносила «тройка»: местный секретарь ВКП(б)/. представитель НКВД, прокурор.)

После ареста родителей в 1937 г. Костю и двух его сестренок увезли в детский приемник НКВД в Верхотурье. Двенадцатилетний подросток не захотел письменно отказаться от отца и сменить фамилию. За это «загремел» в исправительно-трудовую колонию. Позже в Приморске выучился на судового механика-дизелиста каботажного плавания. В 1941 г. в Мурманске был призван в армию.

Константин попросил меня зайти в Москве на Лубянку, в приемную ФСБ, и узнать о судьбе отца.

Письмо. Малиновка, 11.08.1996.

… Я, наконец, получил из прокуратуры уведомление, что мой отец был расстрелян в Новосибирске и похоронен в общей мо­гиле новосибирской тюрьмы. 29-го судили, 30-го расстреляли, и всему конец.

Феликс, дорогой, ты опять пытаешься соблазнить меня к написанию мемуаров о войне. Но кому всё это сейчас нужно? Мы воевали и отдавали свою жизнь за Родину. Где она? Где эта Отчизна, за которую миллионы хороших российских ребят положили на алтарь Родины свои жизни?

И от какого имени писать? От чело­века, которому 19-23 года, времени начала сороковых годов, полного патриотических настроений, веры в святость справедливой войны, в свой народ и величие Союза? Или писать от лица уже провоевавшего три года, потерявшего веру в ценность жизни, страх перед смертью, полного безразличия к судьбе людей и своей?

… За­хоронить солдат, погибших и до сих пор лежащих в болотах под Старой Руссой, мозгов не хватает.

К слову, войну я тоже начал там, зимой 41-го. Там и понял на всю войну, что в спину не стреляют только мертвые, что в солдатском обиходе надо навсегда исключить понятие жало­сти, гуманности, сострадания, злобы. Я ос­тался в живых только потому, что стрелял на секунду раньше, был более профессио­нальным солдатом, чем встретившиеся на дороге враги. Анализирую свою жизнь, и мне делается страшно, что человек в 18 лет может стать настоящим хладнокров­ным убийцей. Поправку на защитника Отечества брать не стоит.

Как написать о том, что в десантных войсках тех времён часто практиковалось в тылу противника не возиться с ранеными? Это только в кино немцы пристреливали своих. Ну, а мы чем от них отличались? Так же совершали «акт милосердия»: не таскать же по тылам свой госпиталь!

Никто пока не написал, что происхо­дит в душе солдата, когда восемнадцатилет­ний парень впервые задумывается о брен­ности этой жизни, перестаёт верить в свое бессмертие. Ведь кто из нас думал о смерти в первом бою, а в нём, как правило, гибнут самые смелые, бесшабашные, уверенные в победе.

Если повезло, остался живой – наступает отрезвление, приходит страх. Да, задним чис­лом приходит страх пережитого, осмысление, и оно мучительнее, если происходит после ранения, потери друзей. Рваные раны, иска­леченные трупы своих и чужих как-то не вяжутся с радостью победы. Страшно было не в бою, страшно, когда потом прокручива­ешь в мозгу все события. Руки дрожат, на душе – страшная муть, перед глазами – по­гибшие друзья, даже злость отсутствует.

В моём понимании, становление солда­та происходит во втором бою, в который он идёт уже осмысленно. И тут начинается расслоение на храбрых и не очень, но зато умных и деловых, понявших, что вой­на – это работа, а солдат – профессия. И на трусливую когорту боявшихся за свою жизнь, но скрывающих это под видимой бравадой людей, которые больше в бой не пойдут. Любыми способами найдут пути в тыл, на любую должность, на любую работу. К ним относятся потенциаль­ные трусы, самострелы и прочая публика, умеющая устроить свою жизнь за счёт других. Их – меньшинство, но они есть, они остались живыми.

В действительности жизнь солдата ко­ротка. Некоторые части в боях свой состав меняли на 90% в течение нескольких меся­цев, а иногда и дней! Как ни крути, но страш­нее всего перебороть свой животный страх перед смертью. Это первый подвиг, который совершает человек на войне. Дальше, если повезёт, приходит профессионализм. Вот тут с ходу в бой не идут. Сначала смотрят, куда, что, с кем, какими силами, днём ли, ночью, надо ли брать языка. Учитываются разведка и прочие атрибуты осмысленных действий как солдат, так и военачальников.

Вспоминая свою военную жизнь, я до сих пор не могу понять, как всё же человек нормально существовал, как он выдержи­вал такую психологическую и физическую нагрузку? В пехоте только на переформи­ровании можно было видеть землянки, ка­зармы, кухни, бани и прочие солдатские «удобства». В боях туда или обратно, беско­нечные марши ускоренным шагом по гря­зи, снегу, в жару и холод, с полной выклад­кой, которая ещё у тебя осталась, голодные, вшивые, злые и безразличные к своим и чужим страданиям.

Но уже осознавше­го при помощи СМЕРШа (армейская контрразведка), что ты всё ещё носишь на лбу клеймо сына врага на­рода, повалявшегося в госпиталях и мечтающего о смерти от та­кой беспроглядной в перспективе жизни, осо­бенно в длинные осенние морозные, сля­котные ночи. Или писать от лица промучившегося не­сколько лет после тяжелого ранения в позвоночник, испытавшего мытарства в по­лучении пенсии? Никогда не забуду, когда после почти трёх лет мучений в госпиталях – уже пос­ле войны – мне к пенсии добавили еще и 23 рубля 50 копеек хлебных, чтобы смог дожить до светлого будущего, обещанного нам в восьмидесятые годы нашего столе­тия коммунизма! И ты думаешь, что у меня в душе что-то доброе и хорошее сохрани­лось об этой жизни?

Найти мать, сестёр, о ко­торых знал понаслышке, что где-то живут, что тебя давно уже похоронили, что на тебя уже была похоронка. Найти мать и прие­хать туда, где она отбывала срок как член семьи изменника Родины. Приехать не как инвалид, как солдат, как победитель в этой войне, а как сын вольнонаёмной – быв­шей заключенной. Писать о том, что был кандидатом в члены КПСС десять лет: принять нельзя (так как был сыном «врага народа»), но и отказать нельзя – всё же заслужил и ратным трудом своё место под этим солнцем!

А ты знаешь, как обидно получить орден, который ты заработал на войне, а потом тебе вручают уже после этого … На какой хрен эти побрякушки нужны. Я их никогда не носил, они у жены в куче.

… Начальник 26 точки Баринов предложил Константину место старшего оперативного надзирателя, позже он трудился трактористом. После того как в Малиновке были построены птицефабрики, он стал заместителем директора.

Одна моя женитьба на поволжской немке обошлась мне ведром крови и нер­вов. Никак в политотделе не могли понять, что я интернационалист по воспитанию и воевал не против немцев, а против фашизма! Пришлось пообещать коменданту, что, если он тронет мою жену, придётся перерезать ему глотку от уха и до уха по-аварски и труп спустить под плавун в озере. Он поверил и успокоился.

Ушли в небытие инвалиды второй мировой войны, и не так уж многие благополучно прожили остаток своих дней, когда они надоели власти (их просто высаживали из вагонов электричек и поездов), где они собирали крохи на водку и закуски к ней, убрали с подземных переходов … чтобы они не позорили страну, не портили вид внешнего лоска.

А Сталин вообще сыграл злую шутку с народом, присвоив себе славу и подвиг народа на войне.

Письмо. Малиновка, 20.05.1997.

Сама жизнь ужасная, нет тепла, нет воды, нет газа. Иногда действительно жить не хочется. Вот на восьмом десятке продол­жаешь работать, чтобы не стать нищим при нормальной пенсии, которую уже четвер­тый месяц не можешь получить от нищего государства! Но сколько же можно нам с женой работать? Уже устаём прилично, да и годы, раны, обстановка гнетут, время идёт к финишу.

У меня всё больше возникает в голове мысль – пора рвать когти. Но куда? Да хоть к сыну и родне жены в Германию. Но кем я там буду, какое у меня будет положение? В России мы, оказывается, не очень нужны, там своих беженцев хватает.

Обидно, ох, как обидно, что все ценно­сти житейские, которые были дороги, в ко­торые вложена душа, политые кровью, ока­зались обыкновенной химерой, улетучив­шейся в один момент! Но такова жизнь!

Как отнесутся немцы к моим воспо­минаниям о войне?

Они никого ничему не научат. Только сейчас слышу вопли правозащитников, лелеющих при этом мирное население, как будто на войне не так, как на войне. Города, сёла сносились с лица земли немцами, англичанами и американцами, да и мы никогда не считались ни с чем. Ты когда-нибудь видел трупы детей, сожженных огнеметом? А ведь это сделал человек и продолжит это делать в горячих точках планеты. Волка не приучишь есть травку, а человека не отучишь убивать. Бередить свою память прошлым не хочу, не вижу смысла плакать в жилетку в надежде, что сироту пожалеют, что-то дадут. Вся страна в те времена в основном была голодная, терпела нужду, непосильную работу. У всех мёрли старики и дети, не выдержав испытания судьбы и лишений. Гибли на фронтах, мёрли после ранений в госпиталях и влачили жалкое существование как инвалиды труда и войны после дня ПОБЕДЫ. Трудная и кро­вавая она была, тем дороже оставшимся в живых.

А в песнях мы всегда пели о войне на чужой территории и малой кровью, наверное, к этому готовились и это вложили в расстановку сил в 1941 году!

А как там относятся к бывшим врагам? Ведь столько крови, смертей, обид, сирот и калек оставила та война, может быть, и русских вспоминают и продолжают ненавидеть за порушенное счастье, исковерканные судьбы?

За какие такие заслуги можно взять бывшего врага? Хоть и инвалид, но остался живой, значит, убил того, кто мог убить его?

Вот пока всё. Большой привет всем близ­ким, счастья вам, удачи!

Константин.

Письмо Birkendorf, 03.06. 1998.

Бросили, наконец, без сожаления страну чудес и безобразий, какой она стала за последнее время. Обосновались в Шварцвальде. Живем в Биркендорфе, на центральной площади села, по сосед­ству с католической кирхой, в доме бывше­го пастора. Поселились вместе три семьи: две дочери с мужьями и внуками и мы с Христиной. Дом двухэтажный, постройки 1791 г, но начинка ультрасовременная. По­селились с протекции церковного совета, уж больно понравилась наша семья.

Дочери учатся на «шпрахкурсах», Хри­стина занята внуками, бумажно-бюрокра­тическими делами, так как нас признали поздними переселенцами, хотя истинная немка у нас одна – бабушка Христина. Надо же! Устроились хорошо, всё есть во всех отношениях: мебель, мягкая рухлядь, при­обрели уже вторую машину.

Проблемы с отказом от казахстанского гражданства. Этот задолбанный Казахстан, не признав двой­ного гражданства, лишил меня пенсии – сволочи!

В 15 километ­рах от нас – Рейн, а за ним Швейцария. По утрам на солнце сверкают ледники Альп, красиво до умопомрачения. Вокруг нас предгорье, ущелья, серпантины, дремучие еловые леса, заросшие мхом и лишайни­ками; много в лесах малины, черники, гри­бов. Дождливые тучи ходят по верхушкам елей, всё же выше уровня моря на 1250 м! Это не выгоревшие степи Казахстана.

У нас курортные места, полно отелей, пансиона­тов, кафе, ресторанчиков, всё – как и во всей Германии – вылизано до стерильности. Во всё это вложен огромный труд народа. Нет, строили не заключенные, не комсомольцы и не армия, как в России, а строили свобод­ные люди, получая приличную заработную плату именно за вложенный труд, а не за проведенное на «работе» время. Большая разница и в качестве работы. Народ, в ос­новном «бауэры», живут зажиточно.

Христине Берлин начислил пенсию, конечно, платить могли бы и больше, но спасибо и за это. Я же лишен всех благ как инвалид и участник Великой отечествен­ной войны, но раны остались от немецко­го металла, три ранения на одного – это мно­говато. Лишился трудового стажа, пенсии, инвалидности, содержусь на «социале». Но жить можно, а в пересчете на деньги – мой социал много больше, чем моя бывшая пенсия, чудеса!

Мы с Эльдаром подрабатываем по-черному у «бауэров» в лесу на санитар­ной очистке леса. Был удостоен похвалы за свое отношение к работе, что я в свои 80 лет являюсь образ­цом трудолюбия, качественного отношения к работе. А что стоит запах елового леса после дождя!

Каждый день ездим на машине в Stühlingen, убираем детский садик: это физи­ческая зарядка, скромная добавка к бюдже­ту семьи.

Письмо Birkendorf, 16.12.2000.

... Сидя у окна в благополучной Германии, имея кучу свободного времени для анализа прошедших лет жизни, гордишься победой России над фашизмом, проклинаешь за всё, что тебе досталось от тоталитарного режима, сталинского беспредела и с горечью в душе понимаешь ... что результаты победы прошли стороной для русского народа и Союза, Россия в конце концов пришла к плачевному финалу, далеко не уйдя от криминальной системы советской власти.

В борьбе за «светлое коммунистичес­кое завтра» прошла почти вся наша жизнь. Мы вырыли огромную яму под фундамент этого светлого будущего, больше похожую на братскую могилу, в которую уже захоро­нили всё российское духовенство, российскую интеллигенцию, российский офицерский корпус, казачество, кулачество, миллионы жертв сталинских репрессий и миллионы рус­ских солдат, погибших из-за военной безграмотности, авантюрных планов во время Великой отечественной войны. Но это наша жизнь, наша молодость, и от этого не открестишься. Будем просить у Бога, чтобы такое не повторилось.

Нам, старшему сейчас поколению, ждать лучших времен уже бесполезно, своего свет­лого будущего мы так, видно, и не увидим.

Феликс, дорогой, удивляюсь твоей наив­ности. Ты спрашиваешь: почему в России люди живут не так, как в Германии? Начиная изучать немецкий язык, в первый же день на­чинаешь спрягать глагол хабен: «Я имею, ты имеешь, он имеет!» Тут все что-нибудь имеют. А что имел ты или я? И жизнь свою тут украшают с пеленок до старости, пенсию свою зарабатывают с первого дня своей деятельности. Пока не изменить саму сущность собственности и возможностей для всех, бу­дем жить, как при «коммунизме».

А сколько солдат отсидели положен­ные судьбой сроки в лагерях за плен, за язык, за вольнодумство и надежду на лучшую судьбу!

Но жизнь продолжается, годы идут, и всё пережитое становится уже историей, а судь­ба человеческая имеет в Рос­сии во все времена цену копейки, да и та уже ушла в не­бытие! Нам остаётся только благодарить людей, что ещё помнят о нас, чтят наш рат­ный труд и молодые жизни ребят, поло­женные на алтарь Отечества.

Долго осмысливал, долго не мог по­нять, что нашёл тут, а что потерял там. По этому поводу долго не мог высказать свои соображения. Потерял больше, чем приоб­рёл, хотя то, что потерял, нельзя сравнить с тем, что нашёл – тут всё в разных измерени­ях. Потерял я чувство Родины, чувство общ­ности, товарищества, дружбы, потерял воз­можность общаться со всеми на равных, разные материальные и духовные ценно­сти, несравнимые возможности. Здесь за четыре года посетили Францию, Испанию, Англию, страны Скандинавии, Чехию. Впечатления грандиозные. Кто мог знать и предвидеть, что я когда-нибудь сумею побывать там, где рос­сийский Макар телят не пас, о чём и мечтать никогда не мог! От увиденного голова кру­гом идет.

Что нового у нас? С годами всё боль­ше болят раны, просто обостряются всякие напасти. Всё осознаннее начинаешь чувст­вовать свою изолированность от общества, незнание языка. Вся жизнь уже позади и понимаешь свою никчемность, свою бес­помощность, главное – сделать ничего не можешь. Память куцая, наверное, живу уже не свою жизнь.

И всё-таки жизнь хороша в любом возрасте, надо просто научиться жить долго, жить весело, любить не только себя, но и окружающих, верить в своё счастье и ковать его всегда, не обращая внимания на житейские невзгоды, усталость и лень.

Дома по вечерам много читаю.

Скоро у Христины замеча­тельная дата – 75 лет! Всё же пятьдесят лет прожить с одной женой – это подвиг. Приятно сознавать, что жизнь про­жита не зря, относительно здоровы, крепкая дружная семья, с нами дети, внуки. Всё пере­несли, всё пережили. Я вообще никогда не думал, что доживу до таких лет, что столько лет буду морочить голову жене. Многое, что мне помогло дожить до этих дней, связано с её заботой, с её упорным трудом.

Так что на собеседование с господом Богом не торопимся – живём!

Я поменял свою сладкозвучную фамилию Шубриков на фамилию жены, стал Константином Бурбахом. Живя среди волков, надо и выть по-волчьи, не быть белой вороной. Моему примеру последовали дочери и внуки.

Гостям были всегда рады, и такими же остаёмся в Герма­нии. Крепко вас всех обнимаем и желаем всего того, что вам сейчас в жизни не хватает!

Твой домашний философ и друг Константин.

В 2007 году его не стало. Так старший сержант Красной Армии нашёл вечный покой на кладбище села Birkendorf в окружении его бывших врагов. Для меня весь Шварцвальд с неописуемой красотой лесных гор, озёр и рек стал памятником другу.

Феликс Патрунов (Ганновер)

Читайте также:

1. Мальчики в тылу. Журнал «Партнёр», № 4 / 2025. Автор Ф. Патрунов
2. Битва за правду. К 30-летию основания Мемориала. Журнал «Партнёр», № 12 / 2023. Автор Ф. Патрунов
3. Беседа с бывшим солдатом той Войны. Журнал «Партнёр», № 6 / 2021. Автор Ф. Патрунов
4. Война глазами солдата. Журнал «Партнёр», № 5 / 2015. Автор Д. Фогельман
5. Неизвестный солдат. Журнал «Партнёр», № 6 / 2011. Автор Д. Гранин