Время читать. Интервью с Денисом Драгунским

Денис Драгунский об отмене русской культуры на Западе: «Ла Скала открывает сезон „Борисом Годуновым»

Декабрь – месяц чудес. Как раз из разряда новогодних чудес для меня гость нынешнего выпуска журнала.

Дениса Драгунского критики называют гениальным мастером короткого рассказа и даже главным писателем современности. Открытый им жанр «сетевой новеллы» – предельно короткого, как для соцсетей написанного рассказа дает ему возможность потрясающе точного, яркого, часто парадоксального высказывания об этой самой современности. Ну, и, кроме того, он человек невероятно разносторонних талантов: политолог, историк, социолог, лингвист, журналист, писатель, – и всё это в одном лице…

– Первым задам вопрос, который задают последним: над чем Вы сейчас работаете? В этом году у Вас уже вышли две книги «Фабрика прозы: записки наладчика» – заметки писателя о том, как научиться писать, и «Время вышло» – сборник антиутопий, в котором Вы участвуете вместе с самыми видными авторами наших дней. Норма выполнена. Или?

– Я пишу всё время, постоянно, день за днем и час за часом. Наверное, потому, что начал поздно – в 57 лет. В декабре мне 72. Нету времени волынить! В этом году, кроме указанного, у меня вышло второе, несколько исправленное и чуть дополненное издание моего любимого романа «Дело принципа». Сейчас я на финишной прямой, редактирую и шлифую довольно интересную книгу – «Подлинная жизнь Дениса Кораблева», в которой хочу рассказать о своем детстве и ранней юности. С самого рождения до того дня, когда умер мой отец, Виктор Драгунский, то есть до 6 мая 1972 года (мне тогда был 21 год с половиною; в последнее время я считаю годы и месяцы). Хочу сдать в редакцию к Новому году. Кроме того, я, как это у меня всегда происходит, пишу рассказы, которые сложатся в новый сборник. Там уже почти всё готово в смысле объема. Его я передам в издательство к марту, полагаю.

– Хочется спросить, как приходят сюжеты Ваших упоительных новелл? Как придумываются такие истории?

– Мои сюжеты приходят ко мне во сне чаще всего. Я люблю и, скажу не хвастаясь, хорошо умею видеть сны. Не зря еще в начале своего литературного пути я записал все свои сны за 2010 год и издал их под названием «Ночник» (как бы «ночной дневник»). С удивлением вижу, что у этой книги до сих пор есть фанаты, они пишут мне письма, задают вопросы.

Итак, сон. Буквально позавчера мне приснились целых две фабулы, то есть, по сути, целых две новеллы. Записал вкратце, на днях завершу.
Или бывает случайно услышанное слово. Или воспоминание. Какой-то мимолетный разговор. Самое же интересное в том, что финал у этих историй чаще всего бывает не такой, каким он задумывался поначалу. Он выскакивает из-под клавиш компьютера совершенно самостоятельно. Впрочем, со мной часто такое бывает. Главная героиня моего романа «Автопортрет неизвестного» в разговоре с любовником раскрыла ему тайну своего рождения – вот кого родила медсестра Тоня от генерала Смоляка, то есть вот кто была та шестилетняя красивая девочка, которую британский шпион Рекс Олби, он же перебежчик Василий Алабин, случайно увидел в доме Тани Капустиной… Но она рассказала это не только любовнику, но и мне, автору! До 462-й страницы я, как говорится, ни сном, не духом... Даже не подозревал.

– Главной темой рассказов обычно у Вас становятся отношения мужчины и женщины. А мировые потрясения – они Вас не волнуют??

– Это касается моих новелл. А мировые потрясения описаны в романах. «Архитектор и монах» – о том, как бы повернулась европейская история, если бы Гитлер стал успешным художником, а Сталин – православным иерархом. Роман начинается в 1913 году, в венском кафе, где встречаются русский эмигрант Сталин и молодой акварелист Гитлер… Они, кстати, реально совпали в Вене в 1913-м, так что эта встреча теоретически могла бы состояться. Открою секрет: война всё равно случилась – между тоталитарной диктатурой Тельмана и националистической диктатурой Милюкова.

Роман «Дело принципа» – май 1914 года, опять Австро-Венгрия, помещики и крестьяне, террористы и полицейские агенты, а повествование ведется от лица прелестной и чуточку безумной шестнадцатилетней девушки, наполовину немки, наполовину словенки.

Или уже упоминавшийся роман «Автопортрет неизвестного» – советская семейная сага с 1935 по 2010 год. Ученые, генералы, художники, бизнесмены и писатели, репрессии и война, взлеты и падения, исчезновения и возвращения, адюльтеры и предательства – женщин, друзей, да и родины тоже – и даже долгий разговор молодого министра с дряхлым Сталиным, который пускается в циничные откровения.

– Сетевая литература, сетевая новеллистика – понятия относительно новые. Для читателя, живущего вне России, знакомство с книжными новинками становится возможным благодаря Интернету. В чем специфика того, что Вы называете «айфонными рассказами»?           

– Краткость, внятность, четкость. Крутая фабула. Чтоб было интересно читать и чтоб был неожиданный финал.

– Можете ли Вы посоветовать, как человеку справляться с тревожным состоянием, которому подвержены сейчас многие?

– Персонаж одной неплохой советской книги говорил: «от всех несчастий помогает либо водка, либо работа. Работа – лучше» (Александр Крон, «Бессонница»). Оно и верно. Я водку всерьез – чтоб бутылку на двоих за разговором – уже не пью, возраст не позволяет, а бокал вина или рюмка коньяку тревогу не убирают. Так что остается работа, что и всем советую. Хорошие книги – тоже неплохо.

– С войной поднимаются сопутствующие ей темы – эмиграция, беженцы, межнациональные отношения. Специалист по межнациональным отношениям, Вы напишите что-либо, связанное со всем спектром этих тем?

– Нет. Наверное, именно потому, что я специалист. Все-таки профессионал. Взгляд политического аналитика и взгляд писателя – это разные взгляды; не думаю, что сексопатолог может написать яркий и страстный роман о любви.

 – Много кто сейчас бурно обсуждает вопрос отмены русской культуры на Западе. Говорят, что российская культура претерпевает гонения. Что Вы думаете об этой cancel culture?

– Я мало об этом знаю. Хотя случаи есть. Кстати, мои рассказы в каких-то западных журналах отказались даже рассматривать – «автор из России, сейчас не время». Но я не обижаюсь. Думаю, это не какая-то большая политика, а перестраховка на местах, стремление мелкого клирика стать правовернее папы Римского. Так ведь и в СССР было: в ответ на статью в «Правде» против сионизма – в провинциальной типографии увольняли наборщика Рабиновича. Так, на всякий случай, чтоб выслужиться. Однако Ла Скала открывает сезон «Борисом Годуновым». Умные всегда умны, а те, которые не очень – Бог им судья. Ничего страшного.

 – Какими языками, живыми и мертвыми, Вы владеете?

– Английским и новогреческим – хорошо. Немецким – едва-едва. Еще древнегреческим и латынью. Старославянский и древнерусский – не считается!

– Как получилось, что после школы Вы выбрали классическую филологию? Это был самостоятельный выбор или совет родителей? Или жизненная подсказка?

– Интерес к языковой старине был у меня с 15 лет – с огромным трудом, но и с восторгом разбирал старинные английские баллады. Потом, после смешного разговора с папой – он привел мне в пример Онегина, который по латыни мог «эпиграфы разбирать», – я решил учить латынь. Чтоб быть не хуже Онегина, понимаете ли… Мне нашли учительницу, чудесную женщину, она была (и остается) интереснейшим человеком. Потрясающий дом, знаменитая семья. А когда я был в девятом классе, папа и мама хором сказали: «Настоящий молодой джентльмен должен изучать либо математику, либо древнегреческий». По математике я учился плохо. Так что всё прикатилось на отделение классической филологии, и я благодарен судьбе – это лучшее образование на свете.

 – Можно хотя бы по два слова о работе в Дипломатической академии МИД РФ и о работе в США? Что привнесло в Ваш жизненный опыт то и другое? Это очень интересно!

– Дипломатическая академия – это было потрясающее место. Заповедник великих специалистов и прожженных циников. «Чем отличается пролетарский интернационализм от социалистического?» – спросил кто-то на семинаре. «Проще простого, – отвечал ведущий. – Когда мы вводим войска в Чехословакию – это, как вы понимаете, социалистический интернационализм. А когда в Анголу или Эфиопию – это пролетарский». «Какой в Эфиопии пролетариат?» – попытался сострить кто-то с заднего ряда. «Не будьте мелочны!» – захохотал ведущий.

Или вот такой эпизод: на открытом (sic! то есть всему штату явка обязательна) партийном собрании в 1974 году я спросил у коллеги, сидевшей рядом со мной: «Ты чего в этот «Шпигель» вцепилась?». «Солженицын. «Архипелаг». Отрывочки. Придвигайся, не стесняйся, читай», – шепотом ответила она. «Ой, а я по-немецки зер швах, черт...» «Ну, давай я тебе поперевожу». Потому что «Шпигель» с «ГУЛАГом» был в библиотеке в открытом доступе. То есть просто стояли на полках в холле. Но без выноса из здания, естественно.

Что касается Америки – это долгий разговор. Но, разумеется, это было очень интересно и полезно. Другая планета.

– Почему Вы не захотели остаться в Америке? И второй вопрос (если можно) – а почему Вы не уезжаете?

– Почему я не пытался остаться? И почему не уезжаю сейчас? Потому что, гуляя по Москве, я понимаю 99% того, что вижу и слышу. По Вашингтону – в лучшем случае 10%. Для меня важнее всего живая ткань русского языка и русской истории, которая разлита повсюду в России – и истончается, и рвется за ее пределами. Вот почему я никуда отсюда не хочу. Любые сто шагов по Москве – это погружение в бездонные водовороты значений и смыслов. Я различаю архитектуру, знаю, как стили цепляются к эпохам – не вообще, а вот здесь, в моем городе. Я знаю названия улиц, новые и старые, и я знаю, что они означают. Кто здесь жил, что писал, с кем спорил. На эти бесконечные круговороты исторических, литературных, культурных ассоциаций накладываются на карусели моей собственной, ничем не замечательной, но очень дорогой для меня жизненной истории. Вот здесь я жил, ходил в школу, в этой подворотне курил, в эти дома заходил в гости к друзьям и подругам. Целовался, ждал, был счастлив и обласкан, был покинут и тосковал, и утешался, и страдал снова, и нет этому конца… И вот это – та самая почва родины, без которой никуда и никак. Лично мне, я имею в виду. Без этого я ничего не смогу написать. Наверное, не смогу. Я, правда, не пробовал, но, честно говоря, пробовать не хочу – опасно.

– Вы были кандидатом в ГосДуму на выборах 2007 года от СПС (Союз правых сил). Знали ли Вы Бориса Немцова?

– Было и такое. Кстати, провал нашей партии на этих выборах и привел меня в литературу. Я сознательно «закрыл политический проект» и стал писать в своем блоге забавные рассказы. То есть «открыл литературный проект». Это было в декабре 2007 года.

Немцова я знал, немало общался с ним. Его гибель меня потрясла – это был такой сильный, умный, жизнерадостный человек. Из «реформаторов» я знал еще и Гайдара, и Чубайса, и Хакамаду, министров экономики Нечаева, Уринсона и Ясина (с ним у меня особенно глубокая и долгая взаимная симпатия), министра природных ресурсов Некрутенко, вице-премьера Шохина, помощника по национальной безопасности Сатарова. Со всеми ними мне приходилось беседовать, чаще в неформальной обстановке. Министр топлива и энергетики в первом гайдаровском правительстве Владимир Лопухин был моим очень близким, задушевным другом, он скончался от ковида, увы.

Все они искренне хотели и старались сделать «как лучше». Но получилось «как всегда», и в этом, как мне думается, нет их вины. Хотя ошибки, конечно, были.

– Не жалеете, что перестали заниматься политикой и политической журналистикой?

– Ни капельки. Как не жалею о том, что бросил курить. Хотя иногда гляжу на свои старые трубки, взвешиваю на ладони, нюхаю обкуренное дерево, вздыхаю и ставлю на место.

– Но мы рады, что Вам больше нравится писать любовные рассказы, новеллы и романы! Пишите, пожалуйста, и побольше!

– Спасибо! Буду стараться!

– Какую роль сыграл Интернет в Вашей судьбе писателя?

– Огромную. Я начал как сочинитель коротких рассказов в LiveJournal – именно здесь меня заметила Лилия Дубовая, редактор в издательстве «РИПОЛ-Классик» и моя старая знакомая по партии «Союз правых сил». Я до сих пор верен интернету. Каждый – да, буквально каждый! – написанный рассказ я тут же, через пять минут после того, как поставлю последнюю точку – вывешиваю в сеть. В две сети! А кроме того, специально для тех, кто любит мои рассказы, выкладываю свои старые книги, по два рассказа в день.

– Как Вы думаете, кто мог бы написать художественный текст с осмыслением нынешнего исторического момента, той социальной трансформации, которая происходит с народом? И в каком жанре это могло бы быть? Под силу ли такое жанру новеллы?

– Наверное, это сможет любой честный и вдумчивый писатель – но не я. Я уже написал два «масштабных полотна» (это ирония, разумеется!), и с меня хватит. Новелла, хоть и не претендует на широкий охват и глубокую философию, тоже многое может по части осмысления исторического момента. Прочтите мои рассказы «Стилистика» и особенно – «Яхта из чистого золота». Или «Конфеты Достоевского» – русская национальная эпопея на двух страничках.

– Что Вы скажете о нашем пресловутом имперском сознании, оно действительно присуще русскому человеку, и оно вправду неистребимо?

– Действительно присуще. Это закономерно. Британскому и французскому человеку оно тоже было присуще до самого недавнего времени. Потом стали избавляться – но не потому, что вдруг стали такие умные, добрые, гуманные и антиколониальные, а потому что прошел нужный срок. Примерно два поколения с 1960-х. Так что – вполне истребимо. Дайте время.

– Как Вас воспитывали Ваши прекрасные родители? Держали ли в строгости или предоставляли много свободы?

– Я благодарен моим родителям за любовь и внимание. За то, что они всегда меня выслушивали. За то, что папа читал со мною Пушкина и объяснял мне непонятные слова, имена и названия; читал мне вслух Пастернака и Хлебникова, учил понимать музыку стиха; приучил читать дневники Стендаля (он их обожал); водил меня в цирк и театр. А мама ходила со мной в музеи и на выставки, рассматривала со мной альбомы репродукций. Они оба рассказывали мне о своем детстве.

Особенно благодарен им за то, что они воспитывали меня в скромности. У меня почти не было карманных денег. Я донашивал перешитые папины вещи. При том, что мы были, по тогдашним советским меркам, очень обеспечены, почти что богаты. И я никогда-никогда не клянчил шмоток и штучек.

Благодарен им за то, что я никогда не врал, не брал чужого, не хамил, не обижал слабых (включая кошек и лягушек). Эти четыре «не» они мне крепко внушили. За то, что свои первые деньги я заработал в 15 лет. За то, что у меня были учителя английского, немецкого и латыни. За то, что они отговорили меня стать военным или священником – были у меня такие вполне серьезные мечты.

Спасибо им за то, что я всегда сам убирал свою комнату. За то, что перепечатывал на машинке папины рассказы. За то, что к общему столу я готовил котлеты или жарил мясо. И, конечно, за то, что, когда у меня, пятнадцатилетнего, родилась сестра, я нянчил ее, гулял с ней, а потом водил в садик, забирал из школы.

При этом они разрешали мне, подростку, курить и выпивать, вот что удивительно. И никак не ограничивали меня в общении, в «остаться ночевать у знакомых ребят», «съездить на дачу к приятелю».

– Как в разные периоды Вашей жизни люди относились к тому, что Вы «тот самый Дениска Кораблев»? Каково это – чувствовать себя литературным персонажем? Помогало это в жизни или мешало?

– Людям это очень нравилось, а мне порой не очень. Особенно когда молодая и красивая женщина говорит, обращаясь к карапузу-сыночку: «Миша! А вот этот дядя – это тот самый Дениска! Который кашу из окна выливал!». Особенно когда такие эпизоды случались по пять раз на дню (в 1980-е годы, например).

Но в общем это помогало, чего уж скрывать. И даже сейчас, в старости, помогает: людям интересно познакомиться с живым героем любимой книги. Скажу без ложной скромности: таких, как я, во всей литературе штуки три. Кристофер Робин, герой-летчик Маресьев и я.

– Каким человеком был Ваш папа? Автор таких веселых, таких радостных рассказов, наверное, должен быть и сам таким в жизни?

– Так оно и было. Веселый, добрый, сильный человек. Мне очень дорого, что Юрий Нагибин в своем знаменитом «Дневнике», где он широко раздавал оплеухи и злые насмешки всем своим современникам, приятелям и товарищам по литературе – только для моего отца сделал исключение, и писал о нем с нежностью и добротой.

– Какие книжки были любимыми у Вас в детстве? Читал ли папа Вам новые свои рассказы про Вас?

– Я любил Жюля Верна, про отважных путешественников и ученых. И книги про бедных несчастных детей. «Рыжик» Свирского, «Без семьи» Гектора Мало, «Жизнь и приключения Заморыша» Василенко, «Маленький оборвыш» Гринвуда. Да, читал, конечно! Мы с мамой садились на диван, и он читал нам вслух, красиво и выразительно, на разные голоса – ведь он же раньше был эстрадным артистом.

– Вы говорили, что пишете автобиографический роман «Подлинная жизнь Дениса Кораблёва». С чем связан его замысел? Не с тем ли, что зануды, вроде меня, замучили Вас вопросами про папу и литературного персонажа, прототипом которого Вы являетесь?

– Нет. Это «разборки с собственной идентичностью», то есть поиски истоков себя и своих проблем. А подробнейшие комментарии мы давно написали вместе с Ольгой Михайловой, Мариной Щукиной и Ильей Бернштейном. Они находятся в «академическом», так сказать, издании «Денискиных рассказов».

– Расскажите, пожалуйста, какой-нибудь поучительный случай из жизни Вашего папы. Что, может быть, стало для Вас уроком или просто что Вы чаше вспоминаете?

– Однажды, когда «Денискины рассказы» стали очень популярны, и папу даже упомянули в каком-то важном докладе (типа «У нас появился свой, советский Том Сойер – Дениска!») – папе позвонили из «Правды» с потрясающим предложением: напечатать новый рассказ. «А какой у вас гонорар?» – спросил папа. Звонивший хмыкнул. Действительно, странно: человеку предлагают напечатать рассказ в «Правде», как Горькому или Шолохову, а он задает такие идиотские вопросы. «Наверное, рублей сто», – был ответ. «Обычно мне платят двести» – сказал папа. «В газете «Правда» печатаются не ради денег», – строго сказал сотрудник «Правды», и был прав. Это ведь свидетельство государственного признания, это ведь пропуск на следующий этаж благополучия! «Ну, тогда я пойду в «Мурзилку»!» – засмеялся папа.  Независимость – вот что ценил мой отец больше всего на свете.

 – Росли ли Вы сыном знаменитого отца, или слава к Виктору Юзефовичу пришла, когда Вы были уже достаточно взрослым? И как Вам жилось с этой славой?

– Конечно, он стал знаменит, когда я стал уже почти совсем взрослым – 15-18 лет. А настоящая слава к отцу пришла уже после его смерти – когда появились частные издательства, и все наперебой стали переиздавать «Денискины рассказы»

– Как сочетается правда и вымысел в «Денискиных рассказах»? Что было с героем, т.е. с Вами, на самом деле, а что выдумано?

– Об этом я писал примерно миллион раз. Повторю кратко: 50:50. Все люди, вся обстановка – это было на самом деле. Все приключения, то есть сюжеты – художественный вымысел (кроме одного рассказа – «Третье место в стиле баттерфляй», там описан совершенно реальный случай из моей жизни).

– А курица, которую пытался варить Дениска с папой, на самом деле была?

– Курица была! А приключение с куриным бульоном – художественный вымысел. Все рассказы моего папы – это как бы фантастическое «лего», собранное из реальных кусочков. Мои рассказы, кстати – тоже. В них очень много реальности – людей и встреч – но я выкладываю из этих камешков свою мозаику.

– Огромное спасибо, дорогой Денис Викторович! Удачи, успеха, здоровья и скорейшего наступления мира желает Вам наш журнал в преддверии новогодних праздников!

Наталья Ухова (Бохум)

Читайте также:

1. «Человек из телевизора». Кирилл Набутов. Журнал «Партнёр», № 9 / 2022. Автор Н. Ухова
2. Время читать. Интервью с Людмилой Улицкой. Журнал «Партнёр», № 5 / 2022. Автор Н. Ухова
3. Время читать. Интервью с Борисом Акуниным. Журнал «Партнёр», № 4 / 2022. Автор Н. Ухова
4. «Время читать». Интервью с Диной Рубиной. Журнал «Партнёр», № 3 / 2022. Автор Н. Ухова