Темы
Анастасия Поверенная
Крутые берега
Часть V. Короткие рецензии
«На поле крови»
«Мама, а какого цвета совесть? — спросила меня более двадцати лет тому назад одна из моих дочерей, — жёлтенькая, да?»
«Да, да, жёлтенькая, светлая, солнечная».
Именно с такими понятиями человек входит в мир, и именно поэтому так не хочется калечить его хрупкое восприятие суровым бытием, правдой, тем, что совесть часто бывает не только чистая, но и нечистая или, ещё резче, как на шахматном поле, чёрно-белая. А недавно наш писатель-диссидент Георгий Владимов писал в изгнании: «...серые ставят... и выигрывают». У серых совесть бесцветная, не терпящая никакого беспокойства и готовая, смотря по обстоятельствам, окраситься в любой нужный цвет. Они не замечают драматизма времени, в котором живут. Совесть, по советскому анекдоту, — понятие идеалистическое, и нам, марксистам-материалистам, она не присуща.
Мы действительно больше привыкли к словам, нежели к понятиям, но привыкли к ним настолько, что они проходят как бы по касательной нашего сознания, не затрагивая души. Совесть, стыд, предательство — эти и многие другие слова использовала советская система, система зла, чтобы выработать в нас толстовское непротивление. И невообразимо трудно было академику А. Сахарову — совести нашей интеллигенции — быть услышанным и понятым нами. И формула любви А. Солженицына «Жить по совести, жить не по лжи» с трудом входит в наше искалеченное сознание.
Фото из газеты: недельная голодовка в защиту академика Сахарова.
Мюнхен. 1985 год.
Пишу об этом после спектакля по драматической поэме Леси Украинки «На поле крови», который мне на днях удалось посмотреть в Свободном Украинском Университете города Мюнхена.
Спектакль был поставлен режиссёром и исполнителем главной роли Юрием Росстальным совместно с Олегом Сенивым в роли Странника. Люблю Лесю Украинку как талантливую поэтессу, а уж потом как драматурга, поэтические драмы которой наполнены перенапряжением философской мысли, обязательной борьбой белого с чёрным и трагическим финалом. Знаю и то, что писала она эти драмы для чтения, а не для сцены. Разве иудейские сюжеты «Вавилонский плен» или «На Руинах» могли заинтересовать театр в до- и послереволюционной России..?
А ведь поэтесса обладала удивительным талантом использовать сюжеты и образы мировой литературы и истории и увязывать их с современностью. «На поле крови» — новозаветная библейская история, перенесённая на поле поэтической трагедии.
«Не двенадцать ли вас избрал Я? Но один из Вас диавол» — гласит Библия (Ин.6:70). И диавол этот — Иуда. Иуда из Кариота, Иуда Искариот, сын Симона Зилота, двоюродного брата Иисуса Христа. Согласно Библии, он был учеником своего Учителя, пользовался его полным доверием и заведовал общей кассой, которую носил с собой в деревянном ящике. За треть суммы, находившейся в этом ящике, за тридцать сребреников (сумма ничтожная по тем временам — равная цене раба!) предал Иуда Христа Спасителя.
Теза — антитеза... Всё тот же чёрно-белый вариант, который испытал каждый из нас.
Моя теза — военное православное детство еврейского ребёнка, пережившего гетто и выжившего в обозе партизанского отряда с ежедневной молитвой «Господи, спаси и сохрани...» И антитеза — атеистическое послевоенное воспитание и образование. И Библия служила не познанием, а опровержением.
«На поле крови»... Этой драмы Леси Украинки я никогда ранее не читала, но название звучало удивительно знакомо. Только после спектакля я вспомнила: Полем крови древние иудеи называли участок земли недалеко от Иерусалима, который был куплен за те же самые тридцать сребреников Иуды у бедного горшечника для погребения странников, за те же самые гроши, которыми он так и не успел воспользоваться.
И у каждого из нас давно сложился образ Иуды-предателя: немощный, хилый, с рыжими растрёпанными волосами и анемичным лицом. Человек ничтожный, презренный, как и его поступок.
Каково же было моё изумление, когда я увидела Иуду Искариота на сценическом поле! Мы все любим театр и, как говорил Белинский, «...можете ли Вы не любить театр больше всего на свете, кроме блага и истины?» Мы подвержены драматизму. В нас не умирают чувства сопереживания. Но современная «драма», базирующаяся только на реализме, часто примитивна и груба. И поэтому шла я на спектакль с некоторым чувством иронии и скептитизма, шла, как говорится, провести вечер.
Увиденный мной театр ошеломил, поразил и подчинил меня с первого момента. Начало спектакля: белое и чёрное поле игры, теза и антитеза меняются местами. Перед нами был не намертво устоявшийся в нашем представлении образ Иуды, перед нами был атлет, Спартак, римский гладиатор, человек сильный, красивый, прекрасно владеющий пластикой тела. Движения и жесты его скупы и расчётливы. Они полностью соответствуют тому характеру, который дал Иуде играющий его актёр — характеру страстному и в своём искушении, и в греховности, и в честолюбии. Это характер, в котором в начале спектакля, в начале действия нет раскаяния и стыда. И у зрителя возникает впечатление, что преступления вовсе и не было. Этот антигерой на наших глазах превращается... в героя!
Что же перед нами? Театр абсурда? Антигерой Иуда проводит нас, зрителя, через «сквозное действие»: зал готов рукоплескать в тот момент, когда надо было бы дать волю слезам. А когда Иуда прыгает на стол, головой и руками упирается в потолок, нам кажется — этот антиатлант разрушит здание им же созданного абсурда, и мы погибнем вместе с ним, а ежели уцелеем, пойдём за ним, не оглядываясь, и не спросим: «Сколько стоят тридцать сребреников сегодня в конвертируемой валюте?»
Зрители, осознавая весь трагизм положения, готовы рукоплескать предателю. Но добро и любовь движут миром. И в разгоревшемся внутреннем конфликте с самим собой, в борьбе со своей совестью — «целуя, продал» — рефреном звучит в финале человеческое раскаяние.
«Отвергнись зла и делай добро» — отвернись полностью от зла, не помышляй злого и твори добро, исправь зло, делая добро. Начинается Кафка с его «Процессом», где идёт непрерывный беспристрастный суд над самим собой. Поэтическая драма уступает место идеальному сонету, в котором последний терцер-синтеза: «А может, я его всё-таки любил?»
После спектакля мне захотелось встретиться с Юрием Росстальным и задать ему несколько вопросов.
— Скажите, Юрий, Вас не пугает такая искренняя симпатия зрителей после Вашей игры к этому веками устоявшемуся отрицательному образу Иуды?
— Симпатия? Не знаю... Но, по крайней мере, зрители задумались. Образ Иуды, как и «абсолютное зло», не нашли до сих пор окончательного приговора. Ни великим философам, ни художникам, ни писателям не удалось разрешить этот вопрос. И у Владимира Соловьёва, у Достоевского и Толстого, у Леси Украинки и Леонида Андреева мы наблюдаем только конфронтацию с понятием «абсолютное зло». Безусловно, предательство Иуды — зло, но и он имеет право быть услышанным. Услышанным и понятым хотел быть и я. И важной для меня была реакция священнослужителей и монахинь, которые присутствовали в зале:
«Вы дали нам урок», — был их ответ на мою игру.
— Юрий, я внимательно следила за Вашей игрой, и мне показалось, что почти до финала Вы создавали драматизм образа Иуды по поэме Л. Украинки, а финал выстроили по рассказу Л. Андреева «Иуда Искариот и другие». Так ли это?
— Да, у Л. Андреева Иуда был более приземлён, что ли, очеловечен. Он уверен: зло, содеянное им, было не намеренно — он не убил, он только указал на Него. «Не тебе меня проклинать, – говорит он страннику. — Ведь я не знал, что с ним сделают; венок терновый, крест — как мог я знать? Могли его и помиловать.» И в конце действия вина его так глубока и запредельна, что он уверен: «Теперь нет смерти».
И последний вопрос:
— Юрий, расскажите немного о себе и своих планах в новой для Вас стране.
— Я родился в Киеве, в семье актёра. В детстве была жизнь за кулисами, а после окончания театрального института – на сцене вместе с отцом в театре имени Ивана Франко. После гастролей театра около двух лет тому назад остался в Германии. Свой первый спектакль на Баварской земле мы вместе с Олегом играем на украинском языке. Но тема спектакля — общечеловеческая, она не подвластна ни политической организации, ни государственному строю. Чтобы понять, что такое добро, нужно для начала зло назвать злом. И поэтому эта тема, думается мне, понятна и немецкому зрителю. Конечно, хотелось бы поставить спектакль с немецкими актёрами. Например, по рассказу Ф. Достоевского «Сон смешного человека», фантастическому рассказу, в котором идеальные люди живут в идеальном обществе, но приходит он, смешной человек, и всё разрушает. Существует интересная интерпретация польского режиссёра Анджея Вайды по роману Ф. Достоевского «Идиот» — «Настасья Филипповна». Планов «громадьё», и хочется их осуществить.
Сценарий допишет Время:
«Левиафан»
Память — это фотоаппарат и кинолента, она возвращает нас из прошлого в сегодня то фотографиями, то картинками прожитого и пережитого.
Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан» запомнится мне тоже картинками-эпизодами. Первый — женские руки у конвейера рыбокомбината и стекающие в кучки обезглавленные рыбы. Второй — лица этих работниц в салоне автобуса, везущего женщин на смену.
На несколько секунд я забываю, что смотрю не хронику, не документальный, а художественный фильм. Кинооператор Михаил Кричман как бы экономит свет в кадрах, но в этой скупой зыбкости до боли чётко и выпукло зритель видит трагизм современного провинциального российского бытия. На этих лицах — выражение бездуховности, равнодушия и всеобщего безразличия и к самим себе, и к окружающему миру. Куда-то уходит и ощущение, что ты смотришь цветной, а не чёрно-белый фильм. Тревожит душу и музыка композитора Филипа Гласса. Она так слитна, так органична, так беспощадно связывает экран со зрителем, что до самого конца просмотра нет сил проглотить слёзный ком в горле.
На вопрос друзей, успела ли я посмотреть этот фильм и как он мне понравился, отвечаю двумя словами: «да» и «нет».
Да – потому что в фильме не замечаешь актеров второго плана. Все они на своём месте — главные герои. Говорю «да», потому что к концу фильма я возненавидела актеров, играющих мэра и его духовного патрона. Пусть простят меня Роман Мадянов и Валерий Гришко — они прекрасно справились со своими ролями.
«Нет» говорю не фильму, а проблемам, поднятым сценаристами (Олег Негин, Андрей Звягинцев). Эти проблемы я осознала ещё в 70-х, и они стали причиной моей эмиграции. Главная из них — власть опасна для свободного гражданина. Как во всей России, в фильме «Левиафан» рушится и саморазрушается жизнь. Разве недавно принятый Госдумой закон о снижении цен на алкоголь во время глубокого кризиса не есть разрушение страны? «Левиафан» — это киновариант истории библейского Иова, перенесённой в наше сегодня, когда уничтожается человеческая природа и свобода. Поэтому главная тема в фильме — разрыв, разрыв всего человеческого, справедливого с коррумпированной наглой властью. Если сам Господь триедин, то местный пахан власти — единожд и под себя подбирает духовников и карательные органы.
Алексей Серебряков очень искренне сыграл роль Николая, главного героя фильма. По сценарию его герой не пропил мозги, у него крепкие руки, крепкий дом, построенный, видимо, ещё вместе с отцом, и крепкое хозяйство. А мэру посёлка нужен даже не дом мастера, а его фундамент, место, на котором можно построить что-то новое и прибыльное. Поэтому развязка проста и обычна. Семья Николая уничтожена. Он в тюрьме, жена на кладбище (актриса Елена Лядова, получившая «Золотого орла» на последнем московском фестивале за лучшую женскую роль). Дом идёт на слом.
Очень выразительна и предпоследняя сцена — очень яркий свет и нарочито роскошно одетое семейство мэра в первом ряду у алтаря. Всё напоказ, и жизнь их удалась. Хозяин округи чист и светел и снова готов к исповеди и причастию... но сценарий не дописан. Критики почему-то не увидели в фильме ещё одного героя — мальчика, сына Николая. Через двадцать лет он будет одним из нового поколения российского будущего. Мы не знаем, кем он вырастет — во злобе и мести, или любовь к отцу сделает его достойным человеком.
«Шпиономания»
С Павлом Сиркесом и его женой Тамарой Жирмунской я знакома и дружна двадцать лет. О чём только не переговорено за эти годы! Прочитаны все книги, ими написанные. На днях я прочла новую книгу-роман Павла «Шпиономания», выпущенную издательством «Za-Za» только что в Дюссельдорфе, и вместе с ними как бы снова прожила их жизнь...
Шпиономания — только середина романа, материала, который и мне хорошо известен, а в целом это роман о самом авторе. Начинается роман со страшных военных лет мальчика из еврейской мишпухи в русско-украинском и молдаванско-румынском окружении. Сжато, но очень глубоко Павлу удалось описать жизнь и быт местечкового еврейства, глубокие и мощные корни дерева жизни и огромной взаимной любви друг к другу от Парижа до Караганды: кто-то пропадал, кто-то находился, сколько было неожиданных встреч и сколько горьких потерь... Меня это глубоко тронуло.
Война кончилась, еврейский мальчик вырос, решил стать журналистом и покорить Москву. Эта тема и мне, смоленской провинциалке, очень близка. Считаю советскую школу и дорогих учителей лучшими, что у меня было в детстве: единая школьная программа «от Москвы до Махачкалы», единые учебники и отличный результат. Мы, «понаехавшие», проходили успешно конкурс в 13-17 человек на место и не уступали москвичам. По сравнению с Павлом у меня было два преимущества: мишпуха погибшего отца отнеслась ко мне по-родственному: мне было где жить в Москве, а главное, у меня была русская мама и не было «пятого пункта» в паспорте. Мои кузины и кузены (тоже с русскими мамами) успешно получали дипломы: один закончил Щукинское училище и Институт Стали, кузина — Гнесинку и иняз и всю жизнь проработала в СЭВе. Кузен Игорь Золотовицкий стал заслуженным артистом, а теперь и профессором и руководителем театральной школы. Не повезло только младшему кузену Боре Генинсону: вопрос о его зачислении на Мехмат решался даже в какой-то комиссии ЦК партии. Всё-таки вопрос решился в его пользу, он стал математиком, учился вместе с Березовским и был его научным и рабочим негром — будущий олигарх был очень талантлив, но имел мало времени на учебу: он делал первые деньги.
Этому злосчастному «пятому пункту» и посвящены главные страницы романа Сиркеса. Тут уж он подробно и последовательно показывает читателю, как власть вытесняла и его, и ему подобных из страны, в которой они родились и которую любили.
И последнее. Несколько строк из письма Тамары к мужу, когда она окончательно поняла, что уехать с дочкой не может, но готова на все жертвы ради спасения мужа — его отъезд, его эмиграцию. Вот что она написала: «Давай пожалеем — я тебя, а ты — меня. Давай сохраним признательность и нежность. Никто не знает будущего. Но такие чувства на дороге не валяются... Будем мы в разводе или нет, ты останешься моим мужем. Наш дом — твой дом». И жизнь, и судьба сберегла этих людей — они давно вместе в Мюнхене, и я желаю им обоим ещё много счастливых лет вместе!!!
Последняя встреча
Сложилась традиция: в каждый приезд Владимира Войновича в Мюнхен мы собираемся на литературные посиделки. Мы — это семья двух поэтов-организаторов наших встреч Наташа Генина и Андрей Рево, писатель Г. М. Хазанов, которому только что отметили 90-летие, обожаемая нами всеми Майя Туровская (которую не надо представлять), писательница Люда Агеева, поэтесса Ира Стекол и ещё несколько близких Володе друзей.
Темы для застолья всегда «две в одной» — Россия и литература и литература в России. Стол собираем по-студенчески скромный, и под первую рюмочку Володя всегда что-нибудь читает. На сей раз читал давно опубликованный и полный юмора рассказ о Сталине в ночь 22 июня. Потом, конечно же, уже говорили о возрождении сталинизма. Мне же вспомнилась недавняя передача, которая мне попалась в интернете, где вчерашние новобранцы в какой-то воинской части принимали присягу, стоя на коленях и целуя знамя с портретом Путина. Так что на наших глазах сталинизм перерастает в путинизм.
И всё же вечер закончился юмором. Вертикальный ливень ждал нас у выхода. Майя спрашивает меня:
«И Вы в этих туфельках побежите по лужам?»
Отвечаю:
«Да мне больше замшевого жакета жалко, чем туфель».
«Нет уж...», — говорит Майя, разувается и по щиколотку в воде бежит к машине... Глядя на эту 92-летнюю женщину, я вспомнила студенчество, когда выходные туфельки были одни и как мы после театра разувались и босиком бегали по ночной Москве. Значит, и Майя не забыла те времена...
Ну и Володя на прощание сказал замечательные слова: «СЛЕДУЮЩЕМУ ПРЕЗИДЕНТУ НУЖНО БУДЕТ ДАВАТЬ КЛЯТВУ НЕ НА КОНСТИТУЦИИ, А НА ТОМИКАХ САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА!»
«Дорога на Майдан»
С интересом прочла книгу моего приятеля, коллеги по радио «Свобода» и соседа в Мюнхене Владимира Малинковича «Дорога на Майдан». Книгу обещала посмотреть по-журналистски: сверху вниз и по косой... Не получилось. Не хватило моей политической нахватанности, и пришлось читать внимательно.
Не пожалела. «Дорога на Майдан» может претендовать на учебник политологии современной Украины. Автор делит историю этой страны на три больших раздела, которые приводят страну в конце концов к нынешнему кризису.
Я же насчитала в книге множество всяческих разделений, и главные из них — не ненависть двух братских народов, отошедших друг от друга на долгие годы, а грубая и полная ошибок власть, власть украинская, власть российско-украинская, власть Запада и Америки. Так что «тиха украинская ночь» – только у Гоголя...
У Малинковича в книге такая тишина даже не намечается: страна была и остаётся страной, разорванной на конфликтующие между собой части. Меня больше всего в книге заинтересовала история национализма, история интегрального национализма и как на смену им пришел национализм государственно-политический. Книгу читать интересно ещё и потому, что автор в девяностые был участником тех многих событий: служил советником Кучмы, был близок с руховцами и очень объективно объясняет, почему руководство Кучмы сдало идеологию государства националистам, а также – что такое Майдан и Евромайдан.
Владимир чётко и объективно изложил факты, а нам оставил возможность самим делать выводы и анализы.
Они были с нами
«Не всякому дано любви хмельной напиток
Разбавить дружбы трезвою водой
И донести его до старости глубокой
С наперсницей, когда-то молодой...»
Эти строчки Якова Полонского можно отнести к супружеской паре Игоря Кондакова, пианиста, организатора и руководителя первого в СССР джаз-оркестра и его жены Mila Wollrath-Кондаковой. В юности судьба свела их в Москве: студентку театрального института, немку из бывшего Кёнигсберга, и талантливого москвича.
Оказавшись в эмиграции, Игорь с концертными программами облетел весь земной шар, и Мила всегда была рядом. Когда пришло горе (за три года до смерти Игорь впал в кому), Мила до последней капли вместе со слезами испила свой напиток любви.
Я очень благодарна обществу «Мир» и всем «мировцам» Мюнхена за прекрасный и по-домашнему уютный вечер их памяти, сопровождаемый прекрасной музыкой в исполнении пианиста и профессора музыки Леонида Чижика и контрабасиста Peter Bockius. Вспоминаю начало 85-го, когда я из Западного Берлина переехала в Мюнхен по приглашению работать на радио «Свобода» и сразу же познакомилась с Игорем Берукштисом, тоже прекрасным музыкантом и другом Игоря Кондакова. Познакомились, но я не спешила в компанию Кондакова, в которой он был со всеми на «ты» и у него было имя Кандей. За его маской весёлого циника чувствовалась ранимость и глубина талантливого человека.
Постепенно подружились, и я с дочерьми стала часто приходить в ресторан Mövenpick, который очень напоминал мне послевоенную мещанскую Москву и где Игорь проработал пианистом целых 17 лет. В дополнение к музыке девочки ещё получали «Семейное мороженое» в огромной стеклянной вазе, которое делили и с Милой, и с Верой Берукштис. Однажды дамы принесли мне поэму Игоря: история России в «мат-перемат» — Лука Мудищев просто отдыхает! Как-то в Ленинградском университете я слушала защиту кандидатской по теме русского мата. Прочитав поэму, я бы Игорю сразу присвоила звание доктора наук: поэма написана гениально. Уверена, что у кого-то из наших общих друзей сохранился текст и его надо было бы опубликовать хотя бы для специалистов литературоведения. Уверена — доживи Игорь до наших дней, он бы стал писателем. Наша светлая память Миле и Игорю и радость, что они были в нашей жизни!
Разные в разном
Два русских армянина, два москвича, два талантливых человека – артист Армен Джигарханян и солист балета Большого театра, мой приятель Владимир Николаевич Барсегян – два человека, претендующих на достойную старость. Один на 87-м году жизни издает огромный философский труд под скромным названием «Хореография», другой... загнал свою старость в пошлость и грязь.
Если один из них объясняет понятия этики и нравственности, то второй даже не пользуется «малым в большом» — деликатностью отношений. Мне совсем не понятно, как Джигарханян из гордого горца превратился в старца, позволяющего часами полоскать своё имя в эфирном времени.
Я верю, что «неравные браки» могут быть счастливыми. Пример поэта Фета и предсмертная любовь Гейне – любовь без меркантильности.
Но этот «любви напиток» был не дан ни артисту, ни его «девочке-празднику» (как подобные ей себя называют). Как-то я читала, что в голливудских брачных контрактах стоит пункт, требующий, чтобы мужья закрывали после себя крышку унитаза. Может быть, пора нашему телевидению тоже слить в туалет эту водевильно-грязную историю и опустить, наконец, крышку?
Александр Алябьев
Замечательное событие. В малом зале Мюнхенской филармонии прошёл юбилейный концерт к 230-летию со дня рождения композитора Александра Алябьева. Что я знала из его творчества в мои российско-советские годы, кроме «Соловья»? Не много: «Вечерний звон», «Нищенка» на слова Беранже и «Ворон ворону сказал...»
В Германии не то, чтобы его забыли — его совсем здесь не знают. И поэтому исполнители и постоянные друзья общества «Мир», организатора этой встречи с немецкими и российскими зрителями, ошеломили публику. Каждое выступление принималось радостным подарком.
Мотивом вечера, конечно же, стал любимый многими нами и самим композитором «Соловей». Его блестяще исполнили домбристка Мария Велановская и пианистка Екатерина Медведева в начале концерта, потом — сопрано Татьяна Фуртас. И в заключение — уже всем исполнительским коллективом. Я же вспоминала «Соловья» в исполнении моей ушедшей навсегда подруги, старше меня на целое поколение, бывшей солистки Ленконцерта Любочки Черниной.
Люди моего поколения называли ее поющей Золушкой. В фильме играла Янина Жеймо, а Любочка пела «Встаньте, дети, встаньте в круг...». В Ленинграде мы были хорошо знакомы, в Мюнхене подружились на годы. Сожалею, что не была на её прощальном концерте. В Дюссельдорфе в зале на 1500 человек в свои 75 лет она с полным триумфом навсегда попрощалась со сценой и «Соловьём». Берегу кассету этого концерта.
А на её 90-летие приехали Плисецкая и Щедрин. Так что мы не изгнанники, мы — посланники! Мы посланники русской культуры. На концерте мы и сами знакомились с нежно-печальной и незнакомой для меня чарующей музыкой: чего стоит только «Струнный квартет №1» в исполнении Артура Медведева, Ангелики Лихтенштерн, Бриндуса Ернста и Филиппа фон Морген! Как бы хотелось повторения этого концерта на других концертных площадках Мюнхена!
«Ничего не тая»
«Невечные мысли» — от самого скромного человека из творческих людей, мне знакомых, Михаила Генина, я когда-то получила в подарок книгу со словами: «Тая, дарю тебе свою книгу, в которой пишется обо всём, ничего не тая».
Сейчас держу в руках его книгу, новую, более полную, более элегантно изданную с тёплыми словами в его адрес Владимира Войновича, Игоря Иртеньева, Владимира Кунина, Григория Горина и Юрия Никулина, когда все ещё были счастливы и здоровы. На обложке — прекрасная фотография смеющегося автора и название «Не давайте ему слова...». Переворачиваем лист и читаем продолжение. «Не давайте ему слова — он слишком долго молчал!».
На странице — великолепный памятник могучему человеку с завязанным ртом, выполненный известным художником, лауреатом премии Андерсена Игорем Олейниковым. Миша же не отличался могуществом торса, но умел не молчать... Он жил среди нас, но не был одним из нас, скорее – он был для нас и тем, и тем, и тем... Это хорошо понимают его наследники – дочь и сын Наташа и Володя.
Презентацию книги, которую они издали, они провели как литературно-музыкальный вечер: каждый участник вечера вместе с входным билетом получал книгу в подарок! Программа задуманного прошла очень профессионально, но между тем по-семейному тепло и уютно. Когда читали эссе Володи «Отец», я подумала, что я им не подруга, нет! Все Генины — мои близкие родственники! Так глубоко и проникновенно было написано это воспоминание.
Музыкальная часть была просто изысканна. Играл сам Володя, играл друг Миши, а теперь и Володи, джаз-пианист профессор Леонид Чижик. Запомнилось и необычное трио «Rhapsody Three» — скрипка, саксофон и фортепиано. Ревекка Хартман, виртуозная скрипачка, играла на скрипке Страдивари 1675 года. Интересно звучало и переработанное Володей танго «L´invitation au voyage». Так что Миша был бы доволен и прошедшим вечером, и своими дорогими детьми. На его могиле на еврейском кладбище Мюнхена они оставили отцовские слова: «Если я вам понадоблюсь, не стесняйтесь — будите»...
«Колокольный звон воскресный…»
На одном из вечеров в Мюнхене всё было: и кусочек лета — тёплый вечер, и выходной воскресный день, и колокольный звон вечерних служб городских кирх, и прекрасный, прекрасный вечер в Зайдлвилле, посвящённый 200-летию со дня рождения Ивана Сергеевича Тургенева, организованного, как всегда, обществом «Мир». Всё было с разностью в два столетия и ещё разница была в том, что у автора стихотворение названо «На заре», а концерт проходил на закате дня.
«Мир» — центр русской культуры в Мюнхене — очень вырос за своё почти 30-летнее существование. Нет, я не точна. Слово «существование» совсем не подходит к этому живому и развивающемуся коллективу, работающему на русско-немецкое сближение.
Успехи заметны. Если первые вечера и встречи проходили почти все на русском языке и только что-то главное переводилось на немецкий, то последние встречи проходят уже на немецком языке. Поётся только на русском. Так что одна из задач Общества выполнена: русскоговорящая публика «подтянулась» в немецком. Правда, вчера Эльвира Рыжанович, оперная певица, пела нам лиричную «Vivanell» на французком. Потом задорно и весело исполнила «Цыганок» из «Венгерских танцев» Брамса в аранжировке самой Полины Виардо.
Думаю, что я неплохо знаю писателя Тургенева, но намного хуже немцев и французов знаю его как поэта и переводчика. Не зря же его называли «русским европейцем». Чего только стоят его тексты романсов для Виардо и его переводы из Р. Поля, Гёте, Гейне, Э. Мёрике и многих других! Я же долго ценила его поэтический талант только по «Параше» и по стихам в прозе.
А вчера я впервые в жизни услышала, как поётся тургеневская «Баллада» на музыку А.Рубинштейна. Пел её голландец, учёный-химик Фриц Камп, не говорящий, но поющий на русском языке. Я всегда ожидаю его выхода на сцену. Его репертуар – от песен военных лет «Шёл солдат, преград не зная...» до замечательных романсов. Вчера великолепно исполнил «Ночь» Якова Полонского на музыку Чайковского: «Отчего я люблю тебя, светлая ночь? Так люблю, что, страдая, любуюсь тобой! Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь! Оттого, может быть, что далёк мой покой...».
Трогательно была встречена и любимица публики певица Светлана Прандецкая с романсами на тексты Тургенева «Я был любим...» и «Мне стыдно...». И, конечно, почти ни один вечер в «Мире» не проходит без пианистки Екатерины Медведевой и скрипача Артура Медведева.
Необыкновенно вдохновенно они сыграли «Разлуку» Михаила Глинки на слова И.Тургенева «О разлука, разлука! Как ты сердцу горька...», а потом ещё и «Грёзы» Р.Шумана.
Актёры, ведущие вечер и рассказывающие о великом писателе — Нина Бернройтер и Михаил Чернов, — донесли до публики тургеневские слова: «Моя биография – в моих сочинениях».
Вечер памяти Соловьёва-Седого
Сто десятую годовщину со дня рождения композитора Соловьёва-Седого Общество «Мир» города Мюнхена отметило замечательным концертом. Было исполнено тридцать лучших из четырёхсот написанных юбиляром песен, таких знакомых мелодий и великолепных слов, которые с далёкого детства легли на душу. Но вчера душа моя плакала счастливо, и я этого не стыжусь: «... в серой шинели рядового шёл солдат,...шёл солдат, друзей теряя, ...шёл вперед солдат», — пел вчера наш друг, немец Фриц Камп по-русски!!! Могли ли ТАКОЕ представить себе композитор и поэт, что это случится в городе, где зарождался фашизм...
Полжизни здесь прожила и радуюсь тому, что и мы уже НЕ ТЕ, и немцы уже ДРУГИЕ...и очень ценю переписку писателей Генриха Бёлля и Льва Копелева «Почему мы убивали друг друга». Знать бы это россиянам...
А вечер продолжался песнями «Вечер на рейде» (говорят, что немецкие солдаты тоже пели эту песню, назвав ее «Вечер на Рейне»), пели песни о родном Ленинграде, и в заключение все солисты вместе с залом пели «Подмосковные вечера». Так что все мы, эмигранты, поменяли параллели и меридианы, но Дом от нас никуда не ушёл — было бы только в нем всё благополучно...
90-летие Бориса Хазанова
Весь литературный бомонд Мюнхена торжественно и очень уютно отпраздновал 90-летие писателя Бориса Хазанова (псевдоним Г.М. Файбусовича).
Меня с ним познакомили в восемьдесят пятом году правозащитник и журналист Кронид Любарский и доктор математики Евгений Габович. Чтобы вторично не оказаться в советских застенках, Геннадий Моисеевич в 1982 году оказался в Мюнхене и сразу же стал ответственным секретарём и создателем русского журнала «Страна и мир». В редакцию можно было прийти и в восемь часов вечера, и в одиннадцать — Геннадий Моисеевич всегда был за своим рабочим столом.
Сначала он удивил меня отменной трудоспособностью и отличной памятью, потом покорил меня своими книгами. Я не знакома с Джоном Глэдом — одним из лучших на Западе специалистом по русской литературе ХХ века, – но он ответил в «Допросе с пристрастием» Борису Хазанову за всех нас, читателей: «Если бы мне когда-нибудь в жизни посчастливилось написать одну такую вещь, как повесть Бориса Хазанова «Час короля» — в течение всей остальной биографии не ударил бы пальцем о палец, а знай слушал бы музыку и выпивал понемногу, спокойно ожидая, пока принесут на дом Нобелевскую премию...»
Но и без этой премии Геннадий Моисеевич на юбилейном вечере получил много теплых слов от всех выступающих — поэта и эссеиста Вадима Перельмутера, писательницы Людмилы Агеевой, журналиста Юрия Шлиппе и других. A на живом экране Геннадий Моисеевич получил поздравления от самых близких ему людей: поэта Фадеева из Берлина, от Владимира Войновича и Марка Харитонова из Москвы, от писательского коллектива Израиля и от ЦДЛ.
Лично мне было приятно видеть сидящую рядом с юбиляром и его ровесницу, знаменитую Майю Туровскую. Украсили вечер не только цветы, но и трогательная музыка С.Рахманинова и Ф.Шуберта в исполнении молодого гения, виртуоза Москвы Дмитрия Майбороды.
Сам юбиляр был краток. Он сказал: «Мы все — одной общности, одной эмигрантской судьбы. У нас остался русский язык, и мы в нём живём!» Только хочется добавить, что этот язык мы стараемся передать и нашим внукам.
Вечер памяти А. П. Чехова
Русский Мюнхен — общество «Мир» — очень мило и трогательно отметил 160-летие со дня рождения моего любимого писателя Антона Павловича Чехова. Пишу «русский Мюнхен», хотя в зале большинство было немцев.
Вечер был без пафоса, речей и выступлений. Просто актёры читали на немецком языке чеховские рассказы, полные грустного юмора, а паузы были заполнены старинными романсами в исполнении Светланы Прандетской и вокалиста-гитариста Сергея Иванова.
Я же вспоминала столетний юбилей писателя в его мелиховской усадьбе, на котором мне посчастливилось побывать. В юности мне очень хотелось стать чеховедом. Я очень подружилась с Сергеем Михайловичем Чеховым и его сыном Серёжей, в то время студентом Суриковского художественного училища. Юрий Константинович Авдеев, директор музея-усадьбы, разрешал мне даже проводить экскурсии, а в этот праздничный день мне доверили сварить варенье из артишоков, которые когда-то новоиспечённый хозяин поместья разводил в своем саду-огороде. Мечта не осуществилась, судьба изменилась, и я оказалась в эмиграции более сорока лет тому назад.
Моя младшая дочь из своих 47 лет 34 года работает в лучших драматических театрах Германии: сначала в Камерном, а сейчас в Резиденц-театре Мюнхена. За эти десятилетия я видела Чехова на сцене множество раз, но ни разу не плакала слезами радости и успеха увиденного. Немцы — прагматики, и им не дано понять в этом писателе и драматурге глубоко смущающуюся и глубоко страдающую душу русского интеллигента. Поэтому я радуюсь за тех немцев, которые стали членами Общества «Мир», которые хотят научиться русскую литературу и наше искусство любить и понимать по-русски....
Концерт Франка Фернандеса
Давно, лет шестьдесят тому назад, наш приятель Миша Воскресенский (к тому времени лауреат международного конкурса имени Чайковского), сказал нам, что в московской консерватории оказался необыкновенно талантливый юный кубинец. Не так давно подруга моей младшей дочери Birgit Chlupacek, журналистка и шеф бюро по организации концертов в Баварии, совместно с радио Bayerischen Rundfunk и директором института Cervantes господином Felipe Santos пригласила нас на концерт когда-то юного кубинца, а сейчас — всемирно известного пианиста и композитора Frank Fernandes (Франк Фернандес).
Баварцы встретили его достойно и не жалели рук своих для оваций. Билеты (недешёвые!) были распроданы задолго до концерта. Когда г-н Фернандес играл Баха и Бетховена, вещи всем знакомые, нас с дочерью поразила манера его исполнения — мягкость и, я бы сказала, нежность. Когда же он играл свои болеро, вальс, хабанеру да ещё под своё исполнение подложил заранее записанную им вещь, когда тема накладывалась на тему, когда у зрителя было ощущение двух одновременно играющих инструментов, когда моментами казалось, что музыка не в руках мастера, а что она разливается по залу с самого купола церкви, которая давно стала музыкальной площадкой, когда, когда..., зрителям не хватало дыхания от восторга. Пауза – и автор дает нам передышку. Он устраивает для нас сначала легкую пробежку по дорожкам жизни каждого присутствующего, а потом мы вместе с ним бежим уже по рытвинам и ухабам... и всё время с паузами. Меня заинтересовали две вещи: откуда у композитора столько мягкости и столько пауз.
Ответ получила на брифинге после концерта. Франк рассказал, что первой, кто положил его руки на клавиши, была его мать и, умирая, она просила своего пятилетнего сына: «Играй всегда, у тебя — талант!».
И сегодня кончики его пальцев пропитаны напитком материнской любви, и сегодня нет для него концерта без духовного присутствия Матери! А паузам он научился у Бетховена. Именно у него он научился читать музыку, читать ноты между нотами и своими успехами, считает, обязан далёкому учителю.
Хорошо жить хорошо!
Масленица, Прощёное Воскресенье, Первое марта, весна и полыхающее солнце над Мюнхеном — хорошо жить хорошо! Праздничное утро мы с младшей дочерью начали с евангелическо-лютеранской кирхи по приглашению приятельницы. Её сын, только что окончивший консерваторию по классу барочной флейты, солировал сегодня в праздничном концерте.
Рады его успеху. Также понравились солистка сопрано и молодой бас. А молодой тенор разочаровал, потому что я чувствовала, как он старается петь... Прерывался концерт, конечно же, праздничной воскресной службой. За годы эмиграции я побывала не однажды и в церквах, и в костёлах, и в кирхах, и в синагогах. Одно дело – когда ты заходишь посмотреть, полюбоваться красотой и убранством, заранее зная историю этих мест посещения, и совсем другое, когда ты оказываешься на службе. Не очень хочется, но я признаюсь, что нигде я не чувствую себя такой чужой и такой одинокой, как во время любого богослужения.
Видимо, это оттого, что я не воцерковлена.., но радуюсь за тех, кому комфортно рядом... После службы небольшой компанией отправились в итальянский ресторан. Вина не пили, чокались за интернациональную дружбу стаканами с водой и чашками с кофе.
За столом были мы с дочкой, наша приятельница Биргит с сыном, виновником нашего торжества (оба немцы со славянскими корнями), итальянская пара, хороший знакомый испанец дирижёр со своей подругой - литовкой (уже не понимающей по-русски). Так общие симпатии и немецкий язык нас объединили. А вечером пойдем этой компанией на русскую масленицу в Общество «Мир», где уже выпьем вина, вкусно поедим в буфете и послушаем рецепты приготовления пищи для царской семьи. А уж совсем поздно вечером буду встречать свою старшую дочь с внучкой из Неаполя, Везувия и Помпей. Судя по телефонным разговорам, девочки в восторге от поездки, и я им желаю лёгкого полёта и скорейшего возвращения домой.
Старшая дочь Регина
Переводчик книги с русского на
немецкий младшая дочь Эмилия
Юбилей Булата Окуджавы
Четверть века назад праздновал в Мюнхене свой 70-летний юбилей любимый всеми Булат Окуджава. Радовался он не только русскоговорящей публике, но и своим новым слушателям — студентам славистики Мюнхенского Университета имени Людвига Максимилиана.
Прошли годы, и его «Любовь и разлука» зазвучала в актовом зале этого университета на концерте замечательного исполнителя русских романсов Олега Погудина и его маленького струнного оркестра. Центр «Мир», центр любви, разлуки и новых встреч организовал эту встречу в содружестве с Фондом «Белая роза» — подпольной группы сопротивления фашизму.
Наша публика, новые мюнхенцы, хорошо знают историю этого подполья, и когда ведущий вечера, артист Артур Галиандин предоставил слово племяннику создателя «Белой розы» Александра Шмореля, многие встали и по залу растеклись аплодисменты. Когда же на пару с Галиандиным артист Михаэль Чернов начали читать письма, которые писали Ганс Шоль, Вилли Граф и Александр Шморель, я не смогла сдержать слёз. Письма писали три солдата, писали домой, в Германию летом 1942-го, в разгар войны, писали из Гжатска, моей родной Смоленщины. Письма были просты, сердечны и полны любви к русской песне.
Лето 1942-го... Мне уже почти три года, я тоже на смоленщине, в обозе партизанского отряда, и у меня уже огромный опыт — я знаю, что такое смерть. Знаю, что погиб отец, младший политрук Ерохмиль Поверенный. Знаю, что в гетто погибли бабушка с дедушкой и 12-летняя тётушка.
Знаю, что я была с ними, но перед расстрелом они купили мне жизнь у местного полицая и соседа моей русской бабушки Александра Чайковского. За старинное рубиновое ожерелье и золотые карманные часы «Бурэ» он вынес меня из гетто в плетёной корзинке. Так что серый мундир немецкого солдата у меня никак не ассоциировался с русской песней, а только с лаем немецкой овчарки, с облавами на наши часто меняющие стоянки, с лаем, эхо которого долго держал лес. Пусть простит меня Олег, что эти письма и моё прошлое помешали насладиться в полную меру таким замечательным концертом… Люблю Погудина за чистоту голоса и за изысканное изящество, умение держать себя на сцене. Благодарю «Мир» за такой подарок!!!
Ученики Генина
Однажды я побывала на прекрасном вечере-концерте: играли ученики Володи Генина. Он стал совершенно замечательным педагогом, и исполнители от души старались соответствовать своему учителю. Публика была очень благодарная, и радость праздника была одна на всех. Правда, после праздника настроение мне подпортили приятели, которые все как один говорили:
«Таечка, как же так? Вы переехали и лишили нас дома, в котором проходила наша адаптация к новой эмигрантской жизни... Вспомните, и первая «Литературная гостиная», и все встречи и праздники, и все важные события проходили в стенах Вашей квартиры! Мы все уже обжились на новом месте, но нам всем будет не хватать этого Дома…»
А я впервые подумала, что сделала большую ошибку, что не вела дневника ушедших десятилетий, но поделюсь списком замечательных людей и друзей, которых я принимала у себя. Сначала — о навсегда ушедших. Из Америки: лучший мой друг Эммануил Штейн, поэт и доктор математики Юрочка Гастев, писатель Марк Поповский и Фима Севела, который жил у нас столько, сколько хотел. Из Парижа: писатель и главный редактор
«Континента» Владимир Максимов, поэты Александр Галич и Василий Бетаки. Из Швейцарии: диссидентствующий писатель Валерий Тарсис и много-много других. Запомнилась всем и последняя встреча с Татьяной Бек всего за месяц до её гибели.
А сколько было встреч с только что ушедшими друзьями — Володей Войновичем и Майечкой Туровской! Важной темой для встреч была и политика. С нею выступали немецкий историк Paul Roth, автор «Номенклатуры» и бывший дипломат Михаил Восленский, редактор югославской газеты Паунович, журналист Антич и другие. Невероятно, скольких замечательных людей нет больше с нами... Поэтому нужно беречь оставшихся: Геннадия Моисеевича Хазанова, Тамару Жирмунскую, Павла Сиркеса, Людмилу Агееву, Вадима Перельмутера в Мюнхене, Вальдемара Вебера в Аугсбурге, Смирнова-Охтина в Петербурге, Юрия Кублановского и Ларису Румарчук в Москве — всех-всех близких мне и дорогих людей, для которых мой дом был всегда открыт.
Человек - хор
У религии и искусства задачи одинаковые, да цели разные. Религия требует нашего совершенства ради будущей загробной жизни. Искусство чистит души при жизни на земле. С годами учимся мы слушать музыку сердцем, воспринимать живопись не только гармонией цвета, но и философией непрестанно изменяющегося и развивающегося мира. В самой обыкновенной точке, в запятой или в китайском иероглифе при желании можем мы открыть не воспринимаемую раньше гармонию. Но великой и неразгаданной тайной для меня было и остаётся искусство поэта и певца, музыка слова и музыка голоса.
Судьбой послано мне соседство на мюнхенской улице с удивительным и талантливым человеком. Мы привыкли к выражению «человек-оркестр». Дмитрий Харитонов — человек-хор. Сидя в зале, вдруг начинаешь воспринимать его пение как дуэт, трио и даже квартет. И прекрасный баритон певца то превращается в тенор, то сменяется на бас. Ему подвластно всё певческое искусство. Он одинаково хорош и в оперной арии, и в романсе, и в русской народной песне. Музыкальные критики о нём писали:
«У него удивительная стилевая гибкость. Он поёт разными голосами мадригал для малого зала на восемьдесят человек и драматический репертуар, покрывая оркестр в Арене ди Верона с двадцатью тысячами зрителей».
И талант его отмечен не только Господом Богом, но и мирскими наградами. Семь первых премий завоевал он на конкурсах, четыре из которых — интернациональные. Главная среди них — медаль имени знаменитого итальянского баритона Этторе Бастианини в 1988 году в Сиене (Италия). В родном городе Джузеппе Верди Дмитрий завоёвывает первую премию «Вердиевские голоса», а на конкурсе в Веронской Арене побеждает победителей международных конкурсов, и ему снова достаётся первая премия. Но особенно гордится он победой в Бельгии, премией Гран-при на международном конкурсе оперных певцов.
А.П.: Словарь Ожегова бесстрастно трактует: «Петь — издавать голосом музыкальные звуки». Но если бы это было действительно так, человечество давно превратилось бы во вселенский хор, и мир не знал бы нужды, катастроф и войн. Моя младшая дочь в двухлетнем возрасте просила: «Поноси меня, покачай, но главное, мама, не пой!». С младенчества она понимала, что ни в солистки, ни в хористки я не гожусь, и её колыбельными стали стихи родных поэтов. Таких, как я — большинство, таких, как Дмитрий — единицы. Дмитрий, петь — это что? Это как?
Д.X.: Пение — это магия и высшая духовность. Вокальное искусство — синтез двух начал: музыки и поэзии слова.
А.П.: А что бы Вы хотели рассказать нашим читателям о себе?
Д.X.: Родился в Куйбышевской области, сейчас это город Тольятти, город, который моложе меня. Вот вам и первый символ — с рождения связан я с певческой страной, с Италией. Но считаю себя волжанином. Как Шаляпин и Собинов — я с тех берегов. Двухлетним, сидя у окна бабушкиного дома, наблюдал за движением барж по Волге и пел свою первую песню: «...в жизни раз бывает восемнадцать лет». С того возраста по сей день, сделав перерыв только в тринадцать и четырнадцать лет, помня историю Робертино Лоретти, мама, мой первый и главный педагог, запретила мне петь в отрочестве. Нагрузка в детстве была большая — английская спецшкола и музыкальная школа. Нагрузка, лишившая меня многих детских радостей, но подарившая все другие радости творчества и вдохновения. В одиннадцать лет я уже начал сочинять музыку сам. В семье мы часто устраивали игры-конкурсы. Однажды я предложил написать музыку на стихи К. Симонова «Жди меня». Так начинались мои музыкальные пробы и, говоря высоким стилем, грудь мою посетили композиторские мучения, ночами я сгорал от новых идей и звуков. Решил – буду композитором и поступил на теоретическое отделение музучилища в городе Николаеве. Но через год, задыхаясь от провинциализма и подростковой преступности в городе, уехал в самый торжественный город — в Ленинград.
Мне пятнадцать лет. Это мой первый отрыв от дома, от родителей, но педагоги и товарищеское окружение питало и вдохновляло меня. Бегал по коридорам общежития консерватории, сталкиваясь с Валерием Гергиевым (ныне главным дирижёром Кировского театра и главным приглашаемым дирижёром Нью-Йоркского Метрополитен, самой престижной оперы в современном мире), с будущим композитором Андреем Петровым, с одним из лучших альтистов наших дней Юрием Башметом и многими другими. Потом окончил Одесскую консерваторию – школу Давида Ойстраха, Святослава Рихтера.
Моя первая роль — роль Ленского в опере «Евгений Онегин». Повезло. Обычно молодые певцы (а мне было двадцать четыре года) начинают со вторых ролей.
Пять лет я провёл в Милане, всем известном театре Ла-Скала, где до меня стажировались Атлантов, Магомаев, Синявская и Милашкина. Потом платформой для международных гастролей и моим домом на годы был Лондон — Королевский театр Ковент Гарден.
А.П.: Музыка звучит уже в самих названиях театров... Где Вы ещё гастролировали и с кем пели?
Д.X.: В Нью-Йорке пел в Метрополитен Опера, во Франции в Бастильской опере и в театре Шанз-Элизе. Пел в Барселоне, в скандинавских странах, в знаменитом театре Колон в Буэнос-Айресе. В России пел и очень дружил с прославленной Ириной Архиповой, с Еленой Образцовой пел в Большом театре, а потом и в Чикаго, в опере Верди «Бал-маскарад», пел с великим Пласидо Доминго, в Италии — со знаменитой Джульеттой Симионато. Пел с Карло Бергонци, которого критики прозвали «Паваротти шестидесятых годов». На мою долю выпало достаточно стран, городов, театров и общения с прекрасными певцами и музыкантами.
А.П.: Дмитрий, мне хочется спросить, почему Вы оказались в Мюнхене, в городе хотя и большой музыкальной культуры, но всё же не дотягивающем до перечисленных Вами больших музыкальных центров?
Д.X.: По причинам личным, семейным. Мюнхен для меня равноудалён от Люксембурга, где живёт мой старший сын от русской жены, и от Италии, где я встречаюсь со вторым сыном от жены-итальянки. Моя третья жена — немка, тоже певица. Мы живём в Мюнхене и растим нашу замечательную дочь Лизоньку, которой я часто пою песенку Чайковского «Мой Лизочек так уж мал». Но она и сама хорошо поёт в свои два года, хорошо говорит по-русски и одновременно служит маме переводчицей. Конечно, Мюнхен – не тот город, в котором я хотел бы умереть, но я остаюсь здесь до тех пор, пока не подрастут мои дети.
А.П.: Зато у Вас появилась возможность, как и у многих оперных звёзд, стать свободным художником, работать без дирижёра и режиссёра. Так ли это?
Д.Х.: Меня привлекает больше всего жанр сольного концерта, нежели опера. Люблю общаться с публикой непосредственно. В опере певец подвластен дирижёру, режиссёру, дирекции оперы и даже пианисту на репетициях. А в сольном концерте я несу свои раскалённые эмоции прямо в публику. Даю концерты в оперном театре в Генуе, в Лондоне, в Эдинбурге, в Норвегии и по городам Германии. В Мюнхене я нашёл себе замечательного пианиста Игоря Брускина. Он – выпускник ленинградской консерватории по классу профессора Натана Перельмана и отличник-аспирант Института искусств во Владивостоке.
А.П.: Много лет Игорь совмещал преподавательскую работу по классу фортепиано в музыкальном училище города Магадана с сольными выступлениями. Музыкальная публика Мюнхена, Ингольштадта и других городов Германии уже успела полюбить этого музыканта, посетив его сольные концерты...
Дмитрий, я была на Ваших концертах и на репетициях. Вы поёте на многих языках мира, но главный репертуар у Вас всё-таки русский. Поэтому мой последний вопрос — нет ли у Вас желания вернуться Домой, на Родину, навсегда и насовсем?
Д.X.: Обожаю, болею Россией. Не думаю, что насовсем, но пора! Пора не только на покорённые мною сцены Большого, Кремлёвского Дворца, зала Чайковского — мечтаю о выступлениях в русской глубинке там и где, как поёт Борис Годунов, «...голодная, нищая стонет Русь».
Крупинки счастья
Как читательница я разделяю свою жизнь на три периода. Первый — детство. Читать начала рано, читала много, быстро и без разбора. Главное было дочитать до конца и узнать финал. Чтение было, литературы не было. Потом пришла юность с трепетом, глубоким ощущением красоты в искусстве. Мне открылась радость собственного существования во вселенной, и я научилась сопереживать открывшемуся мне миру. Потом — самая плохая читательская фаза: ссорилась с автором по ходу чтения, критикуя написанное и не получая удовольствия от прочитанного.
Передо мной – три сборника стихов Юрия Боброва, подаренных мне автором: «Паутина счастья» (2005 г.), «А что такое быть сегодня?» (2008 г.) и изданный в Санкт-Петербурге в издательстве «Алетейя» томик «Лебеди в чёрном» на русском и немецком языках.
Если бы я писала рецензию, то должна была бы написать, что Юрий – москвич, окончил Московский Государственный Университет им. Ломоносова (экономический факультет) по специальности экономист-математик, работал научным сотрудником в институте Академии Наук СССР, был одним из любимых учеников «прораба Перестройки» Академика С.С. Шаталина.
Но жизнь дала слом, и после душевного недуга он переехал с матерью и отчимом, Членом-корреспондентом Академии Наук СССР, историком архитектуры Александром Рябушиным в Германию, в Мюнхен.
Не стану писать ни о его многочисленных литературных наградах, ни о персональных художественных выставках. Всё это читатель найдет в Юриных сборниках. Пишу как читательница, пишу с глубокой благодарностью за то, что живопись и поэзия, всё творчество моего многолетнего друга вернули мне радость юношеского восприятия. Его стихи нельзя читать «журналистским глазом» — сверху вниз по косой. Его стихи — это отдых и работа одновременно.
Поэтому права поэтесса Тамара Жирмунская, которая пишет, что стихи Юры — не для всех. Уверена, убеждена, что успех его книг от этого не пострадает, как и достоинство самого автора.
Три книги на моём столе, хорошо изданные и оформленные рисунками автора. Три книги хорошей литературы, сложной для неподготовленного читателя духовно безбрежной поэтической мыслью. Слова, слова, слова и между слов – слова... Но философски очень конкретной и замкнутой:
Я пишу
В разрывах
Между болью
Поэт понимает, насколько осложнилась его жизнь. Что есть время «До» и время «После до». Но он верит в высокий потенциал своего духовного роста, и сам ставит себе задачу:
Искать, искать себя
И верить... И ещё
Я собираю, друг мой,
Не наружность,
А путь к себе...
Я не вижу его автором романа в стихах или автором поэм. Для меня Юрий — редкий поэт, поэт строчки, поэт-строчечник. И никогда не поймёшь, чего больше в его творчестве — поэзии или философии.
Интересные наблюдения сделала я для себя. Если читать стихи вразброс, в россыпь, кажется, что душевное, духовное и философское в них неразрывно перевязано крест-накрест и связано в крепкий узел. Но когда читаешь стихи подряд, когда ощущаешь мощный рост авторского мастерства от книги к книге, понимаешь, что ты ошибался, что поэт живёт на «разрыв времени на точки», а дальше всё по Канту — поиски смысла.
Смотри в глаза
Зрачками смысла...
Точка смысла
Накрывает очевидность...
И всё своё творчество — и поэзию, и живопись — Юрий сжимает до формулы: Собранность мыслей - Собранность звука - Собранность взгляда.
Можно ли задаваться целью выяснения, что в этой жесткой, математически выверенной задаче у автора первично, что вторично — поэзия или живопись..?
Когда закрываю книги поэта, ловлю себя на мысли, что чувствую себя, как будто только что закрылись двери филармонии после симфонического концерта. Когда душа ещё наполнена звуками и хочется отстраниться от толпы, поскорее прийти домой, побыть одной, чтобы как можно дольше не расплескать в себе, не растерять «крупинки счастья».
Мюнхен, 2020
Дополнение
(Вступительное слово и отзывы читателей, друзей и знакомых на книгу А.Поверенной «Крутые берега»)
Вступительное слово
Знаю Анастасию Поверенную более двадцати лет. Познакомились, когда переехали в Мюнхен на постоянное место жительства и как-то быстро подружились с этой неординарной женщиной, которая столько добра — материального и душевного — привнесла в нашу семью и мы как-то сразу оказались внутренне близки.
В то время мы обитали во временном общежитии, где условия пребывания были самые аскетичные, далёкие от тех, к которым мы привыкли в Москве. Общие знакомые представили нас Анастасии (Тае, как мы привыкли её называть). Она проживала в пяти минутах ходьбы от нашего общежития. Вскоре мы были приглашены к ней в гости и были приятно удивлены элегантностью обстановки квартиры в её доме времени «Югенд- стиль», со старинной входной лестницей и эркерными окнами. Хозяйка квартиры создала всё для уюта и комфортного самочувствия творческих людей, среди которых были теперь и мы.
Тяготы эмигрантской жизни, беготня по социальным ведомствам и прочим терминам, наша немецкая общага с выцветшим линолеумом.., а рядом – островок покоя и благополучия, на котором мы скрашивали наши неуютные будни.
Квартиру Таи мы про себя называли «салоном». А она и на самом деле была салоном: сколько интереснейших людей, сколько встреч, выступлений, маленьких камерных концертов и сколько праздников прошло в этих стенах...
Глядя на эту тогда молодую, очень хрупкую и всегда доброжелательную нашу новую подругу (именно такой её портрет и остался в моей памяти), мы и предположить не могли, что хозяйка дома в своё время хлебнула сполна тягот и этот островок благополучия и довольства достался Тае ох как нелегко.
Пережив личную трагедию — в самом начале эмиграции умер муж, и Тая осталась с двумя маленькими дочками, – она не растерялась, а собрала и мобилизовала все свои силы, чтобы выстоять в новых условиях новой жизни. Перечислять все трудности адаптации на новом месте не имеет смысла, скажу только, что она победила, и не только победила, но и воспитала двух замечательных дочерей Регину и Эмилию и дала им прекрасное образование.
Ныне Тая — заботливая бабушка очаровательной Эми, которая в свои 13 лет не только бегло говорит на нескольких европейских языках и на русском, но и с успехом совершенствует причудливый, но перспективный ныне китайский.
Классик русской литературы Константин Георгиевич Паустовский говорил нам, студентам Литературного института, что одну книгу о своей жизни может написать каждый культурный человек. Рада представить вам, дорогой читатель, эту книгу Анастасии Поверенной.
Первая часть книги — маленькая повесть «Недетское детство» — горячая исповедь о военном лихолетии. Отличие от других книг о войне в том, что автор книги была совсем маленькой девочкой, но запомнила знаковые события своей судьбы на всю жизнь. В повести много трогательных эпизодов и воспоминаний, но меня больше всего взволновал рассказ от отце Таи, об их единственной встрече, когда отец кормил маленькую Таю булкой, намазанной пенкой от только что сваренного малинового варенья. Тая запомнила его тонкие изящные кисти рук. Больше своего отца Тая не видела. Вскоре он был убит фашистами. Тая всю жизнь помнит отца, их незримая связь продолжается: когда Тае хорошо, она благодарит отца за его помощь в жизни, за поддержку, а когда плохо, она просит отца: «Протяни мне свои руки, помоги!»
Повесть прочитала с огромным волнением. Это — незабываемо и должно войти в историю Великой Отечественной Войны. Журналистские успехи второй части книги – статьи, интервью с интересными людьми, рецензии — говорят о профессионализме журналистки Поверенной. Как пишущий человек, уверена, что она в этом преуспела.
Судя по жизненным достижениям, автору книги помогает не только отец, но и Высшие силы.
В наше парадоксальное время внезапно вспыхнувшей пандемии, часто фальшивого патриотизма и, возможно, скорой чипизации населения живой и проникновенный рассказ Анастасии Поверенной — дерзкий протест нашей современницы против расчеловечивания Человека.
Поэтесса, писательница Тамара Жирмунская
Москва — Мюнхен
***
От друзей, прочитавших рукопись...
Уважаемая Анастасия, в реальной жизни схема, когда учителя выбирают себе учеников, не работает. Просто это чревато передачей устаревших данных. Теперь работает новая схема — ученики сами выбирают себе учителей.
Вы — одна из моих учителей. Я Вас безмерно уважаю и прошу обращаться ко мне просто Сергей, а еще лучше Серёжа (без «уважаемый»). Рад и горжусь нашей с Вами встречей. Обязан заметить, что, если бы я считал необходимым сказать Вам об этом в индивидуальном порядке, то сделал бы это «в личке». Нет, я заявляю об этом публично.
Ваш Сергей Акользин, журналист
Москва
***
Дорогая Таечка, Вы написали прекрасно и замечательно. И самое главное – написали от всего своего любящего нас, людей, сердца. Отваживаюсь на то, чтобы обнять Вас крепко-крепко.
Поэтесса Лидия Смоленская-Мерлина
Санкт-Петербург — Мюнхен
***
«Недетское детство» — мощно и страшно! Твоя журналистика — благородное и глубокое общение с читателем.
Сергей Золовкин
«Новая Газета», Москва
***
Здравствуйте, Анастасия!
Шлю Вам очередной номер «Родной речи», в котором найдёте и своё письмо сердитому эмигранту. Подборка откликов несколько затянута, есть кое-что, на мой взгляд, лишнее и многословное. Честное слово, хватило бы одного Вашего письма, ибо, как я уже писал Вам, оно расставляет все точки над i.
Вам – спасибо.
С добрыми чувствами Владимир Марьин
(Главный редактор журнала «Родная речь»)
Ганновер
***
Уважаемая Анастасия,
Простите, что не сразу отозвался на книгу. Как я и предупреждал Вас, смог почитать её только выборочно (проблемы со зрением), а затем полистать.
И первое впечатление – что Вы не могли её не написать! Это из того ряда наших эмигрантских книг, где выясняешь свои отношения не с читателем, а с самим собой. Сам себя убеждаешь, отрицаешь, настаиваешь, опровергаешь. Мы, покидая Родину, хоть и уговаривали себя, что меняем лишь место жительства, на деле привозим с собой клубок комплексов, не разобравшись в которых, не можем дальше жить.
Мне понятна и близка Ваша искренность, с которой Вы исповедуетесь перед собой и читателем. Так и надо было – рассказать всё без утайки о своей работе в Системе, о своём пути от веры в неё к инакомыслию и разрыву с нею. Пожалуй, здесь могло быть побольше мировоззренческих споров с самой собой, поскольку Вы были если и не жрецом идеологии, то его глашатаем, и несёте ответственность за то, что посылали народ не в ту степь.
Это я так условно говорю, усмехаясь внутренне, поскольку все мы, гуманитарии, в этом замешаны, за небольшим исключением. Но у Вас был резкий разрыв с Системой, без постепенной сдачи позиций и отхода от неё.
Сейчас преобладающей эмоцией, с которой Вы ведёте рассказ, оказывается чувство обиды на тех, кто ел-пил в Вашем доме, а теперь считает врагом народа... Да ещё и с примесью антисемитизма.
Обидно, конечно, но справедливости ради я бы её упрятал за небольшой долей покаяния.
Вы ведь выкрест, а люди остаются служить прежней вере, так пусть и им будет хорошо. Это не относится к теме патриотизма: работать для блага родины Вы можете и здесь, и там – это лишь о смене веры.
Анастасия, я могу быть и не прав, но это моё ощущение, хотя я Вам очень сопереживаю.
Так что в составе книги, думаю, главное – повесть о детстве и вот эта исповедь-покаяние.
Надо ли было соединять их с мелкой дробью заметок на злобу дня и интервью – дело спорное. Но что сделано – то сделано
Теперь нужно, чтобы книга нашла читателя. Это общие наши с Вами проблемы. Я вот тоже такой, как Вы говорите, радостный – сижу и думаю с печалью о судьбе своих книг.
Владимир Арро
Драматург, прозаик
Санкт Петербург – Майнц.
***
Моя дорогая Миля,
С волнением сердца мы читали книгу твоей матери, прочитав которую, могу точно описать свои впечатления.
Книга значима и волнует душу. К тому же, не мог быстро читать, потому что редкий случай, когда мы с Лидой (русская жена, балерина) вырывали книгу друг у друга из рук. Мы читали одновременно на двух языках и обменивались комментариями.
Лида читала со слезами на глазах, особенно когда речь шла о спасении Анастасии человеком, который выступал с добром и злом одновременно (полицай, который вынес маленькую Анастасию в плетёной корзинке из гетто).
Я могу одно сказать: книга очень важная, и её надо читать как классное чтение в немецких школах. Я надеюсь, что твою маму будут приглашать на такие мероприятия. Книга подчёркивает появление фашизма - монстра и её диктатуру, ужасным образом воздействующую на простого человека.
Меня убеждает честность презентации пропагандистки и её решение радикально изменить свою жизнь.
Мы, жители ГДР, были ветками всё более и более увядающего дерева коммунизма, почки которого с трудом и слишком экономно зеленели. Некоторые из них насильно обрубались, другие пытались прижиться на других деревьях, дающих плоды. Эти некоторые – эмигранты, которые не сворачивали шеи вслед за властью, а были думающими людьми, и которые сейчас могут гордиться своими решениями... Они не были крысами, бегущими с утопающего корабля, а точно знали, что делали, и теперь могут удовлетворённо смотреть в прошлое….
В книге очень умно и литературно встроена абсурдность советской системы, из которой можно понять разрыв автора книги с этой системой. Большинство её коллег смирились с системой и, покрывшись жирком, уходили на пенсии, чтобы за столом с водкой жиреть ещё больше. Они обижаются, если их упрекают в прошлом выборе и не понимают Навального, который стоит сейчас перед судом.
Местами (в идеологических статьях) Анастасия выбрала стиль отчёта, но в книге больше элементов рассказа, литературного рассказа, когда речь становится поэзией.
Я не могу оценить, как эта поэзия речи звучит по-русски (а Лидия может), но перевод Эмилии передаёт эту поэтичнось.
Восхищают меня и совершенство и превосходство языка, точность наблюдений и разумность вплетения эпизодов в рассказ. Эмилия с успехом перенесла богатство русского языка автора на немецкий язык.
Меня удивило, что в партизанском отряде (в обозе) были гражданские люди. До сих пор предполагал, что там были только вооруженные люди, умеющие быстро передислоцироваться, когда фашисты шли следом.
Теперь понимаю, что просторы белорусских и украинских лесов помогали партизанам в борьбе с фашистами и сумасшедшим Гитлером. Читая эти строки, вспоминал душераздирающий советский фильм о тех событиях. Жаль, что такие фильмы исчезли с телепрограмм.
Захватывают читателя и те места книги, где описываются семейные отношения, в которых не всегда царила гармония, но об этом автору необходимо было написать: книга без конфликтов ничего не стоит. Например, отношения с бабушкой. И то, что Анастасию часто тянуло назад, в Россию, связано было и с семьёй.
Моя первая книга, опубликованная на Западе, имела подзаголовок «Родина появляется тогда, когда её теряешь...»
Лидии было важно что-то из жизни твоей мамы прочитать. Для неё было интересно узнать, что не только она ходила по тропинкам трудного детства в далеком Ташкенте, но и жизнь маленькой Анастасии была в гуще военных действий. Каждый, кто это пережил, старался жизнь сделать лучше.
Мы оба поздравляем твою маму и тебя с этой удавшейся книгой.
Сердечный привет –
Лидия и Ульрих.
Писатель, театральный критик и художник
ULRICH PIETZSCH - Ульрих Питч
***
Я только кусочек из Вашей книги читала. Он был очень точный. Очень выдержанный. И одновременно очень внутренне эмоциональный. Не мог не тронуть. Не сомневаюсь, что и книга Ваша – такая же. Хорошая настоящая книга
Майя Беленькая,
журналист «Новой газеты»
Москва
***
Тая, я прочёл Вашу книгу и считаю её искренней, правдивой и прекрасно написанной. Удачи!
Алексей Стромов -
Игельстром, МГИМО, Москва
***
Уважаемая Анастасия! Мое личное мнение Вы знаете! Хотела его повторить, но меня дважды блокировал Ф.Б...
Книга стоит того, чтобы пополнить историю Войны 1939 – 1945, показать, как работала и работает пропаганда советского Государства на Вашем личном примере. С уважением М.Я.
Мальвина Либерманн, врач
Свердловск
***
Ася! Книга Ваша замечательная, правдивая и честная. Я прочёл её с большим удовольствием от корки до корки! Местами мне казалось, что это я написал, так мне близки Ваши воспоминания о пережитом. Многое из того, о чём Вы пишете, как и Вы, я пережил в своей жизни. Спасибо Вам за книгу!
Леонид Богатырёв,
архитектор мостов и туннелей
Город Тбилиси
***
Тая, Спасибо Вам большое за книгу! Я прочитала её с большим интересом и вниманием! И не только из-за того, что Вы с особым теплом отзываетесь о моем дедушке Шлёме Золотовицком и о всех Золотовицких. Книгу должен прочитать каждый!! Ведь это не только Ваша личная история. Это история времени, история военных лет и история человеческих отношений. Спасибо Вам!!!
Евгения Гольдшмидт,
внучка Ш.Золотовицкого,
Лиссабон
***
Тая, дорогая! Во-первых, хочу Вас поздравить с выпуском книги. Вы большая молодец! Это Ваше детище, в которое Вы вложили Вашу любовь, Ваши переживания, часть Вашей жизни. Спасибо глубочайшее за всех Золотовицких-старших и от нас – поколения молодых бывших Золотовицких, поменявших и фамилии, и страны – от Петербурга, Москвы, Нижнего Новгорода, Казани до Израиля, Португалии, Германии и Америки. Пишу от всех наших поколений – спасибо! Всего Вам доброго и светлого!!!
Галина Баннова,
внучка Ефима Золотовицкого,
США, Атланта
Мне понравилось?
(Проголосовало: 9)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>