Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

                                                             

                                                                                   Альфред Геер

            

ВЫРЕЗКИ  ИЗ  ПАМЯТИ


 

                                          Посвящается моему сыну Германну Гееру                       



Вместо   Эпиграфа

        

 

 ДЕТИ   ВОЙНЫ


Эти дети - дети Судьбы,                               

Родились до войны, в неё и после,                

Кому-то в тылу повезло - якобы,

А кто-то у фронта родился - возле.         

Кто пережил войну, а кто не дожил,

А кто-то комфортно жил в оккупации,

Я же, как многие, на колёсах был

В годы лихие эвакуации…

Я б пропустил их, как сон дурной,

Но память о них остаётся со мной.

Я вспоминаю про те года,

Про голод, дожди, жару, морозы.

Глаза влажнеют. И тогда,

Тогда не пролитые слёзы,  

Тогда не сбывшиеся грёзы,

Тогда не понятые слёзы

Стекают по щекам сейчас,

Совсем не спрашивая нас.

Немногие уже остались...

Остались там, где оказались.

Но вспоминается Весна,

В которой главный – День Победы,

Который принесла Она…

Земной Поклон отцам и дедам,

Принёсшим нам победный год!

Мы сохранились как Народ…        8. 05.2017        

 

                                             

                                                                               


ВЫРЕЗКИ  ИЗ  ПАМЯТИ

                                             Куда-то пропали...   и не вернулись...

 

                                              Часть 1-я

     

         Придётся доставать из головы своей дырявой осколки памяти, фрагменты бытия, банальности быстротекущей жизни... «Итак: мы начинаем!» – сказал Пролог из оперы «Паяцы». (Ах, этот пятистопный ямб! Привет, Лоханкин!)     

 

 

ПРЕЛЮД, ПРОЛОГ, ПРЕДИСЛОВИЕ

 

          Долго и настойчиво мой сын просил, настаивал, чтобы я описал те события, свидетелем которых мне пришлось быть в период с июня 1941 года по август 1945-го. Период, который у советских людей справедливо называется Великой Отечественной. Таких, как я, переживших эту Войну, осталось уже немного. А скоро – сами понимаете...

          Писать я никогда, мягко говоря, не любил ещё с тех пор, когда были так называемые чернильницы - «невыливайки». Но у меня они постоянно таки да, выливались, и мои тетради вечно украшались кляксами разных размеров и конфигураций, плюс ошибки. А внизу – автографы красными чернилами от разных учителей, чем-то недовольных.

        Потом пошли другие времена. Перья сменили ручки, авторучки – компьютеры. Но правило-девиз «Что написано пером – не вырубишь топором!» никто не отменял. (а вот с электроникой – БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ! ...Пришлось переписывать вручную).

        ...Проклятье! Только почти закончил Прелюдию, не закрепив печать, как отключение   компьютера заставляет меня переписывать всё заново. Вспоминать. А ведь предупреждал себя! Ну и память ...        

          ПАМЯТЬ – а что это такое? Я не знаю. В различных энциклопедиях имеется множество объяснений, разъяснений, толкований, теорий и т.п.: медицинские, психические, физико-химические, религиозные, потусторонние и другие – все имеют место. И все они мне не очень-то понятны, хотя написаны вполне убедительно. С детства мы слышим: «Запомни Это, запомни То, не забывай – в Жизни пригодится!». Проходит время, и нам говорят противоположное: «Забудь, не вспоминай, всё ерунда...»

          В итоге – «Всё смешалось в доме (головах) Облонских» ... Короче, «Здесь – помню, здесь – не помню». Но ПАМЯТЬ, к счастью, имеет замечательное свойство – Забвение...    

           Трудно представить себе, что было бы, если б мы всё помнили. Так и хочется перефразировать некую интересную мысль: «чем меньше помнишь (знаешь) – тем дольше живёшь (и лучше спишь тоже)».

            Вот и приходит с возрастом спасительный Склероз, который является естественным «облегчением - отправлением» Памяти от всякого мусора, что полезно и необходимо организму... Разве нет?

            Но Человечеству это не объяснить, и оно упорно продолжает помнить то, что нужно забыть, и быстро забывает о том, о чём никогда забывать нельзя... Никогда!

             Ну и у меня, как у всех: «помню – не помню».

             Но есть два незабываемых утра, которые я не забуду. НИКОГДА!

             Два метеорологических солнечных утра: 22 июня 1941 года и 9 мая 1945 года.

             И многое из того, что было между ними — Время Великой Отечественной Войны...

 

 

ЭВАКУАЦИЯ

Одесса – Ростов – Ставрополь – Махачкала    

 

 

 

          В моей стране СССР ещё был мир, но «в воздухе пахло грозой». Я, конечно, этого не ощущал. В середине июня мама забрала меня из детсада, который находился на приморском бульваре (тогда бульвар им. Фельдмана), рядом с гостиницей «Лондонская».  Проходя мимо музыкальной школы, около Сабанеева моста, мы зашли в неё. Маме нужно было уточнить задания по музыке на летние каникулы для моего старшего брата Диамара.

           Я стоял в стороне у огромного окна в холле на втором этаже, смотрел, что делается внизу на улице, и что-то напевал из Диминого репертуара. Мама говорила с каким-то пожилым мужчиной с густой седой шевелюрой. Он спросил её, откуда взялся сей «ингелэ»? Она ответила: «Это мой младший сын».

           Подозвав меня к себе, этот дядя постучал что-то по спинке стула и попросил повторить. Я повторил. Потом он снова постукал по стулу, но посложнее. Я снова повторил. Это было очень легко. Он спросил меня: а что я напевал у окна? Я ответил: «Вивальди, Паганини (это было из репертуара брата, с которым он уже выступал. Ему было 10,5 лет, а мне 4,5).

           После этого мужчина сказал маме, что 1 сентября он хочет меня видеть и слышать «среди тут». Этим дядей оказался сам Пётр Соломонович Столярский, учеником которого был мой брат.

             До 22 июня оставалась неделя...

 

                                                          

22 июня 1941 года

 

          И вот наступило то самое – первое, незабываемое, солнечное воскресное утро... "ВОЙНА! Война!" - Слышались крики во дворе...  «Киев бомбили, нам объявили, что началася война...» – так пелось позднее. Нельзя сказать, что она пришла неожиданно.  Я хорошо помню предвоенные песни: «Если завтра война, если завтра в поход, если чёрная сила нагрянет...», «В воздухе пахнет грозой», «На границе тучи ходят хмуро» и много других подобных... Моя детская память хорошо сохранила их.

          Появилась знаменитая песня-призыв А.В.Александрова «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...!», похожая на торжественную молитву и на похоронный марш одновременно. Она и сейчас вызывает слёзы и трепет у людей моего поколения.            

              А в нашем дворе уже следующими днями пацаны не намного старше меня вышагивали под красным флажком с речёвкой, видимо, времён Первой Мировой: «Внимание, внимание! На нас идёт Германия! С вилами, лопатами, с бабами пузатыми. Французы ни при чём – воюют кирпичом...!» Нигде и никогда я эту кричалку больше не слышал, но в памяти моей она застряла... А вот как и чем немцы воевали, мы очень хорошо почувствовали на своей шкуре…

 



             В нашем дворе срочно вырыли бомбоубежище – это была такая яма с вертикальными стенками глубиной 2 - 2,5 метра, перекрытая брёвнами и засыпанная сверху откопанным грунтом. Вдоль стенок были установлены скамейки. Как-то мы с братом спустились туда. Помню, мне очень понравился запах свежевырытой земли и сосновых досок обшивки. Слава Богу, мне не пришлось это нюхать. (Пока...)

             Вначале Одессу не бомбили. Да и зачем румынам, которые осаждали наш город, надо было бомбить «свою» будущую столицу Транснистрии (земли между Днестром и Бугом, обещанные Гитлером Антонеску) в составе Великой Румынии! А вот воздушные бои над Одессой уже были. И ночные тоже. Через фонарь на крыше в кладовке, где я спал с бабушкой, были видны лучи прожекторов, самолёт в их перекрестиях, следы трассирующих пуль, летящих в его сторону. Это было интересно и совсем не страшно.

           В общем, не давалась «мамалыжникам» Одесса. Вот тогда и бомбить её стали с 18 августа, когда много своей «живой силы» положили под городом. Тогда Одесса и была объявлена на осадном положении. Уже потеряны были Киев с его трагедией Бабьего Яра, Николаев, большая часть Донбасса, Минск, Прибалтика, немцы подходили к Ростову, а первый город-герой держался. Много ещё было коренных одесситов. (Но это тогда, а не 2 мая 2014 года  – чёрная дата у Дома профсоюзов, когда сжигали настоящих одесситов).                                                                                

          И только после повторного приказа Верховного Главкома Одесса была оставлена войсками в строжайшей тайне. Приморскую армию переправили флотом на защиту Севастополя – второго города - героя. Ещё долго румыны боялись войти в город, опасаясь ловушки...

         1 мая 1945 года указом Сталина было учреждено звание «ГОРОД – ГЕРОЙ» и присвоено это звание городам Ленинграду, Сталинграду, Севастополю и Одессе (но в обратной хронологии). Потом это звание присваивалось и другим городам в зависимости от вкусов генсеков и патриотической необходимости.

 

           Мы выехали из Одессы где-то в середине июля, когда город ещё не был окружен. Эвакуация проходила, видимо, по срочно разработанному плану, так как по «песенным»   планам мы в это время уже должны были «громить врагов малой кровью на их территориях».

            Сколько кровушки было пролито народами нашей страны на фронте и в тылу – никто никогда не узнает. Это статистика знает всё. И она говорит, что людских потерь в СССР было больше, чем во всех напавших армиях Германии, их союзников и приспешников на захваченных землях вместе взятых. А ведь кроме официальных союзников, объявивших нам войну, таких, как Болгария («братушки»), Румыния, Хорватия, Венгрия, Словакия (могучий в будущем соцлагерь) – Финляндия, Италия, Испания, были ещё и добровольцы из Франции, Польши, Швеции и др. В целом на Германию работала «уся» Европа, кроме Англии...

            И только после провала «блицкрига» включились в борьбу с фашистами партизаны Югославии, Греции, потом Италии, группы Сопротивления в других странах. Когда же запахло жареным и стало ясно, с кем США, тогда сразу много стало у Германии «союзников наоборот», которые объявили ей войну или стали «а мы здесь ни при чём», то есть нейтральными.

             Многое из того, что происходило тогда, я не помню, да и не знаю. Нам, детям, говорили – так надо, мы скоро вернёмся. Дима радовался, что не нужно будет играть на скрипке, которую он искренне ненавидел, т.к. она лишала его улицы, а мама была строгой и не всегда «педагогичной». Я тоже не горел желанием играть гаммы.

             Так что мои «вырезки» – это отрывки ярких воспоминаний, которые сохранились в отдельных ячейках моей памяти. А между ними – события, связанные между собою по принципу одного героя из кинофильма «Мимино»: «Я так думаю!» (указательный палец вверх!)

         Нашу семью (маму, Геер-Прусс Лию Самойловну, бабушку Прусс-Шубину Цилю Моисеевну 67 лет и меня с братом) привезли к железнодорожному вокзалу на полуторке, где нас уже ждала семья Выходцев: тётя Зоя и её сыновья Алик 1933 года рождения и Вадик 1936 года. Мы сложили наши пожитки в центре зала у круглого бассейна, в котором плавали красные рыбки, а наши мамы пошли узнавать, оформлять документы и т.д.  Не помню, чтобы нас провожали отцы – война уже шла в самой трудной фазе для нашей страны. Но всё было чётко организовано.

 

          Пока мамы разбирались с «что, где, когда» – сделаю небольшое отступление...

         Выходец Михаил Александрович был незадолго до этого Первым секретарём Горкома, его сменил Гуревич Наум Павлович – один из руководителей обороны Одессы, впоследствии Почётный гражданин города. Выходец получил высокий чин в ВМФ, кажется, каперанга. А моему отцу Гееру Льву Израилевичу, инструктору райкома по сельскому хозяйству в области, сектор МТС (машинно-тракторные станции), дали звание типа лейтенанта (тогда это обозначалось кубиками, ромбиками, шпалами и другими геометрическими фигурами на воротнике) и самую что ни на есть смертельную должность – политрук.

«Коммунисты, вперёд!» – с одной стороны,

«Политкомиссары и евреи – к стенке!» – с другой стороны.  

 

          Все они были друзьями и вошли в состав Приморской армии, как и большинство одесситов. Отец был направлен в соединение гидроавиации на озере Донузлав в Крыму, а затем – в Севастополь, Керчь, северный Кавказ, Геленджик, где получил тяжелое ранение. Пять месяцев провёл в госпитале. После выздоровления – служба в Батуми, Поти, Хорги  и в посёлке Лазаревское на верфях ЧФ, где делали БДБ (быстроходные десантные баржи).

            Именно из Геленджика на торпедных катерах был высажен десант в Новороссийске   под командованием Цезаря Кунникова. Оттуда и пошла «Малая земля» Л.И.Брежнева. А Цезарь Львович Кунников стал Героем Советского Союза – посмертно...

     

          Но вот вернулись наши мамы с соответствующими сопроводительными бумагами. Нам достался состав, который следовал в Ростов. Он состоял из вагонов какой-то кавалерийской части, перевозящих лошадей. Их немного переоборудовали. В местах стойл сделали второй этаж, получались как бы четыре ёмкости, а посредине оставалась площадка – проход для входа-выхода на обе стороны от вагона. И это был далеко не худший вариант, особенно летом. Нам приходилось впоследствии ездить на полуоткрытых и открытых платформах с небом над головой с ветерком, дождиком и снегом со всех сторон...


          Вообще маршруты эвакуаций к этому времени были чётко определены и строго выполнялись, как говорилось, по законам военного времени. Перемещались целые заводы и предприятия с оборудованием, необходимыми специалистами и их семьями, институты, театры, киностудии, члены семей партработников. Уже было известно, во всяком случае в руководстве страны, какая судьба ждёт граждан определённых национальностей (цыган, например) ... Вот и мы попали в число эвакуированных, к счастью... «Наше дело – правое, враг будет разбит, Победа будет за нами!», «Всё для фронта, всё для Победы!». Такие были лозунги тех времён. И отдавали, и победили! ...

 

            Нас посадили в отведённый нам вагон: четыре семьи, в основном женщины и дети. Мужчин не помню. Ушли на фронт или остались защищать Одессу и свои дома.

          Настроение у большинства было бодрое, а для нас, детей, это было интересное приключение. Ведь когда мы выезжали из Одессы, то думали – это ненадолго. Но так думали не все. Так думали молодые мамы, но не моя бабушка. Она связывала в узлы всякую одежду, в том числе зимнюю, которую мама вытаскивала, а бабушка перекладывала её в другой мешок. Как она оказалась права! (До 80-х годов я хранил коврик, в который бабушка закладывала вещи, обшивала шпагатом, а на изнанке писались адреса почтовых назначений. Он служил нам и накидкой, и подстилкой, и тарой, и снова ковриком, и долгим напоминанием о войне, пока не порвался окончательно).   

             В дороге женщины читали нам стихи известных поэтов: Самуила Маршака «Кто стучится в дверь ко мне?», Сергея Михалкова «А у нас на кухне газ, а у вас?» Особенно нравилось место, где «A у нас сегодня кошка родила вчера котят...», Корнея Чуковского «У меня зазвонил телефон. – Кто говорит? – Слон...». Хорошие стихи...

           Погода стояла солнечная, тёплая. Ночью спали на сене-соломе, которые в изобилии были в теплушках. С утра на полустанках стали попадаться покорёженные вагоны, привезенные из районов бомбёжек и ещё подлежащие ремонту. Потом мы въехали на территорию Донбасса, судя по терриконам отвалов породы.

            Женщины запели песню из популярного тогда кинофильма «Большая жизнь»: «Спят курганы тёмные, солнцем опалённые... Вышел в степь донецкую парень молодой...».

        Навсегда запомнились названия станций Волноваха, Иловайская, Таганрог и, наконец, Ростов. 

          Сообщения из чёрных громкоговорителей на столбах не радовали... Голос Левитана извещал: «В результате тяжёлых кровопролитных боёв был оставлен...» очередной город. При этом наши доблестные войска в ожесточённых контрударах уничтожали несметное количество техники и живой силы противника. 

           В Ростове мы задержались ненадолго. Переночевав на вокзале, мы на следующий день отправились дальше, как было предписано свыше. Обстановка на фронте ухудшалась с каждым днём. Следующим пунктом назначения был Ставрополь – тогда Ворошиловск. Там сразу с вокзала нас отвезли в село Чапаевское, где разместили в помещении школы (были летние каникулы). Через несколько дней наши семьи (Геер и Выходцев) распределили по домам колхозников, согласившихся принять нас. Наши   хозяева отнеслись к нам нормально, то есть без радости и без вражды. Разрешили пользоваться летней печкой во дворе, кастрюлями, казанами – по необходимости. Дрова нужно было собирать в посадке напротив, через дорогу: сухие ветки, сучья, траву и т.п. 

             Ну и мы им помогали по хозяйству, чем могли. Особенно в сборе урожая. А год    тот был везде урожайный. У них во дворе рос чернослив очень сладкий и очень много.  Сливы устилали собой двор, привлекая ос и пчöл. Мы радостно откликнулись на просьбу помочь в их сборе. Сливу сушили, а бабушка ещё наварила повидла без сахара (сахара не хватало). Но с хлебом это было объедение.

             И ещё бабушка наготовила топленое сливочное масло, которое долго не портится, предвидя, что может быть в дальнейшем. Уже наступила осень. Пока было тепло, но уже временами дождило.

              Немцы рвались на Кавказ, сводки были всё тревожнее, но Одесса ещё держалась.

             Мы расстались с хозяевами, приютившими нас, добрыми друзьями и переехали в Ворошиловск (Ставрополь), из которого нам предстояло вскоре бежать, «как от немцев».

             И на этот раз нам повезло с хозяевами, которые приняли нас в свой дом. Уже было известно, какая судьба ждёт евреев на землях, захваченных фашистами. Они искренне предложили моей маме оставить меня им, поскольку я был белокурый, светлоглазый – «истинный ариец», и потом забрать после победы. А меня выдать за своего внука в случае оккупации немцами города. Но какая мама оставит..?

            А тем временем фронт приближался, наши места пребывания стали попадать в зону действия немецкой авиации, которая бомбила железнодорожные станции и пути. Труднее решались вопросы эвакуации, не хватало подвижного состава (вагонов, локомотивов). Срывались графики расписаний поездов. Приходилось ехать на чём попало и как повезёт.

          Мы снова объединились с Выходцами. Видимо, у нас был общий путевой маршрут и сопроводительные документы «высокой проходимости» с конечным пунктом в Куйбышеве (Самара) или дальше на Урале. Поэтому сначала нужно было добраться до Махачкалы, а оттуда на пароходе или железной дорогой в Астрахань и – вверх по Волге.

            Этот временной период эвакуации был из самых коротких, но самый трудный. Сначала мы из Ставрополя машиной доехали до Невинномысска. Пассажирских поездов не было и не предвиделось. На каждой крупной станции работали эвакопункты. Нам предложили «места» на проходящей открытой платформе с низкими бортами, на которой уже были такие же, как мы, «туристы». Выбора не было. Днём ещё было терпимо, но ночью... А это уже осень, северный Кавказ, погода изменчивая! А ночью – дождик со снежком, ветерком и лёгким морозцем под утро. Я хорошо помню, как хрустел ледок у меня на воротничке пальтишка. Мы все семеро, обе семьи, лежали вплотную друг к другу, укрывшись чем попало. Но факт: никто даже не простудился.

           Так и доехали мимо Минвод, Гудермеса – в самый порт Махачкалы. А в порту... нам отказали в посадке: то ли пароход был перегружен, то ли шторм предвиделся, то ли опасность бомбёжки. Но почему-то предложили взять только матерей с детьми. Может,   инструкция была такая? А какая дочь оставит маму, то есть мою бабушку – единственную, любимую..? Оставался единственный вариант: ехать на вокзал, добираться до узловой станции Гудермес и оттуда железной дорогой – в Астрахань. Наши мамы   остановили полуторку и попросили шофёра отвезти нас на вокзал. Он долго не соглашался, но в конце концов вошёл в наше положение и согласился взять с условием ничего не трогать в кузове машины. Я сидел на коленях у бабушки, а мои ноги всё время обо что-то спотыкались. И не только у меня, как оказалось. Когда мы сошли с машины, мой брат не удержался и заглянул под брезент, где что-то лежало.  Он увидел четыре ноги в сапогах. Мамы в ужасе сказали об этом шофёру. Тот ответил, что везёт их в морг. Ведь предупреждал: ничего не трогать! Кто они были? То ли диверсанты, то ли, как тогда говорили, «по законам военного времени» своих же... А за что, про что – известно лишь Богу единому. Кого это сейчас волнует? Кто помнит? Прошло столько лет...     

            До Гудермеса мы ехали ночь на платформе для перевозки сыпучих грузов с высоченными железными бортами. Как мы в неё залезли – не помню и не представляю. Во всяком случае, ветер не так чувствовался, и звёздное небо красиво смотрелось.

                Из Гудермеса в Астрахань мы ехали в сравнительно комфортабельных теплушках, но уже без сена-соломы. Пейзаж унылый: степь, пески... Отсыпались...

 

 

АСТРАХАНЬ

 

         После незабываемых впечатлений от Ставрополья и переезда - «путешествия» по Северному Кавказу до Махачкалы воспоминания о перемещениях до Астрахани и дальше к Саратову кажутся мне очень расплывчатыми. Плохо помню...

           Сводки Совинформбюро становились всё более неутешительными. Немцы рвались к Москве. Вся страна была в напряжении. Нам часто напоминали о Наполеоне, его вторжении, и о том, чем для него закончился тот поход.

            В Астрахани, когда мы туда приехали, было тепло, даже жарко. Первую ночь мы провели в каком-то помещении вокзала. Там было много народа, тяжёлый, спёртый воздух, шум, ругань. Наутро мы перебрались на полянку сквера возле вокзала, где многие уже провели ночь. Редкие деревца, чахлая трава, разноречивый говор вокруг... Я всё время чесался. Так мы впервые познакомились со вшами волосяными и платяными, которые разводятся в волосах, одежде, постелях. Видно, появились они после проведенной ночи в помещении. Из головы вши вычёсывались густым костяным бабушкиным гребнем. Платяные вши уничтожались физически, вручную, между ногтями больших пальцев рук.

              Я даже не могу вспомнить, когда мы нормально выкупались, не считая, конечно, рук и лица. Кажется, только в Энгельсе нас выкупали в корыте с горячей водой. Ну и постирались. Ели мы в основном всухомятку. Первое время после Ставрополя выручали нас сливовое повидло и топлённое масло, заготовленные бабушкой. А ещё в Астрахани было много сушёной рыбы. После неё очень хотелось пить. С водой проблем не помню, поскольку на всех вокзалах, станциях и полустанках везде были будки или окна с выходящими из них на платформы кранами с холодной и горячей водой (кипятком).

           Вскоре нас посадили на колёсный пароход, и мы поплыли вверх по Волге-матушке против течения. С этого места у меня полный провал в памяти. Ничего не помню. Когда мы отплывали из Астрахани, было ещё тепло, а на подходе к Саратову нам объявили – Волга встала. То есть в эти дни ударили сильнейшие морозы, и река покрылась льдом враз и непробиваемо. А ведь большинство пассажиров имело назначение по эвакуации значительно дальше и севернее... Сколько времени мы преодолевали этот путь, не знаю. Может – неделю, или две, учитывая войну. По времени года был октябрь – ноябрь. Москва держалась... Вместо «обещанного» Гитлером парада на Красной площади  7 ноября был проведен военный парад в честь годовщины Великой Октябрьской Революции с И.В. Сталиным на трибуне. Шёл снег, была нелётная погода – не до налётов было.

             Что я запомнил из этих первых переездов, так это запахи пара от паровозов и пароходов. Не знаю, чем объяснить, но они разные. Я бы и сейчас их отличил.

 

 

САРАТОВ с лирикой

 

            И вот, в последний раз понюхав пар речного парохода, ступили мы на землю, то есть пристань. Корабль вмёрз в саратовскую Волгу. Как-то переместились на речной вокзал, где пробыли пару дней и ночей, пока шло распределение вновь прибывших «эвакуантов». Город уже был переполнен ими. Зоя Фёдоровна и мама ходили по инстанциям и добывали еду, а мы, дети с бабушкой, оставались на месте и ждали, что они принесут в «клюве». На ночь меня и Вадика как-то засунули в телефонную будку, Диму и Алика пристроили в комнату для «взрослых» детей, а взрослые пытались поспать на скамейках вблизи нашей будки. Оставалось ждать.     

                                         

             Небольшое лирическое отступление в будущее...

          Спустя много лет, в июле 1960 года, я побывал в этих местах. В Саратове проходил чемпионат СССР по фехтованию. В составе украинской команды ДСО «Авангард» я участвовал в этих соревнованиях. Поскольку я был в ней единственный одессит, то мне была предоставлена возможность возвращаться домой после соревнований, как я сочту сам удобным. Остальные в основном ехали через Киев. Им билеты доставали представители команды. Я решил возвращаться домой, как в эвакуацию – обратным путём через Ростов, а там поездом – в Одессу.

            Я не учёл одной «детали» – достать билеты летом на «юга» всегда была проблема       в СССР (опять пробился пятистопный ямб...  Привет тебе, Васисуалий!). Самонадеянно придя на речной вокзал, я узнал, что билетов нет и не предвидится. И тут Ангел с небес в морской фуражке позаботился обо мне: подошёл молодой мужчина и поинтересовался, какие у меня проблемы. Его любопытство было связано с моим чехлом, в котором находились рапиры. Я рассказал про свою беду, что не могу уехать после чемпионата СССР домой. Он усмехнулся и сказал: «Идёмте!»

           Мужчина оказался пассажирским помощником капитана круизного судна, следующего по Волге, через Волго-Донской канал в Ростов. В прошлом – спортсмен- фехтовальщик, фанат нашего спорта. Меня оформили круизным пассажиром, поселили одного в 4-местную каюту 3-го класса, т.к. на круиз они продавали каюты только 2-местные первого и второго класса, заодно с питанием и экскурсиями в городах остановок. Значит, предстояли ещё Сталинград и Ростов. О достопримечательностях окружающих местностей Волги, Дона, Волго-Донского канала, Цимлянского моря вещал местный гид из корабельного радио. Путь от Саратова до Ростова занял трое суток. Ночь по Волге, ночь по Волго-Донскому каналу – и лунная ночь по Тихому Дону. Почувствуйте разницу между «путешествием» Ростов – Саратов в 1941 году и в 1960-м!

          В Ростове я сел на поезд и вернулся в Одессу в конце июля, как уезжали в 41-м. (У входа в Волго-Донской канал я ещё застал огромный монумент И.В. Сталину. Как его демонтировал «наш дорогой Никита Сергеевич» (по Аджубею, его зятю) – это отдельная история и ко мне отношения не имеет).


 

ЭНГЕЛЬС

                                         «Лучше всё-таки мороз, чем печи в крематории…»

            

            И вот наступило солнечное, морозное, ну очень морозное утро. Полное безветрие. Говорили, таких морозов не припоминали старожилы: под –50° С. Нам выделили пару саней-дровней, запряжённых лошадьми и устланных соломой. Наш возница в большущем кожухе, валенках, шапке-ушанке, шарфе на воротнике, завязанном до самых глаз, шёл рядом, «лошадку ведя под уздцы» (почти по Некрасову). Нас повезли по льду заснеженной Волги в Энгельс. Дорога уже была наезжена, сани скользили легко. Возничий и взрослые шли рядом, наверно, чтобы не замёрзнуть. Я запомнил, как во время коротких остановок они энергично стукали руками по бокам, били ногами одну об другую и растирали носы по совету нашего кучера. Ну а мы, дети, были укутаны во всё, чем было возможно, и зарыты в солому, находившуюся в санях.

              Расстояние в пять-шесть километров благополучно преодолели за час-полтора. Нас с Выходцами поселили в домах недалеко друг от друга на улице Пристанской. Наш дом (скорее, большая бревенчатая изба с наружными ставнями и узорчатыми наличниками, с русской печью) стоял на пересечении с улицей, ведущей к пристаням Саратовки – то ли рукава Волги, то ли речки, впадающей в неё. Так что зимовали мы с нашими земляками по соседству.   

 

                Пара слов о городе.

       Город Энгельс назван в честь Фридриха – друга Карла, основоположника марксизма. В прошлом, до 1931 года – Покровск. В нём мы прожили с ноября 1941 года по февраль 1944-го – большую часть времени эвакуации. До 1941 года город был столицей Автономной республики немцев Поволжья.

           Отсюда – поподробней:

        Основан был чумаками с Полтавщины для перевозки соли от озера Эльтон (Имей в виду, «Нэзалэжна»!) официально с 1747 года, по указу Елизаветы Петровны. На гербе города изображён вол с корзиной соли на спине, а на флаге – красивые цвета бело-сине-красные и черно-красно-желтые – с чего бы? 

          Да и вообще Московию, т.е. «Москальщину» основали Рюриковичи из-под Егупца, т.е. Киева! Так что ещё большой Вопрос в 5 «К»: Кто-Кого-К-Кому-Когда таки да присоединил... Но это так, между прочим...

 

 

Улица Пристанская  (события, случаи)

 

             Так она называлась, потому что вдоль берега речки Саратовки было множество причалов для маломерных судов, лодок. Зато летом её можно было перейти, не замочив колени.    


             В том доме мы прожили первую зиму, очень суровую снаружи, но тёплую внутри.  Печка исправно горела, плюс шесть живых человек в одном помещении были гарантией того, что не замёрзнем. Наши хозяева – муж-инвалид с женой, гостеприимные люди – выделили нам угол за печкой, отделённый занавесью. Там были кровать, сундук и маленький столик. Сундук приличных размеров, на котором спали бабушка и я. Хозяева спали на полатях между печкой и наружной стеной, а в сильные морозы – так на печи.  Позднее, читая русские сказки про гусей-лебедей, Емелю на печи («По щучьему велению»), про бабу Ягу и других сказочных героев, я прекрасно представлял себе и саму печь, и все атрибуты при ней: казаны и сковороды разных размеров, лопаты, ухваты различных диаметров, кочерги, помела, крюки, кувшины, поленницы дров и другие необходимые предметы, аккуратно стоящие, лежащие, висящие около побеленной царицы-печки и в её нишах.

                Что запомнилось от той зимы... Одно Событие и два случая.

             СОБЫТИЕ! Это была первая радость войны. Контрнаступление и разгром немцев под Москвой. Сейчас трудно передать то царившее настроение в тылу. Да и вспоминать мало кому осталось. Бравурные марши, радостные песни из кинофильмов «Волга-Волга», «Весёлые ребята» и других. Нам казалось, что скоро немцев выгонят и мы уже к лету вернёмся в Одессу. Радостные перечисления уничтоженной техники и бывшей «живой» силы противника, трофеев и захваченных пленных вселяли оптимизм. А вот какую цену заплатила наша страна за эту первую серьёзную победу? ... Победителей не судят. На войне – как на войне...                

              Отец в это время воевал на «курорте» Крыма – в Севастополе.

             Случай РАЗ – грустный. Я стоял у ворот нашего дома. Мороз при ярком солнце. Частая зимняя погода в Поволжье. Напротив, через дорогу, у ворот стоит мальчик моих лет, как и я – созерцает. В это время по дороге с его стороны «мчится» полуторка со «страшной» скоростью тех лет – до 30км/ч. Дорога скользкая. Машина приближается. Вдруг мальчик ни с того, ни с сего перебегает дорогу перед авто. Шофёр сигналит, пытается тормозить, но удар состоялся – продолжение последовало. С криком из дома выскочила его мать. «Убили!» – вопила она. Мальчишку уложили в машину и повезли в город. Через день он снова стоял у своих ворот и созерцал...

              Не знаю, какой он сделал вывод из произошедшего, но я ещё очень долго боялся машин даже на большом расстоянии…

             Случай ДВА – приятно вспомнить. На той же улице в ночи, по крайней мере, как стемнело, машина ехала с костями, но по секрету, между нами... происходило дело так: то ли на мясокомбинат, то ли с него везли в машине кости с мясом остаточным и мизерным на них (как надоел мне этот пятистопный ямб, начну я песней данный случай!)

               Тот же случай, но в стихах. Песня, а не случай...

                 

На той же улице в ночи,

По крайней мере, как стемнело,

Машина ехала с костями,

Не важно, кости были чьи,

Но по секрету, между нами,                              

И это вовсе не пустяк,

Хоть годы мчатся за годами...

Происходило ж дело так....                             

 

          Машина забуксовала и не могла сдвинуться с места. Темнота сгущалась, запахло детективом. («Откуда костишки..?») Шофёр стал стучать в ближайшие окна с просьбой подтолкнуть. Просьба была убедительна – в обмен на какое-то количество костей. Сделка состоялась, и был пир из кусочков вареного мяса. Попадались и мозговые косточки.  Вкуснятина! Праздник! ...

             На этом кончились осколки памяти с улицы Пристанской.

 

 

Барачная  жизнь.   Аэродром – бомбёжка

 

               Зима растаяла где-то в конце марта, начале апреля. Нас переселили в бараки, вроде переоборудованные из коровников. Начался новый период в новом жилье.


 

  Посёлок «барачного» типа 

 

              И вот мы живём в бараке, переделанном под жильё из помещения для каких-то хозяйственных нужд немецкого колхоза или совхоза. Немцев к тому времени уже всех депортировали вглубь страны ещё в августе – сентябре 1941 года. Как я уже «лирически отступал», в 1960 году в Саратове проходило первенство СССР по фехтованию. Я в нём участвовал. Конечно, же поехал в Энгельс. Сел на один из троллейбусов, которые там выпускались на весь Союз и экспорт, и по новому мосту через Волгу поехал за воспоминаниями. Мало что изменилось тогда в этом городе. Разве что благодаря каскаду ГЭС уровень реки поднялся, вдоль реки Саратовки соорудили дамбу, и её уже летом пешком не перейдешь. Дом на Пристанской стоит. Но поразило меня то, что в тех бараках еще жили люди, а выглядели бараки хуже, чем во время войны.

 

            Депортация, ущемление прав национальных меньшинств страны, которая воюет с другой страной с такой же, но титульной нацией – дело обычное. Таковы страшные законы войны. Так поступают все государства. «Пятая колонна» – часто не пустые слова.  Так же поступили в США с японцами после Пёрл-Харбора. А как поступали с некоторыми национальными меньшинствами в Польше, Венгрии, Прибалтике, Украине и других гуманных «демократических» странах? И без всякой депортации. Или с «депортацией» без права переписки... И куда делось имущество этих меньшинств? Кто угадает?                                    

               А ведь то, что сделали немцы для России, трудно переоценить. И в науке, и в политике, в военном строительстве, в финансах, медицине, ремёслах, во всём, к чему они имели отношение. Жили они лучше многих, потому что трудились лучше, ну и завидовали им соответственно...

               Мне пришлось работать с немцами. На заводе ЖБИ в моём цеху работал сварщик; в институте «Гипрохиммаш» у меня в группе работала инженером молодой специалист; в   университете, где я тренировал фехтовальщиков, был студент Томас из ГДР. Разные по возрасту, по специальностям, по полу, по образованию, но одинаковые в отношении к данным им поручениям. Им даешь задание, один раз объясняешь – и можешь быть спокоен: всё будет выполнено добросовестно, качественно и в срок. Этим не завидовали...  Не завидовали те, кто сам честно трудился. Таких уважали.    

              Что же говорить о Великих... Их перечислять – места не хватит. Чего стоит одна Екатерина Цербстская – не зря Великая! Она дала гордое имя Одесса моему родному городу. Она вывела Россию к курортам Чёрного моря (Так чей Крым, а!? Может, немецкий? Остготы там ух как давно были! Задолго до татар и тем более предыдущих   разных скифов, тавров, греков, крымчаков, сарматов, печенегов, половцев и других хазар) – небольшой экскурс в историю.

           И вот российских этнических немцев из-за других немцев, германских, высылают со своих обжитых отчих мест в Сибирь и среднеазиатские республики. Нормально?.. А кто занял их жильё и освоил их невывозной скарб? Местное население, как, впрочем, и в оккупированных районах СССР это делали местные жители с недвижимостью эвакуированных и уничтоженных людей с надеждой, что уехавшие уже не вернутся.        

             Как жилось немцам в местах высылки – почитайте их воспоминания. Хуже чем нам, эвакуированным. К ним относились, как к фашистам. Особенно когда мы отступали.  Не везде, конечно, и не все…Ведь оставались Маркс, Энгельс, Либкнехт, Бебель, Бетховен... Но это не тема моих воспоминаний...

            

              В местах эвакуаций нас не встречали хлебом с солью. Чаще - солью без хлеба. Но нас как-никак обеспечивали жильём, выдавали продуктовые карточки на стариков и детей, взрослым давали работу. Например, мама моя при госпитале была донором, регулярно сдавала кровь, получала за это сахар и... благодарственные письма от вылечившихся раненых. У неё была 2-я группа крови, а раненым сообщали, чью кровь им вливали.

              Но именно в Энгельсе я впервые услышал слово «жид». Местный пацан яростно лупил из рогатки лежащего на земле уже убитого воробья. И с каждым камушком он повторял это слово. Дома я рассказал бабушке, как называют здесь воробьёв. Она сказала, что это нехорошее слово, а мальчик тот очень плохой. Что означает это слово, я узнал позднее. А уже изучая русский язык и литературу, узнал, что в лексиконе многих двуногих «жид», еврей и воробей — это синонимы. На Украине к ним ещё добавилось слово «маланец»: дети Малки (Марии), что ли..? У богатыря Добрыни (Товия) была сестра Малка. Интересно получается… 

            Наши бараки находились недалеко от лётного училища, где готовились кадры авиаторов для тяжелых дальних бомбардировщиков Ту-2, Ту-3 ТБ-3, ТДБ -3Ф (форс), соответственно относительно близко был аэродром, и мы часто видели и слышали этих гигантов и сравнивали с «ишачками», «чайками», ЛаГами, МиГами – истребителями начала войны. Я не знал, что означают буквы, но запомнились названия.     

               И сейчас там находится современный аэродром для стратегической авиации типа ТУ-160 М и им подобных, которые успешно бомбят «террористов» по всем азимутам.  

 

             Аэродром привлекал не только наше любопытство, но и повышенный интерес Люфтваффе. Нас бомбили. Это произошло осенью 1942 года, было темно. Небо чертили лучи прожекторов. Никакого страха не было, только интерес. Мы вообще думали, что это военные занятия ПВО у курсантов училища. Что-то похожее тут уже было. Но когда послышались взрывы и стали долетать осколки, то взрослые испугались и стали загонять всех в бараки. Считалось, что мы далеко от фронта и до нас не долетят бомбовозы (как их называли). Но взрослые мальчики успели собрать несколько осколков и мне даже дали подержать кусок рваного железа, ещё очень тёплого, величиной с мою ладонь. Было очень светло, и говорили, что было видно, где падали осколки. А светло было от осветительных ракет, медленно спускавшихся на парашютах. Налёт вскоре прекратился. Ещё долго шли разговоры, все были напуганы и возбуждены. Передали по радио отбой тревоги, хотя никто её не объявлял.

          Наутро стали ясны результаты бомбёжки. Аэродрому и училищу никакого ущерба не было. Бомбы упали в районе базара недалеко от наших бараков. Повезло. А вот в Саратове разбомбили несколько хранилищ с горючим, и дым от пожара держался пару дней. Сначала с высоким пламенем, затем с густым дымом, пока не потушили.   

             Это было время кровопролитных боёв под Сталинградом. Пришла большая Победа, прибавилось оптимизма, но той эйфории, как год назад после разгрома немцев под Москвой, уже не было. Понимали, что скорое возвращение из эвакуации домой нам «не светит». Зима 1942 - 43 годов была не такой суровой, как предыдущая, обычная для этих мест, но запомнилась шрамом на всю жизнь.

               Я решил помочь по хозяйству. Мама была в госпитале, Дима – в школе. В комнате оставались бабушка, я, топорик, поленце и холодная печка. Я решил её согреть.  Взял топорик, взял поленце, поставил его на пол. Оно стоять не захотело. Взял полено за верх, придержал и – Бац! И по поленцу, и по пальцу – до кости. Море крови – и совсем не больно. Больно становилось потом, когда мама снимала с меня присохший бинт.

 

 

Библиотека – книги

 

          После депортации местных немцев оставались не только жилые помещения и хозпостройки, частично переделанныe в бараки, но были ещё административные и общественные здания, техникумы, филиал университета с фондами технической и гуманитарной литературы, учебники и всякое другое. Частично здания приспособили под госпитали, a часть перепрофилировали. Под фонды, признанные «макулатурой», выделили два небольших одноэтажных домика недалеко от нас. Их комнаты были заполнены почти до потолка, а сами здания опечатаны. Так они простояли до осени 1943 года, пока для чего-то не понадобились. С них сняли печати и был дан сигнал: «Можно брать!» И народ пошел, побежал…

            Там были тысячи книг. Брали всё подряд без разбора, в неограниченном количестве: для растопки, для махорки, для писем и изготовления тетрадей. Для этого из книги отрывали листики у обложек (они чистые с двух сторон), сшивали и разлиновывали – получалась тетрадь. Особенно ценились альбомы и книги с иллюстрациями, прикрытыми папиросной бумагой. Для курения. И альбомы с образцами текстильной промышленности в виде плоских бабочек из ниток различных цветов. Легко найдя конец нитки, «бабочку» наматывали в клубок или на катушку. А нитки были ценностью в эвакуации (штопки, латки, подшивки и т.п.).

            Среди книг были запрещённые учебники с пятью первыми маршалами СССР:  Ворошилов, Будённый, Блюхер, Тухачевский, Егоров. Трёх последних объявили врагами народа и вычеркнули из учебников и из жизни. Такие были времена и нравы.

 

           Но главной моей добычей стали три больших тома «Геология», «Артиллерия», «Зоология» (ГАЗ) – книги с интересными многочисленными картинками. А без картинок книги я даже не смотрел, как и все дети. Я потом их возил в сумке от противогаза, который взяли при выезде из Одессы и вскоре выкинули за ненадобностью.

             К тому времени я уже прилично читал, а благодаря этим книгам и моему любопытству я быстро научился читать бегло про себя. Низкий поклон маме (любительнице читать) и неграмотной бабушке, поощрявшим моё увлечение, за то, что они позволили провезти эти книги через всю эвакуацию, когда каждый килограмм груза (еды, например) имел значение. 

              Представляете, каким запасом слов, не знакомых моим сверстникам, да и не только им, я обладал, даже не подозревая об этом? Геология: периоды, геосинклиналии, эры, литосфера, породы осадочные, изверженные, кристаллические, вулканы с фумаролами, землетрясения с оползнями. И – картинки к ним. Артиллерия: про штурм Александром Македонским Галикарнаса (тараны, катапульты, баллисты). И картинки к ним. Траектории, бризантные, пороховые, кумулятивные заряды, пушки – от ручных пищалей до немецких гигантов Первой Мировой войны, гаубицы, мортиры. И картинки!  Зоология:  Том 2 – от всех известных тогда динозавров ползающих, плавающих, бегающих, летающих, хищных и травоядных до современных животных: рыб, рептилий, птиц, млекопитающих. И... картинки: насекомые, пауки, головоногие... В общем, на эвакуацию и детство мне хватало, что читать и смотреть.

              «Зоологию» у меня украл учитель. Удивившись, что я так много знаю, он попросил принести посмотреть эту книгу на пару дней. Потом на неделю. Потом забыл, что я ему давал. Мама не захотела связываться с ним – у меня репутация и так хромала...

               «Артиллерию» у меня попросил одноклассник, а я у него – «Мифы  Эллады». А потом забыли вернуть друг другу книги.

               «Геология» – запропастилась где-то.

              Тогда у меня появилась мечта стать геологом, ездить в экспедиции, находить полезные ископаемые (особенно благородные металлы, самоцветы). Это желание усилилось позднее после прочтения ранних рассказов Ивана Ефремова – геолога, палеонтолога по образованию, профессора, писателя - фантаста по призванию.

              Был геологоразведочный факультет в одесском госуниверситете, но в 1954 году его закрыли. Может, к счастью. Да и поступил бы я тогда? Зато в ОИСИ – строительном   институте по геологии – у меня было «отлично».

               Да! Ещё одно незабываемое событие. Я пошел в Первый класс 1 сентября 1943 года. Вначале меня не хотели брать, так как мне ещё не было семи лет, а в школу тогда брали с восьми.  Но я уже читал, знал счет, и мне разрешили посещать школу, чтоб зря не болтался на улице. А в октябре вышел указ о приёме детей с семи лет, то есть с 1936 года рождения. И на день моего рождения уже не смотрели, а был я тогда ещё хороший и прилежный. Меня зачислили официально, и я был очень горд, что стал школьником.

 

                И ещё, не забыть:

              Интересуясь историей города, в котором мы дольше всего пробыли в эвакуации, я с удивлением узнал из Википедии, что в нём родились два ну очень известных гражданина: Лев Кассиль (1905 – 1970) и Альфред Шнитке (1934 – 1998) – мой тёзка.

             Лев Абрамович Кассиль – не только детский писатель, сменивший физмат МГУ на перо, ответственный редактор журнала «Мурзилка» (был такой), лауреат Сталинской премии (брат его расстрелян в 1938 году – и такое бывало, но позднее брата реабилитировали). И ещё у Кассиля много других заслуг перед отечеством.

             Альфред Гарриевич Шнитке – всемирно известный советский композитор, даже не буду перечислять его заслуг в музыке, их очень много. Тоже уроженец Энгельса. С такой типично немецкой фамилией и... еврейскими корнями. Это был тот редкий случай, когда лучше было быть евреем, чем немцем.

             Что же объединяет этих Двух евреев ещё, кроме землячества? А то, что оба похоронены на Новодевичьем кладбище в Москве.


(продолжение следует)





<< Назад | Прочтено: 415 | Автор: Геер А.Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы