Как петь их теперь – старые песни о главном?
Мысли, навеянные войной
Честно говоря, хотела озаглавить текст по-другому. Используя уже существующее название. Мем практически. «Завтра была война». Но решила, что это неправильно. Хотя, как и многие мои читатели, люблю знаменитую повесть Бориса Васильева. И фильм тоже. Другой вопрос, что воспринимали мы эти горькие слова через отсвет былых времен. И через призму многих мифов. Теперь мифы рассеиваются на глазах, а это название звучит, как набат. Как колокол.
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон…
Не услышали. Не сберегли мир. И завтра была война.
И есть день в календаре, про который и мы теперь можем так сказать. Это, будь оно проклято, 23 февраля. День Советской армии. По иронии судьбы переименованный в День защитника Отечества. А в Википедии вообще его называют днем воинской славы России. Ох, какая же теперь слава?
23 февраля мой любимый поэт Вадим Жук опубликовал у себя на странице в фейсбуке стихотворение-предчувствие. Называлось «Если бы сейчас писали письма».
Похожие письма пишут сейчас в электронном виде. Наговаривают. СМС отправляют. Те, кто никогда не читал и не прочтет этих стихов. А в них уже всё сказано. Начиная со строк – «А чего ты мне оттуда притаранишь». И заканчивая, боже мой, Винницей. Сейчас читаешь – просто мороз по коже.
В День защитника такого фейерверка
Не видали мы доселе никогда.
Жаль, что ты не повидал его, Валерка,
Унесло тебя неведомо куда.
<.....>
А чего ты мне оттуда притаранишь?
Только сала, умоляю, не вези.
Вообще, ты там особо не старайся,
Защищай, но если что, притормози.
Если честно – ничего не понимаю,
Телевизор непонятное орёт.
Мне бы надо, чтобы ты вернулся к маю,
Или раньше. Но уж это, как попрёт.
Между прочим, я, Валера, залетела,
Где-то к осени лежать-рожать-потеть.
Между прочим, потому что так хотела,
И тебя, и чтобы точно залететь.
Будешь в Виннице, зайди там к тёте Тане.
На письмо мне обязательно ответь.
До свиданья, мой хороший, до свиданья.
А салют был, правда, просто офигеть.
Да, салюты Россия любит. Как страшно, что они громыхали за несколько часов от этого фатального завтра. Когда громыхать будут настоящие бомбы. И когда ужаснувшийся Вадим Жук напишет новые строчки.
Лягут кости рядовые по воронкам
В землю зимнюю отчаянной страны
Рядом с теми, до сих пор не похороненными
С предыдущей дедовской войны.
Сёстры, жёны, матери, невесты –
Смерть пошла в многотиражную печать.
Не бумажкой разве что, а эсэмэсками
Похоронки вам придётся получать.
Не бывает ничего невыносимого,
Вынесете, жребий свой кляня.
Понапрасну вспоминая Симонова:
«Жди меня».
И я еще тогда подумала: как мы теперь по-другому будем перечитывать книги о войне. Как будем слушать музыку, стихи. Как смотреть картины.
Всё приобретет совершенно иное звучание. Как и сама война; та, которую всю нашу сознательную жизнь мы воспринимали как священную.
Я, кстати, помню время, когда в СССР первый раз официально праздновали День Победы. В первом классе я училась, и в районном Доме культуры был большой праздник для детей. На сцене у костра фронтовик рассказывал юным пионерам о великом подвиге нашего народа. И я умирала от зависти и волнения, потому что моя старшая сестренка в белом фартуке и пионерском галстуке сидела прямо рядышком с ветераном.
А уж когда зазвучало (первый раз в моей крохотной тогда жизни)– «Вставай, страна огромная...»
Это я потом узнаю, что и авторство стихов – достаточно спорная история, да и музыка – тоже вполне возможно, что не Александрова.
А тогда… Да и много лет спустя, даже несмотря на эти знания, что-то такое поднималось во мне… И боль, и горечь, и гордость, и вера.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная
Священная война.
А сейчас стала смотреть этот самый фильм Юрия Кары, и, совсем забыв, что в финале звучит эта песня, просто окаменела.
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям
Мучителям людей.
Такая тоска меня взяла. И мысли, что это песня – теперь для Украины. А для нас как обвинение. Жук мой любимый как будто услышал меня:
Память цепкая, как полоска скотча,
Возвращает к городу родному.
Слушаю «Седьмую симфонию» Шостаковича,
По-новому, совершенно по-другому.
Раскручивается кинолента,
Рушатся дома, взрываются мосты.
Каждая нота каждого инструмента
Кричит: Ты виноват! Ты!
Да, седьмая, Ленинградская… Помнится, на музлитературе изучали историю ее исполнения в августе 42 года; читали, как горели все хрустальные люстры филармонического зала в почти мертвом Ленинграде, как плакали слушатели: моряки, пехотинцы, бойцы ПВО, как подавлялись огневые точки противника, чтобы город не бомбили и чтобы все жители могли слушать великую музыку.
А уж тему нашествия, тему агрессивной разрушительной силы мы знали просто наизусть.
Недавно прочитала, что писал об этой музыке Алексей Толстой: «Седьмая симфония возникла из совести русского народа, принявшего без колебания смертный бой с черными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний.
Тема войны возникает отдаленно и вначале похожа на какую-то простенькую и жутковатую пляску, на приплясывание ученых крыс под дудку крысолова. Как усиливающийся ветер, эта тема начинает колыхать оркестр, она овладевает им, вырастает, крепнет. Крысолов, со своими железными крысами, поднимается из-за холма... Это движется война. <…> За красоту мира льется кровь.»
Что говорить: Толстой формулировать умел. Хотя и был мэтром советской пропаганды. Только теперь мы эти метафоры считываем совсем по-другому. Особенно когда циничные власти сравнивают осажденный Ленинград с убитым Мариуполем. И уничтоженный вместе с людьми город называют побратимом Санкт-Петербурга. Теперь, думаю, что после знаменитой Масяни (кто не видел, посмотрите обязательно: Олег Куваев «Масяня», выпуск 162) и горькое словосочетание Санкт-Мариубург станет тоже некой метафорой. Художественным способом остановить этот цинизм, вызвать чувство эмпатии, достучаться до каждого. Равнодушного или готового приветствовать неумолимую машину насилия.
Даже писать об этом невыносимо. Лучше я вам дальше Толстого процитирую.
«Средняя часть симфонии — это ренессанс, возрождение красоты из праха и пепла. Как будто перед глазами нового Данте силой сурового и лирического раздумья вызваны тени великого искусства, великого добра.»
Да, про Данте это он точно. Именно так. Ад. Впрочем, сейчас многие вспоминают автора «Божественной комедии». Поэты – само собой.
Над главными пройдёт гуманный суд –
В свидетелях солдаты, мамки, детки.
А шушеру по миру повезут,
В прозрачной и удобной клетке
Весь говорливый кнопочный баян;
Узнай о них. Но поглядеть не бейся.
*Пескова и Захаров, Симоньян.
Скабеев, Соловьёва и Небендзя.
<.....>
Им спариваться можно. Доктора
Внимательно следят за их здоровьем.
… Пред ними пашни, нивы, хутора,
И этажи домов, залитых кровью.
Они давно животные. Без мук
Живущие в своей открытой сфере.
И смотрит в страхе на десятый круг
Создатель ада Данте Алигьери.
Вадим Жук прав: великий итальянец ужаснулся бы этому нашествию зла и лжи, притворяющихся добром и правдой.
Как ужаснулся в свое время и сам Шостакович, который говорил: «Сочиняя тему нашествия, я думал о совсем другом враге человечества. Разумеется, я ненавидел фашизм. Но не только немецкий – ненавидел всякий фашизм».
Не случайно эту музыку (вариации на неизменную тему), схожую по замыслу с Болеро Равеля, развивающуюся на фоне сухого стука малого барабана и разрастающуюся до огромной мощи, до страшного символа подавления, Шостакович написал еще до войны.
Мы не можем утверждать, но предположить-то мы можем: откуда возникла эта тема насилия в конце тридцатых – начале сороковых. Оттуда же, откуда трагедия Искры Поляковой в повести Бориса Васильева.
Вот уж где параллели страшные. Ведь перед тем, как «завтра была война» – был 37 год. Исключительно как метафору эту цифру использую. Потому что и 38-ой, и 39-ый, и 40-ой ничем не отличались. Эпоха репрессий, доносов, предательств. Может, еще и поэтому – завтра должна была быть война.
Впрочем, она уже шла – вторая мировая. И Советский Союз оказался на стороне зла. Притворившись добром. И война не замедлила. Пришла в этот самый Союз, уже разъеденный молью подлости и нравственной деградации.
Васильев знал, про что писал. В свое время его самого заставляли отречься от жены, чье имя он потом зашифрует в названии повести «А зори здесь тихие».
Именно она, Зоря Поляк, станет прототипом Сони Гурвич, юной зенитчицы, читающей на войне Блока.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы
Кровавый отсвет в лицах есть...
Боже мой: теперь и Блок совершенно по-другому слышится. Кровавый отсвет…
Васильев не отрекся. Как не отреклись героини его повести «Завтра была война». Вика Люберецкая – от своего папы. А Искра Полякова, девочка с характером Зори, – от своей подруги. А на самом деле – от чести и совести. Прекрасные девочки – дети, как опять же у Блока, «страшных лет России.»
Эта книга ведь не про войну. А про то, что она будет завтра. И мирная жизнь уже пропитана горечью. И кровью, пока еще не видимой для мира. Хотя и тогда кому-то все казалось безоблачным.
Помните у Юрия Визбора…
Двадцать первого числа,
При немыслимом свеченье,
При негаснущей заре -
Мы плывём невесть куда,
Наблюдая за кормой
Летних вод перемещенье,
Наблюдая за собой
Уходящие года.
И неважно, милый друг,
Всё, что было накануне,
Всё, что с нами совершат
Тишина и высота,
Только было бы всегда
Двадцать первое июня,
Только б следующий день
Никогда бы не настал.
Да, только было бы всегда – хотя бы 23-е февраля. И не наставал бы следующий день. Впрочем, предчувствие войны в нынешнем феврале, как и тогда в 41-ом, просто разлито было в воздухе.
В этот же предвоенный день другой мой любимый поэт Сергей Плотов опубликовал у себя в фейсбуке стихотворение 2017 года. Написал – Из давнего. Строевая русская народная песня.
Шли солдаты к е….
По оврагам, по камням.
Шли чужой сторонкою -
Пели песню звонкую:
Эх, мать-перемать!
Мы уходим воевать!
Самый главный енерал
Нам гостинцы обещал:
Медную полушку
Да на часок подружку!
Шли солдаты к е….
Счёт вели военным дням,
Да врагам порубленным,
Да дружкам погубленным…
Эх, мать-перемать!
Конца-края не видать
Этим песням строевым
Да потерям боевым.
А гулять по юбкам
Ни к чему обрубкам…
Шли солдаты к е…
По сгоревшим деревням…
– Стой на месте! Вот они…
Помяни их… Помяни…
Говорю же: поэты– провидцы.
И они, похоже, были готовы к вопросу, ныне так часто задаваемому. Что вы почувствовали, когда узнали, что российские бомбы падают на Украину? Понимали ли, что мир изменился навсегда?
И самое главное, могли ли вы представить, что мы услышим слово «рашисты»?
Ох. Пишу и самой страшно.
Помните в школьных учебниках нашего детства репродукцию картины Аркадия Пластова «Фашист пролетел»? Изначально – «Немец пролетел.» Говорят, что название изменил лично Иосиф Виссарионович, считая его неполиткорректным. И уж точно по указанию Сталина в 1943 году картина Пластова экспонировалась на Тегеранской конференции. И якобы Рузвельт и Черчилль были очень впечатлены.
Возможно…
Хорошая работа. На некоторых даже в 2013 году производила впечатление. На Людмилу Парщикову, например:
Нам искони внушали – жизнь бесценна.
А в выжженной, некошеной траве,
внезапно пойман мушкою прицела,
лежит мальчишка – рана в голове.
Тень самолета гнет к земле колосья,
и лает пес на этот черный крест,
и обомлел, оглох, обезголосел
укрыть ребенка не успевший лес.
Стволы берез, в закате бронзовея,
струят в пространство музыку и свет.
И нет происходящему забвенья.
И объясненья, и прощенья нет...
Именно такой реакции и ждал художник: «Надо было сопротивляться, не помышляя ни о чём другом, надо было кричать во весь голос… Надо было облик этого чудовища показать во всем его вопиющем о беспощадной мести обличье».
Как теперь по-другому читается и простенькое это стихотворение, и комментарий Пластова. И сама картина.
Поэты такое считывают мгновенно.
Лауреат всех возможных премий,
Вовсю обласкан.
Шагавший в ногу с советским временем
Художник Пластов.
В ладу с рисунком, в ладу с движением,
Косцы и кони.
Крестьяне волжские, деревья, женщины…
Найди в айфоне.
Найди, картину ту, что стихам моим
Дала названье.
Неяркий полдень. Травы дыханье,
Цветов дыханье.
Обыкновенное на ней убийство.
Цветы и травы.
Сам разбирайся, где – под Симбирском
Иль близь Полтавы.
Крови не видно, но кровь струится.
За что ж ты нас-то?
Картина маслом, как говорится.
Художник Пластов.
4 июля 22
Это Жук, как вы уже догадались.
Где вот только Рузвельт и Черчилль, которые ужаснутся. И захотят это остановить. И где тот, кто выше…
Майя Беленькая (Мюнхен)
Коллаж Дины Крайзлер
Читайте также:
- Счастливый человек – Роман Каплан. Журнал «Партнёр», № 12 / 2018. Автор М. Беленькая
- А.Бруштейн «Дорога уходит в даль»: к 60-летию выхода книги. Журнал «Партнёр», № 4 / 2016. Автор М. Беленькая.
- Как сжигали книги в нацистской Германии. Журнал «Партнёр», № 6 / 2016. Автор М. Беленькая
Мне понравилось?
(Проголосовало: 110)Поделиться:
Комментарии (0)



























































Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>