Мир снова в смятении. Марк Шагал. Выставка во Франкфурте

Искусство кажется мне

прежде всего состоянием души 

Марк Шагал

Почему именно этот эпиграф я выбрала для статьи о выставке Марка Шагала в знаменитой галерее «SchirnKunsthalle» во Франкфурте-на-Майне?

Наверное, потому, что я не искусствовед, не знаток живописи, и искусство интересует меня именно с точки зрения его влияния на душу. И с возможности высечения той самой искры между художником и зрителем. Энергия, тепло, понимание, печаль; может быть, даже радость иногда – вот про это хочется рассказать. А иначе бы я за такую статью и браться не стала: тысячи людей напишут о выставке Шагала лучше меня. Да и живущие в Германии читатели журнала Партнер могут до 19 февраля съездить и посмотреть. Ну очень рекомендую.

Хотя там народу, как в трамвае. Может, это мне так повезло. Потому что была в предновогодние дни, и праздничный ослепительный Франкфурт не только зажигал свечи, не только радовал изумительной елкой на главной площади города, не только собирал прихожан на рождественские службы, не только угощал глинтвейном и яблочным вином, но еще и зазывно светился огнями музеев и выставочных залов, главным из которых почти на четыре месяца стал этот самый «Schirn» с произведениями русского еврея (а можно сказать и белорусского или даже французского еврея), родившегося в маленьком городке Витебске и ставшего по-настоящему человеком мира. Человеком-космосом, не забывшим свои корни, свой город и свой народ.

Собственно, я застряла уже у первой картины. Из Тель-Авивского музея искусств. «Одиночество» называется.

Там эту картину читать и читать. Столько в ней ассоциаций. Печальных, правда. Не очень свойственных прежним радостным, витальным краскам Шагала. Впрочем, и время, когда создавалась эта скорбная работа, было трагическим. К власти в Германии пришли нацисты. Античеловечность и как самое яркое ее проявление – антисемитизм – стали знаменем фашистского режима. Бог молчал.

Художник почувствовал это сразу.

Поэтому и нет здесь волшебных сиренево-розовых тонов. Нет той счастливой энергии цвета, так характерной для раннего Шагала. И, конечно же, не просто так Тора – главная священная книга в иудаизме – на этом полотне черно-вишневая. Пожилой, глубоко задумавшийся человек в белом талесе прижимает Тору к себе. Корова, в очертаниях которой угадывается ожидание новой жизни, кажется, прямо сейчас заиграет на скрипке. Ангел в небесах. Узнаваемые детали родного Витебска. Образы и раньше встречавшиеся в картинах Шагала. В другом контексте. В радостном приятии бытия.

А в этой картине – такая печаль невыносимая…

Целая вселенная в ожидании. Человек, задумавшийся о трагизме этого мира. О смерти и рождении. О боге. О бытии.

Наверное, это полотно само бы могло стать эпиграфом к выставке, которая называется CHAGALL. WELT IN AUFRUHR (Мир в смятении).

На экспозиции во Франкфурте, подготовленной совместно с норвежским центром искусств (Henie Onstad Kunstsenter), представлены произведения Марка Шагала из частных собраний и музеев Парижа, Нью-Йорка, Стокгольма, Лондона, Тель-Авива, Цюриха, Базеля, Ниццы, Амстердама, созданные под влиянием драматических событий 30х-40х годов, когда рушились жизни, ценности, города. Катастрофически менялся не только мир. Менялся и сам художник. Смерть любимой жены, музы и верной помощницы Беллы, стала еще одним ударом для мастера. Шагал и сам был в смятении.

Эти трагические события изменили палитру художника. Краски его помрачнели. По-другому зазвучала его душа.

И темы картин изменились. Счастливое ощущение бытия потерялось в мире, где гибель невинных людей стала обыденностью. Уничтожение, изгнание, преследование, ужас – вот что звучит набатом в работах Шагала этого периода.

Всю жизнь, а она была очень длинной, Шагал искал свой голос.

Даже в детстве…

Я бродил по улицам, искал чего-то и молился: «Господи, Ты, что прячешься в облаках или за домом сапожника, сделай так, чтобы проявилась моя душа, бедная душа заикающегося мальчишки. Яви мне мой путь. Я не хочу быть похожим на других, я хочу видеть мир по-своему»

И он увидел этот свой мир и разрешил нам войти туда, где парят любовные парочки, где играет на крыше скрипач, где расцветает сирень, где царят только «краски, чистота, любовь».

Этот мир и любовь были взорваны войной, смертью Беллы, все возрастающим антисемитизмом, варварством фашистов.

О несчастьях, которые обрушились на человечество, Шагал стал писать совсем иначе. Как будто выполняя свою мечту быть не похожим ни на кого; передавая не только радость мира, но и его трагедию по-своему, по-шагаловски.

Впрочем, художник предчувствовал надвигающуюся беду. Понимал, что одним из главных брендов нацистов станет антисемитизм.

Поэтому на выставке мы видим и Стену Плача, и синагогу в Вильнюсе, и одинокого еврея, оставившего свою скрипку, и еврейскую мадонну с младенцем.

Дорогой ему мир в преддверии разрушения.

Вместо любовных парочек, парящих над светлым Витебском, – потемневшие краски, кровь, война, разруха и бесплотные ангелы, которым не дано никого спасти.

Они очень разные эти шагаловские ангелы. Отвернувшийся – в «Одиночестве», останавливающий – в «Жертвоприношении Авраама», трагический и предупреждающий, как в работе «Моисей воцаряет тьму над Египтом»; несущий букет цветов, вдохновленный и золотой, – в «Ландшафте». А в моей любимой «Деревенской мадонне» их несколько, этих волшебных ангелов. Один поет в рожок песнь любви, обращаясь к мадонне в свадебном платье, осененной поцелуем любимого. Этот бело-голубой, освещенный сиянием свечи ангел и летящая корова, играющая для влюбленных на скрипке, возвращают нас к ранним работам Шагала. Но родной Витебск лежит в темноте, да и другие ангелы, один из которых заглядывает в книгу судеб, а еще один (не голубой, а почти фиолетовый), уже почти предчувствующий трагедию, – напоминают нам о том, что свет и радость лишь временны. Впереди – горькие испытания.

Когда-то Шагал рассказал, как появился ангел на его картинах.

Темно. Вдруг разверзается потолок, гром, свет – и стремительное крылатое существо врывается в комнату в клубах облаков. Такой трепет крыльев.

Ангел! – думаю я. И не могу открыть глаза – слишком яркий свет хлынул сверху. Крылатый гость облетел все углы, снова поднялся и вылетел в щель в потолке, унося с собой блеск и синеву.

И снова темнота. Я просыпаюсь. Это видение изображено на моей картине «Явление».

С тех пор этот «крылатый гость» важнейший образ в палитре Шагала.

Знаменитое полотно «Падающий ангел» – еще одно тому доказательство.

(Кстати, оригинальное наименование картины La chute de l'angle зачастую переводят и как «Падение ангела», и даже «Падший ангел», а это– согласитесь – далеко не одно и то же. Что ж, нам, зрителям, есть о чем поразмышлять.)

Организаторы выставки посвятили работе Шагала над этим полотном целый раздел, поскольку перед нами практически программное произведение художника, которое интересно увидеть как раз в развитии. Первые эскизы датируются 23-м годом, и в них доминируют две черно-белые фигуры: падающий с небес ангел и человек со свитком торы в руках. В дальнейших версиях картины (а в 33-м и 34-м году Шагал сделал несколько эскизов к ней) добавляются и новые персонажи, и новые мотивы. Перед нами – хроника нарастающего безумия в мире. Нарастающего зла. Нарастающего варварства. Кульминацию мы видим в работе 47-го года, где появляется и образ богородицы, и распятый Христос, и сам ангел, хоть и сохранивший женские очертания, но уже не черно-белый, а кроваво-огненный, почти такой же, как попавшая в его пылающий отсвет мадонна с младенцем на руках. Напрасно взывает к небу корова, играющая на скрипке. Напрасно прижимает к себе скрижали завета гневный страдающий человек. Напрасно светит луна. Падая, ангел с ужасом смотрит на то, во что превратился оставленный богом мир. Женское начало, призванное создавать жизнь, содрогается от нежизни. Тусклая свеча, серый измученный город, распятый спаситель.

Такой Шагал увидел Европу после фашистского нашествия.

Все уничтожено. В небытие ушел целый мир со своей неповторимой культурой, языком, атмосферой. В небытие ушла жизнь.

Ангелу страшно. Как страшно было художнику, который воспринимал эту вселенскую трагедию как свою собственную. Добро, любовь, тепло – все было распято на кресте.

Кто знает, может быть, Шагал видел распятым себя самого. Неслучайно ему принадлежат такие строчки: «Каждый день несу я свой крест… Ты оставил меня, господи? Почему?»

Наверное, подобные размышления в горькие времена свойственны любому рефлексирующему человеку. И тем более – человеку творческому, ранимому, сердце и разум которого отказывались верить, что мрачное средневековье возвращается в Европу.

Распятие как символ смертного мученичества становится у Шагала символом страданий еврейского народа.

Впервые Шагал обратился к этой теме в картине «Белое распятие», которую он написал сразу после Хрустальной ночи, когда были сожжены и разгромлены синагоги, еврейские дома и магазины; убиты и ранены люди. После страшного ноября 1938 года все, что передает масштаб и ужас мировой катастрофы (концентрированно выраженной в трагедии еврейского народа): огонь, бегство, смерть, погибшие города, распятый Иисус в талесе и с тфилином – станет определяющим в работах Марка Шагала.

Картина «Белое распятие», хранящаяся в Художественном институте Чикаго, не представлена на Франкфуртской выставке. На зато в галерее Schirn можно увидеть одно из сокровищ Центра Помпиду – полотно «Желтое распятие», созданное в 1942 году.

Перед нами огромный мир, в котором смешались и земля, и небо, и море. Мир, объединивший в страданиях все народы и все конфессии. Не случайно на переднем плане картины – сюжет, почти иконографический. Кажется, что перед нами – «Бегство в Египет», так часто изображаемое в работах старых мастеров. Распятый Иисус со свитком Торы не может спасти взывающих к нему верующих; и все сильнее разгорается кровавое пожарище, забирая с собой маленькие очаровательные местечки-штетлы, корабли, людей и даже ангелов.

Шагал осознанно выбрал этот пылающий пурпурный цвет, этот огонь, поглощающий мир.

Ведь в одном из своих стихотворений он писал:

Молиться Б-гу ли, что вел народ к огню,

иль рисовать Его – огнем, а не елеем,

иль, снова ощутив себя евреем,

встать на борьбу за род свой, за родню?

И художник именно как Творец встал за свой народ.

Картину «Война» он создал, когда услышал об ужасах Варшавского гетто; когда узнал, что фашисты практически уничтожили его родной Витебск.

Город, который для мастера был уголком радости, света, спокойствия становится местом кровопролития и бесконечного кошмара. Кони встают на дыбы; белый снег обагрен кровью; раскинул руки убитый человек; все озарено огнем пожарищ; мадонна с волосами как костер и с младенцем на руках – печально смотрит почти с небес.

Такое ощущение, что сама работа написана вскипающей в жилах кровью. Как и другие, успевшие уехать от этого безумия, Шагал чувствовал и беспомощность, и боль, и ярость, и вину за все происходящее.

Все думаю, не так ли те, кто успел покинуть (Украину ли, Россию ли) ощущают себя сейчас. Вина, ярость, беспомощность. Понимание того, что такая беда может не минуть никого.

Будь чуть иная судьба у Шагала – это он мог лежать, раскинув руки, на окровавленном снегу любимого Витебска. И это его Белла, его мадонна пыталась бы спасти их дитя.

(Бывают в жизни странные сближения. Работая над текстом, случайно увидела в фейсбуке стихи о Шагале, написанные моей чудесной виртуальной знакомой, Соней Левиной.

И поразилась совпадению мыслей.

Как всё же фортуна его берегла!

Он мог бы остаться. Сгорел бы дотла,

Сгноили бы Беллу (а как по-другому!),

И стала бы Ида добычей детдома…

И мир бы лишился ликующих красок,

Остался бы без золотого запаса

Евреев летящих, кудрявых древес,

И оперных фресок, и прочего без…)

К счастью, Шагал остался жив. Может быть, для того, чтобы рассказать нам, как это было. Для того, чтобы это не повторилось. Но – повторяется.

Художник предупреждал о такой возможности не только своими работами. Выступая в Нью-Йорке на конгрессе, посвященном окончанию Второй мировой войны, он говорил о важнейших нравственных категориях, которые должны стать нормой для человечества.

Время пришло. Никакие всемирные конференции ни к чему не приведут, пока еврейский народ не будет снят с креста, на котором его распинали две тысячи лет. Пора восстановить справедливость. Временной удачи и процветания недостаточно – у государства, у страны тоже должна быть совесть, душа, как у отдельно взятого человека.

Именно к совести и душе, к состраданию и эмпатии взывал он в своих картинах «Распятие», «Апокалипсис в лиловом», «Одержимость», «Исход».

Я смотрела на эти полотна и вспоминала стихи самого Марка Шагала.

Я вижу дым,

огонь и газ, всходящие в лазурь

и облик мой вдруг сделавшие черным.

Я вижу вырванные волосы и зубы.

И ярость – мой отныне колорит.

Этот колорит ярости взрывает сердце, заливает огнем. Как на картине «Исследование одержимости», где синяя печальная лошадь уже не может спасти из пожара нежность и любовь, а зеленое (цвет несбывшихся надежд?) распятие повалено на пылающую землю. Страсти и трагедии, поразившие бедные, милые города и их обитателей становятся соразмерны Страстям Христовым.

И как у Рембрандта в его Страстях Христовых – не на всех лежит вина. Но на многих – ответственность.

Я думала об этом, бродя по печально-прекрасной выставке; думала об Украине и вновь вспоминала слова Марка Шагала. Говоря о еврейском народе, он говорил о судьбе всех гонимых, не слышимых миром.

Еврейский народ вышел из этой войны, словно корабль после морского сражения, – полузатонувший. Вокруг нас, среди волн, оторванные руки, души, распутанные свитки Торы как детские кишки. Не слышно ни гласа с небес, ни гласа пророков. И как прежде, палящее солнце окрашивает все и вся в алый цвет крови.

Мог ли представить художник, что в алый цвет крови окрасится Украина, и виной тому будет страна, которую он в той или иной степени считал родной.

Еще раз процитирую мою незнакомую подругу Соню Левину.

А самое главное, думаю, всё же,

Что он до событий недавних не дожил,

До самых последних чудовищных дел.

Он вовремя умер… Господь пожалел…

Уже после войны, вернувшись во Францию, Шагал напишет картину «Исход или «Корабль Исход». Формальным поводом для создания этой работы послужила трагическая история с кораблем «Exodus», на котором плыли в Палестину еврейские беженцы. Но Британия, под чьим мандатом тогда находилась Палестина, развернула пароход, отправив его сначала во Францию, а потом в Германию, насильно заставив людей покинуть корабль и снова оказаться в лагерях для перемещенных лиц.

Для Шагала эта история стала метафорой судьбы гонимого народа. Поэтому главная тема картины – страдание. Из которого выход один – исход. Моисей, держащий Скрижали завета, – еще одно тому подтверждение.

Конечно, Шагал прежде всего хотел передать одиночество своего народа, который подвергался унижению и уничтожению на протяжении веков. И все молчали. Все.

Распятый Иисус абсолютно бессилен. Спаситель не воскресит убитых, не спасет никого: ни людей, плывущих в слабой надежде найти мир и понимание, ни старого еврея с торой, ни мадонну с младенцем.

«Сироты, охваченные вселенским одиночеством», – так однажды сказал Шагал о своем народе. Но повторюсь: он говорил обо всех нас.

Мне-то самой кажется, что творчество – и есть попытка это космическое одиночество преодолеть.

Что Шагал и делал.

Несмотря на одиночество и разрушенный мир, он по заказу Метрополитен-оперы в Нью-Йорке создает эскизы к декорациям и костюмы для балетов «Алеко» и «Жар-птица».

Во Франкфурте эти эскизы можно увидеть, а костюмы – чуть ли не потрогать. Что оказалось для меня абсолютным открытием, подтверждающим слова великого мастера.

«Наперекор всем трудностям нашего мира во мне сохранились часть той одухотворенной любви, в которой я был воспитан, и вера в человека, познавшего Любовь. В нашей жизни, как и в палитре художника, есть только один цвет, способный дать смысл жизни и Искусству, и этот цвет – Цвет Любви».

Вот! Смятение – да. Горе, ужас, тревога – да. Но самое главное – любовь.

Она – в картине «Душа города», написанной в 1945 году, спустя год после смерти Беллы. Сердце Шагала разрывалось. Тяжелые воспоминания о прошлом и желание продолжать жить, творить, рассказать о своем смятении – все на этом полотне. Даже сам художник – с двумя лицами. Одно обращено к душе Беллы, другое – к картине с распятием. Всё – метафора, и всё – реальность. И всё – любовь.

Впрочем, как в других полотнах-воспоминаниях этих лет: «Свадебные огни» и «Вокруг нее». В них звучит (и я не перепутала глагол: именно звучит) тот самый знаменитый синий шагаловский цвет любви. Цвет жизни. Цвет вдохновения. Цвет его дорогой Беллы. В белом платье с голубыми цветами она идет под венец. В бело-голубом свадебном наряде она парит рядом со своим любимым.

Разве могли герои произведений Шагала перестать летать?

Не просто летать, а стать, как и раньше, главными персонажами новых картин. Такой, например, как «Букет с летящими любовниками», привезенной на выставку из лондонского музея Tate Modern.

Так, в скобках, – одна деталь. На которую зрители обычно и внимания не обращают. После войны Марк Шагал с дочерью Идой переводили на французский язык воспоминания Беллы, в которых она рассказывает про свою первую встречу с Марком на старом витебском мосту.

И конечно, этот старенький мост появился на картине Шагала. Там, где цветут лилии и парят влюбленные, должна сохраниться память об их первом свидании.

И любовь, и нежность, и ностальгия, и тепло – всё тут. Смотри и грейся. Смотри и грусти. Смотри и вспоминай.

А для зрителей, остановившихся у картины «Корова с зонтиком», к этим призывам добавился бы еще один: смотри и улыбайся.

Собственно, это полотно, как мне кажется, стало эпилогом выставки. Война была позади, Шагал возвращался к жизни. Ох, как хочется здесь порассуждать и об особенностях стиля художника, и о том, почему в картинах мастера всегда присутствуют животные, написанные с особой нежностью, и об их символических смыслах в иудаизме; и о юморе, и о цвете, и опять же о любви.

Но не буду. Послушаюсь самого мастера, который говорил: «Мое искусство не рассуждает, оно – расплавленный свинец, лазурь души, изливающаяся на холст».

Я вспоминала эти слова и думала о том, что лазурь души должна победить расплавленный свинец. А вера и любовь – победить войну. Иначе зачем в этот мир когда-то пришел Марк Шагал.

P.S. Редактор мой не даст соврать. Уже сдав текст, я прочитала стихотворение замечательного Григория Певзнера. «После выставки Шагала». Ну не могла я оставить своих читателей без этих строчек. И вы поймете почему.

И вновь разрыв. И вновь беда и вой.

И дым растёт, от глаз детали скрывши.

И снова конь с кровавой головой,

и снова козы, рухнувшие с крыши.

И снова тьма над миром, как утёс.

И снова пляшут черти переростки.

И вновь в талит обёрнутый Христос

прибит к кресту на каждом перекрёстке.

Майя Беленькая (Мюнхен)

Читайте также:

1. Как петь их теперь – старые песни о главном? Журнал «Партнёр», № 9 / 2022. Автор М. Беленькая
2. Отмена русской культуры на Западе. Фейк или реальность? Журнал «Партнёр», № 7 / 2022. Автор М. Беленькая
3. Счастливый человек – Роман Каплан. Журнал «Партнёр», № 12 / 2018. Автор М. Беленькая