В концерт пойдете?

Про горькую память, про великую музыку и про город из книжки

А вот вы как слушаете музыку? Умеете ли вы ее слушать так, как профессионалы? С партитурой в руках, например. Или, ладно, без нот, но с соответствующей подготовкой. Получается ли у вас наслаждаться (или возмущаться) дирижерской интерпретацией симфонического сочинения, определяя, не нарушен ли баланс в звучании оркестра, соблюдена ли ритмическая дисциплина? Слышите ли вы, где недостаточно мощно прозвучало крещендо, а где пиано без необходимости ушло в пианиссимо? Замечаете ли такие нюансы, как с опозданием снятая педаль или смазанные концы музыкальных фраз…? Впрочем, техника – дело десятое. Еще Шуман писал: «Весь хлам пассажей имеет преходящее значение; техника обладает ценностью только там, где она служит высшим целям». Правда, «высшие цели» требуют не только техники, но и огромных душевных и интеллектуальных усилий. И, конечно, не только от исполнителя, но и от слушателя.

Я слушать музыку никогда, мне кажется, не умела. Но слушала. Руководствуясь тезисом из гомерически смешного рассказа Владимира Санина «О серьезной музыке». «Если даже вам в младенчестве медведь на ухо наступил, и вы не слышите никакой разницы между божественным ля-ля, там-там и скрипом ворота на деревенском колодце, никогда в этом не признавайтесь.»

Я и не признавалась. И покорно ходила с родителями в филармонию. А когда мамы не стало (очень-очень рано), мы с папой вдвоем… И одна моя чудесная подружка рассказывала об этом так: «Если видите в филармоническом зале девичью головку, склоненную на плечо седого человека – не сомневайтесь: это Майка со своим папой».

Вот и привыкла я. Слушаю, как в детстве. Помня фразу, когда-то сказанную мне мамой: «В музыке прекрасно познавать, но главное наслаждение – узнавать уже вроде бы тебе известное». Кстати, нашла этому тезису подтверждение, прочитав у кого-то из великих: «Чтобы публика могла наслаждаться величайшим в музыке, ей надо слушать хорошую музыку до тех пор, пока красота сочинения не станет для нее очевидной…»

Вот я и старалась наслушаться, чтобы узнавать прекрасное, радоваться мелодии, которая и так уже звучала в сердце. Впрочем, отличать трактовку Гилельса, предположим, от музыкальной интерпретации Марты Аргерих всё равно не научилась. Но и ничего – я думала.

И всё вспоминала рассказ Санина и героя этого сочинения, который продержался целых десять минут на симфоническом концерте, пересчитав отдельно мужчин и женщин в оркестре и пытаясь найти товарища по игре в морской бой. А потом уж древний инстинкт самосохранения подсказал ему оптимальный вариант спасения. «Я встал и величественно удалился, как Наполеон, подписавший акт об отречении». И дальше очень смешно: «Вы не поверите, но уже через месяц после концерта я был совершенно здоровым человеком, если не счи­тать легкого нервного тика, от которого избавился года два спустя». Перечитайте – наслаждение получите.

Я, конечно, до такого совершенства не дошла: мужчин и женщин в оркестре не пересчитываю, но всё равно грамотно слушать не умею. Уходят мысли в даль, уж очень далекую от того, что написал композитор. Бывают, конечно, и у меня исключения, особенно когда опять же музыкальная тема хорошо знакома, любима и само ее звучание приносит радость. Но редко, редко.

И вот совсем недавно что-то такое произошло со мной. Где? В филармонии города Вильнюса. Что за концерт? Финал международного конкурса пианистов имени Чюрлениса.

Кто выступал? Имена даже знатокам музыки ничего не скажут. Но я, конечно, их назову. Кто знает, какие звезды осветят мировой музыкальной небосклон завтра. Может быть, это будут они: Elžbieta Liepa Dvarionaitė и Kasparas Mikužis из Литвы и ставший победителем конкурса (вот где техника-то фантастическая!) пианист Jinhyung Park из Кореи.
Ну, а авторы великой музыки, прозвучавшей в тот вечер, известны всем. Бетховен и Шопен. Да еще какие сочинения! У Бетховена – третий и мой самый любимый четвертый концерты для фортепиано с оркестром. А у Шопена – первый, ми-минорный.

Никогда, вот правда, никогда я не получала от музыки такого наслаждения. Никогда слезы не текли так реально и неостановимо. Никогда я не прибегала домой и не кидалась переслушивать в интернете только что услышанное в живом исполнении.

Почему такие «чересчурные» эмоции? Ну, может, потому что я впервые была именно на конкурсе. И волнение, которое очень ощущалось в зале, и атмосфера причастности, и понимание того, что юные эти, талантливые ребята просто растворены в музыке – всё это не могло не отразиться на некоторых чувствительных натурах. Ну, и сам Вильнюс: его улочки, его костелы, его музыка, его тепло – тоже повлияли.

Но главное-то, главное. Трагическое и прекрасное. Горькое и важное. Знакомое и незнакомое. Да и вообще – как я на этом концерте-то оказалась, приехав в столицу Литвы из Мюнхена всего на несколько дней?

Да, на несколько. Но посмотреть хотелось невероятно много. В городе моего детства, в котором я никогда не была. А знала там столько улиц, столько названий, столько мест. Почти все главные вильнюсские топонимы – мои были. И казались не виртуальной, а вполне живой и осязаемой реальностью.

Впрочем, многие мои друзья, да и дети мои, да и друзья моих детей, да и некоторые мои читатели, тоже не посетив Вильнюс, отлично знают этот город. Потому что не раз перечитывали книжку Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль». Потому что вот уже несколько поколений фанатов этой книги едут вместе с героиней повести Сашенькой и ее папой Яковом Ефимовичем по Виленской улице мимо губернаторского дворца и церкви Святой Екатерины; гуляют вместе с ними в театральном сквере, поднимаются с Сашей и ее подружками на Замковую гору; переживают за бедную Юльку, которая совсем разболелась, пролежав на ступенях, ведущих к часовне чудотворной католической иконы Остробрамской божьей матери; толпятся в Ботаническом саду, с замиранием сердца следя за полетом на воздушном шаре пионера воздухоплавания Станислава Древницкого; сверяют время по пушечному выстрелу с горы Гедимина, возвещающему полдень; взволнованные идут с Сашенькой на первой экзамен в гимназию… Которая (вот переклички судеб и поколений) находится напротив костела Доминиканцев, через 70 лет увековеченного в «Литовском дивертисменте» Бродского.

Сверни с проезжей части в полу–

слепой проулок и, войдя

в костел, пустой об эту пору,

сядь на скамью и, погодя,

в ушную раковину Бога,

закрытую для шума дня,

шепни всего четыре слога:

– Прости меня.

Ой-е-ей, сколько же всего мне надо посмотреть в современном Вильнюсе, бывшей Вильне. И, конечно, зная о трагической истории литовских евреев, я просто не могла уехать, не побывав в еврейском музее, точнее в том его отделении, где рассказывается о литовском Холокосте. Не знала я, что через пару недель это горькое слово будет снова на устах у всего мира.

Крохотный зеленый домик в неприметном уголке старого города. Деревянная лестница. Милая девушка, объяснившая, что экспозиция только на литовском и английском. (Ничего, мы справимся. Главное для нас – лица, лица… Фотографии людей, убитых только за то, что они были евреями. Желтые звезды, нашитые на детские пальтишки. Документы. Фото разрушенных памятников на еврейском кладбище. Многие свидетельства трагических судеб жителей города. Целый мир, уничтоженный почти полностью. По данным Яд-Вашем, мемориала Катастрофы в Иерусалиме, из 240 тысяч литовских евреев в живых осталось около 3 тысяч человек. И мы идем по этим комнатам; смотрим, сдерживая слезы; читаем, как умеем; а потом поднимаемся наверх, практически на чердак, и нам включают четырехминутный фильм про то, как прятались еврейские семьи от фашистов (и – что не менее, а может быть и более ужасно – от некоторых своих соседей, знакомых, коллег) вот на таких же точно чердаках, в подвалах, между двойными стенами, в шкафах, печах и даже канализационных трубах.

И, боже мой, мы сидим полусогнувшись, чтобы не удариться о косые балки, на какой-то старой лавке, а за нами сгрудились потертые чемоданы, с которыми пришлось бежать от этого ада людям, захватившим с собой первые попавшиеся вещи: кружку, тазик, потрепанную шубу, какое-то белье… Сидим точно в такой же тесноте и полутемноте, как сидели несчастные невинные люди. На экране-мешковине – светлые лица, почти лики; а в углу чердака слышится плач ребенка, и пожилая женщина успокаивает малыша на идише: тихо, тихо. Идиша я не знаю, но немецкий… И шелестит солома, и мяукает кошка, и так становится страшно, что подлые люди, нет – нелюди, догадаются, что кто-то прячется на этом самом чердаке.

Вниз мы вернулись совершенно потерянные. Поначалу даже не заметив туристов из Англии, пришедших узнать про то, что, казалось, уже не может повториться… Без сил я опустилась в кресло, чтобы написать отзыв о музее и сказала смотрительнице: «Жаль, что из иностранных языков у меня только немецкий: сколько бы я всего узнала…»

А вы экскурсию закажите, – тут же среагировала девушка. – У нас и на русском языке проводят. Кстати, та же женщина, что сейчас ведет англичан.

Ну, и надо же такому случиться: гид, оставив своих туристов на минуту, вернулась, чтобы уточнить какие-то детали у сотрудницы музея.

– Ой, – вскочила я. – Вы не могли бы дать нам свои координаты? Мы обязательно приедем еще.

– Я бегу, к сожалению, но…, – дама протянула нам визитку. – Меня зовут Регина Копелевич.

На этих словах я снова рухнула в кресло.

– Что с Вами, Вам нехорошо?

Честно говоря, ответила я не сразу.

– Знаете, мою маму звали Дина Копелевич. Я понимаю, что людей с такими фамилиями достаточно много, но вот чтобы реально встретить…

– А у меня сестра – Дина Копелевич, – заулыбалась милая женщина. – В гости сейчас ко мне приехала. Из Южной Америки!

Господи, как нам хотелось поговорить. Но у Регины были туристы, а у меня – последний день в Вильнюсе… Женщина скользнула за дверь, но вдруг появилась снова.

Так, – строго возвестила наша новая знакомая, – в концерт пойдете?

Почему-то это нестандартное употребление предлога В меня особенно тронуло. Стеснительный муж, конечно же, застеснялся, а я все-таки спросила:

– В какой концерт?

– Всё! Пойдете! В филармонию! Вы же не были в нашей филармонии?! Концерт прекрасный – не сомневайтесь. Я сама занята; быстро пишите мне электронку: я пришлю вам билеты.

Схватив у меня листочек с адресом, дама скрылась за дверью. Через две секунды голос этой чудесной женщины мы уже слышали в английской версии.

Вот скажите: могли ли мы не пойти на этот концерт? И могла ли я там остаться равнодушной? И могли ли сам Людвиг Ван Бетховен и юный Фредерик Шопен мне не раскрыться в таких обстоятельствах? Хотя бы чуть-чуть…

То-то! Высшие цели работают! Не всегда, правда…

P.S. В те дни, когда я вносила окончательные правки в текст, случилась Катастрофа в Израиле. Подлая, ужасная беда. Что тут можно сказать… Вечная, нежная, горькая память. И да: Слава Героям! В любой стране, защищающей жизнь.

Майя Беленькая (Мюнхен)

Фото автора

Читайте также:

1. Всё пройдет, бэби, всё пройдет. Журнал «Партнёр», № 10 / 2023. Автор М. Беленькая
2. Аферистка. Почти детективная история с назиданием. Журнал «Партнёр», № 1 / 2022. Автор М. Беленькая
3. Почти баллада о неизвестном герое. Журнал «Партнёр», № 11 / 2021. Автор М. Беленькая
4. Как петь их теперь – старые песни о главном? Журнал «Партнёр», № 8 / 2022. Автор М. Беленькая