Григорий Левитин

О том, что помню

Часть 2. Школа и Ленинградский Институт киноинженеров (ЛИКИ)

Школа, учителя. Любовь к чтению и её важность. Поступление в институт. Знакомство с будущей женой. Учёба в ЛИКИ, друзья. Сельхозработы. Лаборант кафедры киноаппаратуры.

 Что я помню о школе? Помню некоторых одноклассников и учителей.

Учителя были разные. Например, такие, как учительница русского языка и литературы в пятом классе, которая могла сказать ученику (слава Богу, не мне): «Нечего показывать свой сопливый характер!».

Но две учительницы из первой школы навсегда остались в моей памяти. Это наша классная руководительница, преподававшая ботанику, Руби Иосифовна Промашко. Помню, как однажды она, уходя из класса, задержалась в дверях, и ей на голову упал большой кусок штукатурки. Она побледнела, пошатнулась, мы к ней подскочили, чтобы поддержать. Она же повторяла: «Как хорошо, как хорошо...» Мы не верили своим ушам. «Как хорошо, что упало на голову мне, а не кому-нибудь из вас».

Руби Иосифовна завлекла меня в ботанический кружок. Удивительно, прошло более 70 лет, а следующий эпизод сохранился в моей памяти.

Надо было поставить опыт, иллюстрирующий вегетативное размножение растений. Я взял большой красно-зелёный лист королевской бегонии и положил его лицевой стороной в кювету с мокрым песком. Таким образом красные толстые жилы листа оказались сверху. Одну из них я надрезал и каждый день слегка поливал. Через несколько дней на месте надреза появился росток с маленьким красно-зелёным листком.

Я вспоминаю также учительницу географии Лидию Петровну, заразившую нас любовью к своему предмету. Она организовывала во время каникул туристические походы, в которых участвовали многие из моих одноклассников.

Лидия Петровна была довольно молодой, но совершенно седой женщиной. Не понимая тогда бестактности своего вопроса, мы поинтересовались у неё, есть ли причина для такой ранней седины. Оказалось, что однажды ночью, во время блокады Ленинграда, она охраняла склад с боеприпасами. Внезапно начался обстрел города, бомбы рвались неподалёку, а она ходила между рядами снарядов и понимала, что достаточно одного осколка, чтобы все эти снаряды сдетонировали. Уйти и спрятаться было нельзя – за это полагался расстрел. Наутро, посмотрев в зеркало, она себя не узнала – там отразилась незнакомая, совершенно седая женщина.

С Лидией Петровной связан ещё один незначительный, но характерный эпизод. Как-то раз она вызвала меня к доске, я ответил и получил свою «пятёрку». На следующий день история повторилась, на третий день – опять. На четвёртый день, естественно, я был не готов и получил заслуженную «двойку». «Готовиться к урокам нужно всегда!», – торжествующе сказала Лидия Петровна.

К сожалению, в новой школе подобных учителей не было. Исключение составляла учительница химии: она была строгой и прекрасно преподавала свой предмет на уровне высшей школы. Мы писали конспекты, по которым потом сдавали экзамен. Да и содержание мне нравилось, это была органическая химия. Теория строения органических веществ Бутлерова по своей чёткости мне напоминала математику.

А вот с преподаванием математики в новой школе дело обстояло совсем плохо. В 10-м классе математику вела Полина Ивановна. Объясняла она очень плохо, уважением учеников не пользовалась. Иногда, в знак протеста, класс начинал мычать мелодию песни «Полюшко-поле...».

После первой контрольной по математике я понял, что нужно что-то делать. Мы с папой посоветовались и решили взять мне репетитора. Им оказался студент физико-математического факультета Ленинградского университета. Мы с ним прорешали ряд задач из учебника для высшей школы Моденова. Не помню, что он мне такое объяснил, но я стал щёлкать эти задачки, как орешки. Мы занимались с ним в течение ноября и части декабря. А в феврале я стал победителем районной олимпиады по математике.

Совершенно не помню, как выглядел мой репетитор и как его звали. Помню только, что жил он в старой коммунальной квартире около Исаакиевского собора. Однажды, возвращаясь от него, я увидел сказочную картину, которая осталась в моей памяти на всю жизнь. Исаакиевский собор стоял весь белый, как будто вылепленный из снега. Из-за резкой смены температуры от минус 25 градусов до нуля он весь покрылся инеем.

«Особые» отношения у меня сложились с учительницей литературы. Меня часто удивляла её манера изложения материала и странные трактовки образа отдельных литературных персонажей. Особенно меня возмутил вопрос «Был ли культ личности у Петра Первого?». Я не выдержал и сказал, что вопрос неправомерный. Культ личности вождя создаётся людьми, которые пытаются присвоить вождю черты, возвышающие его над народом – такие как мудрость, воля, прозорливость и т. п. А царь не нуждается в подобных усилиях. Он по своему происхождению поставлен над народом и является «помазанником божьим», вторым после Бога.

Учительница литературы была нашим классным руководителем. Поэтому она посчитала своим долгом выразить недовольство моим внешним видом.

«Левитин, – сказала она, – ты отличник, а выглядишь как стиляга». Я удивился, ведь мне было известно, как одеваются стиляги. Мы же носили школьную форму – брюки и гимнастёрку сине-стального цвета. Оказывается, речь шла о моей причёске «канадке», которая отличалась от обычной тем, что не были выстрижены под «ноль» затылок и виски. Я ответил словами Александра Сергеевича Пушкина из поэмы «Евгений Онегин»: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». На этом дискуссия была закончена.

А вот некоторые из моих одноклассников.

Костя Холшевников запомнился историей, которая могла перерасти в трагедию для его семьи и школы. Это было в седьмом или восьмом классе, и на уроке литературы обсуждалась работа Сталина «Вопросы языкознания». Костя возьми и спроси: «А почему грузин рассуждает о русском языке?» Его отправили к директору, вызвали родителей, вопрос шёл об исключении из школы. И только боязнь огласки спасла Костю от трагических последствий.

Что Костя был безбашенным, подтверждает ещё одна история. Он на спор прыгнул с деревянного моста у Петропавловской крепости и сломал обе ноги.

Однажды я был у Кости на дне рождения. Очень трогательно хлопотали у стола и ухаживали за нами отец и дед Кости. Они были высокими, худыми, похожими друг на друга как близнецы, только дед был совсем седым.

Сравнительно недавно мне попалась телевизионная передача, в которой диктор объявил: «На вопросы телезрителей отвечает известный астроном, доктор физико-математических наук, профессор Константин Холшевников». Я прильнул к экрану – мне показалось, что за столом сидит отец Кости.

Как мне стало известно, именем Кости названа одна из малых планет.

Учился в нашем классе некто Женя Грилихес. Он был из редкой породы евреев-хулиганов. Внешность его была под стать фамилии, так что ни у кого не возникало сомнений в его национальности. И если ему напоминали об этом, он тут же вступал в драку и, как правило, побеждал.

Должен сказать, что и мне в течение жизни не давали забывать, что я не принадлежу к титульной нации. Начало положил другой мой одноклассник по фамилии Воробей. Было это в пятом классе, Воробей постоянно «доставал» меня рассказами и песнями про евреев и жидов. Однажды я не выдержал и набросился на него с кулаками. Из моих глаз лились слёзы, я колошматил своего врага кулаками так, что у него из носа пошла кровь. Домой я пришёл весь в крови, мама была в ужасе, но ещё больше испугалась, когда я сообщил, что это не моя кровь.

С тех пор Воробей обходил меня за версту.

Много лет со мной за партой сидел Толя Книжник. Это был простой парень, много занимался спортом, был хорошим гимнастом и боксёром. Я помогал ему по некоторым предметам, а он очень помог мне по линии спорта. Дело было так.

Учительница физкультуры Вера Васильевна сказала мне: «Я знаю, что ты идёшь на золотую медаль. Однако для этого ты должен по моему предмету иметь не меньше четвёрки. Я же больше тройки тебе поставить не могу. Твои проблемы – это прыжки через коня и брусья».

Действительно, в младших классах, прыгая через какую-то штуковину, я сломал руку. Поэтому прыжки через коня вызывали у меня панический страх. Толя предложил мне тренироваться под его руководством. Всю зиму мы приходили в школу на полчаса раньше и тренировались в физкультурном зале. Весной я лихо выполнял все требуемые упражнения.

Нельзя не вспомнить и некоторых одноклассниц. Помню Наташу Кельман, в которую, как мне казалось, был влюблён мой друг Сергей Гиндин, симпатичную Ольгу Чебоксарову, несколько неуклюжую полную Иру Дашкову. Ира была круглой отличницей, и было ясно, что её ожидает большое будущее. И действительно, как я узнал на встрече одноклассников по поводу 20-летия окончания школы, Ира стала доктором наук, профессором химии Педагогического института им. Герцена.

И совсем ничем не примечательной, кроме длинной косы, была Вера Галченко, моя первая школьная влюблённость. Мы много гуляли, я был у неё на дне рождения и до сих пор помню студень из лося, которого добыл на охоте её отец. Июньскую ночь после выпускного вечера мы прогуляли втроём – я, Вера и мой друг Юра Гаккель.

Была тёплая ленинградская белая ночь. Мы преодолели заграждение и оказались на разводной части Кировского моста. В то время эта часть моста не поднималась вверх, как сейчас, а поворачивалась вокруг оси. Поэтому мы могли сначала насладиться вращением нашей части моста, а потом хорошо рассмотреть проходящие корабли и даже их потрогать.

Кроме того, на противоположной набережной звучала музыка, девушки в белых платьях и парни в тёмных костюмах танцевали вальс. Всё это действие освещалось мощными прожекторами. И всё это добавляло дополнительной романтики в эту незабываемую ночь.

Только потом мы узнали, что шла сьёмка фильма режиссёра Леонида Лукова «Разные судьбы» с Татьяной Пилецкой и Юлием Паничем в главных ролях.

Чтобы закончить со школьным временем, хочу вспомнить об одной страсти, которая владела большинством из нас – о чтении. Ведь чтение в нашем детстве было просто наваждением. Мы читали каждую свободную минуту, а наиболее захватывающие книги даже во время уроков. Для этого в партах, за которыми мы сидели, делались специальные щели, позволяющие читать книги, положенные на колени…

Естественно, с возрастом содержание книг менялось. В раннем детстве я просто обожал сказки. Это были и русские сказки, и сказки народов мира, и сказки братьев Гримм, и сказки Андерсена, и сказки Гофмана, и многие другие.

Кстати, большую радость нам доставила возможность побывать в Копенгагене – родине великого сказочника, пройтись по бульвару Андерсена и другим местам, связанным с его именем, и даже сфотографироваться у памятника писателя.

Любил очень «Золотой ключик или приключения Буратино» Алексея Толстого, не подозревая о том, что за 60 лет до А. Толстого итальянский писатель Карло Коллоди написал «Пиноккио» – историю похождений деревянной куклы, называемой на итальянском Burattino.

В младших классах возник интерес к истории древней Греции и древнего Рима. В ход пошли «Мифы древней Греции», «Братья Гракхи», «Спартак» Джованьоли и многие другие. Потом перенёс своё внимание на авторов приключенческих историй. К сожалению, помню только фамилии некоторых из них и название наиболее известных произведений, содержание же их стёрлось из памяти. Это, к примеру, «Всадник без головы» Майн Рида и «Айвенго» Вальтера Скотта. Что же касается повести Джека Лондона «Белый Клык», то я на всю жизнь запомнил историю полусобаки-полуволка, «золотую лихорадку» на Аляске и собачьи бои, из которых Белый Клык неизменно выходил победителем. Врезалась в память также повесть Джека Лондона «Мексиканец» и то упорство, с которым герой добывает деньги для мексиканской революции.

Революционная тематика в то время также не оставляла меня равнодушным. Среди множества книг этой тематики вспомнились «Мы из Луганска» о Климе Ворошилове и «Мальчик из Уржума» о Сергее Кирове. Автора первой книги не помню, хотя должен был – ведь мне её подарили на день рождения. Автор второй – А. Голубева, которая написала ещё несколько книг, но эта осталась самой известной. А. Голубева прожила долгую жизнь. Я несколько раз встречал её в Ленинградском Доме Кино. Она всегда ходила под руку со своим мужем, актёром Сергеем Филипповым. Это была примечательная пара: она едва доходила ему до плеч, и он шёл, наклонившись к ней. Однажды она не взяла его под руку и упала, а Сергей Николаевич трогательно хлопотал вокруг, пытаясь её поднять.

Конечно, с большим интересом я прочёл повесть Фурманова «Чапаев», а также «Одесские рассказы» и «Конармию» Бабеля.

Моим любимым автором был Аркадий Гайдар. Хорошо помню повесть «Судьба барабанщика». Ну а книга «Тимур и его команда» произвела на тогдашних подростков ошеломляющее впечатление. В огромном количестве появились желающие помогать старым и слабым. Их стали называть тимуровцами, что в дальнейшем обозначалось модным иностранным словом «волонтёры».

Была у меня дома большая книга в тёмно-синем переплёте – «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля. Я получил её в подарок на новогодней «ёлке». Поэтому прочёл её несколько раз. Среди прочитанных книг в то время были: «Республика Шкид» Леонида Пантелеева и «Педагогическая поэма» Антона Макаренко, а также «Два капитана» Вениамина Каверина. Все эти повести были экранизированы. Но особая судьба ждала «Двух капитанов».

Помню фильм режиссёра Владимира Венгерова, в котором роль Кати исполняла балерина Ольга Заботкина, а Ромашку играл народный артист СССР Евгений Лебедев. Хорошо помню его в этой же роли, но уже в спектакле «Два капитана», поставленном в 40-х годах прошлого века в Ленинградском театре Ленинского комсомола. В 70-е годы на экраны вышел телевизионный фильм «Два капитана», состоящий из шести серий.

И для знаменитого мюзикла «Норд-Ост» литературной основой послужила повесть В. Каверина. Либретто и музыку написали барды Алексей Иващенко и Георгий Васильев. К сожалению, этот мюзикл теперь навсегда связан с трагедией на Дубровке, когда в результате теракта погибли зрители и участники спектакля.

Вас, конечно, удивляет, почему ничего не говорится о русской классике. Не волнуйтесь, здесь всё в порядке, читал я много и классики. Но я заметил одну особенность. Если я успевал прочитать книгу до изучения её в школе, то мне она нравилась. Так случилось с романом Л. Н. Толстого «Война и мир». Когда же в школе начали «проходить» это произведение и препарировать образы Андрея Волконского, Пьера Безухова и Натальи Ростовой на отдельные составляющие, мой интерес к этой книге заметно упал.

Как я понял, в школе анализ того или иного произведения основывался на работах классиков литературной критики Чернышевского, Добролюбова и Белинского. Но ведь и они могли ошибаться. Так Белинский в конце жизни признался, что ошибся в трактовке образа Катерины в «Грозе» Островского. А мы и многие поколения школьников повторяли за учителем и писали сочинения на тему «Катерина – луч света в тёмном царстве».

Естественно, всё полагающееся по школьной программе я прочёл, многие произведения остались в памяти. Это сочинения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гоголя, Гончарова, Салтыкова-Щедрина, Радищева, Горького, Короленко и других авторов.

Любил и до сих пор люблю А. П. Чехова, особенно его рассказы. Честно говоря, не понимаю повышенный интерес театров к его пьесам. Ведь уже больше 100 лет во всём мире ставят его пьесы «Три сестры», «Вишнёвый сад» и «Чайка». K примеру в репертуаре Residenztheater в Мюнхене до сих пор числится «Drei Schwestern».

А недавно, перечитывая рассказы Чехова, сделал для себя открытие. Оказывается, расхожая фраза «Этого не может быть, потому что не может быть никогда» принадлежит персонажу рассказа Чехова «Письмо учёному соседу».

Во время летних каникул после 9-го класса дорвался до полного собрания сочинений А. Куприна. В памяти остались повесть «Яма», «Гранатовый браслет» и, конечно, «Яшка-музыкант из «Гамбринуса». «Яма» была посвящена жизни обитательниц публичного дома. Она написана по материалам, собранным Куприным во время его работы в качестве журналиста. А вообще кем он только, кроме журналиста, не работал: и цирковым артистом, и борцом, и пожарным, и биндюжником и т. п. Как писал сам Александр Иванович, ему только не удалось быть беременной женщиной. А так хотелось бы почувствовать, что испытывает женщина в таком положении...

Ещё в школе я прочитал Ильфа и Петрова.

Господи, сколько тогда было свободного времени! Не то, что сейчас, когда оно стремительно улетает. Очень хорошо об этом сказал режиссёр и актёр Ролан Быков, который много работал с детьми. У детей время проходит совсем по-другому. Утром встал – есть время до завтрака, потом время до школы, в школе время ужасно тянется, потом пришёл домой, погулял, потом сделал уроки, потом время до сна. А у взрослых иначе: лёг-встал, лёг-встал, с Новым годом!

В то время книги Ильфа и Петрова были под запретом, купить или взять их в библиотеке было невозможно. К счастью, они были дома у моего приятеля Игоря П. «Двенадцать стульев» мы прочли вместе, читая по очереди вслух. И надо сказать, это было гораздо веселее, чем читать одному. Потом я прочитал «Золотой телёнок» и «Одноэтажная Америка». Значительно позже мне удалось познакомиться с «Записными книжками» Ильфа.

Отдельные предложения из сочинений этих авторов стали афоризмами. И когда я слышу от американца-специалиста по России фразу «Ну я же не должен принести эти сведения на блюдце с голубой каёмкой», то я понимаю, что мы читали одни и те же книги. Перефразируя известную поговорку, можно получить следующее выражение: «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты»

Очень люблю сказки Шварца. Иногда их перечитываю заново, удивляясь их злободневности и сегодня.

Увлекала меня и военная тематика. Сначала это были такие книги как «Молодая гвардия» Фадеева, «Они сражались за родину» Шолохова, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого и другие. Потом появились произведения писателей-фронтовиков, которые более объективно описывали ужасы войны. Это были «А зори здесь тихие» Б. Васильева, «Дожить до рассвета» и «Сотников» В. Быкова, «Горячий снег» Ю. Бондарева и «В августе 44-го» В. Богомолова, «Прокляты и убиты» В. Астафьева, «Живые и мёртвые» К. Симонова, а также «В окопах Сталинграда» В. Некрасова.

Высоким партийным кругам не нравилась такая правда, они называли её «окопной». Но это только увеличило интерес к этой литературе.

В 60-х годах, во время Хрущёвской оттепели, в журнале «Новый мир» была опубликована повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Интерес к ней был огромный. А потом, при Брежневе, её запретили.

Несмотря на цензуру выходили в свет и пользовались большой популярностью произведения советских писателей А. Алексина, В. Войновича, А. Рыбакова, Ю. Трифонова, В. Аксёнова, Ю. Полякова и др.

В 80-е годы вышли романы Анатолия Рыбакова «Тяжёлый песок» и «Дети Арбата». По роману «Дети Арбата» режиссёром Андреем Эшпаем был снят первоклассный сериал.

Моё знакомство с творчеством А. Рыбакова произошло значительно раньше, в 1954 году, во время летних сьёмок фильма «Кортик». Тогда-то я и прочёл сценарий, авторами которого были Рыбаков и Гомелло. Кто такой Гомелло, я знал – это был главный редактор киностудии «Ленфильм». А что Рыбаков – писатель, и сценарий написан по его книге, я узнал от отца. После этого я нашёл книгу и прочитал её.

В Чернигове я познакомился с будущим народным артистом СССР Бруно Артуровичем Фрейндлихом. Он исполнял в фильме «Кортик» одну из главных ролей – бывшего офицера царского флота, а затем бандита Никитского. Иногда, когда Бруно Артурович был свободен от сьёмок, мы ходили вместе на рынок. Я восторгался непривычным для ленинградца изобилием фруктов и овощей на украинском рынке. Он же рассказывал о более пышных и колоритных среднеазиатских рынках, где он побывал во время эвакуации.

Кстати, это изобилие сыграло со мной злую шутку. Нельзя было в таких объёмах употреблять клубнику и черешню, мой ленинградский желудок этого не выдержал. Таблетки не помогали, и тогда я воспользовался советом Фрейндлиха. С одобрения отца выпил полстакана кагора – и недомогание как рукой сняло.

Большое впечатление на меня произвёл один из последних романов Василия Аксёнова «Таинственная страсть». Это практически автобиография, но с изменёнными именами. До сих пор продолжается читательская дискуссия, какому реальному персонажу принадлежит то или иное имя.

Конечно, находилось у меня время и для зарубежной литературы, в том числе классической.

С удовольствием прочитал романы Виктора Гюго «Отверженные» и «Собор Парижской Богоматери». Помню героя «Отверженных» бывшего каторжника Жана Вальжана, а персонаж второго романа Квазимодо стал именем нарицательным, обозначающим уродство.

Недавно по всему миру прогремел французско-канадский мюзикл «Нотр-Дам де Пари». В первый же год он вызвал такой интерес зрителей, что был внесён в книгу рекордов Гиннесса.

Читал и других французских классиков – Золя, Флобера, Мопассана.

Первой книгой Диккенса, которую я прочёл, была «Приключения Оливера Твиста» (тоже есть мюзикл!). Она оставила довольно мрачное впечатление, хотя всё кончилось хорошо. Затем были «Записки Пиквикского клуба» и другие, которых уже не помню.

Познакомился с образцом английского юмора романом Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», а потом погрузился в «Сагу о Форсайтах» Голсуорси.

Прочёл недавно «Эшенден, или Британский агент» Сомерсета Моэма и узнал, что автор романов «Бремя страстей человеческих», «Театр» и других известнейших книг был английским шпионом. Его даже направили в Россию с большой суммой денег, чтобы помешать назревающей революции. Но, как мы знаем, деньги не помогли.

Моё знакомство с американской литературой началось с писателя Марка Твена. Запоем читал «Приключения Тома Сойера», «Приключения Геккельбери Финна», «Янки при дворе короля Артура» и, конечно, «Принц и нищий». До сих пор помню, что во дворце не могли найти королевскую печать. Как оказалось, новоиспечённый принц колол ею орехи.

Потом были «Овод» писательницы Войнич и «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер Стоу. Персонаж последнего чернокожий раб Том стал символом непротивления рабству. Борцы за расовое равноправие любили приводить его как пример нежелания что-либо изменить в несправедливом устройстве общества.

Очень любил (да и сейчас люблю) читать рассказы О. Генри, обьединённые в сборники «Деловые люди», «Благородный жулик», «Дороги судьбы» и другие рассказы.

Всего он написал более 300 рассказов, ряд из которых был написан в тюрьме, где он сидел за растрату.

В более зрелом возрасте я познакомился с творчеством Теодора Драйзера («Американская трагедия», «Сестра Керри» и другие) Лиона Фейхтвангера («Иудейская война», «Еврей Зюсс», «Братья Лаутензак», «Гойя» и другие), Эрнеста Хэмингуэя, Артура Хейли. Из произведений Хэмингуэя мне наиболее близки роман «Праздник, который всегда с тобой» и рассказ «Снега Килиманджаро». Мне очень нравится не только содержание, но и название романа. Правда, для меня праздником является не обязательно Париж, а любые воспоминания о путешествиях, например, о посещении Венеции, Вены или Барселоны, ну или о круизе по Средиземному морю.

Романы А. Хейли отличались не только захватывающей интригой, но удивительным знанием предмета повествования. В романах «Аэропорт», «Отель», «Окончательный диагноз», «Колёса» он описывал такие детали, которые мог знать только специалист. Да он практически им и был. Перед написанием очередного текста он надолго погружался в ту область, о которой собирался писать. Изучал научную и техническую литературу, вплоть до должностных инструкций, много времени проводил на автомобильных заводах, в аэропортах и больницах.

С профессиональным интересом знакомился я с описанием процесса проектирования нового автомобиля. Нет, я не специалист в области автомобилестроения, но меня заинтересовал сам этап проектирования нового технического изделия.

Дело в том, что в начале 60-х я работал конструктором в заводском КБ, и мы разрабатывали новый портативный переносной магнитофон «Орбита». Таких тогда в Советском Союзе ещё не было. Естественно, у нас было несколько зарубежных образцов подобных устройств, и мы пытались на их базе создать что-то новое.

Совсем другой подход к проектированию нового устройства описывал Хейли. Это был мозговой штурм дизайнеров, когда высказывались любые, порой вздорные идеи. В результате бурного обсуждения вырисовывались основные контуры нового автомобиля.

В 60-е годы появились переводы американских бестселлеров Харпер Ли «Убить пересмешника» и Джерома Селинджера «Над пропастью во ржи». Читал их с большим интересом и кое-что даже помню.

Из европейских писателей в памяти остались Стефан Цвейг, немецкие писатели Эрих Мария Ремарк («На западном фронте без перемен», «Три товарища», «Триумфальная арка» и другие), Генрих Бёль («Глазами клоуна», «Бильярд в половине десятого» и другие) и Томас Манн («Будденброки. История гибели одного семейства» – Нобелевская премия по литературе – и другие).

Австрийский писатель Стефан Цвейг был большим мастером новеллы. Мне на всю жизнь запомнилась трагическая и в то же время светлая новелла «Письмо незнакомки». Да и жизнь самого Цвейга была трагической. Спасаясь от нацистов, Цвейг с женой был вынужден бежать из Австрии. Они колесили по всему свету и наконец осели в Рио-де-Жанейро, где вскоре покончили с собой. Их нашли в доме – супруги Цвейг лежали на кровати без признаков жизни, взявшись за руки.

В моей книжной эпопее особое место занимает фантастика.

Всё началось с Жюля Верна и его романов «Таинственный остров» и «Двадцать тысяч лье под водой». Загадочный капитан Немо в окружении немыслимых тогда приборов и устройств просто завораживал читателя. И очень популярными были приключенческие романы «Дети капитана Гранта» и «Пятнадцатилетний капитан», по которым были сняты советские фильмы. Сейчас эти фильмы забыты, но музыка И. Дунаевского к фильму «Дети капитана Гранта» исполняется до сих пор. Это увертюра к фильму и песня «Жил отважный капитан».

Помню повесть «На краю Ойкумены» патриарха русской фантастики Ивана Ефремова. В его работах, как, впрочем, и у Жюля Верна, содержалось гениальное предвидение новых свершений в науке и технике. Так, например, его рассказ «Алмазная труба» помог геологам найти в Сибири месторождение алмазов. А в рассказе Ефремова «Тень минувшего» герой повествования увидел изображение динозавра в солнечных лучах, отражённых от древнего камня. Это послужило толчком для научного сотрудника Ленинградского оптического института ГОИ Юрия Денисюка к открытию такого явления как голография.

Думаю, многие знают повести Александра Беляева «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия». Кроме названных книг в моей памяти сохранился сюжет повести Л. Лагина «Патент А. В.». А если кто-то забыл этого писателя, напомню: Лагин – автор книги «Старик Хоттабыч», очень полюбившейся подросткам. Не забыты до сих пор писатели-фантасты Кир Булычёв, братья Стругацкие и другие.

К сожалению, для некоторых людей названные произведения становились известными только благодаря кино, поскольку они были экранизированы. Так Андрей Тарковский снял свой гениальный фильм «Сталкер» на базе повести братьев Стругацких «Пикник на обочине».

«Человек-амфибия» был снят в 60-х годах и стал культовым. Кстати, кинооператором этого фильма был Эдуард Розовский, который впервые в советском кинематографе применил сьёмку с рук. Все пробеги героя фильма по улицам «Буэнос-Айреса» снимал Розовский на улицах Баку.

Фильм «Трудно быть богом» режиссёр Алексей Герман снимал по одноимённой повести братьев Стругацких более 10 лет.

И ещё хотелось бы обратить внимание на следующее. Множество литературных произведений послужило основой для создания кинофильмов. Я заметил за собой одну особенность. Если я прочитал книгу до просмотра кинофильма, снятого по этой книге, то она, как правило, нравится мне больше, чем фильм. Это можно объяснить тем, что при чтении в моей голове возникают собственные зрительные образы. При просмотре же фильма мне предлагают образы, созданные авторами этих фильмов и совершенно не соответствующие моим. Конечно, из этого правила бывают исключения.

Со временем стали известны имена зарубежных писателей-фантастов.

Это Роберт Шекли, Клиффорд Саймак, Гарри Гаррисон, Рэй Брэдбери и Айзек Азимов.

Рэй Брэдбери – автор нашумевших романов «451 по Фаренгейту», «Марсианские хроники» и множества рассказов. До сих пор помню жутковатый рассказ «Вельд». Благополучная американская семья живёт в доме, который может выполнять все их желания. Со временем родители начинают понимать, что это наносит вред их детям. Они приходят в детскую комнату, чтобы принять меры, и оказываются там запертыми. А в это время львы, изображённые на ковре, оживают.

Утром приходит друг семьи. Он видит мирно завтракающих детей, а вдали на лужайке львы что-то доедают...

Сборник рассказов Айзека Азимова «Я, робот» оставляет более светлое впечатление. Раньше существовало предубеждение против роботов. Они могут принести вред человеку, а польза от них сомнительна. Теперь трудно представить производственный процесс без роботов.

А. Азимов показывает более продвинутое поколение роботов с искусственным интеллектом и формулирует «Три закона робототехники». Главным из них является ненанесение вреда человеку. Всего А. Азимов написал более 500 произведений в области научной фантастики и несколько детективов.

Мне посчастливилось найти в журнале «Наука и жизнь» публикацию детективного романа «Дуновение смерти». Действие происходит в американском университете, на кафедре химии. Аспирант подделывает результаты эксперимента, чтобы они соответствовали разработанной им теории. Об этом узнаёт престарелый профессор кафедры. Он не может простить аспиранту такое преступление перед наукой. Он подменяет реактивы, используемые в эксперименте, что приводит к смерти аспиранта. Автор подробно описывает атмосферу американского университета и быт преподавателей.

Хотелось бы обратить внимание на особенность, связанную с именем Айзека Азимова. Он не профессиональный писатель, по основной профессии он был знаменитым учёным-химиком, профессором университета. В его библиографии более 200 научных и научно-популярных работ. А. Азимов удостоен многих наград и премий, его именем названа малая планета и один из кратеров на Марсе.

Не забудем и об Иване Ефремове. По основной профессии он также учёный, доктор биологических наук. Однако в отличие от Азимова научной деятельностью он занимался только первую половину жизни.

Многие, наверное, помнят фильм Станислава Говорухина «Благословите женщину» с замечательными актёрами Александром Балуевым и Светланой Ходченковой. Литературной основой этого фильма послужила повесть И. Грековой «Хозяйка гостиницы». Писательница является автором ряда книг, среди которых, например, «Вдовий пароход» и «Кафедра». Но вот неожиданность: И. Грекова – это не реальная фамилия, а псевдоним и принадлежит он доктору технических наук, профессору кафедры математики Военно-воздушной академии им. Жуковского Елене Сергеевне Вентцель.

Перу Е. С. Вентцель принадлежит не только художественная, но и научная литература. Мне пришлось познакомиться с её учебником для высшей школы «Теория вероятностей». Я проштудировал его от первой до последней страницы и могу утверждать, что в нём с удивительной доходчивостью объясняются самые сложные вопросы.

И коль речь зашла о математиках, вспомним ещё об одном математике из Англии – Льюисе Кэрролле. Именно он является автором литературного хита «Алиса в стране чудес».

Но давайте посмотрим шире: а можно ли совмещать научную деятельность не с литературным, а с другим видом творчества? Ответ хорошо известен – профессор химии Александр Порфирьевич Бородин, автор оперы «Князь Игорь» и Второй «Богатырской» симфонии. Думаю, что читатель сможет добавить новые имена в эту удивительную галерею.

И, конечно, в моих занятиях чтением часто находилось место детективам. Я их всегда любил. Во-первых, это увлекательно, а во-вторых, хорошее средство для переключения внимания. Последнее стало важным, когда я начал работать преподавателем. Голова была всё время загружена – приходилось постоянно заниматься подготовкой к лекциям или докладам на конференциях, проработкой научных публикаций, написанием учебно-методических пособий и научных статей, работой со студентами и аспирантами.

В юные годы просто получал удовольствие, читая «Записки следователя» Льва Шейнина, рассказы о майоре Пронине, чьё имя стало тогда нарицательным, «Петровку 38» Юлиана Семёнова, а также «Зелёные цепочки» и «Тарантул». Последние нам с сестрой очень нравились, поскольку действие происходило в нашем родном блокадном Ленинграде во время войны.

Но, конечно, особой любовью пользовались рассказы Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. И когда позже появилась возможность купить полное собрание сочинений этого автора, мы с удовольствием это сделали, хотя для получения права на покупку надо было сдать 20 кг макулатуры.

Если обратиться к современным детективам, то, как мне кажется, грань между обычным литературным произведением и детективом очень тонкая или её нет вообще. Взять, например, «Преступление и наказание» Достоевского. Это классическое произведение литературы имеет все признаки детектива – убийство, расследование, суд, наказание преступника.

Детективы последних десятилетий, кроме криминальной интриги, содержат полноценное описание характера персонажей, их быта, окружающей обстановки, специфики производства и производственных отношений и т. д. и т. п. Назову моих любимых российских писателей этого жанра: Б. Акунин, Н. Леонов, Э. Тополь, Ф. Незнанский, А. Маринина, Т. Устинова.

Из зарубежных писателей Нора Робертс, Сидни Шелдон, Майкл Коннелли, Джон Гришэм, Питер Джеймс, Дик Фрэнсис.

Если взять книгу Джона Гришэма «Фирма», то она является подтверждением высказанной мысли. Я смотрел фильм «Фирма» после того, как прочитал эту книгу. И несмотря на блестящую игру Тома Круза, фильм мне понравился меньше.

Другая ситуация – с книгой Майкла Коннелли «Линкольн для адвоката». Я прочёл эту книгу после просмотра фильма, и тем не менее книга мне понравилась. Другое дело, что представить адвоката другим, чем его сыграл Мэтью Макконахи, я уже не мог.

Интересно, что сюжеты книг Коннелли посвящены проблемам адвокатов, Гришэма – банкиров и финансистов, а Френсиса – скачек и жокеев. Мне вспомнилась повесть Ю. Трифонова «Дом на набережной». Книга вышла в 70-е годы, вызвала всеобщий интерес, подогретый критикой официальных властей. Ничего крамольного в этой повести не было, действие происходило в послевоенное, такое близкое ещё тогда, время. Я прочитал книгу Ю. Трифонова вскоре после её выхода. С годами детали повествования стёрлись из памяти. Помнил только, что действие охватывало период от довоенного времени до 50-х годов прошлого века и что героя нельзя было никак назвать положительным. И вообще эта книга напоминала мне «Зависть» Ю. Олеши.

Недавно я перечитал Ю. Трифонова заново. И сразу поразился удивительно точному описанию атмосферы того времени, даже в отдельных деталях. Да, в школе мы не говорили «подраться», а говорили «стыкнуться». И оговаривали время стычки не до «первой крови», а «до первой кровянки». А студентами на мелиорации или в колхозе и просто на многочисленных вечеринках горланили песни с дурацкими словами:

«Девчонку звали Дездемона

Лицом как круглая луна,

На генеральские погоны

Эх! и польстилася она.

Папаша, дож венецианский,

Любил папаша эх! пожрать,

Ещё любил он сыр голландский

Московской водкой запивать».

И таких куплетов было много. А в конце:

«...Шекспир узнал про это дело

И водевильчик написал».

Разумеется, этими деталями не исчерпывалась точность описания автором того времени.

Мне показалась очень близкой история, происшедшая с заведующим кафедрой профессором Ганчуком: его травля по надуманным политическим мотивам со стороны группы недоучек, связанных с КГБ, и дальнейшее увольнение. И гадкая роль в этом жениха его дочери Глебова, выступившего против своего учителя. А всё потому, что он был запуган деканатом возможными санкциями и лишением престижной Грибоедовской стипендии.

Надо сказать, что в такой обстановке конформизма мы жили тогда в России (а сейчас в России не так?). И не всегда было обязательно выступать в поддержку чего-то неблаговидного (хотя иногда начальство требовало и этого), а в некоторых случаях достаточно было промолчать.

Перед глазами возникает картина давних лет. Идёт открытое партийное собрание института. В повестке дня – персональное дело доцента кафедры марксизма с примечательным именем Владимир Ильич Д. Его проступок заключался в том, что, поддавшись на уговоры жены, подал в ОВИР заявление на выезд в государство Израиль. Все выступавшие резко осуждали его, а он стоял бледный как смерть и еле держался на ногах.

Я не выступил за его осуждение, но не выступил и в его поддержку, не сказал, что это личное дело каждого – выбирать страну проживания, но если надо обязательно исключить из партии, то сделать это быстро и не мучить нашего товарища. Просто сидел, молчал и думал: «Ну как же, скоро конкурс на должность доцента кафедры кино-видеоаппаратуры, меня просто «прокатят», где я найду работу, а у меня двое детей».

Единственным светлым пятном в этой истории был вопрос престарелого доцента кафедры механики Николая Васильевича Б.: «Я не понимаю, если Вы хотели уехать, почему Вы не могли поехать просто в Биробиджан?». От громкого хохота присутствующих затряслись стены.

Судьба Владимира Ильича Д. сложилась трагически. Из страны его не выпустили как хранителя государственной тайны, поскольку во время работы над диссертацией он имел доступ к секретным документам ЦК КПСС. Какое-то время он проработал гардеробщиком в Русском музее и вскоре умер от инфаркта.

В 1963 году Александр Галич написал замечательные строки:

Промолчи – попадешь в богачи!

Промолчи, промолчи, промолчи!

И не веря ни сердцу, ни разуму,

Для надежности спрятав глаза,

Сколько раз мы молчали по-разному,

Но не против, конечно, а за!

Где теперь крикуны и печальники?

Отшумели и сгинули смолоду…

А молчальники вышли в начальники,

Потому что молчание – золото.

Вот так просто попасть в богачи,

Вот так просто попасть в первачи,

Вот так просто попасть в – палачи:

Промолчи, промолчи, промолчи!

У меня появлялась крамольная мысль: «А не было ли в то время одной из причин такой тяги к чтению возможность хоть на немного уйти от действительности?». Частично так оно и было, но то время ушло, а страсть к чтению осталась.

Но вернёмся в лето 1956 года.

Беззаботное школьное время закончилось, и надо было думать о будущем. Сомнений в том, что надо поступать в институт, не было. Но в какой?

Мне очень нравилась профессия моего папы, я увлекался фотографией и даже думал, не пойти ли мне по этому пути. Однако он считал, что я не гожусь для профессии кинооператора из-за моего мягкого характера.

И я отправился в ЛЭТИ им. Ульянова (Ленина) на модный тогда факультет проводников и диэлектриков. С золотой медалью экзамены сдавать было не надо, а только пройти собеседование, которое я успешно провалил. Как я позже узнал, мне задавались вопросы из программы третьего курса.

Когда я забирал свои документы, сотрудник приёмной комиссии участливо спросил: «Пойдёшь в институт киноинженеров?»

Да, я поступил на механический факультет ЛИКИ – Ленинградского института киноинженеров и теперь могу твёрдо сказать, что мне просто повезло. Вся моя профессиональная жизнь была связана с кино.

Мне нравилось учиться в институте. Была значительно большая свобода, чем в школе. На лекциях никто не отмечал отсутствующих, и при необходимости можно было пропустить. Но посещение практических занятий и семинаров было обязательным, ну и задания надо было выполнять в срок.

На первом курсе я продолжал заниматься академической греблей, был седьмым в восьмёрке. Восьмым номером был мой друг Сергей Гиндин. Эти два номера называются «загребными», они дают темп всей команде. Поскольку тренировка становится возможной только при наличии всех членов команды, было установлено жёсткое правило – купать опоздавших. Я приходил вовремя, у меня вообще всю жизнь был «бзик» приходить раньше назначенного времени. А Серёга был нормальным человеком и иногда опаздывал. В тот раз он опоздал, его ждали семь человек, которые радостно схватили его за руки и за ноги и бросили в воду (правда, разрешили снять часы). С тех пор Сергей не опаздывал (во всяком случае, на тренировки).

Однажды мы выиграли первенство Ленинграда среди юношей по гребле, и нас отправили на соревнования в Москву. Но почему-то тренер пересадила нас в двойку распашную, в которой, как и в восьмёрке, у каждого гребца по одному веслу. Мы легкомысленно согласились. Двойка распашная, в отличие от парной, очень прихотливый спортивный снаряд, к ней нужно приноровиться. Мы же были вынуждены сходу, без тренировки принять участие в соревнованиях. К тому же борта у лодки были непривычно высокими, приспособленными к довольно большим волнам в Химкинском водоёме. В результате мы опозорились, пришли к финишу последними. На трибунах считали, что у нас тактика такая, и в последний момент мы всех обгоним. Не сложилось.

Наш гребной клуб «Красное Знамя» располагался в живописном месте на Елагином острове. А пришёл я туда в девятом классе и практически три года занимался академической греблей. До этого какое-то время были занятия большим теннисом. Мне очень нравился этот вид спорта (и нравится до сих пор), но для меня было очень тяжело находиться на открытом корте в жаркие летние дни. В минуты, когда во время игры пот заливал глаза, я подумывал о том, не найти ли спорт в более прохладной среде. Так появилась мысль о гребном спорте.

Клуб «Красное Знамя» отличался не только прекрасным местоположением, но и замечательными спортсменами. Тренеры клуба подготовили несколько олимпийских чемпионов. Одновременно с нами тренировался Юрий Тюкалов, чемпион Олимпийских игр в Хельсинки и Мельбурне.

Занятия в клубе шли круглый год, зимой была общая физическая подготовка. Однажды зимой во время тренировки я впервые понял, что скрывается за фразой «открылось второе дыхание». Мы бежали по аллеям Елагина острова, я уже еле переставлял ноги, и вдруг почувствовал, что стало легче бежать, легче дышать и казалось, что теперь я смогу бежать как угодно долго. К сожалению, после заболевания инфекционным гепатитом я не смог продолжать тренировки.

Как только я поступил на первый курс, меня выбрали в комсомольское бюро факультета. Мне был поручен культмассовый сектор, и надо было срочно составлять план работы. Но что должно туда войти? Сомнений не было в том, что нужно организовать новогодний вечер. Забегая вперёд, скажем, что новогодний бал состоялся, а под влиянием только что вышедшей на экраны «Карнавальной ночи» он прошёл на славу – с маскарадом, с концертом, в котором выступала тогда ещё малоизвестная Эдита Пьеха с ансамблем «Дружба» и, конечно, танцами на всю ночь.

Я не знал, что же ещё можно включить в план работы. И здесь помог случай. Из моей школы пришло приглашение на вечер, где я должен был получить золотую медаль. Оказалось, что это был вечер встречи выпускников школы с учителями. И мне пришла в голову мысль: «А почему бы не устроить вечер встречи выпускников нашего факультета с преподавателями института?». Эта идея была одобрена деканатом, и такой вечер с большим успехом был проведён в первую субботу апреля 1957 года в старом Доме кино по адресу Невский проспект 72. Никто не подозревал тогда, что первая суббота апреля на многие десятилетия станет днём традиционной встречи выпускников механического факультета. Несколько позднее появился «Гимн механиков», автором слов и музыки которого был выпускник факультета Арон Крупп. Этот гимн всегда исполнялся по окончании вечера встречи. Впоследствии Арон стал известным бардом. К сожалению, он трагически погиб в Саянских горах.

Вот пара строф из гимна механиков:

Когда метель опять над городом закружит,

И ветер песню о зиме споет,

Мой друг-механик, соберемся на прощальный ужин,

Нас назначенье в дальний путь зовет.

И, наконец,

Ты не подсчитывай месяцы

И не давай обещания,

Мы обязательно встретимся

И победим расстояния.

А в середине первого курса ко мне пришла любовь. Дело было так.

В школе N67 Петроградского района, куда я был зачислен в девятый класс, я встретил знакомую девушку Наташу Кригер, которая училась в десятом классе.

Она была приёмной дочерью известного ленинградского дирижёра Николая Семёновича Рабиновича, профессора ленинградской консерватории, также тесно связанного с киностудией «Ленфильм». Николай Семёнович являлся одним из создателей музыкального отдела киностудии, записал музыку к нескольким десяткам кинофильмов, в том числе таким известным как «Златые горы», «Трилогия о Максиме», «Овод», «Гамлет» и другие.

Мама Наташи работала ответственным секретарём Ленинградской коллегии адвокатов.

Мы с Наташей жили на одной улице – Малой Посадской – и иногда встречались.

А потом неожиданно мы встретились в институте: оказалось, что Наташа уже второй год учится на химико-технологическом факультете моего института.

Наташу сопровождала подруга, довольно интересная девушка по имени Тамара Виноградова. Наташа и Тамара дружили с первого курса. Интересно, что у них был абсолютно одинаковый почерк и при этом совершенно разные характеры (вот загадка для графолога!). Иногда они писали один конспект на двоих и сами не могли определить, кем написан тот или иной отрезок текста. Иногда они обе использовали своё знание стенографии, которой блестяще владели. Мои современники знают, что в институте довольно много времени надо было тратить на конспектирование трудов классиков марксизма-ленинизма. А Наташа с Тамарой это делали с помощью стенографии, что вызывало нарекания преподавателей. Но вопрос «Для кого мы конспектируем – для Вас или для себя?» – заставлял преподавателя отступить. Просто иногда их просили прочитать часть текста, записанного стенографическими знаками. Как потом выяснилось, Тамара, выдержав громадный конкурс, поступила в ЛИАП — Ленинградский институт авиационного приборостроения, проучилась там год, забрала документы и подала их в ЛИКИ.

Она хотела быть ближе к кино, являясь его фанаткой, получала дома кучу журналов по кино, начиная с «Советского экрана» и кончая польскими киножурналами.

Её мама была в ужасе от того, что её дочь опять в неопределённой ситуации, но та успешно сдала приёмные экзамены и стала студенткой ЛИКИ. Мы стали встречаться.

Началом наших встреч послужил день рождения Юры Гаккеля 8 декабря 1956 года. Я пришёл с Тамарой, она выглядела очень эффектно, вела себя весело и непринуждённо и очень понравилась моим друзьям. Володя Л. отвёл меня в сторону и сказал: «Слушай, уступи её мне, у тебя в институте много таких, найдёшь себе ещё». Я возмутился: «Ты что, с ума сошёл? Это не кукла и не игрушка, даже стыдно об этом говорить».

Улучив момент, я предложил Тамаре подняться ко мне в квартиру. Я хотел показать ей куклу моей мамы. Это была замечательная кукла в человеческий рост, очень симпатичная, умела закрывать глаза и говорить «мама». Она даже снималась в кино – в фильме «Александр Попов» об известном русском изобретателе в области радиосвязи.

Для сьёмок кукле немного изменили причёску и она, на мой взгляд, стала менее привлекательной. Моей гостье кукла понравилась, и мы отправились обратно. На лестнице встретили моего папу, он поднимался по лестнице домой. Когда я вернулся вечером, он спросил у меня: «Что за кукла была с тобой?»

Мы стали много времени проводить вместе, часто встречались в институте. У нас даже появился посредник – гардеробщик, которого мы называли «дяденька с одним глазком» (у него был один стеклянный глаз). Мне он сообщал: «А твоя-то уже здесь», а Тамаре: «Твой ещё не пришёл». Наш дяденька был всегда небритый, и мы не могли понять, почему при этом от него так сильно пахнет одеколоном.

     На одном из вечеров встречи выпускников

Тамара не стеснялась на одном из вечеров встречи выпускников демонстрировать наши отношения. Помню, я сдавал задание по черчению, вокруг собрались студенты моей группы. Она пробилась в первый ряд и комментировала замечания, которые делал преподаватель черчения Павел Самойлович Головков. Он быстро оценил ситуацию и запел модную тогда песенку: «Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза».

     Тамара

Должен сказать, что, несмотря на любовный пожар, все задания я выполнял вовремя, экзамены сдавал успешно. Наверное, непробиваемый комплекс отличника не давал мне расслабиться и запустить учёбу.

Кстати, такая творческая натура, как упомянутый мной Арон Крупп, не смогла совмещать такие несовместимые понятия, как любовь и учебный процесс. Он был вынужден из-за неудачной любви взять академический отпуск, отслужить в армии и только потом вернуться в институт.

Как известно, в конце каждого семестра необходимо сдавать зачёты и экзамены. К экзаменам мы готовились втроём – я, Лёня Муляр и Марк Каганович. Происходило это так. Мы по очереди читали учебный материал по конспекту или учебнику, потом обсуждали, если всё было понятно, шли дальше. Для некоторых дисциплин, таких как математика, физика, теоретическая механика приходилось ещё решать задачи.

Всё время оставаться серьёзными было довольно трудно, поэтому иногда находилось время для шуток. Помню одну из них. Мы готовились к экзамену по теормеху, и была моя очередь читать учебник. Я вдруг почувствовал, что стало как-то очень тихо и поднял глаза. Лёня лежал на диване, а в голове у него стоял Марк, при этом оба смотрели на меня и молчали. Я спросил: «В чём дело?», они молчали. Потом Марк с удивлением спросил: «А ты разве нас видишь? Ведь векторное произведение при таком положении векторов равно нулю».

      Эмблема в честь 35-летия окончания института

Мы подружились, в этом составе (плюс Тамара) стали проводить свободное время. Вместе отмечали дни рождения и праздники, вместе ходили на демонстрации, в которых мы должны были принимать участие. По правде говоря, мы это делали с удовольствием, поскольку праздничная колонна проходила мимо дома Лёни на Переулке Ильича (был такой в начале Загородного проспекта), и мы забегали к нему выпить и закусить.

В тёплое время года ездили за город на велосипедах, зимой катались на лыжах и на коньках. Кстати, Тамара великолепно каталась на беговых коньках, у меня же были всего лишь «канадки». Два раза ездили на зимние каникулы в пансионаты в Репино и Каннель-Ярве. В последнем меня постигла неудача – я поскользнулся на обледеневших ступеньках и проехался по ним задом. Неделю не мог ни стоять, ни сидеть.

У Марка была хорошо оборудованная фотолаборатория. В ней мы проявляли фотоплёнки и печатали фотографии. Поэтому множество фотографий из студенческой жизни сохранилось до сих пор.

Наша дружба продолжалась всю жизнь, особенно близкой она была с Лёней. Он был потомственным ленинградцем, отец – инженер-строитель, мама – врач. После окончания института работал конструктором, а потом перешёл в кинотехникум на преподавательскую работу. Женился позже всех нас на молоденькой симпатичной девушке Лене, которую, как говорили некоторые его друзья, «долго выращивал». Мы часто общались, Лёня очень тепло относился к моей маленькой дочке Оленьке. Долго хранил рецепт, который Оля ему однажды выписала. Она ему прописала «ёд на палец». Как-то, после ухода Лёни, Оля расплакалась, обняла меня и сказала: «Не хочу, чтобы ты был такой ишый («лысый») как Муняй («Муляр»)».

Неожиданно для нас Лёня с Леной и сыном Даней решили уехать в Америку. Мы не могли тогда понять причину такого решения, ведь у этой семьи всё было – машина, прекрасная квартира, дача на Карельском перешейке. Понимание пришло позже.

Лёня несколько раз приезжал в Питер, в том числе на вечер встречи в ЛИКИ, потом к нам в Мюнхен. Последний раз мы увиделись с Лёней в Бостоне в 2017 году. Он уже тогда был нездоров, протянул ещё несколько лет благодаря американской медицине и неимоверным усилиям Лены. В 2024 году его не стало.

Марк Каганович приехал поступать в ЛИКИ из Мурманска. Его отец, в прошлом военный корреспондент, занимал какой-то важный пост на мурманском телевидении. У Марка был аналитический склад ума, из него получился бы отличный инженер, но он всё время тяготел к профессии кино- или телеоператора. Он принимал активное участие в работе студии «ЛИКИ-фильм». Многие участники этой студии в дальнейшем действительно стали творческими работниками, например, Игорь Гриднев (режиссёр), Александр Мачильский (кинооператор), Володя Елизаров (телеоператор), Эдик Киселёв (сценарист, режиссёр документального кино) и другие. Марк устроился на работу на телевидение и вскоре в титрах передач появилась надпись «Телеоператор Марк Невский».

     На демо Виноградова и Левитин, представители факультетов

Подготовку к экзаменам весной 1957 года мы, как всегда, проводили вместе, а заболел я один– у меня была болезнь Боткина, или иначе – желтуха. Я оказался в инфекционном отделении больницы им. Мечникова, куда никого не пускали. Но это не остановило Тамару, и она под видом медсестры периодически проникала в отделение. Однажды её поймала заведующая отделением. «Милая девушка, – сказала она, – во-первых, Вы нарушаете порядок, а во-вторых, Вы можете заразиться. Вот у Вас уже белки пожелтели!».

        Велосипедная прогулка

Вскоре после выхода из больницы я провожал Тамару в дальнюю дорогу – их группу отправляли на целину. А осенью наша группа поехала в колхоз на уборку картофеля. В своё время даже появился шуточный лозунг, который пародировал Призывы ЦК КПСС и Советского правительства к очередной дате Октябрьской революции: «Товарищи колхозники, поможем студентам вовремя и без потерь убрать урожай!».

Для нас пребывание в деревне было приключением. Носить ватники и сапоги, спать на матрацах, набитых соломой и положенных на пол, не было проблемой. Копались в земле, набирали картошку в вёдра, полные вёдра относили в ящики, расставленные по полю. Ящики грузили в прицеп к трактору, который отвозил их в амбар. Однажды я ехал на этом прицепе, сидя на ящиках, и на повороте прицеп перевернулся. Все ящики оказались на земле, и я – под ними. Меня быстро откопали, и первое, что я увидел – было совершенно белое лицо моего сокурсника Бори Флейшмана, который не чаял увидеть меня в живых.

Прибыв из культурной столицы России, мы были, мягко говоря, удивлены, что в речи колхозников редко звучали не матерные слова. Мой однокурсник Мирон, разговаривая с мамой по телефону (для этого надо было идти на почту и заказывать разговор с Ленинградом) и рассказывая о трудностях, пожаловался, что здесь колхозники разговаривают матом. И эта проблема коснулась даже домашнего скота. В нашей деревне не было магазина, поэтому для доставки продуктов из соседней деревни нам выделили лошадь, запряжённую в телегу. Мы радостно уселись в телегу, натянули вожжи и скомандовали: «Ноо!» – никакого эффекта. Что мы ни делали, лошадь не двигалась. Хорошо, что мимо проходила колхозница. Она взяла вожжи, слегка хлестнула лошадь и скомандовала: «А ну пошла,… твою мать!». И лошадь нехотя сдвинулась с места. По дороге мы экспериментировали с многими вариантами команды и убедились, что эта лошадь без хотя бы одного матерного слова с места не сдвинется.

А поздней осенью мы с Тамарой встретились, и всё снова завертелось. Всё свободное время проводили вместе, да и в институте практически каждый день встречались. Ходили в кино, в театры, побывали на спектакле «Голый король» московского театра «Современник» с Евгением Евстигнеевым в главной роли, на многочисленных концертах. Многие вечера проводили у Наташи Кригер, у неё я впервые услышал Окуджаву. Бывали и у школьной подруги Тамары Люды Плоткиной. Люда была дочкой Героя Советского Союза, военного лётчика Григория Плоткина. Он погиб во время войны на Ленинградском фронте. При нашем знакомстве Люда уже была замужем, имела маленького сына Серёжу. Виктор, муж Людмилы, высокий красивый парень, работал начальником цеха какого-то завода. В его распоряжении находилось неимоверное количество спирта, что его и погубило.

Через какое-то время мы познакомили Люду с нашим другом Сергеем Гиндиным. Они поженились, но их брак длился недолго. Серёжа по-настоящему любил Людмилу и даже усыновил маленького Серёжку.

В июле 1958 года наш курс отправили под Выборг на мелиорацию. До 1939 года эта местность принадлежала Финляндии. Финны создали здесь систему каналов для осушения болотной местности. Со временем каналы заросли кустарником, и нашей задачей было его вырубить. Нам выдали топоры, острые как бритвы, и резиновые сапоги. Довольно часто попадались змеи, и мой однокурсник Генка Беляев их лихо ловил. Он утверждал, что они не ядовитые, но не хотелось проверять это на себе. Однако главная опасность подстерегала с другой стороны. Её источник – наши топоры.

     В колхозе

Мой друг Марик понял на своём опыте, что значит получить обухом по голове. Он замахнулся топором, чтобы срубить очередной куст, но топор запутался в переплетениях веток над его головой и ударил обухом ему по лбу (счастье, что не лезвием!). И хотя на лбу образовалась громадная шишка, можно считать, что он легко отделался.

Серьёзную рану получила Ирина А. Она целилась топором по толстой ветке, промахнулась и попала себе по ноге. Пришлось отправлять её в больницу. Может быть, были ещё подобные случаи, я не помню.

Зато я помню, как праздновали мой день рождения. Все собрались на берегу речки, вылили всё имеющееся пиво и вино в ведро, туда же добавили речной воды (народу же было много!). Пели песни под гитару, жгли костёр, пекли картошку – в общем, было весело.

В празднике принимал участие и наш руководитель аспирант Коля Загоруйко. Коля был ненамного старше нас, но поставил себя так, что его все слушались и охотно выполняли его указания. Научным руководителем Коли был заведующий кафедрой звукотехники профессор Бургов. Коля закончил аспирантуру, но диссертацию не защитил и продолжал работать на кафедре. Наконец в газете «Ленинградская правда» появилась статья «Учёный без учеников». Интересно, что Вячеслав Алексеевич не скрывал эту статью, а наоборот, показывал всем в институте и говорил, что эта статья про него. Вскоре он выпустил своего аспиранта на защиту, тот успешно защитился и уехал в Новосибирск. Через несколько лет он защитил докторскую диссертацию и занял какой-то руководящий научный пост в Новосибирском Академгородке. Позднее до меня дошли слухи, что он стал одним из руководителей антисемитского общества «Память», но я не хочу в это верить.

На третьем курсе наша любовная история продолжалась. Иногда я приглашал Тамару домой, мы вместе смотрели телевизор, который был тогда в новинку. Однажды на просмотр собралось несколько человек, среди которых была одна утончённая дама, представительница высшего музыкального света города. Тамара, усаживаясь на диван, громко произнесла: «Лучше поздно, чем никогда», – сказала старая дева и села на гвоздь». Дама изменилась в лице, но ничего не сказала.

Я тоже промолчал, но, провожая Тамару домой, выдал ей по первое число. «Ты соображаешь, что ты говоришь и в какой аудитории? И что о тебе могут подумать!» - «А мне наплевать!» - «А мне нет! И так о тебе чёрт знает, что говорят!». И результат не заставил себя долго ждать.

Со всех сторон папе стали доносить, что его сынок связался с дурной девицей. «Ты слишком много времени проводишь с Тамарой, поздно приходишь домой. Как вообще у тебя с учёбой?». Я показал ему зачётку, там всё было в порядке. Я сказал, что некоторые задания я делаю в институте, например, связанные с черчением.

В институте было две аудитории, оснащённые «кульманами» – станками, содержащими основание с подвижной чертёжной доской и рейсшиной. Там всегда были студенты, в основном из общежития. Общежитий в институте было два – на Фонтанке и в Павловске.

Вспоминается один смешной случай, произошедший в «чертёжке» и надолго вошедший в студенческий фольклор.

     На мелиорации у каждого персональный топор

Студент возвращается в «чертёжку», видит, что у него исчезла стирательная резинка и кричит: «Кто спи***л резинку?». В ответ раздаётся из угла тоненький голосок: «Это я сп***ла» . От громкого смеха затряслись стены. Это была китайская студентка Хуа Си Мый, которую мы называли Симой. У нас училось несколько китайских студентов, очень приятных в общении ребят. Мы ничего не знали об их дальнейшей судьбе, опасались за их жизнь во время так называемой «культурной революции» в Китае. Было известно, что хунвэйбины расправлялись с людьми с высшим образованием.

Мой друг Валерий Соколов учился с Симой в одной группе. После окончания института он работал на Рязанской кинокопировальной фабрике, долгое время – главным инженером. Однажды он побывал в Пекине, в Научно-исследовательском киноинституте и поинтересовался, нет ли среди сотрудников института выпускницы ЛИКИ Хуа Си Мый. Через некоторое время к нему навстречу выбежала Сима, живая и здоровая, вся в слезах от радости.

Мой рассказ папе о работе в «чертёжке» был правдой, но не полной. А полной правдой было то, что в ту же «чертёжку» приходила Тамара и чем-то здесь занималась.

«Какие отношения тебя связывают с Тамарой?» У меня не повернулся язык сказать, что я её люблю, мне казалось это слишком высоким словом. «Мне она нравится. И вообще я не понимаю, почему поднялся такой шум. Что мне с ней, детей крестить?»

«Может быть, и придётся», – резонно заметил мой родитель. Боже мой, как он оказался прав!

Одновременно я подвергся небывалому давлению со всех сторон, иногда совершенно неожиданных. Моя сестра Наташа училась в нашем институте на электротехническом факультете. Она не советовала мне встречаться с Тамарой, потому что про неё в институте ходят разные слухи. Какие слухи, она не могла сказать. В эту кампанию включился мой дядя Изя, большой знаток женщин. Он мне стал рассказывать, как женщины любят менять партнёров. Я возмутился: «Ко мне-то это какое отношение имеет?» «А говорят, что твоя Тамара такая», – безапелляционно заявил он.

Была в институте лаборатория, которая занималась исследованиями различных вакуумных приборов для кинотехники. Иногда их исследования были успешными и заканчивались разработкой реальных устройств. Так случилось с интерференционными отражателями для мощных кинопроекторов. Дело в том, что для получения яркого изображения на экране при демонстрации кинофильма, кадровое окно кинопроектора должно освещаться мощным световым потоком. Поэтому использовались мощные источники излучения, например, ксеноновые лампы, линзы, направляющие световой поток на кадровое окно, и зеркальные отражатели, которые располагались с задней стороны источника света и образовывали дополнительный световой поток, направляемый в кадровое окно (хочу напомнить, что речь идёт о состоянии кинопроекционной техники 60 лет назад).

В вакуумной лаборатории разработали совершенно новый стеклянный отражатель из теплостойкого стекла, который за счёт интерференционного покрытия не отражал тепловую часть излучения, а пропускал его через себя. В результате нагрев кадрового окна и киноплёнки значительно снижался.

За это изобретение сотрудники вакуумной лаборатории и её заведующий Абрам Яковлевич Штаркер были удостоены Государственной премии.

Абрам Яковлевич был выпускником нашего института, вернее, кино-фототехникума, поэтому, как я потом понял, был знаком с моим отцом.

Однажды он встретил меня в институте и попросил зайти к нему. «Я знаю, что Вы встречаетесь со студенткой химического факультета Тамарой Виноградовой», – сказал он. «Да, и что?» - «У неё плохая репутация, для Вас это нехорошо» - «Я в это не верю, мне всё равно, что говорят», – сказал я и ушёл.

Как-то раз прозвенел телефонный звонок, звонила совершенно незнакомая женщина. Она сказала, что у неё ко мне очень важный вопрос, и я сдуру согласился встретиться. Она сразу начала: «Речь идёт о Тамаре Виноградовой. Вы наверняка не знаете, что отец у неё был алкоголик, имел много женщин. А она сама стремится проникнуть в знаменитые семьи. У неё только такие подруги, например Люда Плоткина, дочь героя Отечественной войны, Ира Беляева, дочка адмирала Беляева, Таня Бурденко, внучка знаменитого хирурга». «Но это её школьные подруги, и я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне?».

«У Вас тоже знаменитый отец, и мне не хотелось бы, чтобы такой парень испортил себе жизнь».

Я так никогда и не узнал, кто это был. А потом давление продолжилось с совершенно неожиданной стороны. Ирина Леонидовна, мать лучшей подруги Тамары, увела меня в другую комнату и просила её внимательно выслушать. «Тамара очень хорошая девушка, – сказала она, – но она Вам не подходит. И ей нужен другой парень. В ваших общих интересах прекратить эти отношения». Я ответил: «Дорогая Ирина Леонидовна, почему все знают, что будет лучше для нас? Это наше личное дело». «Все хотят, дорогой Гриша, чтобы Вы не сделали в жизни серьёзной ошибки».

Все эти разговоры были мне очень неприятны, но совершенно не влияли на моё поведение. Другое дело, что я видел, как переживает мой папа. Он несколько раз призывал меня прекратить встречи с Тамарой. Когда же я увидел, что он перестал спать и принимает сердечные лекарства, я понял, что нужно на что-то решаться.

Мы встретились с Тамарой, долго обсуждали серьёзность ситуации и по моему предложению решили (не без горьких слёз) сделать паузу в наших отношениях. Если в течение года мы сможем обходиться друг без друга, значит так тому и быть. И мы этот срок выдержали.

У меня появилось много свободного времени, и я погрузился не только в учёбу, но и в работу. В конце шестого семестра я сдал экзамен по курсу «Детали и механизмы киноаппаратуры». Лектор этого курса профессор Мелик-Степанян предложил мне принять участие в научно-исследовательской работе. Я был оформлен лаборантом кафедры кино-видеоаппаратуры и каждый день после занятий приходил работать на кафедру. Так продолжалось до окончания института.

Исполнился год нашей разлуке. Как выяснилось, наши чувства не угасли, скорее – наоборот. Папа был не в восторге от происходящего. Однако в конце пятого курса он сказал: «Если это у тебя так серьёзно, то надо жениться, а не морочить девушке голову». Я же решил, что нужно сначала закончить учёбу и начать работать.

O TOM, ЧТО ПОМНЮ. Часть I

О ТОМ, ЧТО ПОМНЮ. Часть II

• Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
  Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

  
  Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

  Войти >>