Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Леонид Комиссаренко  

 

 Главы из книги воспоминаний «Начальные обороты»


История с КПСС


 За время учёбы в школе и институте я, будучи там вечным комсоргом или членом какого нибудь бюро, приобрёл такую устойчивую аллергию к общественной работе, что по прибытии в Донецк зарёкся к ней прикасаться. Никогда я ни на какие выборные должности не напрашивался, но как-то так получалось, что, спонтанно, всегда на них оказывался. Нежелание моё носило совершенно естественный, в полном смысле слова, характер – мой организм, абсолютно независимо от меня, на каком-то этапе просто-напросто отказался её выполнять. И ничего я с собой поделать не мог. Заставлял себя отрабатывать какие-то обязательные процедуры, но со страшным внутренним скрипом. В институте – как член факультетского бюро должен был поставлять докладчиков на всякие тематические конференции. Я и поставил. На первой же в моём исполнении из пяти докладчиков от механико-технологического факультета четверо оказались евреями, что при довольно высокой их доле в массе студентов (Одесса всё же!) было, как мне тогда показалось, приемлемым. Но это только показалось, потому что перед следующей подобной конференцией наш факультетский секретарь Витя Вишняков (будущий замминистра автотракторной промышленности) сказал мне: «Прошлый раз доклады были хорошие, давай и сейчас на том же уровне, но поменьше французов, а лучше совсем без них». Витя был хороший парень,  в порочных наклонностях по этому поводу не замечен, покраснел даже, произнося эти слова, хотя во мне француза и не подозревал. Но, скорее всего, получил за прошлый раз от комитета мощный втык. Кстати, вот передо мной фото 1956 года: комсомольское бюро МТФ ОПИ в полном составе с Витей во главе – из 11 человек пятеро французов. А моё полнейшее бездействие во время избирательных компаний – нужно было посылать по домам агитаторов – заканчивалось выговорами с регулярностью этих самых компаний.

Здесь небольшое отступление. Однажды, в самом начале только зарождавшейся нашей дружбы, мой однокурсник Гриша (Шуня) задал мне вопрос об отношении к комсомольской работе. И я, проявляя бдительность (Шунька меня явно прощупывал с неизвестными тогда намерениями), счёл безопасным (1954 год) ответить: «Комсомольская работа может быть интересной». Он принял на полном серъёзе, и этот ответ, по-моему, висит лёгким облачком над нашими отношениями до сих пор. Так вот, я был тогда прав! Комсомольская работа могла быть не просто интересной, а очень интересной. Сначала я убедился в этом при отсылке девиц из подчинённого мне контрольного аппарата на комсомольские сборища (см. «Птичий язык»), затем при плавании по Днепру на заполненном комсомольским активом пароходе в составе группы премированных турпоездкой заводских лекторов. И, в заключение, довелось мне однажды обойти кучу кабинетов ЦК ВЛКСМ. Куда там подиумным топ-моделям! Вот что такое лучшие комсомолки.

На заводе сразу же стали щупать пополнение молодых специалистов на предмет общественной работы. Нашли и меня, конечно. Как ни уговаривали, но больше чем согласие войти в комитет ДОСААФ выбить не смогли. Прошло с тех пор 50 лет, но ни одно заседание этого комитета до сих пор так и не состоялось. Когда немного поднялся по службе, то опасность, считай, миновала: если и изберут в какой-нибудь комитет, то не для работы, а для сидения в президиуме.  Так оно беспартийно и катилось.

На партком первый раз попал на разборку в составе руководства цеха, будучи зампотехом. Партком этот для начальника моего П.П. Пивоварова закончился очередным выговором, и пошли все вместе с парторгом и несколькими старшими мастерами уже поздно вечером не по домам, а в сторону его кабинета, чтобы за парой бутылок спирта и беляшами из буфета серьёзно, по-партийному, предаться самокритике и сделать для себя выводы. Я по дороге задержался и от компании отстал ещё в заводоуправлении. Проходя мимо выходящего в сторону территории окна, я с ужасом обнаружил, что в направлении нашего 11-го цеха движется сам секретарь парткома Лаврентий Филиппович Малашков. «Точно, идёт проверить, как мы восприняли последние указания партии», –  угадал я с первого же раза и бросился к телефону предупредить товарищей. Трубку взял Пивоваров и сразу обрушился на меня: «Где ты там пропадаешь? Беляши стынут! Мы уже начали». Я ему обрисовал ситуацию: «Лаврентий уже на подходе, покинуть кабинет вы не успеете, а так как начали принимать, то ему и заходить в него ни к чему. Закрывайтесь изнутри, гасите свет и сидите тихо, как мышки. На телефон не отвечайте, на стук в дверь не реагируйте. Отбой только по моей команде».

И пошёл я следом за Лавреном. Всю процедуру со стуком в дверь, телефонным звонком и заглядыванием с улицы в сторону окон второго этажа он исполнил точно по моему сценарию, но этим не ограничился и проверил ещё пару подозрительных мест, где могли засесть злоумышленники. А в умысле, похоже, он не сомневался, да и цех знал неплохо. На глаза я ему попадаться не стал: хитрый был он мужик, сразу бы догадался о наличии штормового предупреждения. Только убедившись, что гость прошёл проходную, я поднялся наверх и голосом еле убедил уже тёплую компанию открыть. Включив свет, несколько огорчился: они, как в известном анекдоте о нарушении общественного порядка на газон, что называется, спрятали, но не прекратили. Разливали в темноте, да так ловко, что не только ни одной капли не пролили, но и мне не оставили. Специалисты хреновы! Но и в моём сейфе не только секретные документы хранились! Сходил к себе, взял, принёс. Благодарные спасённые расщедрились до того, что из моей же бутылки мне же и налили штрафную. Потом мы обсудили вопрос о потере бдительности в отношениях  с  парткомом и , особенно, с его секретарём.

Здесь , в другом месте вряд ли, хотелось бы похвастать своим участием в одном историческом событии. Как известно (теперь из Википедии), в начале апреля 1966 года проходил XXIII Съезд КПСС. Подготовка к нему началась, конечно, в 65-ом и, как я подозреваю, с заседания будущей мандатной комиссии, определившейся с составом делегатов будущего съезда: сколько мужчин там, женщин, рабочих, колхозников, интеллигентов и т.д. Она (комиссия) исполняет в Москве свои  обязанности, а я в Донецке – чужие: замещаю заболевшего начальника цеха. Звонит Л.Ф. Малашков: «Л.Е., нам оказана величайшая честь – в делегацию на предстоящий съезд от Донецкой области по разнарядке обкома вводится один работник нашего завода. Это должна быть женщина, рабочая, образование не ниже среднего, замужняя, возраст до 40. У тебя в цехе самый большой женский контингент, так что мы здесь решили, что делегат от тебя и будет. Подбери кандидатуру, твой парторг включит её в состав делегации на заводскую конференцию. Да, при подборе не забудь про моральный облик». Положив трубку, я расхохотался: «Так вот в чём отличие партии от комсомола. Мне ведь доводилось участвовать и раньше в отсылке (не подборе!) кадров на комсомольские конференции разного уровня, что-то про моральный облик я там не слыхал, скорее наоборот, комитет комсомола называл кандидатуры всегда сам, и всегда это оказывались самые отъявленные б....и».

Вызываю табельщицу Машу («Золотой сундук» –  тысячный цех, знала всех насквозь), выкладываю ей предъявляемые требования, часа через два приносит 3 кандидатуры. Красота – подходят по всем параметрам! И тут вспоминаю про моральный облик.

– А как с ним?

– Л.Е., что же вы мне сразу не сказали! Эта бьёт мужа, а эту бьёт муж.

Осталась одна, она на съезд и поехала. Самое смешное, что я-то был беспартийный.

Как я уже писал раньше, дошла и до меня очередь командовать цехом. И с той же неотвратимостью  отвечать перед парткомом.  Первый раз было это осенью 1967-го года. После докладов представителя парткома и моего о состоянии с (не)выполнением плана третьего квартала, обсуждения и пр. наступила фаза раздачи слонов. Член парткома, директор завода коммунист А.А. Березин предлагает для меня меру наказания: «Учитывая, что коммунист Л.Е.К. руководит цехом недавно (я был назначен в мае) а также то, что, несмотря на невыполнение плана, показатели всё же существенно улучшились по сравнению со вторым кварталом, предлагаю ограничиться постановкой на вид». На что Малашков ему отвечает: «К сожалению, Андрей Александрович, партком его наказать не может – он, видите ли, у нас беспартийный. Поэтому предлагаю поставить на голосование предложение: обратиться к дирекции завода с просьбой о наказании Л.Е. в административном порядке».

По завершении парткома Малашков, предвосхищая Броневого-Мюллера, говорит: «Все свободны, а вас, Леонид Ефимович, прошу остаться». Понятно, что он предложил мне в кратчайший срок вступить в партию, я бы даже назвал это – оформить членство в партии. Никакого желания делать это у меня не было и стал я тянуть резину: то нет времени сфотографироваться, то ищу рекомендаторов, то ещё что-то. Пару раз парторг мне напоминал и по моим ответам рвения не зафиксировал. Доложил, очевидно, Малашкову, и тот сделал выводы. Нужно сказать, что Лаврентий Филиппович, будучи большевиком принципиально твердокаменным и бескомпромиссным, достаточно быстро сообразил, что приём меня, упирающегося, в партию означает ни что иное, как засорение её рядов, с чем он всю сознательную жизнь  нещадно боролся. То есть наши желания совпали – оба мы не хотели. Цех начал выполнять план, поводов таскать меня на партком стало меньше. Поиграли мы в кошки-мышки до 69-го года, а там и меня с начальников Березин снял. Пронесло.

И неслось так целых 9 лет. В октябре 1976-го года вышел приказ Министра о развёртывании работ по изделиям «Смельчак» и «Сантиметр» –  240-мм корректируемой мине и 152-мм коррекируемому артснаряду. Точмашу в приказе предписывалось создание под эту тематику СКБ на базе моего КБ. Нарисовали все полагающиеся по такому поводу документы, что положено подготовил для утверждения в Министерстве. Стал подписывать приказ по заводу. Виза парткома – обязательна, все остальные уже есть. Прихожу к секретарю. Это уже давно и далеко не Малашков. Новое поколение, чистый прагматик, идейные соображения тут вообще не причём – просто должность эта открывает каръерные перспективы, а иногда прохождение через неё может оказаться чуть ли не обязательным. Знает он меня давно и достаточно глубоко. Читает приказ, доходит до пункта: «Назначить главным конструктором по заказам профиля отрасли Донецкого завода точного машиностроения –  начальником СКБ ............». Поднимает голову:

–  И кого ты предлагаешь на эту должность?

– Себя, конечно, кого же ещё, – отвечаю без ложной скромности, –  но только самому вписывать не посчитал возможным, пусть это сделает директор.

– Пустой приказ визировать не буду, вписывай себя. Директору скажешь, что по моему настоянию. И вот ещё что. Ты не подумай, что есть директивы о назначении на какие-то должности только членов партии, таких директив нет. Но есть ответственность руководителя, а с коммуниста и спросить можно больше. (При этих его словах я вспомнил разносные парткомы). Так что давай, готовься. Визирую на условии вступления твоего в партию в ближайшее время.

Вот тут я попал! Вступать неохота, но и отказываться от такой интересной работы,  да и, что тут говорить, от должности главного конструктора с бесплатным довеском в виде титула (по номенклатуре Министерства) заместителя главного конструктора разработчика по серийному производству  – преступление против собственнй личности. Пришлось соглашаться.

Попробовал я и сейчас потянуть резину. Но через некоторое время подходит парторг и говорит, что секретарь недовольны нарушением с моей стороны джентельменского соглашения. Это действительно так. Получается не очень красиво – должность получил, а платить по счёту не спешу. Написал заявление, рекомендации в своём бывшем ОГТ просить не стал, взял у заместителей Анатолия Шерекина Саши Захарова и Паши Князя. Обиделся, однако, зам. главного технолога Юрий Архипов, очень порядочный был парень: «Что же ты, к нам не посчитал нужным даже обратиться!?».

    Потом – парткомиссия, совет старейшин. Здесь во всей красе проявилась одна из них, Е.И. Клёсова. До совсем недавнего своего ухода на пенсию работала в том же ОГТ начальником бюро режущего и измерительного инструмента, и, как технолог инструментального цеха, познал я её с первых дней работы на заводе. В результате сложились такие вот несимметричные отношения: она меня не любила персонально, я её не уважал профессионально. Один только пример. Придумал я как-то по молодости способ нарезания двузаходной резьбы за один проход. Для внедрения понадобился нестандартный резьбовый калибр. А там, где кончались стандартные методики, таблицы и расчёты, начиналась зона беспробудной некомпетентности Екатерины Ивановны. Ну и, соответственно, своих девочек она этому нестандарту обучить не могла. А калибр нужен, и не мне даже, а больше тому же Архипову.  Сели мы с ним прямо в бюро инструмента, стали его считать. Ничего там особенного не было, просто слегка пошевелить мозгами. Отдали чертёж в цех, там сделали, но сдать ОТК не могут: не совпадают параметы при замерах по «методу трёх проволочек». Клёсова – вне себя от счастья: «Вот видите, вот вам эти умники-всезнайки! Я тридцать лет калибры считаю. Говорю – невозможно, значит знаю, что говорю!». Выражение столь неподдельной радости не остановило даже то, что Ю.С. Архипов – её непосредственный начальник.

Я пошёл в ЦИЛ (центр. измерит. лаб.) разбираться. Расчёт действительно с ошибкой. Но какой! Мы с Юрием всё считали сами, лишь в одном единственном месте попросили кого-то из клёсовских девочек дать нам по таблице тангенс нужного угла. Дали. Но с ошибкой, даже этого не умеют толком! Быстро пересчитал на месте, через час калибр был готов. Но поезд уже ушёл. Получилось, что этот тайм мы тогда проиграли. Остальные, до и после, я выигрывал у неё под ноль.

И вот сейчас снова у баръера. Каким же калибром она собирается проверять меня сейчас? Я абсолютно спокоен по многим причинам: во-первых, не очень-то и надо, а, во-вторых, если сверху приказано принять, то никакие старперы помешать этому не могут. Все её вопросы были нанизаны на один стержень – еврейский –  и построены по принципу максимально частого употребления этого слова: «Вы знаете еврейский язык? А дома говорили ваши родители по еврейски? А умела ваша мама читать по-еврейски? А умела ваша мама писать по-еврейски?».  Потом то же про папу и про дедушку с бабушкой. Вот здесь она допустила ошибочку, потому что дедушку моего Хаима Дьякова, высшего класса столяра- краснодеревщика, с добровольной помощью таких как она расстреляли немцы в Мариуполе в первые же дни оккупации. Я начал закипать: «Да, –  подумал, – если дело пойдёт так и дальше, то закончится это вопросом о том, какие слова знаю по-еврейски я. И , как честный человек, не желающий начинать свой партийный путь с обмана, вынужден буду признаться, что три слова таки знаю: киш ман тухес (так говорили родители на винниччине, а вот мой бывший начальник цеха Михаил Иванович Сахно тоже знал эти слова, но произносил их как киш мэрэн тохэс, наверное, по-донбасски, а, приехав в Германию, я вообще услышал – Leck mich am Arsch). Ещё хуже будет, возжелай она знать перевод. Тогда высокая комиссия, наверное, впервые в своей истории услышит: «Поцелуй меня в жопу». Когда я уже почти решил показать знание идиша по собственной инициативе, она, почуяв в моём голосе начавший пробиваться металл, наконец, заткнулась.

А теперь партком. Без казуса не обошлось и тут. Секретарь по идеологии Людмила Алексеевна Морозенкова из самых добрых побуждений (мы с ней тоже знакомы по инструментальному цеху с первого моего дня на заводе, но так как она, кроме партийности, ещё и грамотный инженер, то наше вам взаимоуважение и взаимопомощь), желая, очевидно, дать мне возможность блеснуть знаниями истории КПСС, задаёт вопрос: «А был ли в истории партии период, когда нарушался принцип демократического централизма?». Я сходу, не подумав, стал чуть ли не возмущаться: «Да как вы такое про нашу самую демократическую партию в мире могли подумать!? Да никогда не могла партия поступиться принципами!». И понёс дальше в том же духе. Люда, не перебивая, выслушала и спокойненько так отвечает: «Нет, Л.Е., вы не правы – кооптация в члены ЦК в период работы партии в подполье и была нарушением этого принципа». Во как изменились времена! Кое-что можно уже называть своими именами. Вот бы удивилась доцент Грязнова, преподававшая нам ОМЛ (основы марксизма-ленинизма). А теперь вам времена не ОМЛ, а истории КПСС. Конечно, эта ошибка никак не могла сказаться на процедуре моего приёма, потому что тот же принцип демократического централизма подразумевает постулат: «Приказ начальника – закон для подчинённых». А приказано было: «Принять!»

И ещё один аспект. Задолго до описанного приёма упомянутая Людмила Алексеевна, перейдя на работу в партком, попросила меня однажды по старой дружбе составить лекцию для проведения т.н. единого политдня. Лиха беда начало. Постепенно это стало чуть ли не обязанностью, периодически обременительной, так как требовалось время. Но через некоторое время я так насобачился, что его уже почти и не требовалось: брал 2-3 партийных журнала, выбирал подходящие абзацы, обводил, нумеровал, писал пару слов для связки и отдавал в машбюро. Даже не проверял. Всё это потом раздавалось по цехам. Все исправно отчитывались, но никто этих лекций никогда не читал ни про себя, ни вслух. В таких условиях неизбежно скатываешься к халтуре. Однажды на даче зашёл ко мне на участок за лопатой парторг какого-то цеха и в ходе раговора спросил:

–  Ты не знаешь, случайно, какой это идиот пишет парткому политдни?

–  Не знаю, а что?

–  Найди последний текст, почитай, сам увидишь.

Нашёл я и почитал. Мама моя родная! То ли я перепутал нумерацию цитат, то ли машинистка не туда воткнула мои связки между ними, но винигрет получился классный. И никто на всём гиганте оборонной промышлености, кроме одного человека, этого не заметил. Пришлось срочно от этого ярма избавляться. И всё равно однажды подставился.

   Существовал у нас порядок: ежеквартально партком раздавал всем цехам и отделам свой план мероприятий. Держали его в сейфах, так как по истечении квартала было положено вернуть. Как правило, в него и не смотрел никто: что нужно – скажут накануне. А у меня такое накануне пришлось однажды на изнурительную командировку, из которой вернулся в воскресенье. В понедельник, едва зашёл в кабинет – телефонный звонок, секретарь парткома:

–  Л.Е., ты в наш квартальный план смотрел?

–  А как же !?

–  Ну, тогда ты, конечно, знаешь о семинаре для руководителей на сегодня в 14:00 в зале заседаний. Диспетчер объявит, а я тебе звоню, чтобы напомнить, что твой доклад идёт первым пунктом.

Вытаскиваю из сейфа этот чёртов план, а там и семинар, и мой доклад прописаны уже два месяца назад. Пытаюсь дать обратный ход, предлагаю поменять хотя бы тему доклада на ту, что есть в готовом виде – секретарь непреклонен. Мало того, доложил директору и они, по всем  признакам вместе, решили проверить меня на вшивость. Пришёл к такому выводу после звонка директора с напоминанием об особой важности темы сегодняшнего доклада. Был сигнал и до этого. Мой друг С.З. (Милик) Каневский, заведовавший тогда отделом техники безопасности, предупредил о начале новой тактики стимулирования меня к «ещё более высоким достижениям в труде на благо нашей фирмы». Эти двое решили, как сказал один из них лично Милику, что подходящим приёмом будет  нагоняние страха, сказано было дословно: «Тогда он вообще горы своротит». Воистину, каждый судит по себе. Ребята просто понятия не имели, что можно работать не за страх, а за совесть. Я ещё спросил тогда Каневского, говорит он мне это как друг или как начальник ОТБ. И просил его передать, что по критерию «сужу по себе» они делают мне большой комплименнт: ведь если хорошенько напугать их самих, то пользы никакой не будет – они просто усрутся. Основания для такого предположения у меня были более чем веские.  

   А тогда пошёл в парткомовскую библиотеку, набрал брошюр и журналов и там же засел готовиться – в кабинете не дадут работать телефоны, десяток их там у меня. К обеду доклад (лекция, скорее) был готов. Печатать его не было смысла, так как в пику обоим начальникам, личное присутствие которых несложно было предвидеть,  решил не читать по бумажке, а выдать по-КВН’овски –  подготовленный экспромт. С собой взял только пару листиков с крупно прописанными подсказками по каждому узловому пункту. Прошло, к удивлению и разочарованию обоих, прекрасно. Потом за мной долго ходили парткомовские, требовали печатную копию доклада, не верили, что её не существует, но отстали только тогда, когда получили непечатный комментарий.

Последнее из непрошенных выступлений (больше их не допускали) относится к середине перестройки. Прислали нам для просветления мозгов из лекторской группы обкома какого-то деятеля с докладом для руководства объединения о перестройке, гласности и всём остальном. Рефрен – перестройка начинается с перестройки сознания. Когда перешли к вопросам, поднял руку и я. Шеф, чуя опасность, упорно меня обходил. Но уж слишком, так как гость это заметил тоже. Будь он поумнее, додул бы, что неспроста это, и не лез с инициативой. Но он был уже на рельсах перестройки и на свою голову попросил предоставить слово мне. Вопрос мой был прост: «Как, в свете новых экономических отношений, будет решаться проблема с направлением работников промышленности на сельскохозяйственные работы?». Ответ был ещё проще вопроса: «Получите разнарядку обкома и пошлёте столько, сколько потребуется».  Сначала не до всех дошёл пародокс. Но постепенно народ зашевелился, заговорил, опять же, как там у Мюллера, попросили: «А вот с этого места, пожалуйста, поподобнее». Лектор смешался, сказал нечто вроде: «Подробности письмом» и быстренько ретировался. Опять то же самое: «Все свободны, а вас, Л.Е., прошу остаться». «А я что? А я ничего. В вопросе криминала не было – чисто экономический интерес, и не шейте мне политику».

 


 

 





<< Назад | Прочтено: 543 | Автор: Коммисаренко Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы