Маленький кинжал в кожаном чехле

Фридрих Хитцер - писатель, публицист, общественный деятель, переводчик на немецкий русской художественной литературы (Айтматов и др.). Основатель и руководитель клуба Александра Герцена в Мюнхене.

В Москву я впервые приехал из ФРГ в 1960 году в качестве университетского стажера. Я был одним из тех, кого называют «дети войны». Двадцать лет назад наши отцы- Солдаты пришли в Россию как завоеватели, хотя считали себя освободителями. Они воевали жестоко и беспощадно. Солдаты-защитники отвечали им тем же. Ни те, ни другие не были свободны. Их натравливали друг на друга диктаторы: Гитлер и Сталин. Диктаторы не любят и не жалеют ни своих, ни чужих...

Хотя я был романтиком, увлеченным поэзией, искусством и музыкой, о стране, куда я попал, у меня были превратные, довольно примитивные представления. Бесы старого долго не хотели сдаваться. На моей родине боялись всего советского. Если я и знал Россию, то по книгам классиков и по рассказам эмигрантов, судил о ней по традициям прошлого, до октябрьского переворота 1917 г.

Благодарен судьбе, что стал свидетелем и участником необыкновенного духовного и душевного подъема, царившего тогда в Москве. Именно там я понял смысл известного выражения: «через тернии - к звездам», к свету.

Концерты слова и музыки, новые театральные постановки, кинофильмы, режиссеры которых принадлежали к разным школам, но мне ближе всего была школа Михаила Ромма, - всё это захватило меня и не только меня. В глазах моих сверстников и особенно сверстниц, тоже детей войны, я видел огонек надежды. На лучшее будущее, на взаимопонимание вчерашних недругов.

Честно говоря, меня не очень занимали сухие дисциплины, вроде лингвистики и филологии. История и политика тоже мало интересовали. Гораздо увлекательнее было слушать в концертных залах Шостаковича, Рихтера, Ойстраха, Гилельса. Ренессанс коснулся не только искусства, но и литературы. Особенно сильное впечатление произвели на меня вечера поэзии, участники которых казались раскованными и читали со сцены всё, что хотели.

Вместе с французской слависткой Симон Лучани меня однажды пригласили в дом писателя Юрия Нагибина, женатого тогда на поэтессе Белле Ахмадулиной. Разговор шел о прозе и поэзии, как вдруг Белла спросила меня: «Любите ли вы Маркса?» Я отшутился, сказав, что больше люблю женщин, чем мужчин. Может быть, поэтому Нагибин увидел во мне «героя свободного мира», о чем написал потом в газете «Известия». Но, конечно, никаким я не был героем, а просто жадно впитывал то лучшее, что меня окружало.

Я стал собирать свежие публикации и рукописи многочисленных поэтов и поэтесс, чтобы составить антологию новой русской поэзии на немецком языке. Много звезд взошло в то время в литературе, но центральной, самой яркой звездой стал для меня поэт-бард Булат Окуджава. Все его ноты звучали и во мне тоже, темы стихов-песен волновали и меня: скорбь по безвременно ушедшим воинам, ненависть ко всему, что провоцирует насилие, умение понять чужого и его судьбу, нежность в любви к женщине. Он пел, обращаясь к сердцам людей. Вечное и бытовое на фоне истории, и при этом никакой пропаганды - вот что привлекало в его творчестве. Булат и его единомышленники не забывали про ужасы войны и репрессий, стремились к свободе без крови, облагораживали чувства современников. Его песни заставили и меня, человека, прибывшего, как нередко говорили, из реваншистской Германии, увидеть Москву культуры, а не Лубянки, проникнуться глубокой симпатией к гиганту-мегаполису.

О том периоде моей жизни, о любви к девушке, явившейся, наверно, главной причиной моего досрочного и принудительного возвращения на родину, я рассказал в романе «Прощай, Татьяна». Но это случилось позже.

9 января 1961 года, в день моего рождения, Окуджава пришел с гитарой на вечеринку «немцев-реваншистов». Он пел, а я записывал его песни на магнитофон. Потом, в течение многих лет, мы слушали у себя дома эту запись, и я не уставал повторять, что для полного впечатления надо поэта-барда слышать и видеть, то есть пригласить в ФРГ, что впоследствии удавалось и не раз... Мог ли я в тот счастливый день, 9 января, представить себе, что ровно через сорок три года буду хоронить Ирину Войнович, жену Владимира, с которым меня когда-то познакомил Окуджава? Я молча стоял за спиной Володи и их общей с Ириной дочери Ольги и вдруг, не веря ушам своим, услышал голос Булата. Он тоже провожал Иру в дальний путь. Из глаз покатились слезы, я плакал вместе с близкими, с любившими ее коллегами и учениками.

В 1968 году после долгих и настоятельных просьб принимающей стороны Булат Окуджава, критик и литературовед, главный редактор журнала «Иностранная литература» Борис Рюриков, кинорежиссер Марк Донской и поэт Евгений Винокуров приехали в Мюнхен. Я был счастлив, что литературный клуб Komma-Klub принял мое предложение и что мне доверили организовать прием гостей. Гвоздем программы был просмотр шедевра кинодокументалистики Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Я имел счастье вызвать доверие режиссера и еще раньше, на фестивале в Лейпциге в 1965-м, взять у него интересное интервью о сходстве и различиях фашизма и сталинизма.

Мы посетили музей бывшего концлагеря Дахау. После этого Донской решил показать свой фильм «Радуга» (по повести Ванды Василевской). Это было катастрофой. Немцы не могли принять этот суровый фильм, сделанный во время войны. Та война окончилась двадцать три года назад, но холодная война продолжалась...

Уходя из музея Дахау, Булат сказал мне с горечью: «Вот видишь, у вас есть музей, людям напоминают о творившемся здесь насилии, а у нас такого нет...» Он не мог знать, что всё это создано ценой упорного труда энтузиастов внутри и вовне Германии. Любая власть не готова к покаянию, даже если дело касается преступлений прошлого...

В 1977 году Окуджава снова побывал в Мюнхене. Отмечалась очередная годовщина Великой Октябрьской революции, как тогда говорили и писали. Выступление Булата состояло в Техническом университете. На ве чере вдруг появился кинорежиссер Григорий Чухрай, автор знамениты: в СССР фильмов «Баллада о солда те» и «Чистое небо», а также художественно публицистической «Память» - о войне. После песен тихого барда Чухрай быстро прошагал по сцене и стал с пафосом читать наизусть Маяковского. Тогда еще многие верили в октябрьские мифы, в историческую победу, одержанную под руководством Ульянова-Ленина, дело которого предали Сталин и его окружение. Конечно, Чухрай имел огромный успех. В Германии мало кто знает, что чтение стихов наизусть — в России дело общепринятое. У нас их обычно читают по книге или рукописи. Булат, как мне помнится, улыбаясь, поблагодарил Чухрая за спонтанную прекрасную декламацию...

На БМВ гостей из Советского Союза познакомили с производством шикарных автомобилей. Генсекам машины дарили, а представителям советской творческой интеллигенции разрешили на них посмотреть, потрогать, понюхать, потом... повели всех в заводскую столовую на обед.

Впрочем, обед был особенный... Я уговорил замечательного поэта-переводчика Льва Гинзбурга почитать во время рабочего перерыва немецкие оригиналы стихов и его переводы, потом Булат Окуджава спел несколько песен. Всё это в знак признательности за любезное гостеприимство. Случайные слушатели, рабочие БМВ, вероятно очень удивлялись такому поведению приезжих. К сожалению, микрофона не было. Звучал и брал за сердце камерный голос Булата, но аккомпанемент его гитары не мог заглушить звяканья ложек о тарелки и другие естественные шумы. Один коммунист с гордостью говорил, что вот и осуществилась спайка интеллигенции с рабочим классом.

В Следующий раз Я увиделся С Булатом в 1987 году в Москве, на Конгрессе выживания: очень серьезные проблемы встали перед народом в первые же годы Перестройки. А несколько лет спустя — опять в Мюнхене... Весь мир следил за разворотом событий в стране Советов, где накалялись страсти митингующих, кипели противоборствующие эмоции. Булат сочувствовал свободе и гласности, и все-таки у меня осталось впечатление, что его утомляет вся эта шумиха. Прямых вопросов я ему не задавал, ибо знал по прошлому опыту: он не терпит, когда в нем видят «певца масс». Ведь его песни и стихи действуют на каждого человека индивидуально. Они предназначены для интимного общения со слушателем. Непримиримость и враждебность людей, готовность на новое насилие - всё, что выплескивалось тогда на площади, было враждебно Булату. Немало крови попортили ему и коллеги с их политическими играми и интригами. В писательской среде нередки выли нападки друг на друга в духе конца Веймарской республики.

Как некоторое утешение вспоминается мне наша последняя встреча в маленькой квартирке в Швабинге, бывшем районе художников, недалеко, кстати, от того места, где в начале XX века В. Ульянов впервые подписался именем Н. Ленин. Булата и его супругу радушно принимала хозяйка, Ольга Жэнфельд, эмигрантка третьей волны. Булат никогда не скрывал своей симпатии к соотечественникам, вынужденным из-за конфликта с советскими властями, часто после неслыханных гонении, покидать свою родину. Одним из гонимых, с которым он познакомил меня в то время, и был Владимир Войнович. Это случилось в гостинице Хилтон-ам-Тухерпарк, вблизи от места, где тогда располагалась радиостанция «Свобода». Раньше ему приходилось встречаться с ее сотрудниками как бы подпольно. Теперь он делал это совершенно открыто. Надо сказать, что левые на Западе шарахались от «Свободы», считали центр вещания на Советский Союз чуть ли не порождением дьявола. Я тоже относился к «Радио либерти» напряженно. Булат, щедро там выступавший, дал нам всем образец толерантности, помог перешагнуть и в этом смысле через порог холодной войны.

Однажды он привез мне в подарок маленький кинжал в чехле из черной кожи. Далеко не все знают, что в Грузии — это символ не войны, а дружбы. До сих пор драгоценный сувенир висит у меня над письменным столом, а рядом, на деревянной полке, 24-томный словарь новейшего Брокгауза соседствует с 4-томным Словарем русского языка. Не только у Достоевского, но и у Шиллера есть эти крылатые слова: «Красота спасет мир». Я всегда вспоминаю их, когда слушаю записи Булата. Разве не прав был Мартин Лютер, говоривший, что пение и музыка приближают к Богу еще вернее, чем слова?..

Фридрих Хитцер