Шостакович: дуэт с Евтушенко

Шостакович впервые побывал в Бабьем Яру в 1955 году – сам, один, никого не предупредив и никого не взяв в провожатые.

Неожиданное для всех появление в сентябре 1961 года стихотворения Евтушенко с его драматизмом, напором и гражданской позицией наложилось на этот визит.

Номер «Литературки» со стихотворением Шостаковичу в ленинградскую гостиницу принес его старый друг Исаак Давыдович Гликман. Стихотворение поразило и Шостаковича, став глубоким душевным переживанием, вдохновившим уже его самого на сочинение «Тринадцатой симфонии». Он писал:

«Многие слышали о Бабьем Яре, но понадобились стихи Евтушенко, чтобы люди о нём узнали по-настоящему. Были попытки стереть память о Бабьем Яре, сначала со стороны немцев, а затем – украинского руководства. Но после стихов Евтушенко стало ясно, что он никогда не будет забыт. Такова сила искусства».

Шостакович начал сочинять еще в начале 1962 года, а в конце марта 1962 года он позвонил Евтушенко. Назвал свое имя, представился, но доверия к себе у жены Евтушенко не вызвал: «– Вечно тебе звонят какие-то наглецы. Сейчас позвонил кто-то, назвал себя Шостаковичем…»

Но это был действительно он – и со смиренной просьбой разрешить ему сочинить одну, как он выразился, «штуку» на стихи о Бабьем Яре. Штука, впрочем, была уже сочинена: в первом изводе симфонии фигурировал текст лишь одного стихотворения – собственно «Бабьего Яра». Но вскоре Шостаковичу на глаза попался свежий сборник стихов Евтушенко «Взмах руки» (1962), и в нем он увидел материал для развития своей «штуки». Заинтересовали его четыре стихотворения из сборника: «Юмор», «В магазине», «Страхи» и «Карьера», причем текст одного из них, «Страхи», устроил его не полностью, и он даже попросил Евтушенко доработать текст, что тот и сделал.

Дат завершения работы над 13-й симфонией несколько. Во-первых, даты работы над тем, что композитор называл «вокально-симфонической поэмой», то есть работой единственно с текстом «Бабьего Яра». На клавире это 27 марта, а на партитуре – 21 апреля 1962 года (в эскизах – 23 марта). Но замысел практически сразу разросся в масштабную симфонию, с привлечением еще нескольких стихотворений Евтушенко. В симфонии «симфоническая поэма» – лишь одна из ее частей, по итогу – первая. А вся работа закончилась 20 июля 1962 года, что тоже указано на последней странице партитуры. Вся работа над произведением с часовым звучанием шла с воодушевлением и заняла всего пять месяцев.

Первым слушателем симфонии стал сам Евтушенко. «Шостакович кончил играть, не спрашивая ничего, быстро повел меня к накрытому столу, судорожно опрокинул одну за другой две рюмки водки и только потом спросил: “Ну как?”». Поэт, хоть и далек от музыки, но был умен, душевно широк и восприимчив. Он уловил, что «…музыка смогла выразить большее, чем заключали в себе слова» и что судьба подарила ему редчайший дар – сотрудничество с гением, соприкосновение с вечностью.

Свое отношение к симфонии Евтушенко выразил в статье «Гений выше жанра»:

«В 13-й симфонии… прочтение Шостаковичем моих стихов было настолько интонационно и смыслово точным, что казалось, он невидимый был внутри меня, когда я писал эти стихи, и сочинял музыку одновременно с рождением строк. Меня ошеломило и то, что он соединил в этой симфонии стихи, казалось бы, совершенно несоединимые: реквиемность ”Бабьего Яра” с публицистическим выходом в конце и щемящую простенькую интонацию стихов о женщинах, стоящих в очереди, ретроспекцию всем памятных страхов с залихватскими интонациями ”Юмора” и ”Карьеры”.

Но музыка, звучащая у себя дома, – это одно, а вот музыка в концертном зале – совсем другое. И Шостакович начал готовиться к премьере. Формируя для нее наилучший исполнительский коллектив, он в своей смиренной манере в первую очередь обратился к дирижеру Е. Мравинскому, традиционному исполнителю своих симфоний, и к Б. Гмыре, обладателю лучшего баса в стране.

Предвидя особую остроту «еврейского вопроса» в Киеве и возможную предвзятость украинского певца, Шостакович всё же рассчитывал на весомость своего имени и на его согласие. 22 июля он даже ездил в Киев, но внушить Гмыре требующийся энтузиазм так и не смог. Но то, что за ответом на сей вопрос артист обратится… к республиканскому начальству, поразило и его! 16 августа, после «консультации с руководством УССР», Гмыря, наконец, ответил отказом, сославшись на то, что руководство категорически против.

Вот так: два месяца ушли в пустоту, зато сам Шостакович на своей шкуре испытал и силу, и болезненность антисемитизма ad hoc – побывал как бы в положении еврея: немец в еврейской шкуре! (Впрочем, большинство антисемитов и так держали его за еврея).

Это разозлило и раззадорило Шостаковича, после чего он отказался от Киева как места премьеры и энергично – с нуля, так как Мравинский тоже отказался, – начал готовить премьеру в Москве. Дирижер – Кирилл Кондрашин, бас – В.Т. Нечипайло, его дублер В.М. Громадский – малоизвестный тогда солист филармонии. Хор басов – из состава Республиканской русской хоровой капеллы, которой управлял А.А. Юрлов.

Премьера была намечена на 18 декабря 1962 года. Репетировали всю первую половину месяца, а 16 и 17 декабря – в Большом зале Московской консерватории.

Генеральная репетиция совпала со встречей партийного руководства с творческой интеллигенцией 17 декабря, на которой, в частности, ругали Евтушенко за «Бабий Яр» и не хвалили Шостаковича за странный выбор текстов для своей музыки.

Власти попытались сорвать и генеральную репетицию, и премьеру; надавили на Нечипайло, и тот в последний момент тоже отказался от участия. Но его прекрасно заменил дублер, Громадский. В перерыве репетиции Шостаковича вызвали в ЦК КПСС; вернувшись оттуда, он ни словом не прокомментировал ту дружескую встречу.

Назавтра утром Кондрашину звонил министр культуры РСФСР А.И. Попов, потребовавший исполнения без первой, самой «острой», части. Об этом же, видимо, просили накануне в ЦК и Шостаковича. Но ни дирижер, ни композитор навстречу не пошли.

Наконец, 18 декабря в Большом зале Московской консерватории премьера 13-й симфонии Дмитрия Шостаковича состоялась! Впечатление после исполнения было ошеломляющим, публика приняла симфонию восторженно, композитора, дирижера и примкнувшего к ним поэта не отпускали со сцены около часа. Триумф!

Вот впечатления самого Евтушенко:

«И вдруг он… ступил на самый край сцены и кому-то зааплодировал сам, а вот кому – я не мог сначала понять. Люди в первых рядах обернулись, тоже аплодируя. Обернулся и я, ища глазами того, кому эти аплодисменты могли быть адресованы. Но меня кто-то тронул за плечо – это был директор Консерватории Марк Борисович Векслер, сияющий и одновременно сердитый: „Ну что же вы не идете на сцену?! Это же вас вызывают…“. Хотите – верьте, хотите – нет, но, слушая симфонию, я почти забыл, что слова были мои – настолько меня захватила мощь оркестра и хора, да и действительно, главное в этой симфонии – конечно, музыка.

А когда я оказался на сцене рядом с гением и Шостакович взял мою руку в свою – сухую, горячую – я все еще не мог осознать, что это реальность…».

Симфония была воспринята –

«…не как очередное произведение композитора, а как общественно–политическое событие. И в первую очередь из-за «Бабьего Яра», прозвучавшего благодаря, как всегда, не столько пронзительной, сколько пронзающей музыке автора, как набат… Шостаковича и Евтушенко вызывали без конца»

Но и власть не унималась. Еще до премьеры Л. Ильичев надавил на самого Евтушенко и «уговорил» его переработать текст «Бабьего Яра». Оправдываясь потом тем, что в этом был единственный шанс спасти премьеру, Евтушенко написал новую редакцию стихотворения.

Но на самой премьере это никак не сказалось: текст прозвучал в версии 1961 года. Но уже на втором и третьем представлениях симфонии в Москве (10 и 11 февраля 1963 года) новая редакция поэмы была «запущена в оборот».

Метаморфоза эта, правда, чрезвычайно огорчила Шостаковича – и сама по себе, как эмпирический факт, и по-человечески, потому что Евтушенко с ним это никак не согласовал. Но делать нечего: пришлось вносить в партитуру коррективы.

После этого симфония начала свое трудное шествие по стране. Минский дирижер Виталий Витальевич Катаев (1925-1999) за ночь переписал комплект оркестровых партий, увез их и подготовил премьеру в Минске. Сольную партию исполнял А. Беседин, хор собрали потихоньку из церковных певцов, хоровую партию конспиративно репетировали на частной квартире.

Планировалось четыре концерта в Доме офицеров в 20-х числах марта 1963 года. Приехал на них и Шостакович. Первым делом он спросил Катаева, какой текст – старый или новый – будет исполняться. Ответом было: старый! Оба сознавали, какой это большой риск, – и оба, пожав друг другу руки, на это сознательно пошли.

– Авось пронесет?

– Не пронесло!

После минской премьеры Шостаковича и Катаева вызвал секретарь ЦК компартии Белоруссии по идеологической работе В.Ф. Шауро. По уговору пошел туда один Шостакович, решивший, что так он, мировая знаменитость, сможет лучше защитить минчанина Катаева.

Исполнение 13-й симфонии в СССР при Хрущеве было де факто запрещено. При Брежневе запрет сняли, и 20 октября 1965 года симфония снова была исполнена в московской Консерватории, и снова – с огромным успехом. В 1972 году осуществлена грамзапись симфонии (с новым текстом), была издана и партитура, что сделало симфонию доступной и зарубежным дирижерам, и оркестрам.

В Киеве – городе прямого запрета на ее исполнение, сообщенного в свое время Гмыре руководством УССР, – 13-я симфония Шостаковича впервые была исполнена лишь в марте 1988 года! В 1991 году, когда в Киеве – впервые официально и широко – отмечалось 50-летие трагедии в Бабьем Яре, великая симфония Шостаковича в программу юбилейных событий не была включена.

Негласный запрет всё еще был – в негласной, но силе.

Павел Полян (Фрайбург)

Читайте также:

1. Дмитрий Дмитриевич Шостакович и Германия. Журнал «Партнёр», № 8 / 2022. Автор М. Дотлибов
2. Гений и Власть. К 100-летию со дня рождения Дмитрия Шостаковича. Журнал «Партнёр», № 9 / 2011. Автор М. Дотлибов
3. Евтушенко: Мне это по плечу. Журнал «Партнёр», № 8 / 2022. Автор О. Нахт
4. Евгений Евтушенко о роли поэта в современном мире. Журнал «Партнёр», № 10 / 2015. Автор Т. Хеккер