Героический Эрмитаж

Мария Плисс (Штутгарт)

Героический Эрмитаж

Через два дня после начала войны, по приказу академика И.А.Орбели, директора Эрмитажа, началась упаковка шедевров музея для их эвакуации. За что он тут же получил окрик из Смольного: «Паникер!» Из складских помещений музея выносили ящики разных размеров из строганых досок, обшитых тканью, с нанесенными на них таинственными шифрами, а также огромные рулоны упаковочной, оберточной, вощёной бумаги, прессованную стружку, пробковую крошку и т.д. Всё было продумано заранее до мелочей.

Из рам извлекались бесценные полотна Леонардо да Винчи, Рембрандта, Рубенса, Ван Дейка, Делакруа, Пуссена, Веласкеса, Давида.... Их укладывали в ящики или наматывали на спецвалы.

Установлен железный график работы. Военнообязанные работники Эрмитажа призваны в армию. Оставшийся научный и технический персонал: экскурсоводы, реставраторы, старушки-смотрительницы залов – приняли на себя весь этот труд. Работали круглосуточно, причем нагнувшись, что вызывало носовое кровотечение. Редкий отдых на раскладушках, стульях.

Уникальный эрмитажный фарфор упаковали сотрудники Ломоносовского завода. Сокровища Особой кладовой: золото античной Греции, созвездия бриллиантов, огромную нумизматическую коллекцию упаковывали при закрытых дверях. А еще Венера Таврическая, «Скорчившийся мальчик» Микеланджело, гудоновский Вольтер, «Восковая персона» Петра I, скульптуры Родена, саркофаг Александра Невского...

От подъезда Эрмитажа отходили машины с опломбированными ящиками весом от 100 кг до тонны, всего 1118 штук. В них полмиллиона единиц хранения. Уже 1-го июля(!) от товарной станции Ленинград-Октябрьская отошел состав с бронированными вагонами и 17 сотрудниками. 6-го июля он прибыл в Свердловск.

А в Эрмитаже снова забивали ящики с шифрами отделов музея. Здесь паковали ящики от Академии наук и Академии художеств, 40 ящиков личной библиотеки Пушкина, уникальную коллекцию музыкальных инструментов.

Упаковка проходила под вой сигналов воздушной тревоги. Тревожные известия: сдан Псков, фашисты под Новгородом, подходят к Луге. Страшный вопрос – неужели враг подойдет к Ленинграду?

20 июля второй эшелон специального назначения отбыл в Свердловск. Еще 1100 ящиков. К сожалению, примеру Эрмитажа не последовали музеи Пушкина и Петергофа. Их администрация не была готова...

И снова начали упаковывать груз для третьего эшелона. Но уже вражеские самолеты ежедневно прорывались к городу. Служащие Эрмитажа становились бойцами МПВО. Тревога – и каждый на своем посту. Взбирались на дворцовые крыши и чердаки. Учились сбрасывать фугасные бомбы, тушить возгорания.

8-го сентября, со взятием врагом Шлиссельбурга, город оказался в блокаде на долгие 900 дней. Третий состав не ушел. Начался обстрел города из дальнобойных орудий. В разных частях города бушевали пожары. Долго и страшно горели Бадаевские склады, где были сосредоточены годовые запасы продовольствия. Еще в 1939 году в Смольном обсуждался вопрос о строительстве новых складов. Даже не предполагая, что будущая война подступит к городу, но логика случайностей: пожары, аварии и т.п. – требовала в многомиллионном городе рассредоточить запасы продовольствия. Но не выполнили. Еще один страшный просчет со страшными последствиями...

Все сотрудники Эрмитажа во главе с И.А.Орбели – на казарменном положении.

Обеспечение целостности зданий, надзор за состоянием оставшихся памятников искусства, подверженных, как и живой организм, «заболеваниям».

За годы блокады много раз спешно переносили с одного в другое, более защищенное место мрамор, бронзу, художественную мебель, столешницы и вазы из малахита, лазурита, яшмы. Фарфор засыпали песком. Ценности из Египетского зала закрывали двойными щитами, между которыми засыпали песок. Знаменитые лоджии Рафаэля – единственная в мире копия лоджий Ватикана – размещались в галерее, 13 окон которых выходили на Неву. Окна наглухо зашили толстыми досками и снизу доверху заложили мешками с песком.

С сентября обстрелы были днем и вечером. Ночью бомбили с воздуха. Снаряды рвались прицельно: прямо в портик над атлантами, на крыши здания. Фугаски рвались на Дворцовой площади и набережной, у Зимней канавки. Взрывные волны принимали на себя здания Эрмитажа: выбиты стекла окон. Знаменитые наборные паркеты завалены битым стеклом, штукатуркой. Мужественные «эрмитажницы» взбирались на стремянки, забивали окна фанерой, умело управлялись с молотком, рубанком, ножовкой, привязывались веревкой к стропилам – чинили крыши. Многочисленные глубокие дворцовые подвалы превратили в бомбоубежища.

Подвальные окна заложили кирпичом. Помещения перегородили, навесили железные двери. Сколотили топчаны, собрали столы, стулья (всё сами!) «Здесь будем жить, трудиться!» – определил Орбели. Так возникло эрмитажное пристанище, куда гостеприимно пригласили других деятелей науки и культуры. Первую зиму было до тысячи человек!

Стоящее напротив Эрмитажа судно «Полярная звезда», а потом легендарный «Ермак» подавали электричество в несколько служебных помещений, в остальных – свечи, оказавшиеся в большом количестве в дворцовых кладовых. Как и столярный клей и олифа, заготовленные для предполагаемых на лето 41-го года ремонтных работ. Какое-то время, как подспорье к голодному пайку, делили это поровну. Первые блокадные месяцы работали водопровод и канализация. Толстые стены без окон сохраняли мало-мальское тепло. Самое главное – не терять человеческий облик, трудиться, трудиться. В паузах, между тревогами и обязательными обходами закрепленных за каждым помещений, занимались наукой.

Профессор А.Я.Борисов продолжал дешифровку памятников Сасанидов. Профессор Б.Б.Пиотровский, производивший археологические раскопки памятников древнего Урарту, теперь работал над «Историей и культурой Урарту» (Опубликован в 1943 году.) Академик архитектуры А.С. Никольский, народный художник Г.С.Верейский и старейшая ленинградская художница В.В. Лилютина постоянно делали зарисовки блокадных будней. Сейчас это – ценнейшие памятники эпохи. Академик А.А.Жебеляев, специалист с мировым именем по культуре Востока, работал над своими архивами. Эрмитажники еще с дореволюционных времен Н.Флиггнер, А.Калинина, А.Кубе, Е. и Ф.Нотгафты и еще десятки людей не прекращали научные работы. Они собирались в помещении пожарной команды, ставшей благодаря Ф.Гуковскому центром научной жизни Эрмитажа. Обсуждались темы по западноевропейскому искусству, археологии, истории Ирана и Ванского государства. Сидели в шубах, валенках. Только осознайте: всё это в условиях холода, голода, взрывов снарядов! Мало того, они провели в декабре конференцию, посвященную 500-летию великого поэта-просветителя Алишера Навои! Слушатели обсуждали доклады. Крупнейший специалист по Навои профессор Николай Лебедев, уже очень ослабленный, читал тихо, медленно, но это был Его День! Через неделю его не стало... Самое удивительное – это было единственное место в Союзе, где провели юбилей Навои!

А на столе И.А.Орбели лежала папка, в которую почти ежедневно доктор И.Савченко заносил акты о смерти. Диагноз один – дистрофия.

Между тем, когда заработала Дорога жизни через Ладогу и Орбели стал предлагать эвакуироваться на Большую землю, многие отказывались. И это – не пропагандистская придумка. Документы свидетельствуют: «Оставить Ленинград не хочу! Приложу все усилия приносить пользу Эрмитажу», – ст.научный сотрудник Н.М.Шарол; «Предполагали жить и работать здесь, ибо с Ленинградом и Эрмитажем – вся наша жизнь», – супруги Е.Г. и Ф.Ф.Нотгагты (доктора исторических наук); «Я решила из города не выезжать. Используйте меня на работе в Эрмитаже», – реставратор А.Аносова.

В «Ленинградском дневнике» Вера Инбер пишет, как она навестила жившего в Эрмитаже крупнейшего в мире ученого-нумизмата А.А.Иавини. Наполовину парализованный, он эвакуироваться отказался. На вопрос Инбер: «Почему?» – ответил: «Я уже стар (86 лет), а моя коллекция — вечно молодая. Должен завершить каталог». Он завершил… и умер.

«Сдавать город нельзя, – записал в блокадный дневник архитектор А.Н.Никольский. – Лучше умереть, чем сдать. Я твердо верю о скором снятии осады» и начал работать над проектом Триумфальной арки для встречи воинов-освободителей. И арка эта будет возведена, как и стадион имени С.М.Кирова.

Писатель Виктор Астафьев в 80-е годы ХХ века усомнился в правомерности принесенной жертвы, посчитав, что город надо было сдать. Я тогда задала вопрос моим тетушкам Берте и Риве, блокадницам (последняя потеряла в январе 41-го новорожденного сыночка). И они ответили, что проклинали Гитлера, а себе этот вопрос никогда не задавали, даже в мыслях не было.

Весной 42-го года истомленные тяжкой зимой ленинградцы вышли на очистку города. Лопаты, ломы в руках изможденных людей... Авгиевы конюшни – это детские игрушки против огромных глыб льда, снега, подвалов, забитых нечистотами. В итоге – в городе были предотвращены очаги инфекционных заболеваний.

Талые воды устремились в Эрмитаж через пробоины в крышах, в открытые окна. Она заливали полы, влага оседала на плафонах, потолках, стенах.

Лужи смешивались с песком. И снова эрмитажники выносили воду, жидкое месиво, тонны битого стекла. Спасали мебель и фарфор, затопленные в результате аварий в подвалах.

Весна брала свое – прогрелась земля и в знаменитом Екатерининском висячем саду разбили грядки. Посеяли турнепс, лук-батун, укроп, посадили картофель, лебеду и крапиву. С Дорогой жизни возросла норма хлеба, появились крупы, жиры. Стало чуть сытнее. Но участились артобстрелы. Надо было тушить пожары.

А еще продолжалась кропотливая работа музейных хранителей: ценности кочевали по этажам и залам, меняли внутриэрмитажные адреса. Железный порядок требовал держать каждую вещь на инвентарном учете. И так все годы блокады. Всё, что было им доверено, сохранили.

Блокадная эпопея завершилась 27 января 1944 года.

Никто из блокадников не думал, что они совершали подвиг.

Тяжкие годы стали оправданием жизни, испытанием предельных возможностей человека, мерой соучастия в победе.