Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Григорий Дубовой

 

ПОВЕСТЬ ОБ ОБЫКНОВЕННОМ

ЧЕЛОВЕКЕ

ЧАСТЬ 2. СТАНОВЛЕНИЕ

 

Глава 13. Североморское строительное управление 

Итак, такси мчало меня домой. Прекрасная погода, прекрасная дорога. Здесь всё я считаю своим, всё исхожено, всё избегано, всё исползано. Вот и посёлок Роста. Здесь начиналась моя служба в армии, и фактически я начал работать по своей специальности. Ещё 40 минут — и я буду в Ваенге, где мой дом, моя семья. Всё прекрасно! Однако на душе какая-то раздвоенность, тревога. Меня здесь столько раз обманывали, оскорбляли. Как оно будет идти дальше?


Что бы я ни начинал делать, ничего до конца довести не мог. Начал строительство административного здания — не достроил: меня призвали в армию. На срочной службе, когда был рядовым стройбата, некоторое время был на должности десятника. Под моим руководством был вырыт котлован, смонтированы фундаменты под жилой дом — и тут меня забирают в полковую школу. И полтора года после окончания школы я работая взводным, был фактически отлучён от строительства. Затем был в четырёх экспедициях на строительстве радиомаяка на Канином Носу. Почти построил этот маяк, осталось около 5-10% работ доделать и сдать объект в эксплуатацию — и меня переводят в другое хозяйство. Да неизвестно, переведут ли ещё...


Четыре месяца я был недосягаем щупальцам старлея из первого отдела. Что выдумает он на этот раз? … А партийные дела? Да, держись, лейтенант!


«О чём это я думаю? — спохватился я. — Дома меня ждёт жена. Интересно, какая она сейчас? Уже четыре месяца, как созревает мой наследник. Наследник ли, или наследница? Ой, сколько вопросов!»


А между тем мы подъезжали к Ваенге. Вот я и дома! Ключ от квартиры — в кармане. В комнате чисто, уютно, но чувствуется, что хозяйка очень мало времени находится дома. А, собственно, что здесь ей делать? Вечером подготовиться к урокам, переночевать — и всё. Ну ничего, с завтрашнего дня работы будет побольше. Я поставил чемодан, и пока жены нет, решил посетить парикмахерскую. На этот раз усов не было, я их сбрил ещё на ледоколе «Мороз».


По возвращении домой застал Софушку уже дома — она хлопотала на кухне. Беременности видно пока не было, но и на этот раз она изменилась в лучшую сторону. Верно говорят, что беременность украшает женщину. Мы позавтракали, после чего она ушла в школу, а я остался дома и занялся хозяйственными делами. На работу решил выйти с понедельника, т.е. через два дня. Привел в надлежащий вид одежду, кое-что сделал в квартире.


На следующий день уехал в Мурманск. Мы решили в воскресенье собрать друзей и отпраздновать моё возвращение из экспедиции. Нужно было привезти кое-какие продукты и выпивку (у нас устойчиво придерживались сухого закона). В воскресенье пришли наши друзья: Залмановы с дочерью, Спекторы с двумя сыновьями, новый зампотех командира батальона Сапожников с женой и сыном. Отсутствовали Валя Кoлягин и Юра Зарин. За время моего отсутствия они отбыли в другие гарнизоны для продолжения службы.


В этот вечер я узнал, что принято решение Ваенгу переименовать в город Североморск и что в Строительном управлении флота произошли изменения. Создан Северовоенморстрой, во главе которого назначен генерал-майор Власов, что создано Североморское Строительное Управление, начальником которого назначен майор Афанасьев. Начальником Ростинского СУ назначен капитан Катунин, под чьим руководством я начинал свою строительную деятельность. Вечер мы провели весело и шумно. Утром я явился в хозяйство Иванько. Как всегда меня после возвращения из экспедиции встречали восторженно шумно, как будто были больше меня счастливы. Но не нужно было быть особо прозорливым, чтобы не заметить, что на этот раз было всё иначе. Все, задавая мне традиционные вопросы, ответы выслушивали невнимательно и при этом не смотрели в глаза.


Я это принял как реакцию бывших сотрудников на мой уход в другое управление. На этот раз я в ПТО сдал только два документа:

1. Приёмосдаточный акт по объекту, подписанный мной и Грачёвым в присутствии командира роты Гуляева.

2. Перечень остатков материалов и конструкций, подписанный теми же лицами.


Меня вызвал к себе начфин. Мы были с ним земляками и в очень хороших отношениях.

- Лейтенант, — начал он говорить со своим украинским акцентом, — все тебя поздравляют, желают и прочее. Главного же тебе не говорят, ждут, чтобы это сделал я. Твои гаражи на полуострове Рыбачьем завалились. Иванько велел сделать начёт и покрыть убыток полностью за твой счёт. Он хотел включить накладные расходы, но я сказал, что это не положено.

- В какую сумму это вылилось? — спросил я.

- В 6200 рублей, — последовал ответ.

- Мильштейн сейчас работает? Неужели он это допустил?

- Нет, Мильштейн из отпуска так и не вернулся. Он сильно заболел и неизвестно, продолжит ли он службу, или его комиссуют.

- Ну что же, значит, моя судьба такая, что полтора месяца проработал бесплатно.

- Может, пойдёшь к нему и объяснишь? — посоветовал начфин.

- Нет, этого он не дождётся. Пусть эти деньги возьмёт себе на гроб и на белые тапочки! На тебя, капитан, зла не держу. Вы все здесь под ним ходите и, как грибники, славу ему выискиваете. Будь здоров, не поминай лихом, — я поднялся, поставил стул на место и добавил: деньги возьмите все сразу. В новом хозяйстве, думаю, заработаю.


Я пошёл к кадровику. Приказ о моём переводе в Североморское стройуправление уже лежал подготовленный и подписанный. В кассе деньги уже были подсчитаны и завёрнуты. Я велел кассиру снять 6200 рублей и выдать мне квитанцию.

- От Иванько можно ожидать, что он второй раз захочет деньги взять, и все ему будут рукоплескать, — сказал я, чтобы все слышали.

Я ушёл, ни с кем не попрощавшись. Больше я в это хозяйство не заходил. Через некоторое время я встретил Иванько. Он был уже в звании подполковника.


Я шёл домой с чувством, как будто на меня вылили ведро дерьма. Дома я рассказал всю историю жене.

- Брось переживать, не пропадём. Главное, что ты уже будешь работать здесь, а вместе мы всё осилим, — с пониманием успокоила она меня.

- А откуда ты знаешь, что я буду работать здесь, а не в Росте? — спросил я.

- А тебе что, не всё ли равно? — на вопрос ответила она вопросом.

- Нет, конечно, всё равно, — сказал я, — у меня в кармане лежит направление в ССУ, но я тебе о нём не говорил и направление не показывал.

- Считай, что у меня чутьё, — в шутку парировала она.


На следующий день рано утром я подготовился идти на новую работу. Всё было начищено, подшито. Документы лежали в папке. Стройуправление находилось в Верхней Ваенге, напротив бывшего штаба бригады. К 8:00 я уже был в Управлении. Дежурный провёл меня к начальнику отдела кадров.


Подполковник Кусякин, начальник отдела кадров, приняв рапорт, как принимают рапорта все строевые командиры, предложил мне сесть. Он взял на полке папку с моим личным делом (Иванько сработал оперативно, вытолкнув меня). Полистал страницы личного дела, немного полистал заглавный лист, анкету приёма на работу. Для блезиру после читки пятой графы почитал ещё немного, перевёл взгляд на меня.


- Так, всё ясно, — чётко сказал подполковник. — Только вот одно: мы не имеем права понижать Вас в должности, конечно, если Вы сами не пожелаете. Сейчас у нас нет вакансий начальника участка. Есть должность старшего прораба. Должностной оклад не так уж сильно отличается. Что касается звания, то можете не волноваться, старший прораб может расти до капитана. Вы ещё лейтенант. База роста есть. Кроме всего мы Вам предложим работать на участке, на котором строятся 5-этажные дома. Их будет много, первый будем строить для себя. Участок здесь рядом. Когда Вы сумеете дать ответ?

- Сейчас, — без паузы ответил я, — я согласен. Когда можно приступать к работе?

- Хоть сейчас. Начальник управления о вас знает. Я вам выдам направление в 147-й строительный район. Начальник управления — подполковник Алексеев. Сегодня представитесь ему и побываете на объекте. Это всё рядом. Завтра принимаете объект. Ясно? Выполняйте!


Дворец офицеров флота. Работая командиром взвода я руководил работой по настилке паркета в помещениях кроме залов, где работали художники.

 

147-й стройрайон находился в Варламовой губе, чуть подальше от берега и расположения стройбата, в котором я начинал офицерскую службу, в таком же барачном доме, в котором были казармы батальона. Я даже не помнил, что в нём находилось, когда я там работал.


Я доложил подполковнику о прибытии для дальнейшего продолжения службы. Алексеев предложил мне сесть. Вопросы, задаваемые им, были стандартными. Я сознательно промолчал о неприятности на полуострове Рыбачьем. Хвастать было нечем. Это была моя ошибка, моя боль и моя печаль. Не исключено, что это был урок, который в жизни должен пройти человек. У одного это проходит менее болезненно, у другого — более. Так распоряжается судьба. Подполковник слушал меня, не перебивая, и при этом что-то обдумывал, мучительно морща лоб.

- Мне всё ясно, лейтенант, — оборвав свои вопросы, сказал подполковник. — Теперь пройди наверх: там, напротив редакции, мы начинаем строить жилой дом. Так найди там младшего лейтенанта Битенбиндера и передай ему, чтобы к концу работы явился ко мне. Завтра же выходи на дом и принимай объект. Начальник участка у тебя — капитан Нутельс. Аттестат сдай в бухгалтерию. Продовольственный аттестат найдёшь, куда сдать. Выполняй!

- Есть! — ответил я и вышел.

 

Младшего лейтенанта Битенбиндера я знал по офицерской школе, которую он закончил после меня. Каким образом я его вытеснил с объекта, для меня было загадкой. На объекте был снят торфяной слой с пятна здания, под которым был белоснежный песок. Разбивка, выноска точек на местность была уже выполнена геодезистом. Вот, собственно, то, что было выполнено на объекте.

- Прости, Володя, за вопрос, но почему ты уходишь с объекта? — спросил я.

- Этот вопрос останется без ответа, — ответил Битенбиндер. — Поработаешь с Алексеевым и ответ сам к тебе придет.

- Больше вопросов нет, — сказал я, несмотря на то, что хотелось узнать больше. Видимо, Алексеев — фрукт не лучше Иванько.

- На сегодня с меня хватит. С начальником участка встречусь завтра, когда выйду на работу, — сказал я и добавил: Алексеев велел тебе после работы зайти к нему.

- Ладно, зайду. Забыл тебе сказать, что Нутельс сегодня не работает, он поехал в Мурманск встречать жену, — уже вдогонку крикнул мне Битенбиндер.


Подходило время обеда. Я пришел домой, когда жены еще дома не было. Пока свободен, занялся хозяйственными работами по дому. Прибежала жена.

- Сегодня пообедаем в ресторане, у меня не было возможности сварить, — скороговоркой произнесла она, вынимая книги и тетради из сумки и заполняя её другими книгами и тетрадями.


Когда мы пришли в ресторан при доме офицеров, там уже за столами сидела учительская братия. Нам были заняты два места, так что ждать не пришлось. Блюд было много, выбор большой, но спиртного не было — сухой закон. Обедали шумно, шутили, смеялись. Затем кто-то посмотрел на часы, и как по команде все поднялись с мест и, расплатившись, побежали к выходу. Оказалось, что на два часа у них в школе было какое-то мероприятие. Я пошел домой. Собственно, идти было некуда, мы жили в соседнем доме. Я решил пройтись по городу.


Изменений почти не было. Четыре дома по улице Сафонова составляли центр бывшего посёлка. Ближе к заливу строился один дом с балконами. Его уже строили второй год, и конца строительства видно ещё не было. Неужели и я буду так долго строить свой дом? Когда Ваенгу посетил министр обороны Булганин (к этому времени Хрущев сменил Жукова жестко и беспощадно), он сообщил, что Совет министров выделил большие деньги на строительство жилья для флота. Наверное, этот дом, который я должен строить, и есть первая ласточка, которая весны не делает, но всё же является её предвестником.


Трудно рассказать о первом дне моей работы на новом месте. Разве не об этом я мечтал, будучи ещё солдатом, разве не завидовал я моим руководителям лейтенантам Фузеину, Катунину, Саше Зархи, которым я помогал в работе, не имея права принимать самостоятельно никаких решений!


Я пришел на объект, когда там никого ещё не было. Прошел по подъездным путям. Они мне не понравились. Самосвал здесь мог развернуться, а панелевоз на таком малом радиусе поворота никак не мог развернуться. Я начал вспоминать, что нужно сделать с самого начала. Нужно принять по акту репер, нужно проверить отметку первого бетонного блока подушки фундаментов. Шанцевый инструмент должен быть на объекте, а не в нескольких кварталах от него.


Пришёл Битенбиндер. На вопрос «Где чертежи?» он ответил:

- Чертежи фундаментов находятся у бригадира Вити Зайцева. Остальные чертежи — в конторе стройрайона.

- А где хранятся лопаты, ломы, кирки? Где хранится нивелир, рейка? — спросил я.

- Нивелир и рейка находятся в конторе роты батальона.


Начали подходить стройбатовцы. Шли они без строя, но отделениями. Они собрались, сложили инструмент и все, как по команде, закурили. Я в процесс расстановки не вмешивался — ждал, что будет дальше. Битенбиндер и командиры отделений пошли в котлован. Он им объяснил, что надо делать, когда придет автокран.


Подошёл ко мне бригадир-инструктор. Мы познакомились. Витя Зайцев был из Подмосковья. Учился ремеслу и работал в Москве. После рождения второго ребёнка они с женой решили переехать в Заполярье, где с ними заключили договор. Жена его работала в отделочном управлении штукатуром-маляром. Жили они тихо-мирно. Встречались только дома. Друг друга на работе не навещали. Витя был на года четыре моложе меня. Средний рост, стройный, не богатырского телосложения, но крепыш с лёгкой походкой. С первой беседы у меня сложилось хорошее впечатление от бригадира. И, как выяснилось впоследствии, я не ошибся. Мне понравилось его малословие, умные задумчивые глаза с небольшим прищуром. Витя мне представил своего помощника, каменщика-инструктора Лёшу Тихомирова. Он был из Вологды. Так же, как Витя, он приехал сюда с женой. Она работала учительницей начальных классов. Лёша был ростом ниже Вити, немного сутуловат, но типичный вологодский крепыш-лесоруб. Однако судьба определила ему участь каменщика.


Когда вернулся Битенбиндер с командирами отделений из котлована, я предложил им построить личный состав и представить меня. С завтрашнего дня я полностью принимаю объект. Через десять минут церемония знакомства была окончена. В начале десятого пришёл полуторатонный кран, и его стали устанавливать на место монтажа блоков фундаментов. Кран, смонтированный на базе автомобиля ЗИС-5, был очень тяжёлым и по песку передвигаться не хотел, колёса то и дело зарывались в песок. Весь личный состав рубил ветки кустарников и подкладывал под колёса машины. Эффект от этого был очень мал. К 11 часам приехал начальник участка капитан Нутельс.

- Здравствуй, лейтенант, — приветствовал он меня, — я знал о твоём выходе на работу, но прийти не сумел, у меня не в порядке дела на аэродроме.


Капитан Нутельс был типичным представителем своей нации: маленький, немного рыжеватый, с большим горбатым носом, маленькими глазками неопределённо желто-зелёного цвета, с большим открытым лбом. Разговаривал с присущем нации акцентом, но не картавил...

- Я хотел тебя встретить и представить, — продолжал он, — но не получилось.

- Не стоит волноваться, — прервал его я, — одесситы не нуждаются в представлении, они представляются сами. Вот поговорить мне бы с Вами хотелось, да ещё разобраться с чертежами. Но здесь негде, да и чертежей нет. Может, сегодня Вы назначите место и время встречи?

- Это можно и нужно, — согласился капитан, — давай в 15 часов в конторе — Принято, в 15 буду в конторе.


Нутельс повернулся и ушёл так же быстро, как и появился. Я подошёл к бригадиру Зайцеву, который стоял в стороне и участия в перетаскивании крана не принимал.

- Как думаешь, бригадир, это нормально? — я кивком указал на возню около крана.

- Я уже обращал внимание прораба, что мы так далеко не уедем, — не обдумывая ответ, сказал Виктор, — я предлагал завезти щебень или окол и отсыпать полосу вокруг котлована и одну полосу к выходу на дорогу. -Ну и что? Какой результат? — занудливо продолжал я допрос.

- Результат налицо, — он указал рукой на кран, — говорят, что дорого. Экономят на гандонах, а проигрывают на абортах, — зло добавил он.

- Тем более, что впоследствии этот щебень можно собрать и пустить на строительство постоянных дорог, — продолжил я его мысль.


Виктору это понравилось. Глаза его засветились. Он понял, что я — его единомышленник.

- Я с Вами согласен, товарищ лейтенант, однако думаю, что вряд ли Вы что-нибудь пробьёте. Алексеева не так легко убедить, — предупредил меня Виктор.


Наконец кран установили, однако нужный блок оказался не в зоне монтажа. Начали соединять стропы, чтобы подтянуть блок к крану поближе к зоне монтажа. Кран грузоподъёмностью полторы тонны, а блок весит одну тонну. Когда блок начали тащить, он зарылся в песок и кран стал переворачиваться. Пришлось кран снимать с аутригеров и переставить кран для перекладки блока. Всё началось сначала. - Витя, ты разрешишь себя так называть? Так удобнее, — спросил я.

- Ради Бога, если это поможет сдвинуть дело с мёртвой точки, — улыбаясь, сказал Виктор.

- Так дай мне план монтажа фундаментных блоков.

Виктор подал мне мятый, потёртый лист, выдранный из альбома. Во многих местах листа уже были вытерты маркировки блоков.

— Сейчас привезут новую партию блоков. Наметь колышками места, где какие блоки разгружать. Блоки кладите в три яруса, нам будет удобнее маневрировать краном. Я сейчас пойду в управление, поработаю с чертежами и со стройгенпланом. В 15 часов у меня встреча с Нутельсом и, наверное, с Алексеевым, если он меня примет...


В производственном отделе я взял чертежи, которые должны были быть на объекте. На стене ПТО висел стройгенплан всего квартала, который строился в первую очередь. Я эту местность знал. На площади, где начинался строиться жилой массив, был учебный полигон нашей офицерской школы. На стройгенплане были нанесены все временные дороги и подъездные пути, а также все временные бытовые сооружения, склады. На всём этом в нашем управлении хотели экономить, а при этом фактически терялись большие деньги.


После обеда я пришел в управление, но теперь уже со своей спутницей, полевой сумкой, которую подарил мне мой двоюродный брат (при моей службе офицерам сумки уже не выдавали). В сумке было всё для работы с чертежами: бумага, карандаши, логарифмическая линейка, циркуль, измеритель, угольник. В блокноте я делал пометки с вопросами, краткие наброски расчётов и мои мнения. Пришёл Нутельс, но со мной работать сразу не стал. Он бегал по кабинетам, что-то подписывал, что-то выписывал, собирал какие-то подписи. Когда он освободился, он подошёл ко мне, и мы пошли к главному инженеру. Этот ход Нутельса я понял. Он меня не знал. Меня стройрайону навязало стройуправление ССУ. Если со мной не удастся сработаться, Нутельс оставил за собой право сказать, что со мной беседовал главный инженер, так что он знает, какое «золото» принимал на работу. Если будет всё нормально, то этот факт ему никто не вспомнит.


Мы зашли в кабинет. Главный инженер района инженер-майор Драбкин сидел за столом. Из-за стола виднелась его довольно крупная голова, увенчанная густой седой белоснежной шевелюрой. Не по росту широкие плечи с погонами, на которых при двух просветах виднелись две дыры от звёздочек, отсутствовавших на погонах.

- Товарищ майор, представляю Вам старшего прораба, лейтенанта... — и он перечислил всё, что знал обо мне.

- Здравствуйте, товарищ лейтенант, — приветствовал меня главный, вставая со стула, и подал руку к рукопожатию, — прошу садиться.


После всех банальных вопросов о работе, которые были в анкете личного дела, он в инструктивной форме начал мне рассказывать о больших деньгах, отпущенных государством для улучшения быта североморцев. А в заключение сказал:

- Такой дом по СНиПу должен строиться 9 месяцев. Прошёл месяц, в котором мы должны были выйти из нуля. Мы ещё не уложили подушки фундаментов. Вы были на объекте?

- Был. У меня сложилось мнение, что этот дом не то, что за 9 месяцев будет сдан, что он обречён на пополнение долгостроев, которых у нас в стране очень много. Я утром просмотрел стройгенплан. Конечно, проектировщики широко размахнулись. Однако игнорировать этот документ полностью нельзя. Вот докладная записка и расчёт материалов! Чтобы не нарушать субординации, я передаю её начальнику участка, а он с поправками и замечаниями передаст Вам. Если кратко. Первое: необходима подъездная щебёночная дорога. Щебёнка не пропадёт. Она впоследствии пойдёт в подготовку при строительстве постоянной дороги. Второе: необходим временный инструментальный склад и утеплённая прорабская комната. Третье: желательно заменить полуторатонный кран на трёхтонный. Остальное, простите, будет за мной. У Вас будет полное основание требовать работу. Не говорю о том, что подходит зима, она с нас всех спросит полной мерой. Считаю, что я много не запросил.

- Хорошо, лейтенант, мы рассмотрим докладную и расчёты, но работать нужно сейчас и работать результативно. Докладными с первого дня работы нас не нужно забрасывать, — сказал майор.

- Считайте, что это не докладная, а памятка элементарной организации труда. Ещё заверяю Вас, что я очень хочу построить этот дом и очень прошу помочь мне закрепиться в этом хозяйстве.

- Думаю,что мы сработаемся, — сказал майор и встал.


Я тоже поднялся, и почему-то мне очень хотелось смеяться. Нет, не потому, что я свободно высказал свои мысли. Нет. Просто когда майор поднялся со стула, он был очень похож на клоуна Карандаша — артиста Румянцева, если только сменить его белоснежные шевелюру и усы на чёрные. Я вышел из кабинета главного, а Нутельса главный задержал.

«Да, — подумал я, — началась промывка моих костей... Но с этого необходимо начинать, чтобы не быть козлом отпущения».


Когда Нутельс вышел от главного, он сразу направился ко мне:

- Напрасно, лейтенант, ты сначала не посоветовался со мной насчёт докладной. Это вызвало у главного не совсем хорошие эмоции, — поучительно начал говорить начальник участка. Он был намного старше меня, да и опытом побогаче.

- Товарищ капитан, — прервал я его, — я не девка какая-то, чтобы у кого-то вызывать эмоции. Меня направили сюда работать, а не заниматься, как Битенбиндер, ерундой, а затем, когда выгонят, дать возможность списать на себя все просчёты руководителей!

- Не кипятись, лейтенант. Я полностью с тобой согласен и буду тебя поддерживать, ведь мы делаем с тобой одно дело.

- Это другой разговор. Благодарю Вас, капитан. Я протянул капитану руку, и мы обменялись крепким мужским рукопожатием: — Я ещё не раз буду к Вам обращаться за помощью. А теперь я пойду на объект.


Рабочий день подходил к концу. Кран уже ушёл. Битенбиндера уже тоже не было. Я стоял на торце котлована. За день смонтировали три подушки. Восемнадцать блоков приняли и разгрузили в местах забитых при мне колышков согласно раскладке. Ко мне подошёл Зайцев.

- Ну что, товарищ лейтенант, поработали в управлении? Надеюсь, заявление о переводе не оставили? — с насмешкой спросил Виктор.

- Нет, Виктор, не дождутся. Однако против шерсти кой-кого погладил. Не понравился я им. Если не спешишь домой, давай пройдём по другой стороне котлована, по оси В-В. У меня зародилась идея.


Когда мы прошли с ним вдоль объекта, я спросил его:

- Как ты думаешь, по целине пройдёт кран, машина? Наст здесь очень крепкий. Когда я учился в офицерской школе, на этом плацу мы занимались. Сюда приезжали машины с мусором в мае месяце свободно. С утра давай поставим всех на планировку оси В-В и здесь же будем разгружать блоки. Нам безразлично, где работать, лишь бы вёлся монтаж, а за это время мы сделаем подъездные пути.

- Я понял, так и сделаем. Вот только Нутельс согласится ли? От Алексеева тоже могут быть неприятности, — предупредил меня бригадир.

- Думаю, что эту дикость я сумею локализовать. Беру это на себя. Иначе делать мы не можем, иначе будем только заниматься перетаскиванием машин. Пошли домой. Нам по дороге?


Следующее утро исключением не было. Вразвалочку пришли два отделения и сразу сбились в одну кучу, закурили. Отделённые командиры были вместе с ними и ждали, когда бригадир объяснит им, какую работу делать и как. Витя и Лёша быстро натянули ось и колышками обозначили площадь, подлежащую планировке. Витя уловил мой взгляд на часы и оставил Лёшу забивать колышки, а сам бегом побежал к солдатам. Все пошли в котлован. Я сошёл туда также. Установив нивелир, первому попавшемуся солдату велел взять рейку и встать с ней на нужную точку, дал несколько отметок, и солдаты приступили к работе. Я опять посмотрел на часы: половина девятого. Прошло полчаса, потеря времени в такую хорошую погоду — это роскошь. Когда все начали работать, я подозвал к себе бригадира и отделённых:

- Сегодня мы потеряли полчаса на подготовку, а погода нас долго баловать не будет. Поэтому то, что мы делали утром, будем делать к концу прошедшего дня. Это называется подготовкой фронта работы на завтра, — так начал я подготовку личного состава к настоящей работе. — Это первое. Второе. Товарищи сержанты, к завтрашнему дню сдайте мне списки личного состава отделений с данными о специальности каждого солдата, по которой он сейчас работает, и по которой работал до призыва. Это нужно мне для того, чтобы знать, как планировать работу. Завтра начинаем работу с 8 часов. Всё. Вы, — обратился я к сержантам, — можете быть свободными. Витя, я попрошу тебя взять двух солдат и перебить обноску по отметке. При помощи переносных визирок мы сумеем брать отметки без нивелира — это намного быстрее.


Некоторые командиры отделений начали меня испытывать на «прочность». Я предупредил их о нарушении трудовой дисциплины и при следующем опоздании в табеле отделению срезал полчаса. Отделённым это не понравилось, они прислали нормировщицу батальона.


— Инесса Викторовна Задорина, — представилась нормировщица. А дальше пошла атака. Она обвинила меня в том, что я допускаю простои за счёт моей нераспорядительности, что я хочу скрыть свои просчёты в организации работы. Логика у неё была железной. Я её выслушал и посоветовал проконтролировать выход солдат на работу.


На следующий день к 8 часам утра на стройплощадке уже находился весь личный состав солдат. К этому времени подошёл автокран. Это был новый трёхтонный кран, немецкий «Блейхерт». Видимо, не напрасно накануне я поработал в управлении! Ко мне подошёл крановщик, паренёк порядка двадцати лет, и представился. По разговору я понял, что это городской паренёк, да ещё из интеллигенции.

- Витя, а ты знаешь, что это наш Бог, на которого мы должны молиться? В конечном счёте в его силах решать: казнить нас или миловать, тем более в свете того, что мы вчера планировали. Слушай сюда, солдат, как тебя зовут?

- Илья, — с улыбкой ответил солдат, уловив в моём разговоре приглашение к сотрудничеству, а также убедившись в добропорядочности людей, с ним разговаривающих.

- Так вот, Илюша, нам нужно до дождей смонтировать фундаменты. Ты поможешь нам, мы в долгу не останемся. Нет, не смотри на это. Это подушки, а нам нужны фундаменты. Ещё раз напоминаю, что нам нужны фундаменты и мы в долгу не останемся. А теперь идите с Витей и готовьтесь.


Я сошёл в котлован и дал указание не растягиваться по фронту, а доводить до кондиции начатые участки, чтобы подготовить основание под монтаж. Видя цель в поставленной задаче, солдаты работали отлично, даже с какой-то одержимостью. Когда я вышел из котлована, то увидел, что Илья уже накатал дорогу, поставил кран на точку разгрузки блоков и выставил стрелу, чтобы водители знали, куда подъезжать. По накатанному следу шофера без возражения поехали под кран разгружаться.

- Товарищ лейтенант, — крикнул мне бригадир, — пришли блоки на среднюю стену. Куда разгружать? Они тяжёлые...


Определив по спецификации вес блоков данной марки, я отдал команду разгружать блоки в котлован, но не на пятно фундаментов.

- Как хорошо, что успели заменить кран, — подумал я, — сейчас бы было, что слушать от шоферов!


Краном достать до средней стены от этой стоянки возможности не было, но блоки уже были в котловане. Теперь можно монтировать торцевую стену. Когда разгруженные машины ушли, солдаты отправились на обед. Я прошёл по колее, только что покинутой машинами, и понял, что эта колея долго служить не будет. Дай Бог выдержать ей ещё один тур... В нескольких местах наст лопнул. В этом месте следующая машина с блоками может провалиться.


По дороге в гарнизонную столовую я сказал бригадиру, чтобы после обеда приступили к монтажу подушек, а одно отделение задействовать на ремонте дороги. Эту дорогу нужно сохранить до устройства новых подъездных путей. Нужно продумать, как краном пройти по центральной оси к торцевой стене.


Конечно, монтировать тяжёлые блоки трёхтонным краном — это не полуторатонным. Пока пришла вторая ходка блоков, мы смонтировали шестнадцать блоков. Два отделения не успевали готовить основание.


Нужно было увеличивать количество людей, а я сам не имел право это делать без согласования с начальством. Фронт работы был большой, работы нужно было форсировать до наступления дождей.


Я предложил Виктору притормозить монтаж и перебросить людей на устройство аппарели для спуска крана в котлован. После разгрузки второй ходки блоков мы переместили кран к аппарели и осторожно начали укатывать спуск. В котлован спуститься не успели. В конце рабочего дня это было делать опасно: если засядем, никто вытянуть кран не поможет. В этот день никто объект не посетил. Я мучился в догадках: почему так получилось? Почему такое доверие к человеку, которого никто фактически не знал? А может, этот объект не относится к главным?


Однако проанализировав обстоятельства, решил что я много заказал, а мне не сумели всё завезти по заявке. Чтобы поддержать престиж, руководители управления решили просто один день не посетить стройку. Если я сделаю что-то не так, у них будут основания заткнуть мне рот, мол, «мы работаем, чтобы тебе помочь, а ты и работать не умеешь.» Это испытанный манёвр при назойливых молодых специалистах. Но эта позиция выжидания долго продолжаться не могла, и в конце рабочего дня состоялось первое посещение. Это был посыльной из ССУ, он просил к концу рабочего дня зайти в управление парторганизации. Я предупредил бригадира и пошёл в управление. Секретаря парторганизации, капитана, я встретил в техническом отделе. Он пригласил меня к себе, в кабинет замполита.

- Лейтенант, Ваша партийная учётная карточка пришла, но мне непонятно, что происходит. Уже полтора года прошло с того времени, когда Вас должна была слушать парткомиссия. Партийное бюро батальона, где Вы служили, Вас слушало, но на партсобрание своё решение не передало. Так? — спросил парторг.

- Так точно. Оно не передало дело потому, что не могли объяснить собранию, почему они не хотят меня принимать. Они точно знали, что собрание иного мнения, чем бюро и подполковник Иванов в частности. Я обращался к полковнику Луганскому, он обещал разобраться, но я был в экспедиции, и он не разобрался. А может быть, были другие причины, не знаю, — слукавил я.

- Хорошо, я разберусь. Дело усложняется тем, что Луганского уже нет, а подполковник Иванов уже не командир полка, а заместитель начальника управления по строевой части. Но я разберусь и обещаю разобраться объективно, — поняв мой намёк, обещал мне парторг. — А как сейчас у Вас дела на новом месте, объекте?

- Я второй день на работе. Объект начали не с того, с чего нужно было начинать. Это моё мнение. Своё мнение я написал в докладной главному инженеру. Подтвердил его расчётом. Месяц потеряли. Мне кажется, что со мной не все согласны. Я начал работать по своим планам, которые полностью соответствуют проекту организации работ. Когда меня будут выгонять, Вы узнаете первым из моих уст, — закончил я свою тираду.

- Откуда такой пессимизм? — спросил парторг.

- Я имел уже беседу с главным инженером, — ответил я, махнув рукой.

- Майором Драбкиным? — уточнил капитан.

- С ним.

- Он со мной не согласился и посоветовал мне работать без рапортов и докладных. Материальные ресурсы и руководство в их руках, Драбкина и Алексеева. Если предлагать что-то на словах, словами всё будет закончено. Докладная записка требует ответа в действиях, а это не все любят. Я на своей шкуре испытал, что значит устный приказ и устный ответ,— и я рассказал о работе на полуострострове Рыбачьем.

- Да, эта поучительная история. Каждый может оказаться в таком положении, — в заключение сказал капитан. — А что было в нынешней докладной записке, кратко?


Я кратко рассказал капитану о своём представлении главному инженеру и о его поучениях при прощании.

- Дорогу всё же придётся делать, но дальше тянуть нельзя. Это очень дорого будет стоить.

- Мне всё ясно, — сказал капитан. — Постараюсь проследить и доложить начальнику управления.


На этом мы распрощались. Прошло больше часа. В управлении уже никого не было, кроме дежурного офицера и помощника-сержанта. Вот работка! «Не бей лежачего», — подумал я, возвращаясь с работы.


Наш дом всегда был хлебосольным. Люди всегда к нам тянулись. Всегда находилась рюмка водки с закуской, тёплое слово или совет нуждающимся, радушие. На этот раз исключения не было. Была только смена поколений. Моих друзей, строевых командиров, которых служба разбросала по всему Заполярью, сменила группа учителей. Из новых друзей у меня появился только лейтенант Саша Романенко, прораб нашего управления. Он выпускник ВИТКУ, Высшего инженерно-технического Краснознамённого училища в Ленинграде. Это то училище, в которое мне не разрешили сдавать экзамены. Саша отличался от других офицеров аккуратностью во всём: и в одежде, и в исполнительности своих обязанностей. Он был в меру остроумен и разговорчив. В любых экстремальных условиях был спокоен, но в разговоре, когда нужно было отстаивать свою точку зрения, он немного заикался.


Нутельс представил мне его как моего помощника и заместителя. Я по должности был старший прораб, но Саша по образованию был инженер. Я понимал, что если где-то промашку дам, он займёт моё место. Однако Саша своё место знал и не стремился переходить в «старшие» с его практическим опытом работ, который равнялся нулю.


За неделю я познакомился почти со всем своим начальством. Все побывали на строительстве первого многоэтажного дома для строителей, начиная с заместителя командующего флота по строительству и расквартированию полковника Анфимова, который сейчас, после образования Главсеверовоенморстроя, из подрядчика превратился в заказчика. Генерал Иван Власов, начальник Главсеверовоенморстроя, майор Афанасьев, начальник ССУ, начальник стройрайона 147 подполковник Алексеев, мой непосредственный начальник, со своим главным инженером майором Драбкиным и многие другие.


Ни у кого вопросов к старшему прорабу не было, от чего я сделал печальный вывод, что они меня как старшего прораба не воспринимают. И только Афанасьев спросил меня, закончу ли я раскладку подушек фундаментов к концу недели. По его вопросу я понял, что он знал о докладной записке.

- Я запланировал окончание этой работы до конца недели, но всё зависит от погоды, — без обдумывания ответил я и по выражению лица начальника управления понял, что он ответом удовлетворён.

- Будет у тебя щебень, лейтенант, — сказал Афанасьев и уехал.


Более обстоятельно со мной беседовал начальник технического отдела управления майор Овчинников:

- Лейтенант, очень бы было хорошо, если бы ты не форсировал монтаж подушек средней оси, а сразу бы перешёл к монтажу стен подвала. При такой организации работ мы очень много выигрываем и много проблем решаем. Какие проблемы скажешь мне ты?

- Вы правы, товарищ майор, этим, как говорится, можно убить много зайцев. Остановив монтаж подушек фундаментов средней оси, мы приобретаем возможность монтировать стены подвала автокраном. Перекрыв подвал, мы получаем возможность устроить там временный склад: будет место, где спрятаться от дождя, здесь можно будет установить электрощит и подать электроэнергию для монтажа башенного крана. Я уж не говорю о том, что перекрыв подвал, мы можем делать обратную засыпку пазух и начинать монтировать башенный кран. Однако, чтобы монтировать стены подвала, мне нужны каркасы армопояса.

- Молодец, лейтенант, надеюсь, что мы сработаемся. Сдай заявку на армокаркасы. Алексеев знает, где их заказывают. Раствор будешь получать по суточным заявкам. Желаю удачи!


Полив елей на мою душу, майор ушёл. Я понял, что у этого человека есть чему научиться и он учит. Афанасьев мне тоже понравился, но удивило одно: как человек при такой должности имел звание только майора?


После гостей из управления пришёл Алексеев. Походил немного по площадке и подошёл ко мне:

— Лейтенант, мы дело с места, конечно, сдвинули. Но почему ты дергаешься (я ещё раньше обратил внимание, что подполковник говорил на довольно странном диалекте), то там монтируешь, то здесь? Гони ты все подушки одновременно и вид будет, что здание растёт. А сейчас смотришь — и виду нет. Подравняй всё и гони, гони, а то в первый же дождь ты остановишься, — он подчеркнул, что не он, а я остановлюсь.


В первый момент я хотел ему передать мой разговор с начальником техотдела, но передумал. Решил, что этого делать не нужно, т.к. он не поймёт, а если поймёт — то превратно, начнётся ревность. Меня могут обвинить в нарушении субординации, что я решаю вопросы не со своим начальством, а с высшим. Сделав вид, что я слушаю, «кушал начальство глазами», а в конце урока организации производства стройработ мне ничего не оставалось делать, как сделать вид, что я с ним согласен.

- Слушаю, товарищ подполковник, подтянем, — произнёс я, вытянувшись в стойку «смирно».


Как ни странно, но эта комедия подполковнику понравилась. Я не мог в этот момент знать, как дорого мне это будет стоить.

- Вот то-то, — удовлетворённо сказал Алексеев и ушёл.

 

К концу рабочего дня я рассказал бригадиру, чем будем заниматься завтра, и ушёл в управление. Там я взял чертежи и подсчитал потребность материалов на половину подвальной части здания и передал заявку Нутельсу. Он пробежал глазами по заявке и эскизам.

- Лейтенант, мне кажется, что ты зарываешься. Заявки на материалы подаёт начальник участка, а твоё дело укладывать материалы в дело и притом правильно. Для составления заявок на строительстве жилых домов у тебя ещё очень мало опыта, ты можешь наломать дров.

- Товарищ капитан, опыта у меня действительно мало, и дров я уже достаточно наломал, но я не думаю, что вы на стройке желаете меня видеть в роли Битенбиндера. Я вам передал заявку, которую составил строго по проекту. Можете делать с ней что угодно, но я обязан вас предупредить, что я эту работу выполнил по совету начальника техотдела управления, который этот вопрос согласовал с Афанасьевым. Я к ним не ходил, они пришли сами ко мне на объект. Всё.


Нутельс свернул поданные мной бумаги и пошёл к Драбкину. Во время составления заявок я ближе познакомился с начальником ПТО лейтенантом Горбисом. С большим удовлетворением узнал, что он одессит, что его отец в Одессе — знаменитый адвокат. Ещё через несколько дней я узнал, что нормировщица Инна из батальона — жена лейтенанта Горбиса. Очень быстро мы подружились семьями.


Я завершил монтаж подушек по контуру периметра, как обещал. К этому времени подвезли армокаркасы, и я приступил к монтажу стен подвала по торцевой оси. Когда мы с трудом пробрались с краном к торцу, то увидели, что две смонтированных ранее подушки мешают установке крана. Я дал команду демонтировать их. В этот момент приехал Алексеев. Возмущению его не было предела:

- Лейтенант, я тебе дал указание, что нужно делать. А что делаешь ты? Продолжаешь делать своё? Так мы не сработаемся. Ты будешь делать то, что скажу!

- Прошу прощения, товарищ подполковник, я только лейтенант, но устав знаю. Надеюсь, что Вы не заставите меня нарушать устав. А посему не нужно мне угрожать. Я выполняю последнее приказание, которое мне дали майоры Афанасьев и Овчиников. Если Вы прикажете прекратить работу, я сейчас же прекращу.


Я знал,что этот разговор мне дорого обойдётся, но слово — не воробей, выпустишь — не поймаешь. Однако после работы в хозяйстве Иванько у меня появилась уверенность в принимаемых решениях. Алексеев от неожиданности замолчал, а опомнившись, повернул разговор на 180°.

- Я не отменял приказания начальника. Ты должен был доложить мне о приказании!

- Виноват, — решил я смягчить не приносящий мне пользы разговор, — приказание я получил в конце рабочего дня, а когда пришёл в контору, Вас уже не было. Я не имел возможности Вам доложить.


Далее пошёл разговор в другом ключе. Я объяснил, почему было принято решение монтировать торцевую стену, что это связано с подготовкой площадки для монтажа башенного крана.

- Ладно, лейтенант, продолжай работу, но не суетись, я этого не люблю. О приказах свыше ты обязан мне докладывать.

- Есть докладывать! — миролюбиво произнёс я.

- Опять «Есть», а делать будешь по-своему. Смотри у меня!


Так мы с подполковником провели «разведку боем», и на первом этапе победил я. В реванше победил он с большим перевесом, но это было позже и не в открытом диалоге.


За первые недели работы в новом хозяйстве я познакомился с командирами взводов, личный состав которых работал на площадке, с командиром роты. Командиры взводов почувствовали живинку в работе, просили меня забрать к себе весь взвод. Но в этом вопросе я им помочь не мог, я мог только ходатайствовать об увеличении численности солдат на объекте. Во время одной из бесед со взводным в разговор вмешался Витя:

 — Товарищ лейтенант, когда я служил в Москве в стройбате, мы из кирпича изготовляли кирпичные блоки в кондукторах. Кладка идёт намного быстрее. Не нужны квалифицированные кадры, кирпич используется без отходов на бой. Зимой блоки мы изготовляли в помещении, а четыре человека их монтировали на стройке. При такой организации труда норма выработки перекрывается в четыре раза. Может быть, попробуем внедрить этот метод у себя, пока стоят тёплые безморозные погоды? Морозы начнутся не раньше чем через месяц. Мы можем ещё много успеть сделать.


Он кратко мне рассказал технологию производства блоков. Вечером, после работы на объекте, в конторе я сделал разбивку первого этажа в блоковом варианте. Последующие этажи в блоковых вариантах делать было невозможно из-за того, что они были запроектированы в облицовочном варианте, причём здание облицовывалось одновременно с кладкой стен.


Ввиду того, что в управлении нашего стройрайона не было БРИз`а (Бюро рационализации и изобретений), по дороге домой я занёс рационализаторское предложение в управление ССУ. БРИз находился в техническом отделе. Устно я рассказал идею Овчинникову. Ему идея изготовления блоков понравилась. Он принял у меня все бумаги, чертежи, эскизы.

 - Если внедрим эту идею в жизнь, для Заполярья это будет большой удачей, да и не только для Заполярья, — сказал майор, — я только хочу дать эти эскизы конструкторам, чтобы рассчитали. Думаю, что завтра после обеда решение будет принято.


Спустя нескольких дней на стройплощадку без заявки привезли бульдозер для расчистки площадки под подкрановые пути. Воспользовавшись этим обстоятельством, я очистил от торфа створ подъездных путей и площадку под изготовление и складирование блоков. Майор Овчинников почти каждый день приходил на объект. Один раз он пришёл с начальником производственного отдела управления. После разговора со мной они отошли в сторонку и о чём-то беседовали, при этом каждый ссылался на Афанасьева. Разговор вёлся о ресурсах. Наше ССУ имело стройобъекты на аэродроме, строило хлебзавод, колбасную фабрику. Ресурсы были крайне ограниченны. Однако в управлении все были единогласны, что собственный дом должен строиться в первую очередь. Я стал известен всем работникам управления. Ко мне подходили люди, которых я не знал, и интересовались, имею ли я все материалы для строительства. В гарнизоне, как и на флоте, жилья не было. В доме запроектировано было 72 квартиры, а претендентов на получение этого жилья было в пять раз больше.


Я попросил Нутельса привезти мне металлические растворные ящики, чтобы подавать раствор на место изготовления блоков. Начальник участка строительство жилдома игнорировал и находился больше на аэродроме, но на эту заявку отреагировал моментально. Была выполнена и вторая заявка — доски, гвозди и катанка. В этот же день привезли армосетки для армошва, а во второй половине дня привезли кирпич в поддонах. Одним автокраном обойтись в такой ситуации будет невозможно. Меня начала угнетать мысль, что кто-то кому-то хочет что-то доказать и начинается игра на выживание. Всё это может обернуться против меня. Этим «кем-то» могу оказаться и я. Ко мне подошёл Витя:

- Товарищ лейтенант, снимать кран с монтажа на разгрузку — спросил он и сам же начал отвечать: — Шофёр засёк время прибытия. Перестановка крана отнимет много времени. При доставке кирпича в поддонах на разгрузку даётся очень мало времени. Думаю, что быстрее будет разгрузить машину вручную.

- Действуй! — одобрил я его предложение.


Это решение было неправильным, и я это понимал, но прими я другое решение, не поняли бы другие, и мне бы лично дорого обошлось оплачивать акт простоя. В папке чертёжной макулатуры, в этом ворохе бумаг, который принёс мне Виктор, я нашёл нужный чертёж раскладки блоков. Мы подошли к месту, где была выноска «Осадочный шов». Рисунка шва на чертеже не было, он был вытерт. Я знал, зачем делается этот шов, но как его выполнить — не имел никакого понятия. Уйти в управление с объекта не мог, привозили всё время материалы, и нужно было их принимать. День заметно убывал. Машины, которые пришли последними, разгружали в темноте. Пришлось задержать солдат на час.


Нутельс на площадке так и не появился. В отделах управления уже никого не было. Злосчастный осадочный шов не давал мне покоя. Пока я шёл по Верхней Ваенге, у меня созрело решение посетить Нутельса в его квартире. Он меня принял на лестничной клетке двухэтажного дома, где он жил, и объяснил, что я должен делать. Я пошёл домой, упрекая себя, что я тысячи раз видел эти рисунки в книгах, и должен был унижаться.


Вечером следующего рабочего дня Нутельса в управлении не было. Я с заявкой зашёл к главному инженеру и заказал 8 кубометров бетона и 3 кубометра раствора. О том, что ко мне направлены два отделения солдат, я уже знал, а то, что Нутельс в управлении уже не работает, мне сообщил Драбкин. Он ещё сказал, что со следующего дня на должность начальником участка назначен старший лейтенант Кунцевич. Мне было безразлично, кто будет командовать участком, главное, чтобы он занимался своим делом, и мне бы не пришлось отвлекаться от работы. Прорабская работа мне нравилась.


На следующий день, когда я пришёл на работу, Кунцевич уже был там. Он мне сразу понравился. Высокий, широкоплечий, с открытым, немного обветренным лицом, с большим лбом, широко раскрытыми глазами, он был мне симпатичен. Мы познакомились. Несколько встречных вопросов — и мы друг о друге имели достаточную информацию, чтобы продолжать вместе работать. Родился, учился в Минске, белорус. После окончания института работал на Донбассе, откуда был призван в армию. Хоть он был старше меня всего на два года, уже успел развестись с женой. Из его слов я узнал, что он уже здесь в армии имел неприятность из-за пьянки, но деловые качества его здесь ценят. Я ему рассказал о неприятностях, которые у меня были, но они не из-за пьянки, а из-за того, что опыта работы ещё маловато.

- Но за битого двух небитых дают, — сказал я в заключение знакомства, — конечно, если при битье не поломают кости, а у нас иначе не умеют.


Я рассказал Кунцевичу о своих планах строительства объекта, что мои планы поддерживают руководители ССУ. Руководство нашего района почему-то от моих действий не в восторге. Они были в большем восторге, когда за месяц смонтировали 18 фундаментных подушек. Если бы погода им не подыграла, они бы и этого не сделали. Сейчас перед нами поставлена задача закончить монтаж стен фундаментов как минимум половины здания, сделать обратную засыпку. Этим мы откроем фронт работ монтажникам башенного крана.

- Передо мной Алексеев поставил задачу смонтировать подушки фундаментов... — с недоумением произнёс Кунцевич, но я его здесь же прервал:

- А всю кладку стен делать в морозное время. Так? В то время, когда можно произвести монтаж крана и им за две смены смонтировать вторую половину здания. Пойдут дожди, и автокран работать не сумеет, работа вся остановится.

- Это верно, — согласился начальник участка, — а зачем ты заказал так много бетона?

- А это второй том нашего романа. Мы хотим изготовлять кирпичные блоки. Когда ударят морозы, мы перейдём к монтажу блоков.

- Это что-то новенькое, нельзя ли немного подробнее? — спросил Кунцевич.

- Можно, от начальства секретов не держим, — полушутя ответил я, — только жаль, что некоторое начальство не желает вникнуть в суть предложения. Однако разговор о блоках нужно вести в помещении и с чертежами. К концу рабочего дня будут изготовлены первые блоки, и разговор будет более конкретный. На завтра мне нужно заказать пять кубов раствора и ещё один автокран, хотя бы полуторатонный, для ведения погрузо-разгрузочных работ, а кирпича столько, сколько сумеют дать.

- Ладно, встретимся в конторе, — сказал начальник участка, собираясь уходить.

- Товарищ лейтенант! — окликнул из котлована меня бригадир. — Дайте разметку первого яруса блоков. Мы начинаем кладку блоков...

- Витя, — прервал я его, — подойди сюда. Товарищ старший лейтенант, задержитесь на минутку! Это наш бригадир Виктор Зайцев. Витя, как ты уже догадался, представляю тебе нашего нового начальника участка — старший лейтенант Кунцевич.


Они обменялись рукопожатием.

-Товарищ лейтенант, нужно дать отметку верха армошва и пронивелировать площадку под блоки. Лёша будет устраивать армошов, я заниматься буду блоками. Завтра начинаем монтаж стен подвала, - Последние слова он сказал Кунцевичу.

 

Когда бригадир ушёл, начальник обратился ко мне:

- Лейтенант, если ты не против, то для удобства давай будем обращаться друг к другу на «ты», при личном составе — по имени-отчеству, при высших офицерах — по уставу!


Он протянул мне руку к рукопожатию. Так мы познакомились. В первый день работы он не вмешивался в производственный процесс. Он только сказал, что 8 кубов бетона на временные сооружения — это роскошь.

- Твоё дело, Игорь, ты начальник участка. Однако простой расчёт доказывает, что я прав. Нормативами списывается 1,5% кирпича, который уходит в мусор. Не секрет, что фактически эта цифра намного больше. При изготовлении блоков весь кирпич идёт в дело. На этаж идёт 150 тыс. кирпича. Это нормативно мы выбрасываем 2,25 тыс. кирпича, а фактически все 3 тысячи. Так что этот дом окупит боёк. Это те же 8 кубов. Если учесть, что в перспективе будет строиться не один дом, что блоки можно делать на внутренние стены, то экономия средств на накладных расходах должна быть подсчитана экономистами. Я не говорю о том, что в ноябре демобилизуются каменщики. Пока научим новых, работа вообще может остановиться. Кладке в кондукторе можно обучить человека за два-три дня. Если ты посчитаешь, свои слова возьмёшь обратно.

Я так горячо заверял начальника участка в пользе предложенного мероприятия, что он поднял руки и крикнул: «Сдаюсь!»

- Вот то-то. Тебя я убедил, а начальника стройрайона — не очень. Видно, его золотая мечта — земляные работы выполнять грабарками, благо, что солдаты бесплатные. Внедрять новое в строительстве, как технику, технологию — не хочет. Но он начальник, и этим всё сказано. Я думаю, что ты меня поддержишь, и мы оба в убытке не будем.


Начальник участка промолчал. Очевидно, сам хотел всё просчитать. К концу смены первые десять блоков были изготовлены. Они стояли около бетонного бойка, которого только недавно забетонировали. Размеры блоков соответствовали эскизам, которые я выдал, швы строго соответствовали ГОСТу. Единственный недостаток — это петли. Они были выполнены из катанки 6,7 мм, а петли должны выполняться из катанки не меньше 8 мм. Нужную катанку нам не привезли. На здании был выполнен армошов фасадной и торцевой стены. Всё было готово к монтажу стен подвала.


На следующий день с утра начали завозить блоки стен подвала и щебень под подкрановые пути, который сразу преградил нам дорогу к месту монтажа наружных стен. Для того, чтобы монтировать стены с котлована, нужно было опять демонтировать подушки фундаментов, но сейчас этот вопрос стоял перед Игорем. Когда разгружалась автомашина с блоками стен, которые я велел опускать в котлован, приехал Алексеев. Ещё не выйдя из машины, он разразился криком:

- Что у вас здесь за безобразие творится? Почему не монтируете блоки стен подвала? Вы что здесь собрались?! Почему блоки опускаете в середину, а не монтируете по фасаду, чтобы сделать обратную засыпку пазух? Почему нарушаете график ведения работ и никто не заботится о выполнении работ по графику!? — продолжал поучать начальник. — Кунцевич, немедленно отправляйтесь к главному инженеру и согласуйте график, чтобы завтра работали по графику. А Вы, лейтенант, наведите здесь порядок!


Он сел в машину и уехал, удовлетворённый своей деятельностью. Через час на объект приехал второй автокран, который я поставил на разгрузку блоков. Вите велел бульдозером из резерва, оставленного при копке котлована, подгрести песок и столкнуть в котлован к разгруженным блокам. Все солдаты, кроме каменщиков, которые изготовляли кирпичные блоки, перешли на обратную засыпку пазухи котлована. Солдаты, проявив находчивость, из расположения батальона приволокли тачки и начали перемещать песок в места, куда бульдозером нельзя было его подгрести. К обеду на уложенный песок уложили деревянные щиты, и Илья установил кран вне котлована для монтажа блоков стен подвала по фасадной стороне здания. Однако обратную засыпку ещё делать было невозможно, нужна была гидроизоляция. В своей заявке, которую всерьёз никто не принимал, я указал битум М-3 и М-5, однако старый начальник участка ушел, а новый этой заявки и не видел. Я о битуме не напоминал, т.к. должен был продольные стены связать с поперечными, а кран сверху поперечные стены не доставал. Пока я оставлял отдельные места для связки.

 

Волейбольная команда строительного района. Крайний слева Александр Романенко, второй я.


Из управления района пришёл Кунцевич:

- Что творится в нашей конторе — одному Богу известно!  Афанасьев вызвал Алексеева и предупредил его, что если он и дальше будет играть с домом, а не строить его, то он первым полетит с работы вплоть до демобилизации, и ему не помогут никакие друзья, — с восторгом выпалил Игорь.


Он, видимо, хорошо разбирался в людях, и начальник у него восторга не вызвал. Я догадывался, что информировал Афанасьева о работе на доме Овчинников. Он каждое утро останавливался около дома, но ко мне не подходил. Он не хотел меня отвлекать и, как мне казалось, не хотел, чтобы Алексеев видел, что я с ним контактирую.

- Алексеев бегал по конторе, — рассказывал Кунцевич, — и искал график, который при подготовке к строительству был наспех составлен и отдан прорабу для исполнения. Прораб, уходя в другое хозяйство, этот график выбросил как ненужный хлам.

- Найдите немедля Битенбиндера и заберите график! — орал Алексеев.


Мы договорились с Игорем, что завтра работаем в том же режиме, в котором работаем сегодня, но вертикальную гидроизоляцию мы никак не могли сделать, стена была сырая, и битум на эту поверхность не нанесёшь. Без изоляции нельзя делать обратную засыпку, к которой мы стремились.

- Игорь, есть один выход из создавшегося положения с гидроизоляцией. На сырую поверхность блока смола не ляжет. Согласуй с главным переход на оклеечную изоляцию. Мы добьёмся хорошего качества работы и быстро её выполним. Нам нужно всего-то 200 кв.м. рубероида.

- Что ещё нужно? — спросил начальник участка.

- Штук 5 тачек и немного досок, на катальные хода.

- Будь здоров, встретимся завтра. Да, забыл тебе сказать, что Афанасьев требует организовать работу в две смены.

- Думаю, что сегодня ещё рановато, но к этому нужно подготовиться.


Домой я шёл, едва передвигая ноги от усталости. Настроение было отличным, несмотря на то, что иногда проскальзывала мысль, что Алексеев когда-то догадается, что сегодняшнюю взбучку, хотя и косвенно, он получил по моей милости. Чем это обернётся для меня — посмотрим. Конечно, будет разгромный приказ, в котором я буду первым фигурантом, потому что я остался самым старым руководителем на строительстве жилдома. Доказать свою невиновность я мог, но решил этого не делать. Если все будут заинтересованы, то дело на стройке пойдёт.


К 10 часам утра котёл, битум, дрова, рубероид были завезены на объект. Я велел сразу начать разогревать битум. С бульдозеристом договорился о том, что он нам одолжит четыре ведра солярки для приготовления клеевой массы (клея для рубероида). Блоки стен подвала одним краном разгружали, другим — монтировали. Монтаж вели одновременно на фасадной и внутренней стенах. Только подошли к проектной отметке гидроизоляции, начали клеить рубероид. Моё предложение было воплощено в дело и превысило ожидаемый результат. Ввиду того, что мы монтировали одновременно внутренние стены, после изоляции мы сразу начали готовить площадку под монтаж башенного крана. Всё это произошло в один день. Теперь только бы не подвели дожди и морозы! Стоял сентябрь месяц, и в любой момент можно было ожидать того или другого. Каждый день мы изготовляли по 10-12 кубометров блоков. Всего нужно было изготовить 260-280 кубометров. Для подвала после монтажа блоков ещё нужно было выложить около 60 кубических метров монолитной кладки стен с вентиляционными каналами. Остальная работа по строительству первого этажа была чисто монтажной и не зависела от погоды.


В середине сентября облачность начала заметно уменьшаться, и температура воздуха стала понижаться. В привозимый раствор мы добавляли поташ, и в кладке раствор успевал схватываться. Прибывшая специализированная бригада подвела кабель и установила силовой электрощит. Мы установили изготовленные нами туры и козлы, протянули по ним гирлянды электроламп и включали освещение на участках, где велась работа. Теперь освещение нужно было не только на вторую смену, но и днём.


Идеей изготовления кирпичных блоков заинтересовался и мой помощник Саша Романенко. Мы с ним опробовали перемещение блоков. К этой работе солдат мы не допустили, так как не знали, как блоки себя поведут. Блоки оказались крепкими, при перемещении не деформировались, однако недостаток у них был существенный — они не были на петлях центрированные. Блоки на монтаж будут идти не с горизонтальным основанием, а под углом, разрушая растворную постель. И здесь опять на помощь нам пришёл опытный каменщик Витя Зайцев:

- Товарищ лейтенант, давайте вообще откажемся от монтажных петель, — предложил Виктор, — на первом ряду блоков два тычковых ряда положим без раствора. Эти кирпичи при затвердевании раствора свободно можно будет выбить ломом. Образуется в блоке отверстие, через которое можно будет протащить два двух петлевых стропа, которые будут центрироваться. Блоки всей плоскостью основания будут ложиться на растворную постель. Изготовлять такие блоки легче и быстрее.


Впоследствии мы перешли на изготовление таких блоков. Начали завозить башенный кран. Это было чудо строительной техники! В гражданском строительстве таких кранов почти что не было. Кран подымал три-пять тонн в зависимости от вылета стрелы, вернее, каретки с крюком. Проект дома был выполнен с учётом использования таких кранов. Автокран продолжал монтаж стен подвала и сортировку изготовленных блоков. С изготовлением блоков нужно было поторапливаться по двум причинам: во-первых, морозы начали усиливаться, с каждым днём могли начаться ураганы. Второй причиной, не менее важной, было то обстоятельство, которое мы знали точно. В октябре начиналась демобилизация отслужившего личного состава. Специалисты-каменщики уедут домой. Придут солдаты нового призыва, которых нужно будет обучать профессии каменщиков, что на морозе делать очень проблематично. Работать с мороженным кирпичом может только специалист. Уложенный в раствор кирпич моментально примерзает к основанию, и поправить его уже невозможно. Поэтому приоритетом в настоящий период мы считали изготовление кирпичных блоков, и как результат добились определённых успехов. На объекте не валялся ни один битый кирпич — всё шло в дело.


После сдачи в эксплуатацию башенного крана на объекте возникло снова оживление. Мне показалось, что автомашины с панелями стояли где-то за углом, и только ждали момента пуска крана. Только ушла комиссия котлонадзора, которая принимала у монтажников кран, сразу образовалась очередь из машин, ожидавших разгрузку. В основе это были машины, гружённые панелями перекрытия. На чертежах я видел эти панели, а в натуральном виде — впервые. Их нужно было разгружать быстро, а у нас не было ещё никакого опыта работы с башенным краном. Эта работа отличается от работы с автокраном. Обучать личный состав пришлось, как мы говорили, «в боевой обстановке».


Следующий рабочий день начался с того, что Кунцевич принёс приказ о переходе на двухсменную работу. Мы знали, что такой приказ будет, и к выполнению его были готовы. Техническое руководство было обеспечено: был прораб и два инструктора. Было на объекте надёжное освещение. Решили днём монтировать перекрытие над подвалом, а вечерняя смена должна была раскладывать фундаментные плиты второй половины здания. От автокрана мы не отказались, он в основном должен был выполнять работы по разгрузке материалов и конструкций. Мы заказали перемычки на проёмы первого этажа. Автокран у нас не простаивал. На объект начали завозить панели внутренних лесов. Ввиду того, что стены первого этажа мы монтировали из блоков, леса нам пока были не нужны. На второй этаж они были необходимы потому, что наружные стены последующих этажей клались из штучного кирпича с одновременной облицовкой керамической плиткой.


Когда мы перекрыли подвал, у нас появилась возможность сделать небольшой склад, прорабскую комнату, обогревательное помещение. Дом рос. Но неумолимое время нас всё ближе и ближе придвигало к настоящей зиме со всеми её превратностями: снегом, наледью, морозами, ветрами.


Вольнонаёмные рабочие работали в телогрейках, под которые надевали лёгкие овчинные безрукавки-душегрейки, на ногах были валенки или чёсанки с галошами. У стройбатовцев дела были похуже. Им выдали полушубки, ватные брюки и валенки, работать в которых было очень опасно. Валенки очень быстро намокали от падающего раствора, а затем замерзали, становились скользкими, как полозья саней. Никакой песок не помогал. Солдаты предпочитали покупать шерстяные носки и надевать сапоги. Была проблема и с рукавицами.


Брезентовые рукавицы защищали руки от мозолей, но в них мёрзли руки, а если взять армейские двухпальцевые — они тёплые, но они послужат один день. Если их заложить в брезентовые рукавицы, то рукавицы становились толстыми, и ими нельзя было ничего удержать.


Так мы вошли в зиму и в полярную ночь. Теперь можно было работать круглые сутки, днём и ночью условия работы были одинаковые — было темно. Мы, прорабы, предпочитали работать во вторую смену. Ночью не прибывали никакие грузы, и не нужно было отвлекаться ни на какие разгрузки. Стены подвала второй половины здания, которые мы монтировали башенным краном, росли, как грибы в тёплую дождливую погоду. В первой половине не менее интенсивно росли стены первого этажа из блоков, нами изготовленных ранее. Здание строилось технологически правильно, и казалось, что начальство потеряло к нему интерес. Только Овчинников, следуя на свою работу, по-прежнему останавливался на дороге неподалёку от стройплощадки, проходя мимо по утрам.


Начала на объект поступать керамическая облицовочная плитка фасада. Машины с двумя малыми железнодорожными контейнерами приходили одна за другой. Мы разгружали контейнеры и сразу отгружали пустые. Эта операция много времени не занимала. Однако это только первый период приёма груза. Затем пошла плитка, загруженная в дождливую погоду, и здесь началась проблема: плитка смёрзлась. Зная, чем это может закончиться, я подал рапорт и потребовал назначить комиссию. Рапорт подал начальнику участка, как было положено по уставу. Не знаю, то ли Кунцевич не успел передать рапорт, то ли Алексееву кто-то доложил раньше, но он на своём «Москвиче» буквально ворвался на объект. Не ожидая моего рапорта, он направился точно к тому месту, где я складывал битую плитку.

- Это что за вредительство! — заорал он, когда я к нему приближался, чтобы отдать рапорт. — Ты что думаешь, я долго это буду терпеть? Заплатишь за каждую битую плитку, это вредительство!

- Товарищ подполковник, у Вас находится мой рапорт, в котором я доложил Вам, что плитка приходит примёрзлая к контейнерам и друг к другу. Я принял все доступные мне меры к разгрузке. Да, есть бой, но если бы я прекратил разгрузку, у Вас бы на столе сейчас лежали акты простоев машин и задержки контейнеров. Вы бы эти убытки покрыли бы моей зарплатой, а я тоже хочу есть, и у меня, как и у Вас, есть семья. В рапорте я прошу вызвать эксперта, зафиксировать факт и поручить главному инженеру разработать мероприятия по разгрузке мёрзлой плитки, выдать мне материалы для выполнения этих мероприятий.


Я старался говорить спокойно, хотя начальник несколько раз пытался меня остановить. Когда я замолчал, он как будто опомнился и быстро, как бы захватывая инициативу, заговорил: - Ты всегда оправдание найдёшь... Ладно, продолжай выгрузку, только меньше бейте плиток.


Он удалился, и я остался с проблемой, как и до прихода начальника, один на один. - Товарищ лейтенант, а что если мы в контейнер поставим простой обогреватель? Может, плитка отогреется? — обратился ко мне электрик, который стоял за контейнером и слышал весь разговор. — Мне нужен только нихром диаметром от 0,8 до 1,2 мм. На пробу полкилограмма хватит. Асбоцементную трубу я найду. Может, что-нибудь и получится.

 

Я за эту идею ухватился, как утопающий за соломинку. Когда электрокозлы были готовы, мы в них здорово разочаровались: тепло уходило кверху, а плитка лежала на полу контейнера. Эффект был очень мал. Но — лиха беда начало... Начальник стройрайона вызвал эксперта, за задержку контейнеров с нас штраф не брали, однако мысль об увеличении эффективности оттаивания плитки меня не покидала ни днём, ни ночью.


А между тем жизнь шла своим чередом. Мы завершали год. Ушли отслужившие солдаты. Пришло пополнение. Всё нужно было начинать сначала.


Инструкторов явно не хватало. Прислали несколько человек вольнонаемных, но они очень тяжело вписывались в наш ритм работы. Среди вновь призванных солдат больше половины были из Грузии. Их призвали после разоблачения культа личности Сталина. С ними было очень трудно работать. Мало того, что они были безграмотные, многие из них не знали русского языка. Они очень трудно адаптировались во влажно-холодном климате Заполярья. Со своим кавказским темпераментом они не могли смириться с приказным характером уставного обращения, и поэтому между ними и строевыми командирами не было взаимопонимания.


Эти солдаты, наверное, потому, что я тоже южанин, во мне нашли своего друга, или вернее сказать — офицера, с кем можно было бы поделиться своими мыслями или выяснить какие-то вопросы. Я никогда им в этом не отказывал. Я пресекал всякие некорректные разговоры и намёки по отношению к ним со стороны русских ребят. Однако грузинские солдаты со мной на работе были 8 часов, а в казарме — все 16. Забегая вперёд, скажу, что многие из них при демобилизации оставляли свои адреса и приглашали меня приехать в гости.


Так мы подошли к Новому году. Проводили старый год весело и шумно. Погода благоприятствовала нам в праздничные дни. Снег валил вовсю. Было сравнительно тепло. Накануне праздника зачитали приказ, в котором были поощрены многие офицеры управления. Второй приказ был о назначении офицеров на праздничное дежурство. Ни в первом, ни во втором меня не было. Это был первый намёк на то, что начальство нужно уважать, каким бы бездарным оно ни было. Однако я себя униженным не чувствовал — у меня была любимая работа, семья, друзья. Остальное — тлен.


А между тем мы ждали пополнение семьи. В последние месяцы беременности жены врачи мурманской женской консультации настоятельно требовали, чтобы она легла в больницу для сохранения беременности. При последнем посещении консультации они настояли на том, чтобы она подписала документ, что они снимают с себя ответственность за неблагополучный исход родов, если она в двухдневный срок не ляжет в больницу. Дело принимало серьёзный оборот. В течение двух дней я оформил отпуск и повёз её в больницу. Еще ранее жена договорилась со своей мачехой, что мачеха поможет ей в первый период после родов. Я отослал ей документы на оформление пропуска в закрытую зону, и мы уже получили оповещение, что документы готовы. Осталось только поехать за ней в Днепродзержинск.


Кроме всего прочего у меня было задание в Москве купить для ребёнка вещи согласно составленного в течение нескольких месяцев списка, который был мне вручён накануне. Через день мы с женой выехали в Мурманск. Оставив её в больнице, я отправился на вокзал и, не возвращаясь в Североморск, уехал на юг. Всё шло как по расписанию, никаких замен и изменений. Быть может, изменился только я. За окном вагона поезда мелькали прежние пейзажи, но я на них реагировал по-иному. Хотелось, чтобы время быстрей пробежало и я бы уже возвращался к себе домой. В Одессе я погостил у отца, повидался с родственниками и через три дня выехал в Днепродзержинск. Тёща была в полной готовности к длинной дороге. Через день мы в купейном вагоне держали путь на Москву белокаменную. С тёщей я почти не был знаком, мы виделись один раз у меня на свадьбе, а через день я уже уехал в часть на службу. Тёща была оригинальным человеком. Родилась она в бедной семье в канун революции, перед войной должна была выйти замуж, но друга призвали в армию, и он погиб в первые дни войны. Так сама она прожила до встречи с тестем, который через год после смерти жены с ней расписался. Но если человеку не везёт, то с этим бороться трудно. С тестем прожили они два или три года, и тесть умер. Так она осталась жить с падчерицей на мизерную зарплату на заводе и пособие вдовы участника войны, едва сводя концы с концами. Чтобы дать возможность падчерице продолжать учиться, она после работы на заводе шила, вязала шарфики, рукавицы, носки и всё это продавала, помогая падчерице.


И вот оказавшись в купейном вагоне, в котором она никогда не ездила, она всем восхищалась: теплом, постелью, поданным утром стаканом чая, увиденным за окном зданием нового вокзала.


И вот Москва. Мы вышли на перрон. Тёща достала из сумочки бумажку с адресом своей племянницы, москвички, указанием маршрутов различных видов транспорта и станций пересадок. Я Москвы не знаю, хотя был в ней несколько раз, очевидно поэтому, когда я прочёл адрес, выйдя из вокзала, я заказал такси, которое нас доставило к месту назначения. Нас очень хорошо встретили. У хозяйки дома я пытался узнать, в каких ближайших магазинах я могу купить нужные мне вещи, на что хозяйка ответила, что завтра вечером эти вещи и счёт будут мне вручены в этой квартире.

- Мне легче будет это всё купить, чем Вам объяснить, где всё это купить, — шутя сказала она в заключение и добавила, — а Вы лучше с тётей погуляете по Москве!


Я согласился. Не берусь описывать нашу экскурсию по Москве. Я, как штурман, прокладывал курс по наскоро составленному путеводителю, а тёща, как плохо управляемый корабль, то забегала вперёд, то её оттесняла назад лавина толпы, которая двигалась встречным курсом. Однако домой мы попали вовремя, побывав на Красной площади, в Мавзолее, где увидели и Ленина, и Сталина, побывали в Третьяковской галерее и в Музее революции. Тёща была в восторге, а я еле дотянул ноги до дивана. Однако я был удовлетворён тем, что мне вручили пакеты приданого для малыша. Вечером в честь нашей встречи был дан ужин, где я познакомился с новой роднёй, а утром мы выехали в Мурманск. Опять купе было наполнено звуками междометий, благо, что в купе кроме нас никого не было.

- Ой, этот вагон ещё лучше чем тот, которым мы ехали из Днепродзержинска! — восклицала она.

- Вам показалось, у нас в Союзе других быть не может, их один завод делает, — возражал я.

- Ой, ещё день, а уже темно, — удивлялась она.

- Не удивляйтесь, неделю тому назад темнело ещё раньше, — подливал я масла в огонь.


Через двое суток мы прибыли в Мурманск. Время отпуска пробежало, как один день. Ничего не изменилось со дня отъезда. Строительство нового вокзала велось внутри помещения, и казалось, что строительство заморожено. Погода была нормальной для этой поры в Заполярье. Народ сновал в разные стороны без остановок не из-за того, что спешил, а скорее чтобы не замёрзнуть. Мы поднялись по лестнице наверх, прошли через площадь к стоянке такси. Через сорок минут мы были дома в Североморске. Теперь уже посёлок имел официальный статус города. Мы зашли в квартиру. Несмотря на то, что в квартире числился ещё один жилец, видно было: он давно не посещал своё жильё. В квартире было чуть теплее, чем на улице, не было ветра. Я растопил печь, оставив открытую дверку топки, чтобы временно печь поработала как камин. Растопив одновременно плиту, я немного разогрел ведро со льдом от питьевой воды, выбросил лёд, принёс свежей воды и вскипятил чай. В комнате стало тепло и уютно.


Ввиду того, что в доме появился свой добрый человек, а тёща именно такой и была, утром я поехал в Мурманск и забрал жену из больницы. В следующее утро я вышел на работу.


Зима была в разгаре. Каждый трудовой день знаменовался тяжёлой борьбой. Утро начиналось с расчистки подъездных путей, лесов и подходов к ним. Кран, на который мы молились после того, как его сдали в эксплуатацию, оказался не совсем удачным для Заполярья. Стрела имела большую парусность, и при больших порывах ветра её срывало с тормозов и она с большой скоростью, как флюгер, неслась вокруг башни крана. От крановщиков и стропальщиков -сигнальщиков требовался исключительный профессионализм и осторожность. А ещё при этом очень часто перегорали тормозные катушки. Скоро все катушки из ЗИПа сгорели. Механики сбились с ног в поисках катушек нужной марки. И здесь опять пришли на помощь ребята стройбатовцы, которых судьба выдернула с рабочих мест, где они трудились, где технические училища, или мастера передали им тонкости специальности. Я таких ребят искал, находил, поощрял, как мог, и они были моей опорой.

- Товарищ лейтенант, — обратился ко мне электрик, — достаньте мне килограмм шеллака и дайте мне небольшую комнатку, но сухую, и я попытаюсь восстанавливать катушки. Горелых у нас достаточно много, есть что восстанавливать.


У нас не было сухих помещений. Я попросил Игоря, и он с одного своего объекта привёз мне подтоварник, доски, сухой щтукатурки «Регипс». В этот же день будка 4x4 была готова. Наш умелец электрик с сосредоточенностью лесковского Левши начал колдовать в своём ящике. Всё свободное время он сидел за маленьким столиком и что-то разбирал, собирал, паял. В результате из найденного на свалке электросчётчика он смастерил машинку для перемотки катушек. Он же принёс откуда-то огнеупорные кирпичи и сделал сушильную печь. На второй день он выдал «на гора» первую катушку. Эта проблема была решена и исключена.


Однако проблемы сыпались на нас, как из рога изобилия. Кладка велась на 2-3 этажах. Все каменщики клали кладку на здании. Облицованные кирпичные блоки делать было нерационально, да и невозможно. Постель из раствора моментально замерзала, и получался между облицовочными плитками толстый шов. Г-образная облицовочная плитка в некоторой мере служила опалубкой для кладки, поэтому обучить новичков класть стены было делом не особенно трудным. Однако и здесь нас ждала неприятность. Когда все каменщики поднялись на леса, оттаяной плитки не хватало, она не успевала оттаивать. Разрешаемая мощность была на пределе, больше отопительных козлов устанавливать было невозможно. Опять вернулись к старому вопросу. Участие в решении этого вопроса принимали все, кроме технического отдела стройрайона, тех, кому нужно было решать этот вопрос. Мы возвращались к старым вариантам, однако результаты были прежние — неудовлетворительные.


Я от контейнеров не отходил. Процесс оттаивания плитки расчленил на мелкие процессы. В каждом процессе можно немного экономить тепло. К примеру:

1. Не открывать щиты при отборе талой плитки, а сделать маленький лаз.

2. Щит утепления разрезать на две части и укрывать каждый контейнер отдельно. При отборе талой плитки одного контейнера второй сохранял тепло, и.т.д.


Предложений поступало много, от реальных до фантастических. Все предложения мы в присутствии подаваемого рассматривали и разъясняли его реальность. Во многих предложениях были рациональные зёрна, но времени для тщательного анализа информации не было. Начальство требовало ускорить кладку стен, но наружные стены отстали от внутренних, которые из-за требования технических условий пришлось приостановить. Как правило, экстремальные условия в работе вызывают экстремальные усилия и мышление. Источник тепла у нас стоит на замороженной плитке, тепло уходит вверх и начинает оттаивать плитку тогда, когда обогреется объём контейнера. Надо сделать так, чтобы источник был под замороженной плиткой и поближе к ней.


Ночью дома я пошёл в комнату соседа, благо, что его, как всегда, не было дома, и начал эскизировать приспособление оттаивателя. К началу рабочего дня эскизы были готовы. Кунцевич одобрил идею, внёс небольшие поправки, записал потребность материалов и ушёл. Я позвал в прорабку бригадира, электрика, сварщика, объяснил идею, поставил каждому задачу, и все взялись за работу. Идея состояла в том, что разработанная мной металлическая конструкция собиралась в контейнере с мёрзлой плиткой и крепилась четырьмя болтами. После сборки конструкции контейнер переворачивали. Конструкция не доставала плитку на 50 мм. На конструкцию крепился обогреватель. Когда включался обогреватель, он не отапливал помещение контейнера, а сразу грел плитку, которая, оттаяв, опускалась на закреплённую сетку на конструкции. Время на оттаивание плитки сократилось в три раза. Задача была решена.


А вот башенный кран нас огорчил. Конец эйфории наступил одновременно с наступлением сильных ветров. Если со сменами катушек мы справились успешно, то со вторым сюрпризом справиться было невозможно. Требовались филигранное мастерство, внимание, осторожность, а часто приходилось останавливать работу. Так в муках рождался наш первенец, за которым пошёл второй, третий и четвёртый крупнопанельный дом. На строительстве второго дома подвал был занят под котельную.


На личном фронте мы с супругой ждали нашего первенца. Тёща на себя приняла все заботы по дому. Несмотря на то, что по нашим расчётам встреча с первенцем должна была уже состояться, жена ещё не ушла в декретный отпуск, хотя в школе уже не задерживалась. Врачи говорили, что всё идёт нормально, однако мы волновались. Своё волнение выражала офицерская братия нашего участка. Дело в том, что по неписаным законам я должен был на стол поставить за родившегося мальчика шесть литров водки, а за девочку — всего три. То, что я поставлю водку, они не сомневались, их волновал вопрос — кто родится. Утром вся четвёрка меня встречала вопросом «Кто?», а вечером провожала вопросом «Ну когда же?». Можно было подумать, что из-за запрета продавать водку они её не пили!


Нас на участке было пять офицеров. При моей встрече с офицерами участка моментально заводился разговор о том, как мы будем омывать нового моряка, «чтобы он грома не боялся». Кроме начальника участка, меня, Саши Романенко, Игоря Иванова к нам прислали на крупнопанельный дом лейтенанта Геннадия Панфилова, очень интересного человека. При его росте около двух метров, спортивном телосложении, косой сажени в плечах он был застенчив, как девица. Ребята специально с ним затевали разговор о девицах, при котором лицо его покрывалось пунцовым румянцем. Его прислали на крупнопанельный дом, так как мне, технику-строителю по образованию, архконтроль такие дома строить запрещал.


Для успешного выполнения плана по жилищному строительству наш участок полностью сделали участком жилстроя, а аэродром отдали первому участку. Так на нашем участке появился прораб лейтенант Игорь Иванов. Как впоследствии мы узнали, это был человек со страшной биографией. Он был старше меня на год или два, но успел в войне принимать участие в боевых действиях. На его глазах оккупанты расстреляли отца и мать. Он из деревни ушёл без всяких средств к существованию, так как дом сожгли немцы. Когда он помирал с голода, его подобрали солдаты. Он стал сыном полка. Через два года его направили в разведшколу. После успешного завершения учёбы он вернулся в свою часть и воевал до конца войны. В настоящее время он с женой жил рядом со строительной площадкой, в доме-общежитии, который был построен, когда я был взводным командиром. Иногда, греясь у печурки, Иванов рассказывал некоторые эпизоды войны, в которых он участвовал.

- Игорь, ты участник боевых действий. Меня не интересует период, когда ты был сыном полка, там тебя оберегали, как малолетку. Однако когда ты пришёл после школы разведки, ты был уже равноправным бойцом? — спросил однажды я его, — или они тебя всё- таки щадили?

- Было всякое, — после небольшой паузы, как бы раздумывая, ответил он и как бы для усиления добавил: — было всякое, однако в «сынках» засиживаться мне не пришлось, и первый ночной поиск не заставил себя долго ждать. Один из наших отрядов разведчиков вернулся с задания, потеряв две трети личного состава и безрезультатно. Меня предупредили, что я ночью иду на задание, чтобы готовился. Конечно, я был рад, что пришло и моё время. К вечеру я успел хорошо отдохнуть, проверил снаряжение и ждал приказа. Присматривался к «старикам», стараясь им подражать. Когда стемнело, наша группа вышла из расположения подразделения и по ходам сообщения направилась к окопам. В каком-то месте мы остановились, а спустя несколько минут со стороны вражеского расположения к нам подползло несколько человек из группы наблюдения. Наш командир развернул карту, сделал какие-то пометки. Когда наблюдатели ушли, он подошёл к нам, разделил нас на группы, однако меня не включил ни в какую. Когда он поставил перед группами задачи, он повернулся ко мне и просто, как будто велел почистить винтовку или замести в землянке, сказал: «А ты по моей команде снимешь часового», как будто он велел снять какую-то вещь с вешалки. Он отпустил всех, а мне велел остаться:

- Сынок, прости, что заставляю тебя убивать человека. Однако брать тебя в группу захвата я тоже не могу. Здесь ты один на один с часовым и обязан его победить, ты подготовлен, и в крайнем случае мы тебе поможем. Там мы можем тебя потерять и помочь не сумеем. Я верю в тебя, ты справишься. А теперь пойдём, наше время подошло.


Мы выползли из окопа, доползли к ближайшей рощице, а там пошли во весь рост. Через некоторое время командир остановил группу, ещё раз объяснил задачу, указывая ориентиры. Когда стемнело, мы переползли на исходную позицию. Последовала команда командира: Иванов, вперёд!


… Я пополз. Мне казалось, что эти метры я полз вечность. Но вот и этот злосчастный сарай, из-за которого должен появиться немецкий часовой. Всё время я не отводил взгляд с угла сарая, а врага не было. Когда же он появится? Эта мысль терзала меня. Взошла луна. Я не знал, хорошо это или плохо, однако переполз в тень, брошенную луной от дерева. Послышались шаги, и я увидел часового с автоматом. Он шёл в мою сторону и был полностью освещен луной. Этот немец совсем не был похожим на тех, которые расстреливали отца и мать. Это был пожилой человечек малого росточка, сутулый, заросший щетиной. Время от времени он обдувал озябшие руки. Когда он поравнялся со мной, я заученным приёмом выбил из рук немца автомат, левой рукой закрыл ему рот и правой рукой с ножом ударил часового под левую лопатку. Часовой храпнул, дёрнулся и осел. По левой руке у меня полилась тёплая, липкая, вонючая кровь. Убедившись, что враг мёртв, я отбросил его в сторону, вынул нож, схватил немецкий автомат... Дальше что со мной было — не помню. Я чуть не задохнулся от рвоты и, наверное, какое-то время был без сознания. Пришёл в себя на обратном пути. Два немецких офицера шли за командиром группы, понуря головы. Поиск был удачным. Нашей добычей были два немецких офицера, за безопасностью которых следили все участники поиска. Был ещё один человек, за которым хорошо следили. Им оказался я. Мне позже рассказывали, что всю дорогу я был невменяемым. Когда пришли и сдали пленных, командир мне сказал, что я заставил их всех поволноваться. Собралась вся группа поиска на отдых. Командир части поблагодарил нас от имени командования. Затем старшина налил всем в кружки водку, и я как равный осушил её за победу.

- Ну, Игорёк, поздравляю тебя с боевым крещением, молодец! А теперь отдыхать! — скомандовал старшина.


Да, наградами тогда не разбрасывались, а водки было хоть отбавляй. Но мне грех жаловаться, после того поиска я получил медаль «За отвагу»...

 

Мы сидели у раскалённой печки, которую мастерски изготовили наши сварщики. Тускло светила небольшая электролампочка, бросая расплывчатые тени от снующих солдат на бетон стен подвала. Казалось, что мы сидим в блиндаже в то время, когда происходили события, о которых рассказывал Иванов. Лейтенант сделал небольшую паузу и продолжил свой рассказ:

- Дальше пошли армейские военные будни. Ночные поиски были не каждый день, но были. Задачи нам ставились ежедневно, и мы их выполняли. После выполнения задания, приказа выпивали и отдыхали, а дальше выпивали, когда и не ходили на задание. Добывали сведения или брали языка, выпивали, теряли друзей, поминали с выпивкой. И так до конца войны. Война давно закончилась, а у меня она продолжается. Мне кажется, что пехоте легче. В особенности в последней фазе войны. Советские солдаты в лицо не видели своих жертв. Они вели обстрел территорий, а затем шли в атаку. Немцы от рукопашного боя уклонялись. Если им не удавалось огнём остановить атакующих, они отступали, сохраняя свои жизни. Мы, разведчики, тоже отклонялись от рукопашного боя, но за нами охотились, и нам часто приходилось отбиваться в рукопашных боях, а это значит — видеть глаза врага и стремиться его убить. Эти глаза я вижу каждую ночь. Ну, ладно, пошли работать...


Я смотрел на этого молодого ещё человека, рано состарившегося, сутулого, с отёкшим лицом, и невольно приходила мысль: сколько ещё таких людей с искалеченной психикой ходят по земле и сколько лет ещё будут ходить, трудиться, а долгими ночами к ним будут являться видения глаз убиенных ими людей!


В одной из бесед Игорь мне говорил:

- Всю войну меня пуля обходила стороной, а водка сгубила жизнь. В конце войны я командовал ротой разведки. Хорошо, что жена после войны немного меня придержала и я окончил институт, а то бы вообще пропал...


А между тем наш дружный офицерский коллектив участка каждое утро меня встречал с одним вопросом: «Кто?». Они не спрашивали о здоровье супруги. Они не спрашивали меня, собираюсь ли я вообще «выкупать» сына или дочь, их интересовало — сколько? 6 или 12 бутылок? Но пока я не мог их успокоить, потому что сам не был спокоен. Врачи нас уверяли, что всё в порядке.


Закладка второго дома у нас проходила намного тяжелее, нежели первого. Если осень при закладке первого дома нас жаловала, то зима при закладке второго дома нам показала свои зубы. Морозы были сравнительно небольшие, но снегопады и ветры нас замучили. Рабочий день начинался с расчистки подъездных путей. Иногда приходилось пробивать в валах снега туннели. Ветер дул с такой силой, что отбитые каменщиками кусочки кирпича летели не вниз, а вверх. Каменщики лица обматывали шарфами и носили защитные очки. На рабочих этажах, где каменщики вели кладку, всю смену работа велась по расчистке подмостей и посыпке рабочих мест и проходов околом.


Мне в это время пришлось вести работу на два фронта. Нельзя было отвлекаться от работы, и нужно было следить за домом, где в любой момент могла потребоваться моя помощь. Я решил обедать дома и в обеденный перерыв решать домашние вопросы. В один из дней придя домой, я не застал Софью дома. На мой вопрос «Где Софушка?» тёща ответила, что она ушла к Ольге Степановне. Не раздеваясь, я пошёл за ней, на улице было очень скользко. Жена частенько бывала у Иванюков, я старался к ним не ходить. Полковник Иванюк был в такой должности, при которой у человека есть много друзей и не меньше врагов. Светиться у его квартиры мне не хотелось. Я позвонил в дверь. Отворила дверь мне Ольга Степановна.

- Здравствуйте, я пришёл за своими «сокровищами». На дворе скользко, не ровен час, — шутливо объяснил я цель своего прихода.

- А «сокровища» уже не здесь, я их отвела в роддом, — сказала Ольга Степановна, продолжая мой шутливый тон и, как бы оправдываясь, продолжила: — мы сидели, разговаривали, и вдруг начались схватки. Это произошло час назад. Недавно я звонила в роддом, там всё в порядке. Гостя ждут ночью, мне сообщат, и я вам передам.


Я поблагодарил её за помощь и побежал поделиться новостью с тёщей.

Тёща новость приняла со свойственной ей эмоциональностью:

- Ой вэй! — воскликнула она, хотя по-еврейски никогда не разговаривала, и побежала надевать пальто.

- Успокойтесь, никуда бежать не надо! Нам сообщат, когда будет о чём сообщить.


Она остановилась, повесила пальто на место и отрешённо села на стул, свесив руки. Через пару минут она быстро поднялась:

- Ой! Я же тебя не накормила! Садись, обед готов!


Я пообедал и пошёл на работу. Проходя мимо роддома, зашел в приёмный покой и осведомился о положении дел. Сестричка посмотрела на меня, вздохнула и спросила:

- Папаша? Наверное, первенец? А каждые двадцать минут звонит, конечно, бабушка?

- Всё верно, сестричка. Вы как настоящая провидица. И всё-таки когда Вы покажите мне сына? — настаивал я на своей просьбе.

- Никак не раньше, чем родит Ваша жена, — вежливо ответила сестричка и ушла, захлопнув переговорное окошко.


Пришлось, не солоно хлебавши возвращаться на работу. На работе я решил преждевременно ничего не говорить, да и говорить было пока нечего. Подходил наш военный праздник 2З февраля 1956 года. На работу я вышел чуть пораньше, чтобы по дороге зайти в роддом. Медсестра, увидев меня через окошко, открыла его и своим звонким голоском поздравила с рождением сына:

- Поздравляю Вас, товарищ лейтенант, с рождением сына, замечательный мальчишка, гренадёр! Пусть будет здоровый вместе с Вами!

- Спасибо, сестричка! Лучший подарок к нашим праздникам!

- Я выбежал в тамбур, вынул из кармана гвоздь и на стенке тамбура аккуратно вывел: «Ура! Сын Виктор! 22. 02. 1956 г.»


На работу уже не шёл, а летел, как птица. Какое же это прекрасное чувство, когда ты становишься отцом! Когда идёшь и знаешь, что ты не один, что где-то здесь недалёко лежит существо и смотрит своими несмышлёными глазками на открывшийся перед ним мир, ещё не зная, что в этот мир ему придётся внести и свою толику жизни, чтобы кто-то мог испытывать то, что испытываю я сейчас. Ноги сами несли меня к друзьям. Они должны были узнать, что у меня родился сын! Сегодняшнее утро исключением не было: весь офицерский состав участка выстроился как на парад и все смотрели в мою сторону. При приближении к ним можно было рассмотреть их добродушные улыбки.

- Видим, не тяни. Кто? — спросил Кунцевич. - Сын! У меня, ребята, сын! — крикнул я, не дойдя до них.


Они бросились все ко мне наперерез. Подбежав, схватили меня и подбросили три раза и два раза поймали. Третьим броском они меня бросили в сугроб. Когда я поднялся, каждый офицер подошёл и поздравил меня, и крепко по-мужски пожал мне руку. Не успел Кунцевич меня поздравить, к нему подошёл сержант, дежурный по стройрайону и передал ему приказ в письменном виде, в котором Алексеев приказал Кунцевичу к 14 часам направить меня к нему в район на инструктаж. К 18 часам я должен был заступить на праздничное дежурство.


Когда Игорь огласил приказ, у ребят испортилось настроение. Я знал, что это «первая ласточка», которой Алексеев отреагировал на мою связь с высшей его инстанцией ССУ, на разборку блоков фундаментов средней стены и вообще на осуществление моего плана строительства, а не его. Я также прекрасно знал, что он на этом не остановится, однако здесь было много высших офицеров, которые меня поддерживали и в любой момент могли остановить моего обидчика.

- Что вы приуныли, пессимисты? — обратился Кунцевич к офицерам, ожидающим его решения. — Всё в порядке! Мы не будем нарушать устав. Лейтенант, слушай мой приказ: передай на время твоего отсутствия объект лейтенанту Романенко, а сам иди и приготовься к праздничному дежурству. В 14:00 необходимо явиться к начальнику стройрайона на инструктаж, к 18 часам заступить в праздничный наряд.

- Есть явиться на инструктаж и заступить в наряд! — Приказ есть приказ.


Пока я был на работе, мои коллеги всё время показывали мне часы, чтобы я случайно не заработался и не сорвал столь долгожданное мероприятие. В половине одиннадцатого я уже сидел в такси, которое меня мчало в Мурманск. Время было рассчитано по минутному графику. Опоздание на инструктаж было смерти подобно. Спирт, который удобно было транспортировать, найти в магазинах не удалось, пришлось всю тару, припасённую для этого случая, заполнить бутылками, что было неудобно и совсем не безопасно. Нужно было проезжать контрольно-пропускные пункты, а там можно было нарваться на неприятность: в нашем гарнизоне строго соблюдали «сухой закон».


За пару часов, которые я провёл на объекте, мы успели обговорить все вопросы, касающиеся предстоящего торжества. Моё дело заключалось в том, что я должен был доставить выпивку, остальное было обговорено уже давно. Собираемся мы у Иванова. Его квартира была очень удобно расположена, близко от управления, от объектов, от растворного узла. Закуской занималась жена Иванова. Всё шло по плану. Когда я вышел на привокзальную площадь, подъехали сразу три машины такси, и мне удалось сесть рядом с шофером.


Одну корзину я поставил на пол, вторую держал на коленях с расчётом, что на КПП я прикрою её полой шинели. На первом пункте я удачно всё выполнил, и когда дежурный офицер указал шофёру продолжать путь, я откинул полу шинели и сел нормально. Дежурный матрос прикуривал папиросу, и шофер резко затормозил у шлагбаума.


В этот момент с противоположной стороны шлагбаума подъехал «Москвич», в котором рядом с шофёром сидел подполковник Алексеев. Он, наверное, тоже спешил до трёх часов быть в управлении, чтобы меня инструктировать. Мы встретились глазами. Мне показалось, что он считал мои бутылки. От него я мог ожидать всего, но это только на мгновение, ведь он в рабочее время так же, как и я, находился в другом гарнизоне. И в этот раз мы разошлись мирно. Я сошёл с такси, не заезжая в город, на Мурманской дороге. Через пустырь и наши объекты прошёл к дому, где жил Иванов, оставил бутылки и пошёл на объект. К слову сказать, Игорь жил в доме, который я построил, когда служил в батальоне командиром взвода.


К 14 часам я явился на инструктаж. Алексеева ещё в управлении не было. Видимо, он закупал немного больше продуктов, чем я. Через полчаса он явился. Не глядя на меня, проходя мимо, он буркнул: «Идём». В этот момент я ему даже посочувствовал. Начальство не любит, когда подчинённые знают больше, чем, по их мнению, они должны знать. Я зашёл, встал в стойку «Смирно» и отрапортовал, что прибыл по его приказанию для получения инструктажа. Во время моего рапорта подполковник принял стойку «Смирно», а затем начал рыться в бумагах на столе, что-то тихо приговаривая и постанывая. Найдя нужную бумагу, он облегчённо вздохнул, пробежал по ней глазами и начал меня инструктировать. Сначала он перечислил все наши объекты строительства, а также базы.

- Особенно обрати внимание на растворный узел. Там могут распивать спиртное и сжечь узел...

- Да, солдаты там частенько выпивают... — хотел я поддержать подполковника, но он не хотел за мной оставлять последнее слово и прервал меня:

- Не встревай, не только солдаты, но и офицеры.


Он явно намекал на нашу встречу в дороге. Я больше решил «не встревать». Да и ему не представляло особого удовольствия разговаривать со мной. Он спешил зачитать праздничный приказ, отпустить служащих и скорее уйти самому домой и готовиться к празднику.


В 18 часов я прибыл в управление и приступил к дежурству. Кроме помощника дежурного, сержанта Иванова, в управлении никого не было. Только я появился на пороге — раздался телефонный звонок.

- Дежурный по ССУ майор Шиховцов, — представился звонящий чуть заикающимся голосом, — доложите обстановку.

- Дежурный по стройрайону, — представился я, — поздравляю Вас с праздником, товарищ майор. К дежурству приступил. Выхожу на проверку объектов.

- Выполняйте! — приказал он.


По тому, как он разговаривал, я понял, что у майора праздник начался уже давно. Шиховцова я знал уже с первых дней работы в хозяйстве, он был старшим геодезистом ССУ. Свою специальность знал в совершенстве и охотно делился опытом с такими дилетантами, как я. Однако трезвым я его видел редко. Так что сегодняшний случай был не исключением.


- Сержант, — обратился я к своему помощнику, — ты знаешь, где живёт лейтенант Иванов? Знаешь. Я буду у него. Приду в 21 час. Если что-то будет срочное, позовёшь меня. Для всех я — на объектах.

- Товарищ лейтенант, идите! Здесь будет всё в порядке. Если Вы понадобитесь кому-то — я Вас вмиг вызову, у меня друг в хозяйстве Прохорова дежурит, а это рядом с домом, где живёт лейтенант Иванов. Мой друг Вас хорошо знает ещё по школе!


Я не заставил себя долго упрашивать. Здесь действительно было нечего делать.

- Вот и хорошо, — сказал я и ушёл.


Гости начали приходить к 19 часам. Среди них были офицеры едва мне знакомые. Они подходили ко мне, пожимали руку, желали здоровья родителям и сыну. Два Игоря и Саша ходили именинниками — ведь они спровоцировали этот сабантуй. Закуска была обильной и качественной: жареное мясо, жареный палтус, консервы трески в ассортименте от жареной до печени трески, различное квашение, которое можно было достать только на продскладах различных частей. Таких овощей в магазине купить возможности не было. Что касается сельди, то нужно было быть уж очень заядлым гурманом, чтобы ответить, в каком море-океане плавала та или иная селёдка и по какому рецепту она засолена. К 20 часам были провозглашены тосты за здоровье новорождённого в различных вариантах, «чтобы грома не боялся», «чтобы был строителем», «чтобы был здоровым» и т.д.


Затем пили за родителей, а затем уже в подогретом виде за Родину, за Партию. Пустые бутылки летели под стол со скоростью гильз из автомата во время отражения атаки. Я хотел было тихонько уйти в управление, но кто-то, опомнившись, опять поднял стакан за здоровье новорождённого, и всё началось сначала. К 21 часу я выбрал момент, предупредив Кунцевича, и ушёл в управление. Был сильнейший гололёд. Трудно было ходить даже по ровному месту. Я по тропинке, ведущей к зданию управления, дошёл до спуска с сопки и начал спускаться к заливу, у которого стояло здание управления, но когда с трудом преодолел половину пути, то понял, что вторую половину я пройти не сумею — рядом с тропинкой было много валунов и острых камней. Падая, не удержавшись на ногах, можно было основательно расшибиться. Подогнув под себя шинель, сел на тропинку и быстро поехал вниз, изменяя направление движения отталкиваясь ногами о валуны и камни. Внизу, отряхнувшись от снега и приняв сколь было возможным положение трезвого человека, я вошёл в здание. Сержант доложил мне, что звонил мне майор и просил доложить ему о положении дел на участке. Я позвонил майору. По его разговору я понял, что майор уже дошёл до кондиции и в дальнейшем уже докладывать больше некому.


- Товарищ лейтенант, Вы идите, здесь будет всё в порядке, — сказал сержант.

Я вышел из управления. Свежий воздух благоприятно действовал на организм. На обратном пути погода не изменилась, было так же скользко и так же светила луна. Однако идти было легче по двум причинам: во-первых, по скользкой дороге вверх идти легче, чем спускаться, во-вторых, луна теперь освещала мне дорожку, и я видел, на что я наступал.


Пришёл я к Иванову, когда пиршество было в полном разгаре, «сосед поил соседа». Несмотря на то, что было много офицеров, которые пришли в моё отсутствие, на столе водка не иссякла. Пришедшие гости приносили водку с собой. На меня никто внимания не обращал, никто не поздравлял. Несмотря на то, что праздник Армии и Флота начнётся только 23 февраля, т.е. через полтора часа, здесь уже праздник отмечали полномасштабно. Ушёл я от Иванова в три часа ночи. Спустился по тропинке юзом уже с самого верха. Сержант меня встретил и предложил отдохнуть в кабинете начальника на диване. Я лёг, укрылся шинелью и сразу уснул. Однако долго нежиться в объятиях Морфея не пришлось: в 6 часов сержант настоятельно предложил мне подняться.

- Товарищ лейтенант, пора готовиться к сдаче дежурства, может прийти подполковник, — сказал он, тормоша меня за плечо.


В управлении все знали о натянутых отношениях между мной и начальником, и сержант не хотел их усиления. Я поднялся. Вышел из помещения. Утро было тихим, морозным. Закурил. Голова шумела. Видимо, со второго захода к Иванову хватил лишнего. Замёрз. Бросил папиросу и зашёл в помещение. Ужас. Перегар в кабинете стоял столбом, хоть топор вешай. Вспомнил рецепт. Взял из подшивки несколько газет, свернул их и поджёг. С факелом походил по кабинету. Когда факел затух, разделся по пояс и вышел во двор. Умылся свежим снежком, стало намного легче. К смене дежурства я был готов.


Так был встречен день рождения сына, с которым я хотел познакомиться по дороге домой, но по причине карантина в роддоме мне его не показали. Так был встречен и день Военно-морского флота 1956 года, который я проспал после бессонной ночи.


Зима этого года была стандартной и ничем не отличалась от предыдущих зим. Второй дом на массиве строился как бы в тени первого дома. Ничего нового не внедрялось. Дома строились по одному и тому же проекту, только компоновка секций была иной. После вскрытия торфа на лежащий под ним песок Илья со своим краном укладывал бетонные подушки под стены подвала. Учитывая ошибки, допущенные на первом доме, под среднюю стену блоки не монтировали. Всё шло нормально, однако малые неприятности нас преследовали. Модернизация техники нас, эксплуатирующих её, обгоняла. Подошёл ко мне Илья и сообщил мне, что кран «Бляйхерт» может работать на питании от электросети.

- Это ускорит работу и конечно намного экономней, — мотивировал он и протянул мне инструкцию.

Инструкция была на немецком языке, которого ни он, ни я не знали. После войны изучение немецкого языка свой престиж потеряло. На схеме было видно, что к чему подсоединяется. Здесь было много нарисовано стрелок, у основания которых стояли восклицательные знаки, и, соответственно, был текст. Скажу сразу: забота рабочего об экономии меня всегда радовала.

- Что для подсоединения от меня требуется? — спросил я.

- Кабель, только кабель, — уверенно сказал Илья.


Я позвал бригадира и велел получить со склада 40 метров нужного по сечению кабеля. Через некоторое время Илья доложил, что кран к источнику тока подсоединён, и я дал добро на работу. Когда включили рубильник, раздался хлопок, над электромотором в автокране вспыхнул огонь, электрокабель подпрыгнул, взвился, как змея, и над ним поднялось облачко пара от лежащего под ним снега. Я выключил рубильник. Мы затушили пламя на моторе, отключили кран. Илья завёл машину, перешёл в кабину управления краном и проверил все операции работы крана. Кран работал.

Да, нас очень мало учили немецкому языку, да чего греха таить — после войны он стал вовсе не популярен...


Закончив работы по монтажу нулевого цикла, мы выполнили обратную засыпку и подготовили площадку для монтажа башенного крана. Монтажники, как гончие псы, казалось, что только и ждали команды «Ату его!». Только я доложил о готовности площадки, сразу начали завозить подкрановые пути и части самого крана. На этот раз кран был трёхтонный и совершенно другой конструкции. Стрела к нему шла трубчатая, тонкая и без ходовой тележки. Преимущество такой стрелы было очевидным: она имела меньшую парусность и меньше реагировала на ветер.


Если на работе у меня было всё благополучно, то дома становилось всё хуже и хуже. Возвратившись из роддома, жена почувствовала боль в груди. Здание роддома было плохо утеплено, вследствие чего грудь была застужена. Начался мастит. Ребёнка жена кормить не могла. Пришлось пользоваться молочной кухней и перевести его на искусственное питание. Однако это положение не изменило. Через неделю жену с высокой температурой и ребёнка пришлось отвезти в мурманскую больницу, где жене сделали первую операцию. Через неделю я привёз её домой, но кормить ребёнка она не могла.


Спустя небольшой промежуток времени у неё опять поднялась температура, и опять нужно было её отвозить в больницу. Я помог жене собраться и пошёл на участок предупредить, что меня на работе сегодня не будет. Дав указание бригадиру и прорабам, я собрался уходить. Пришёл посыльный и передал, что в 18 часов мне необходимо прибыть на партсобрание в Строительное управление, где меня будут принимать в ряды КПСС. Я подсчитал, что к этому времени справлюсь с домашней работой и своевременно прибуду на собрание. Теперь главное, чтобы не подвела погода, которая не предвещала ничего хорошего.


С утра шёл снег. Если подымется ветер и начнётся метель, перевалы на сопках могут перекрыть, и тогда вообще будет плохо. Когда вышел из прорабки, я убедился, что метель действительно начиналась. Когда мы с женой пришли на остановку такси, метель набирала силу. На остановке машин не было, не было и пассажиров. Ветер усиливался. Он гнал валы свежевыпавшего снега, строя почему-то именно на дороге полосу препятствия причудливой формы. Мы в отчаянии решили идти домой, но тут свершилось чудо. На площадь, где была стоянка такси, влетела машина без пассажиров и лихо развернулась в обратную сторону. Уж очень шоферу не хотелось здесь ночевать. Я кинулся машине наперерез дороги. Увидев, что я поднял руку и подаю ему знак остановки, шофер резко затормозил. Машина юзом проехала мимо меня и остановилась.

- Не лучшее время Вы выбрали для поездки, — сказал водитель.

- Не увеселительная поездка, жену с ребёнком срочно в больницу доставить нужно, — сказал я голосом довольно убедительным, при котором шофёр понял, что мне не до шуток.


Он осторожно подъехал задом к жене, вышел и помог всем занять места. Ехали молча. Машину часто заносило, она выделывала всякие «кренделя», но шофёр всё время её укрощал. На КПП дежурный офицер, проверяя документы, недовольно сказал водителю:

- На неприятность напрашиваешься, товарищ водитель. Переезды закрыты.

- Везу больную женщину с ребёнком в больницу, — ответил водитель внятно и просто. Он не был военным, и ему со стороны коменданта никакой угрозы не было. Мы благополучно добрались до Мурманска. Шофёр нас довёз до больницы. Дополнительные деньги за езду по городу, которые я предложил, он не взял. Пожелав скорейшего выздоровления, он уехал.


К 15 часам я закончил дела в больнице и направился на стоянку такси для следования домой. На стоянке людей не было, однако машин тоже не было. Надеясь на удачу, я постоял полчаса и решил идти пешком — авось подберёт попутка. Опустив клапана шапки, я усиленным шагом пошёл в Североморск. Когда подымался по серпантину, при выходе из Мурманска у меня прихватило дыхание.

- Нет, врёшь, меня голыми руками не возьмёшь! — не то сказал, не то подумал я сам себе и прибавил шаг.


На собрании мне нужно было быть обязательно. Если я не приду, то мои враги воспользуются этим, и на следующий день мне предложат положить на стол мою учётную карточку кандидата в члены партии, благо, что стаж кандидата у меня просрочен на четыре года. Этим актом может закончиться моя военная карьера. Когда я вышел на сопку, идти стало легче. Встречных машин не было, попутки тоже не беспокоили. Дорога была посыпана песком. Показался шлагбаум КПП.


Однако ликовать было рано — это даже не четверть пути. С преодолением расстояния ноги будут больше уставать. Однако первый этап взят. Мне оставалось дойти до шлагбаума не больше двухсот метров, как за спиной у меня раздался автомобильный сигнал. Я отскочил в сторону. Мимо меня промчалась машина «Победа». Я побежал к машине. Как назло дежурный офицер стоял у шлагбаума. Открылась дверка машины. Офицер отдал честь, и дверка захлопнулась. Машина, выплюнув мне в лицо порцию тёплого вонючего дыма из глушителя, начала движение, но я всё-таки успел схватить дверную ручку и открыть заднюю дверку. На переднем сидении сидел контр-адмирал. Машина остановилась.

- Прошу прощения, товарищ адмирал! Через полчаса в Североморске начинается партийное собрание, на котором меня должны принимать в члены партии. Я отвозил больную жену с ребёнком и застрял здесь. Из Мурманска иду пешком, однако ко времени не успею. Не откажите в любезности, подвезите до Североморска, быть может, я успею! — выпалил я на одном дыхании.


Адмирал жестом указал мне на заднее сиденье. Я вскочил в машину, которая начала движение. Несмотря на то, что дорожные части работали круглосуточно на расчистке дороги, наша машина двигалась с трудом, были участки, на которых машину полностью разворачивало. Казалось, что она очень хотела вернуться в тёплый гараж и просила нас, своих попутчиков, перестать её мучить. И всё-таки в 18 часов мы добрались в Североморск.

- Мы едем прямо. Тебе куда, лейтенант? — спросил адмирал.

- Благодарю, товарищ адмирал, мы находимся в ближайшей точке к месту собрания. С Вашего разрешения я высажусь здесь.


Машина остановилась, и я вышел. В темноте я нашёл тропинку, протоптанную от нашего объекта к растворному узлу, и побежал к нашей строительной площадке, рядом с которой находился клуб строителей.


Когда я зашёл в зал, собрание уже велось. Решался вопрос, снимать ли с повестки дня пункт о моём приёме в партию. Проголосовать ещё не успели.

- Прошу не голосовать по этому предложению! — выкрикнул я, сообразив, что речь идёт обо мне, — я готов объяснить собранию причину моего опоздания.


Меня вызвали к президиуму и предложили объяснить причину моего опоздания. После моего объяснения собрание приняло решение не снимать с повестки дня приём в партию и сразу перешли к обсуждению причины столь долгого моего пребывания в кандидатах. Докладывал по данному вопросу парторг управления. Мне было жалко его, что ему пришлось копаться в таком грязном деле, где он никакого участия не принимал. Я уважал его. Он был не освобождённым парторгом, и это совмещение для него было тяжёлым бременем. Однако мне было интересно, как он преподнесёт это собранию.

- Товарищи коммунисты, прежде чем включить в повестку дня приём в партию кандидата, я пытался разобраться, почему кандидата четыре года не принимали в партию. Однако я не сумел разобраться. Бывший начальник политотдела строительного управления полковник Луганский дал положительную характеристику кандидату. Он его знает с первых дней службы в 147-м строительном батальоне, где на протяжении всей службы в батальоне кандидат был секретарём комсомольского бюро роты и членом бюро комсомола батальона. Там в батальоне его приняли кандидатом в члены партии. Весь срок обучения в офицерской школе он был комсоргом и с работой справлялся. На всех собраниях, где переносился срок приёма в партию, присутствовал подполковник Иванов, служащий в нашем управлении заместителем начальника управления по строевой части. Он мог бы внести ясность, однако, сославшись на болезнь, он на собрание не пришёл. В партийном деле имеется докладная замполита 122-го экспедиционного управления, где ранее служил кандидат. В 1955 году на участке, которым командовал кандидат, произошла авария, убытки от которой полностью погашены денежным содержанием кандидата. Я ознакомился с документами, касающимися этой аварии, и пришёл к выводу, что вина кандидата меньшая, чем некоторых руководителей управления. При желании коммунистов кандидат может подробнее рассказать об этом. Вопросы есть?


Ни к парторгу, ни ко мне вопросов не было. Возгласы из зала свидетельствовали, что о моей работе на полуострове Рыбачьем знали многие. После голосования парторг поздравил меня и объявил, что я принят в ряды коммунистической партии. Когда я шёл по залу, чтобы сесть на свободное место, многие меня поздравляли.


Следующим вопросом в повестке дня слушалось аналогичное дело. Инженер-капитан, служащий в соседнем Стройрайоне, подошёл к столу президиума. Историю продления его кандидатского срока рассказывал сам. Отец его, старый генерал, прошёл горнило войны с первого дня до последнего. После войны преподавал в военной академии. Когда возникло пресловутое «дело врачей», его арестовали несмотря на то, что врачом он не был. Когда закончилась эта кампания, его освободили из заключения, и он продолжил работать в академии.


Он был уже стар, но бросать работу не желал. Готовясь к лекции, по старческой рассеянности, а может быть из-за того, что он, как многие евреи, картавил, работая над темой о сталинградском сражении, он на карте надписал вместо названия «Сталинград» «Сталингад», т.е. как говорил, так и написал. Его опять посадили в тюрьму и освободили после развенчания культа личности. После второго ареста ветеран работать уже не мог и ушёл на пенсию.


… С собрания я шёл домой морально удовлетворенный. Я праздновал победу над Ивановым и Иванько. Сколько у нас ещё чиновников занимают места, которые ни по умственному развитию, ни по моральным качествам они не должны занимать! И самое главное, что они подбирают себе заместителей таких же глупцов, а то ещё глупее, чтобы глупцы их не сместили. Вот и сказочная многоголовая змея появилась наяву. Жаловаться некому. Однако у меня возник вопрос: есть ли связь между Ивановым и Алексеевым? Мой прямой начальник на собрании сидел и, словно в рот воды набрав, молчал. Я был твёрдо уверен, что последнее своё слово он ещё не сказал.


На первом доме, над которым шефствовал Афанасьев, он меня оставил в покое, но на остальных домах он покажет свои коготки. Это обстоятельство обязывало меня быть предельно осторожным. На строительство прибывала новая техника, которая требовала соответственно менять технологию ведения работ. Инженеры-производственники старых формаций в силу старых устоев и привычек не успевали перестраиваться, а может быть, и боялись внедрять новую технологию, всё время старались сдерживать нас, молодых. Справедливости ради надо сказать, что у нас тоже не всё получалось. Этим решил воспользоваться Алексеев.


Кто-то ему докладывал о каждом шаге, сделанном мной на объекте, а если происходил какой-то казус — то немедленно. Я в этом убедился, когда начали вести кладку стен одновременно с облицовкой. Облицовочную плитку нам из Белоруссии начали завозить ещё с осени. Мы её выгружали с контейнеров и складировали по видам в штабеля. К приходу зимы осенние дожди хорошо смочили штабеля, а первые морозы сковали штабеля в ледяные глыбы. Каждую плитку отделяли с большим трудом, при этом большое количество плитки ломалось. Я собрал актив объекта и предложил всем высказать свои предложения: что можно сделать, чтобы сократить, а лучше вообще прекратить бить плитку? Предложения начали поступать в этот же день. Предложения давали не только актив, но и те солдаты, которые числились в пассивных молчунах. Предложения поступали по качеству от фантастических, до примитивных. Одни предлагали установить паровые котлы, другие — накрыть штабеля плиток тканью и жечь костры.


Решили соединить предложения электрика и бригадира. Один делает щиты с нихромовыми спиралями, другой — утеплённые деревянные щиты для переносных тепляков. Битую плитку я приказал складывать в штабеля. Работать над исполнением решения начали с «места в карьер».


Следующим утром до 8 часов на объект прибыл Алексеев. Никого и ничего не спрашивая, направился к штабелям битой плитки. Увидев, что битая плитка на месте, он круто повернул назад. Я пошёл ему навстречу для отдачи рапорта. Не ответив на рапорт, он сквозь зубы прошипел:

- Идёмте со мной, — и пошёл к штабелям битой плитки. Шли молча. У штабелей остановились.

- Что это такое?! — сверкая глазами, спросил он и, не дав мне ответить, продолжил: — Кто за такую бесхозяйственность будет платить? Вы думаете, что я Вам её спишу? Вы ошибаетесь, Вы заплатите за каждую плитку, как заплатили за оплошность на Рыбачьем! Так и знайте!


Он использовал весь свой арсенал угрозы, после чего образовалась пауза, которой решил воспользоваться я:

- Товарищ подполковник, простите, но Вы действуете запретным приёмом. Вы прекрасно знаете, что авария на Рыбачьем произошла не по моей вине. Будь по-другому, Вы использовали бы трибуну последнего партсобрания, но этого не сделали, опасаясь, что собрание Вас не поддержит. Я знаю, что Вы много лет в Заполярье, однако в стройэкспедиции не ходили и, между нами говоря, Вы не Иванько. Он очень хорошо подготовился, чтобы на меня свалить всю вину за провал работ на полуострове Рыбачьем. Ему это удалось, а Вам это не удастся по трём причинам: во-первых, как говорит русская пословица, «за одного битого двух небитых дают». Я уже не тот мальчишка, каким был до недавнего времени и могу разобраться, что к чему. Иванько научил. Во-вторых, я Вам, как, наверное, могли заметить, не Битенбиндер, которому Вы переставляли ноги и затыркали до такой степени, что он не знал, что можно делать, а что нельзя, боясь вызвать у Вас гнев. В третьих, я думаю, что мой рапорт, который я подал по приходе во вверенное Вам хозяйство через начальника участка Нутельса на Ваше имя, ещё не утерян. Устный ответ на него мне дал Ваш главный инженер. Он считает, что навес над плиткой делать очень дорого. Очевидно, Вы считаете то же. Сейчас время подошло к расчёту. Если Вы забыли о рапорте, я могу его возобновить. У меня имеется копия с указанием времени подачи. И последнее, товарищ подполковник: очень тяжело работать под угрозой высшего начальства! Вы мне уже угрожали начётом при неправильном ведении разгрузки плитки. Однако технический отдел управления не дал документацию, как правильно разгружать смёрзшуюся плитку при неправильной транспортировке. Вы эту работу перегрузили на меня. Знайте, я рапорт об уходе не напишу, буду работать!

 

Теперь уже Алексеев выбрал момент, когда я сделал маленькую паузу, и остановил меня:

- В таком тоне я с Вами разговаривать отказываюсь, — выпалил он, — передайте Кунцевичу, чтобы он срочно прибыл ко мне в управление!


Не попрощавшись, подполковник повернулся и ушёл. Я понял, что объявил войну при очень неравных силах. Теперь только он начнёт меня искать, однако другого выхода у меня не было. Когда пришёл Кунцевич, я передал ему приказание начальника и рассказал ему о нашем разговоре. Я также рассказал о том, как мы решили размораживать штабеля, и о том, что делаем эксперименты с использованием плитки с отбитой базой.

- Ладно, работай, я с ним поговорю, мне он угрожать не будет. Кстати, а почему он через мою голову вышел на тебя? Это некорректно.


Он ушёл. Я продолжал работать до конца смены, но это не было работой, а скорее скитание по объекту, хотя это тоже иногда нужно. Иногда нужно оторваться от всякой мелочи и решать более масштабные вопросы. Нам подвозили раствор в самосвалах с подогреваемыми кузовами. Половину раствора каменщики успевали выработать, вторую половину приходилось выбрасывать. Раствор замерзал, превращаясь в ледяные глыбы, с трудом отделяющимися от ящиков. Зима была в разгаре. Кроме всего прочего холодный раствор при кладке моментально замерзал, и поправить уложенный в кладку кирпич было невозможно. Работать с замерзающим раствором — дело рискованное, уж я это знал лучше других. Надо что-то придумать. Ведь сумели мы ликвидировать лёд на панельных подмостях, которые впервые начали применять в нашей строительной практике! Леса посыпали гранитным околом, в который добавлялась поваренная соль. В раствор соль добавлять нельзя, в будущих квартирах впоследствии будут сыреть стены, но что-то делать надо. Мы с бригадиром обсудили много вариантов и пришли к выводу, что спасти раствор от мороза можно.


Я сделал эскиз, рассчитал нужные габариты приямка, определили место в зоне работы крана. Земля уже была основательно промёрзлой. Одну смену жгли костры, вторую смену рыли котлован, обшили стены котлована досками, поставили электронагреватель. На весь приямок сделали съёмный утеплённый щит. Так был решен вопрос сохранения раствора. Заполярная зима ставит много вопросов строителям, и мы их решали, не сразу, но решали. Хуже было решать вопросы с некоторыми вышестоящими руководителями, которые к своему старому багажу опыта проведения работ старались приспособить новую технику и технологию. Вот и сейчас Кунцевич доказывает начальнику, что белое есть белое, а красное есть красное. Я с нетерпением ждал его прихода. Не менее двух часов он отсутствовал. Его появление на объекте я увидел намного раньше, чем он увидел меня. Он стоял около дома и что-то рассматривал. Я подошёл к нему.

- Ну, как прошла встреча на высшем уровне? — шутливым тоном спросил я.

- А ну его..., я с ним больше работать не буду. Болван. Я ему это прямо сказал.

- Ну, не совсем так прямо... — поправил я.

- Почти что так, — уточнил Игорь. — Неохота мне уходить, но с этими двумя клоунами работать почти невозможно. Они в любую минуту могут подставить, это же стройка. Жаль, у вас здесь хороший коллектив собрался. Можно было бы работать...


Прошли три дня. На объект из ССУ пришли Овчинников и начальник производственного отдела управления.

- Нужно поговорить, — обратился ко мне Овчинников, — где у тебя есть местечко, чтобы нам никто не мешал?

- Тёплой прорабки у меня нет, но в подвале у меня есть тёплый закоулок, там нам мешать никто не будет.


Когда мы уселись не далеко от тёплого камина, Овчинников спросил:

- Что у вас здесь произошло? Почему Кунцевич уходит в другое управление?

- Он подал рапорт. — Я подробно рассказал о визите Алексеева, об его претензии к нам из-за большого количества боя, что плитка и сейчас доставляется смёрзшаяся, вследствие этого при выгрузке контейнеров у многих плиток отламываются опорные части. Не обошёл я разговор с начальником и об угрозах.

- Так нельзя работать, оглядываясь назад, как бы не получить пинка, не угодив начальнику. Я уверен, что Битенбиндер мог бы сделать намного больше, чем сделал, но Алексеев его держал, чтобы затем на него свалить вину за бездеятельность. Это понял Кунцевич и подал рапорт. Я заявил Алексееву, что пока не сдам дом, не уйду.


Гости улыбнулись, но от комментариев отказались, сочтя это некорректным — в отсутствии человека обсуждать его.

- Я подполковнику сказал, — продолжил я, — что или с ним, или без него я дом построю. Как мне это удастся, и с какими потерями, мы увидим в конце строительства.


Дальше мы пошли по объекту. Я показал им готовые утеплённые щиты, в электромастерской электрик показал расчёт и почти готовый агрегат для отопления тепляка. Наша деятельность Овчинникову понравилась, он пожелал нам в ней успехов, обещал поддержать её. Одновременно указал на некоторые просчёты в вопросах техники безопасности. Уже уходя, он сказал:

- Неплохо бы было изложить ваши разработки на бумаге с эскизами и подать в БРиЗ ССУ.


На этом мы расстались. Через две недели Кунцевича перевели в другое управление на должность главного инженера.


Через несколько дней я познакомился с новым начальником участка. Майор Сухотин не был похож на прежнего начальника участка, но он чем-то вызывал симпатию. Он был спокоен, разговаривал тихо, ходил медленно, как бы выверяя каждый свой шаг. Его чёрные цыганские глаза имели постоянный прищур, что создавало вид думающего человека, каким он и был в действительности. Его манера говорить, не давая оценки сиюминутному положению, резко отличала его от Кунцевича.

- Лейтенант, я кратко ознакомился с неурядицами на участке с положительными и отрицательными характеристиками командного состава участка. В процессе работы всё будет проверено и выверено. Сейчас работайте, как и работали. Вы отвечаете за ведение работ на объектах и ведёте Ваш дом, прорабы отвечают за свои дома, я отвечаю за снабжение участка материалами, за учёт материалов, за материальный учёт и наряды. Я ещё попрошу начальника и думаю, что он согласится, чтобы все распоряжения на участок он передавал через меня. Вас всех прошу всё, что вы намерены предпринимать новое на объекте, согласовывать со мной до начала работ в этом направлении. Пока всё.


Я рассказал майору о наших работах по изготовлению агрегата для оттаивания плитки и устройства утеплённого приямка для сохранения раствора.

- А если вы краном столкнёте стропальщика на спираль и он сгорит, или его убьёт током? — спросил он.

- Для нагревателя из кирпичной кладки предусмотрен специальный колодец, ограждённый деревянной решеткой, — ответил я.

- Действуйте! — подумав, дал добро начальник. — Я буду на объекте в конце рабочей смены.


Я в Сухотине не ошибся, хотя его медлительность иногда раздражала. Я не ошибусь, если забегу несколько вперёд и скажу, что его школа организации работы мне очень много дала при работе впоследствии, когда демобилизовался и работал совсем в других местах.


После возвращения из больницы жены с ребёнком мы поняли, что тёще в наших условиях жить с нами очень тяжело и решили, что её нужно отпустить домой в Днепродзержинск. Жена, сколько было возможным, побыла с сыном дома, а затем его определили в детские ясли. Я по утрам завозил его в ясли, а вечером на саночках привозил домой. Он рос на искусственном питании, так как у жены после двух операций грудей полностью исчезло молоко.


Проблем дневного кормления сына в яслях также не было, его кормили молочной смесью. Дело шло к весне, к теплу, хотя сейчас стояли жгучие морозы.


Первый дом мы подогнали под крышу. Все силы перебросили на строительство второго дома, без которого не рационально было строить первый дом. На втором строящемся доме в подвале была запроектирована котельная всего микрорайона, и наш первый дом, дом строителей, никто бы не принимал без источника тепла. Кирпичные блоки, усовершенствованные и несколько увеличенные в размерах, уверенно заняли место в технологии строительства. В кухонных помещениях были запроектированы кухонные очаги на твёрдом топливе, поэтому во внутренних стенах было запроектировано множество дымовых каналов.


Мы разработали технологию изготовления кирпичных блоков с каналами. Каналы внутри швабровались глиняным раствором. При монтаже этих блоков каналы не засорялись и были высокого качества. Мы на объекте изготовили проволочные клямеры для крепления при кладке битой керамической плитки не только рядовой, но и плиток откосов окон.


Малейшие рацпредложения солдат я помогал им оформить и передавал их в БРиЗ. Солдаты получали дополнительные деньги, усовершенствовалась технология стройработ. Выплачивались не только рацпредложения, но и отдельно платили вознаграждение за внедрение этих предложений. Пока строился завод железобетонных конструкций в Североморске, железобетонные панели перекрытия нам поставлял ленинградский ЗЖБК. Однажды баржи, шедшие в Белом море, попали в шторм. Крепёж плит не выдержал сверхнормативного крена баржи, и в результате получился сдвиг плит. В Мурманске эти плиты с трудом выгрузили на причалах. Докеры потребовали очистить причальную площадь для разгрузки очередных кораблей. Посланная комиссия Главсевероморстроя определила, что плиты можно реставрировать, но на каждую плиту или на идентичные дефекты нужны расчёты.


В две смены начали завозить на объект панели. Выгружать их было очень опасно, не то, чтобы укладывать их в перекрытия дома. Главное было не побить солдат. Нашлись ребята, работавшие матросами на кораблях, которые из стальных канатов делали различную оснастку. Однако намного опаснее был процесс монтажа этих панелей. Устанавливая панель на место, мы страховали её подпорками, а затем только ставили согласно эскизным проектам добавочную арматуру. При бетонировании участков крепления панелей применяли утеплённые щиты и электропрогрев.


С этой задачей мы справились, однако одна плита нам не покорилась и летела с четвёртого этажа до подвала, круша всё, что было на пути. Пришлось хорошо потрудиться, чтобы всё привести в порядок.


Длительность зимнего периода определила нам ритм работы. Мы приходили на работу и первым долгом расчищали подъездные пути и рабочие места. Зима была обильно снежная с умеренными морозами для Заполярья этой долготы. Умеренный ветер и мороз не были помехой для работы. Всё было определено: где, что, когда, как делать.


Однако Заполярье есть Заполярье. Внезапно ударили сильные морозы, ураганные ветры. Главвоенморстрою пришлось перепланировать работу, чтобы обеспечить жизненно важные объекты флота. Мне достались 5 финских домиков, которые были вчерне собраны, но работы до сдачи было довольно много. В этих домиках должны были поселить 15 семейств офицеров. Сроки были определены минимальные.


Алексееву показалось, что загрузка у меня не полная, и своим отдельным приказом он поручил мне запуск центрального отопления в одной секции строящейся нашим стройрайоном больницы, несмотря на то, что строил больницу другой участок. Ответственность за правильное ведение работ на домах, которые я строил, с меня не снимали. Контроль и ответственность за строительство домиков начальником ГВМС были возложены на начальника ССУ Афанасьева.


Вот здесь я и обнаружил коварный расчёт Алексеева. Загрузив меня тремя объектами, он понимал, что на каком-то объекте не всё будет выполнено, и он этим сумеет меня столкнуть с Афанасьевым. Погодные условия требовали моего присутствия на объекте весь рабочий день, а объекты были в трёх местах, на солидных расстояниях друг от друга.


Утром следующего дня я со своего объекта взял шестерых солдат, двух каменщиков, трех подсобников, командира отделения и пошёл с ними на домики. Поставив задачу, указав, как её выполнять, я направился на строительство больницы. Здесь дело было посложнее. Котельная, расположенная на территории строящейся больницы, уже работала. Несколько дней строители работали на запуске в эксплуатацию котельной, а теплоноситель в здание подать не могли. В первый день запуска системы техперсонал объекта передоверил пуск тепла солдатам, которые не имели опыта запуска системы центрального отопления при морозах. Они в первый день максимально нагрели котлы и, медленно открывая задвижки, начали горячей водой сразу наполнять всю систему здания. Пройдя небольшой участок трассы в мёрзлых трубах, вода охладилась и превратилась в лёд. Через несколько минут весь участок, в который прошла вода, превратился в ледяную пробку. А через некоторое время послышался треск лопающихся чугунных радиаторов в помещениях, к которым вода успела дойти и наполнить радиаторы.


Солдаты бегали с факелами из толи и выпускали из радиаторов воду. Некоторые солдаты с факелами старались разогревать уже лопнувшие трубы. В помещениях плотно воцарилась дымовая завеса. Солдаты с факелами бегали и разогревали трубы. Однако при таком морозе этот метод был неэффективен. Пока разогревали один участок, замерзал второй. Пробегающие солдаты были похожи на негров. Такую картину я застал, когда пришёл на объект.


Ужас моего положения состоял в том, что я не сантехник, с чего начинать работу — не знал. Одно я знал: это то, что к моему участку вода не дошла, хотя он находился сравнительно близко от котельной. Спросить у кого-то я не мог. Главный инженер собрал офицеров сантехнического участка, и они что-то решали. Мои подчинённые стояли около меня, не вступая в битву с обледенением.


Опять пришлось собрать свой актив. Ставку делал на электрика. С нихромом ничего нельзя было сделать. Во-первых, где можно за день взять столько нихрома, да и как его применить? Во-вторых, как увязать всё с техникой безопасности? Остановились на электропрогреве, используя сварочный трансформатор. Отключив все стояки, кроме одного, мы подсоединили землю к обратке, а стояк — у верхней разводки к фазе. Ток в трансформаторе начали увеличивать. Через небольшой промежуток времени труба начала теплеть, и из нее ударил фонтан воды. Сантехники начали устранять течь. Я воспользовался паузой в работе и побежал в ясли, чтобы отнести сына домой.


Предупредив жену, что могу задержаться на работе до утра, перекусив, побежал на объект. Когда я пришёл, в порученном мне флигеле дыма уже не было, было тихо, и со стороны казалось, что здесь никто не работает. Сантехники, заменив размороженные радиаторы, заканчивали варить замененный участок труб. По их команде кочегары усилили огонь в топке, и мы открыли краны на первом кольце. Так кольцо за кольцом мы запустили отопление флигеля.


Я в три часа ночи пришёл домой, умылся ледяной водой и завалился спать. В семь я уже был на ногах. Позавтракав, схватил закутанного сына, привязал его к саням, чтобы не утерять в сопках, потащил в ясли.


В больницу я не шёл, а бежал. Всё ли в порядке?! Кажется, всё хорошо. Встретили меня сияющие лица моих солдат. Когда я подошёл к ним, они наперебой мне начали рассказывать о событиях, которые произошли недавно, до моего прихода. Когда в других флигелях увидели, что в нашем флигеле запущено отопление, начали спрашивать электрика о подробностях электрического разогрева труб. Все работающие группы начали свозить сварочные аппараты, чтобы быстрее закончить это скандальное дело. Однако никто не посчитал, что временная электролиния ограничена мощностью. Дело закончилось тем, что предохранитель на подстанции не выдержал нагрузки и перегорел. Остановились все моторы и насосы. Когда открыли трансформаторную подстанцию, то оказалось, что вместо стандартного предохранителя там стоял жучок, и поэтому сгорело пусковое устройство фидера.


Встал вопрос о немедленном сбросе воды из системы, т.к. трубы остывали, и мороз их мог опять прихватить. Вызвали аварийное подразделение флота, и специалисты электрики запитали резервный фидер и успели подать энергию. На этот раз всё обошлось благополучно. Я отпустил своих солдат в казарму на отдых. Они честно отдежурили свои часы. Виновники происшествия пошли по своим подразделениям делить лавровые венки за ликвидацию аварии, аварии ими же допущенной.


Я вдоль берега залива побежал к злополучным домикам, на которых за исполнение работ отвечал я один. Сутки без четырёх часов я был на ликвидации аварии и фактически не был на домиках, за которые перед высшим начальством отвечал Афанасьев. Когда я подходил к объекту, то увидел, как из домика вышел Афанасьев. Вид у него был всегда неприятен, как у всех угрюмых людей. Я знал, что у него была причина быть угрюмым. Он с женой был на фронте. В конце войны жену ранили. Домой привезли её из госпиталя парализованной. В настоящее время по утрам он делал домашние работы, кормил жену, а затем шёл на службу. Ему не позавидуешь.


По его виду сейчас я скорее почувствовал, нежели увидел, что будет взбучка. Но я сутки не был на объекте и не мог знать, с какой стороны организовать защиту. Не доходя до меня метров пять, он разразился страшным матом. У нас на флоте мог так ругаться только начальник медслужбы генерал Цыпичев. Когда я работал на складах медслужбы, я слыхал, как он «обрабатывал» своего подчинённого. Я в своей жизни слышал отборный мат. Я жил в Одессе на Ярмарочной площади, на Пересыпи и слыхал, как иногда заводились биндюжники, но это было не то. Такой музыки мата Цыпичева без повтора я не слыхал ни у одного биндюжника. А здесь Афанасьев так разразился, что мне показалось, что он дал бы форы Цыпичеву. Мне ничего не оставалось делать, как выслушать преамбулу в мате, а затем узнать, в чём заключались мои прегрешения.


Он обозвал меня мучителем, сравнил меня с фашистами. Я не запомнил всё, что он сказал. Я только молил Бога, чтобы мой шеф скорее перешёл к сути дела. Слушать эту мораль было невозможно, и можно было легко сорваться. Да, кто-то за бессонную ночь наслаждался лавровыми венками, а мне Алексеев подсунул терновый. И, наконец, я узнал, что моя вина заключалась в том, что солдаты с вечера не утеплили глину и растопили костёр, чтобы оттаять её сейчас.

- Даю вам два дня на передачу сантехникам первых двух домиков, — сказал Афанасьев, повернулся и собрался уходить.


Мне даже стало его жалко. До чего можно довести человека, когда он — умный, рассудительный в обычные дни — сейчас набросился на меня, как зверь! Я очень не хотел потерять его как союзника в борьбе с Алексеевым, а этот раунд мой шеф выиграл полностью. Я на Афанасьева зла не держал. Он умный человек, талантливый инженер, он сумел сплотить коллектив специалистов инженеров, экономистов, финансистов, которые могли и вели работу. Он сам за чужие спины не прятался, сам нёс возложенное на него бремя. Однако вокруг него с подачи отдела кадров, первого отдела, политорганов насаживаются бездари, бездельники, тупицы, которые в открытую, а чаще исподтишка, старались подставить ему ножку, чтобы сместить требовательного руководителя с его должности.


- Товарищ майор, — стараясь как можно спокойнее говорить, обратился я к майору, когда он уже уходил.

Он остановился и повернулся ко мне. По его взгляду я понял, что он готовит ответ на мои оправдания.

- Товарищ майор, присылайте сантехников завтра после обеда, я передам им все домики под монтаж отопления.


Это я сказал так, как будто не слышал всей преамбулы. Для майора это заявление было сюрпризом. Сделав маленькую паузу, он сказал:

- Ладно, пришлю, — и ушёл.


Обидно было. Майор сказал, что в домиках уже два месяца должны были жить пятнадцать семейств офицеров. Конечно, хорошо, что беспокоятся о быте офицеров, не так, как со мной обошёлся Иванов. Но причём здесь я, работающий на этом объекте всего порядка шести дней и провернувший такой объём работ!?


Солдаты, работающие на домиках, действительно сидели у костра. Сержант доложил мне, что на объекте был Афанасьев.

- Знаю. Что он сказал? — спросил я.

- Ничего. Постоял и ушёл, — не чувствуя за собой вины, ответил сержант.

- А почему вы вчера не утеплили глину, а сегодня тратите время на её разогрев?

- Мы глину утеплили. Глина у нас есть, а теперь мы греем воду для приготовления раствора, а эта глина, которая греется, — это на завтра, — ответил сержант.

- Всё ясно. А теперь, сержант, слушай внимательно. Срочно найди взводного и передай ему, что я прошу его сделать всё возможное и невозможное, чтобы стояки на всех домиках были выведены на чердак. Пусть снимет с дома столько каменщиков, сколько нужно. Разогрейте больше глины на завтра. Я буду на доме. Завтра после обеда мы должны принять сантехников и сдать им под монтаж домики. Они установят котлы, и нам будет теплей работать. Выполняй.


Сержант дал задание солдатам, а сам пошёл искать взводного. Я подождал, пока солдаты начали кладку, указал размеры распушки при прохождении потолка стояком и после этого ушёл на строительство дома.


Сухотин был на объекте. Видимо, в то время, когда я был задействован на других стройках, он старался находиться на доме. Я ему подробно рассказал обо всём, что произошло, не опуская мельчайших подробностей.

- Я думаю, что вы не будете против, если я на день возьму на домики каменщиков и закрою этот вопрос, — сказал я в заключение.

- Ты правильное решение принял, — подумав, сказал Сухотин, а затем добавил: — ну и «любовь» у начальника к тебе! Он не может тебе простить хорошего отношения к тебе Афанасьева. Что касается этих двух работ вне участка, то прости меня, но я другой кандидатуры не видел, чтобы можно было быть уверенным, что не наберёшься неприятностей. Сам подумай. Наши ребята хорошие, но в экстремальных условиях они принимать решения ещё не умеют, боятся. Мы с тобой уже обстреляны и помалу будем приучать подчинённых. Вот так.


Первый наш дом уже вырисовывался. В нём работали сантехники, электрики, отделочники. Мы устанавливали столярку, стелили чёрные полы под паркет. Кроме этого дома очень много времени забирал дом № 2, где находилась встроенная котельная, и закладка нового дома №3 для работников хлебзавода и колбасной фабрики. Завод и фабрику строил другой стройрайон. Пробегая мимо дома №1, я обратил внимание на осадочный шов. На первом этаже он был нормальный, а выше он намного шире нормы. Я всё время следил за ним и этого не замечал. Поднявшись на верхний этаж, замерил ширину шва. Он оказался в пять раз шире, чем внизу. Кровь застыла в жилах. Как это я не заметил при кладки стен?! С другой стороны здания была та же картина. Кругом на здании — ни одной трещины. Я доложил об увиденном Сухотину и попросил его никому об этом не докладывать, пока я не поговорю об этом с Овчинниковым. Я считал его лучшим инженером ССУ. Не теряя времени, я обратился к Овчинникову. Он велел мне не подымать шума и обещал прийти на объект.


Овчинников, как и я, обошёл здание. Нигде никаких деформационных трещин не было. На верхнем этаже по деформационному шву была трещина, но она и должна была быть. На третьем этаже трещина пропала.

— Я, кажется, догадываюсь, в чём дело. — сказал Овчинников. — Возьми рабочего и поэтажно проверьте осадочный шов. Вы где-то перекрыли его плитой перекрытия. На верхнем этаже отбейте штукатурку и поставьте маячок, а в конце рабочего дня поставь меня в известность, что вы обнаружили. Не шумите. Ясно? Выполняй.


Я позвал бригадира, и мы пошли выполнять указание Овчинникова. Зайцев взял солдат и быстро поставил алебастровые маячки, затем мы пошли по этажам вдоль осадочного шва и на третьем этаже обнаружили злосчастную панель. В конце рабочего дня я доложил Овчинникову, что мы обнаружили и как мы ликвидировали наш недосмотр.

- Всё правильно. Теперь наблюдай за маяками и ежедневно докладывай мне. Не волнуйся, всё будет хорошо!


Прошла неделя, и верхняя часть осадочного шва сошлась, как и было рассчитано. Чем ближе подходило время сдачи дома в эксплуатацию, тем больше на объект приезжало различного рода контролёров. Появился гроза строителей — начальник Госстройконтроля. Он велел разбить семь откосов окон для проверки наличия пакли отепления. Затем, бросив на полы двухметровую рейку, специально размеченным клином проверял провесы в подготовке под паркетные полы. Я знал технические условия на полы, но как контролировать их — видел впервые. Полы были забракованы. Сделав двухметровую рейку, я вернул все бригады на исправление брака. Дальше всё пошло по уже проторенному пути.


Спокойствие моё нарушило одно очень радостное обстоятельство. В Североморске ввели в строй ДСК, домостроительный комбинат. Главсеверовоенморстрой решил первый дом построить на нашей площадке. Место выбрали рядом с первым домом. Узнав об этом, я обратился к Овчинникову с просьбой закрепить за мной этот дом. Майор обещал поговорить с Афанасьевым и положительно решить моё желание. Однако, когда через пару дней мы встретились, он меня огорчил:

— С Афанасьевым мы решили этот дом поручить строить тебе. Но дело это новое, технических условий ещё нет, и стройтехконтроль твою кандидатуру задробил. На этот объект может быть направлен инженер с высшим образованием, которого у тебя нет. Но ты будешь работать на этом доме. Направленный в наше управление молодой выпускник ВИТКУ ещё не имеет опыта работы, ты как старший прораб будешь там необходим.


Через пару дней я встретился с новым прорабом нашего участка, лейтенантом Генадием Панфиловым. Это был парень гигант, до 30 лет, косая сажень в плечах, ростом за два метра, спортивного вида. Говорил тихо, медленно. Когда я спросил, женат ли он, лейтенант вдруг покраснел как девица, сказав, что нет.


У белолицых при смущении выступающий румянец виден за версту. Гена не был исключением. Он был красив, выглядел молодо. Мне кажется, что таких людей величают ни по фамилии, ни по отчеству, они до старости лет остаются Геной или Гошей. С первых дней работы он показал себя независимым исполнителем своих обязанностей, больше слушал, нежели говорил, однако по вечерам, в конце работы он подходил ко мне или к Саше Романенко с какими-то вопросами, касающимися завтрашнего дня. Вообще эти два офицера были похожи друг на друга не внешностью, а поведением, армейской выправкой, хваткой в выполнении поставленных задач. Я им завидовал белой завистью: они инженеры, окончившие училище, в которое мне не разрешили даже сдавать экзамены, они только начинают свою карьеру, и мы, их друзья, не дадим им спотыкаться, как спотыкался я, они рядом работают. Наконец, я — в должности прораба, должности, которую я больше всего люблю, заканчиваю свой дом, а они свои дома только начинают.


Я думал, что пропорционально времени работа у меня будет убывать. На каждом последующем доме имелся свой прораб. У меня был свой дом, где я вёл работы. Однако на нём строительные работы подходили к концу, и я передавал здание субподрядчикам для производства следующих работ. Конечно, я принимал участие в строительстве всех домов, но хозяином там себя не чувствовал. Пришёл Сухотин и принёс папку с чертежами.

- Садись, лейтенант, — сказал он, когда мы зашли в прорабку. — Давай посмотрим чертежи наружной канализации. Дело в том, что сантехническое управление сейчас работает на спецобъектах, и выполнить работы по нашему объекту не может. Это управление с трудом приняло от нас работу по монтажу отопления, водопровода и внутренней канализации. На устройство наружной канализации у них не хватает сил. Афанасьев передал эту работу Алексееву, а тот отфутболил нам. Ни Алексеев, ни Драбкин чертежей не смотрели, а зря, нужно было бы посмотреть. Я мельком чертежи просмотрел и увидел, что там есть, над чем нам призадуматься.


Он развернул лист наружных коммуникаций всего квартала. Здесь был и коллектор диаметром 400 мм, к которому шли трубы от каждого дома диаметром 150 мм. Как будто всё было нормально.


Когда же мы развернули чертежи вертикальной развёртки, стало ясно, почему сантехники спихнули нам эту работу: трубы коллектора лежали в песчаном грунте на глубине шести метров. Если бы такой коллектор нужно было проложить километров четыре-пять, можно бы сделать инвентарное металлическое крепление и работать спокойно, а на 400 метров трассы это крепление будет очень дорогим. Опять я убедился, что Алексеев меня в покое не оставил и это очередная его попытка заставить меня взмолиться и просить прощения. На этот раз он, подобно Иванько, тщательно рассчитал многоходовую комбинацию, чтобы отомстить мне за все неприятности и тон разговора, которые я допустил при разговоре с ним. Он знал, что Сухотину некому поручить выполнить эту работу, кроме меня — все инженеры молодые, только из училища, и к ведению сантехнических работ даже теоретически были подготовлены недостаточно. Я поделился со своими предположениями с Сухотиным.

- Брось ты эти мысли, — успокаивал меня начальник участка. — У тебя достаточно доброжелателей в управлении, как я заметил, которые кому-то обидеть тебя не дадут. А спихнуть эту работу на других нам не удастся. Мы только можем потерять авторитет.

- И это правда, — согласился я с начальником.

- Нам нужно спокойно, и этим ты займёшься прямо сейчас, обдумать, как выполнить эту работу, и не менее важно подсчитать материальные ресурсы и технику. Вечером эти материалы должны быть у меня. Всё ясно? Выполняй!

- Есть выполнять!


Он ушёл. Я понял, что Сухотин конфликтовать с Алексеевым не будет, как Кунцевич. Он осторожен, осмотрителен, быстро овладел ситуацией и решил, что Афанасьев лучше справится с Алексеевым, чем он. Сначала это обстоятельство несколько встревожило меня, но скоро я понял, что он прав, и принялся за работу. Прежде чем начать считать, я взял чертежи, чтобы пройти трассу и убедиться, что ничто не мешает работать.


Молодые североморцы пока ещё в манеже детских ясел.

Наш Виктор крайний справа.


На трассе уже трудился майор Шиховцов. Увидев меня, он приветливо помахал мне рукой и дал отмашку солдатам, которые с ним работали, чтобы они сделали перерыв. Когда я приблизился, он, улыбаясь, обратился ко мне:

- Что, лейтенант, тебе воткнули эту клизму? Я позавчера присутствовал в кабинете Афанасьева, когда тот приказал Алексееву выполнить эту работу. Тот ногами и руками отбивался, выставляя всё новые и новые причины: нет людей, нет специалистов-сантехников, нет опытных инженеров, которые бы не побили бы народ, и прочее. Афанасьев сказал, что у него тоже нет специалистов, а делать работу надо. Выходит, что мы остаёмся вдвоём. Однако у тебя, подполковник, только район, а у меня несколько районов, управление. Так что бери чертежи и на рабочем месте учи людей. Но мне кажется, что твои люди сумеют ещё тебя научить. За старинку держишься, подполковник, а они новые люди и с новым мышлением. Надо думать о них и о себе не забывать. Жалко было смотреть на Алексеева. А ты знаешь, я почему-то подумал, что он эту работу поручит тебе. Ты хотя бы знаешь, с чего нужно начинать?

- Не боги горшки обжигают, — ответил я. — Нашли коллектор, в который нужно врезаться?

- Нет, я дам тебе отметку последнего колодца. Врезку будут делать сантехники.

- Это облегчает мою участь, — вздохнул я.


К вечеру я сдал заявку на механизмы и материалы и составил график работ, который увязал с графиком поставки материалов. Все бумаги я вручил Сухотину. Он мельком пробежал по ним глазами, хмыкнул и сделал своё заключение:

- Ну и мастер ты «забивать клинья»!. Ну, скажи, зачем тебе 10 кубов доски пятидесятки?

- Товарищ майор, я уже делал экономию, и своей шкурой почувствовал, чем это кончается. Я прошу, чтобы заявка была выполнена. Мне ещё не хватает закопать ребят... Расчёт заказанного могу предъявить, — настоял я.

- Ладно, не горячись, не путай божий дар с яичницей.


На следующее утро мне завезли весь заказанный материал: доски, подтоварник, гвозди, трубы, а к обеду на трайлере притащили новенький экскаватор. Это было чудо, изваянное (именно изваянное, а не изготовленное!) на Ковровском экскаваторном заводе. Прикосновение к этой машине вызывало восхищение нашей машиностроительной промышленностью. Невольно вспомнился экскаватор, которым работал в посёлке Роста при копке котлована на первом моём доме.


Познакомился с машинистом. Парень немного был похож на Илью, но старше. Узнал характеристику машины. Ковш у неё по ширине был уже требуемой ширины траншеи, до максимальной глубины она не доставала два метра. Пока экскаваторщик навешивал на экскаватор демонтированное при транспортировке оборудование, плотники готовили щиты крепления траншей, бригадир с группой солдат ставил вешки на трассе, они соединяли вешки раствором известкового молока, ставили неподвижные визирки, чтобы следить за глубиной копки.


Погода была отличной, весеннее солнце ласково обдавало нас теплом, белые линии трассы на свежей зелени травки, которая покрыла землю сразу после таяния снега, делала всю площадь строительства похожей на громадное футбольное поле.


Первые ковши грунта были как пробные. Однако экскаватор никто останавливать не стал. Песчаный грунт легко поддавался силе машины, и работа пошла. Благо, что первые сотни метров были глубиной до 4 метров. Когда первые метры траншеи достигли нужной отметки, т. е. нужной глубины, с противоположной стороны отвала грунта подошёл автокран. Нужно было опускать щиты крепления траншей. Песчаный грунт мог обвалиться в любой момент.


Но вот первые щиты медленно опустились в траншею. Заострённые стойки щитов под своим весом вгрызлись в песок основания траншеи, и плотники с распорками по лестницам спустились в траншею. Первая труба укладывалась по нивелиру. От точности её укладки зависело качество выполнения всей работы. Когда четыре трубы колбаской легли в траншею, мы прокопали ещё траншею на укладку одной трубы, и я велел переставить экскаватор к началу траншеи и закрепить уже уложенные трубы.


Экскаватор подавал песок в траншею, а внизу, в траншее, солдаты лопатами и трамбовками подсыпали песок под трубы и уплотняли его. Так, день за днём работая, мы добрались до участка глубиной шесть метров. Здесь мы уже работали уверенно, без излишней суеты. Экскаватор прорыл по трассе котлован, в котором он мог бы повернуть ковш, а дальше, въехав в котлован, выдавал нам траншеи для укладки труб. Так мы довели трассу до места врезки в действующую канализацию. Дальше работать должны были сантехники, нам за них делать не свойственную нам работу не было резона.


Хочу только заметить, что очень мало в техникуме уделяли внимания на предмет «Производство строительных работ». Если бы я не поработал эти несколько месяцев на стройке посёлка Роста, я бы не сумел работать сейчас, и на Канином Носу тоже «наломал бы дров», и главное, я опять поднял свой рейтинг в кругу моих доброжелателей, друзей, показав Алексееву, что «не боги горшки обжигают». Вместе с тем я знал, что каждая моя удача его раздражала, и он искал случая, чтобы мне доказать, что он начальник, и я буду делать то, что он прикажет, даже если эти приказания будут абсурдны.


Внутри первого дома мы сдавали отделочникам квартиру за квартирой. Всех плотников переставили на устройство чёрных полов под паркет. Теперь, уже не ожидая приёмщиков из стройконтроля, я сам бегал с рейкой и заставлял бригадира жёстко принимать у рабочих бригад поверхность пола, придираясь к каждому миллиметру провеса.


В кухнях, на консолях клались кухонные очаги. Ещё занимаясь в техникуме, мне случайно пришлось поработать с опытным печником, и я овладел искусством кладки кухонных очагов. Здесь, рассматривая чертежи, я обнаружил, что очаги, которые клал одессит, гораздо лучше, чем предложили проектировщики. Никому ничего не говоря, я дал указания класть очаги моей конструкции.


Внутренние работы в здании стремительно шли к завершению. Внутренняя сантехника практически была смонтирована. Хуже было с наружными работами. Проектная врезка водопровода была выполнена, но магистральный водопровод ещё был не задействован, смонтированная котельная не могла работать без воды. Внутридворовая канализация была уложена, но при заливке водой не дала положительных результатов. Чувствовалось, что трубы укладывали не специалисты. Мы только учились их укладывать. С этим мы справились, и приёмщику с водоканала сдали канализационные магистрали с первого предъявления. Вода из труб не убывала, овалов при визуальном просмотре труб не было обнаружено. Сдав магистрали, мы бульдозером выровняли по планировочным отметкам территорию и приступили к благоустройству.


Предвидя скорую сдачу в эксплуатацию дома, я подал рапорт по инстанции с просьбой предоставить мне комнату в новом доме, мотивируя тем, что живу в холодном полусгнившем деревянном доме, что родившийся сын в первые месяцы жизни перенёс дважды воспаление лёгких. Рапорт в управлении приняли, и я продолжал работу. Жена с сыном в июне поехала на юг. Ввиду того, что приближается сдача дома, мне в очередном отпуске отказали. В отпуск ушёл Сухотин.


После отъезда жены я с объекта не уходил до поздней ночи. Работали мы практически круглосуточно. Третья смена была подготовительной. Утром ко мне подбежал Романенко. Таким взволнованным я его ещё никогда не видел. Побледневший, с округлёнными глазами, заикающимся голосом он сказал:

- В моём доме подвал залит водой.

- Какая вода? Откуда она могла взяться? Ведь там нет никаких коммуникаций..? — забросал я его вопросами.

- Коммуникаций нет, а вода есть, — ещё сильнее утверждал Саша.


Мы пошли к дому. Ещё с лестничной клетки я увидел воду, уровень которой немного не доходил до первой лестничной площадки. Мы обошли здание вокруг. Везде было сухо, снег давно уже сошёл. Сухотина не было, Драбкин боялся дома, как чёрт ладана, да и с ним ничего нельзя было решить. Я пошёл в управление к Овчинникову и рассказал о подвале с водой.

- Иди на объект, я сейчас же разберусь с этим вопросом и приду к тебе, — спокойно сказал майор и удалился.


Через пару часов на объект пришло несколько офицеров с папками, развернули чертежи и начали ходить среди каких-то ориентиров, мне не известных. Пришёл Овчинников. Мы с Сашей тоже примкнули ко всей группе.

- Наверное, неправильно выполнен дренаж, поэтому вода залила подвал, — высказал своё мнение один из офицеров.

- Как непправильно выпполнен? Здесь вообще нет никакого дренажа, — выпалил Саша, стараясь не заикаться, но у него ничего не получилось.


Один из офицеров технического отдела вынул из папки перечень выданных району чертежей и указал номера чертежей дренажной канализации.

- Каккие чертежи? У меня таких чертежей нет! — настаивал Саша.

- Не волнуйся, Александр, принеси перечень документов, принятых тобой.


У меня мелькнула мысль, что Драбкин ради достижения ложной экономии решил вообще дренажную канализацию не делать и, как впоследствии выяснилось, я был не далёк от истины. За одну подобную авантюру он лишился звёздочки подполковника, а в нашем управлении он удержался. Очевидно, уж очень сильная «рука» у него была.


Пришёл Романенко с перечнем чертежей:

- Смотрите, в перечне такие чертежи не числятся, — уже более спокойно сказал он.

- Ясно, оставьте один экземпляр чертежей на участке, — распорядился Овчинников, обращаясь к своим офицерам, а затем обратился к нам: — а вы, пожалуйста, срочно займитесь сбросом воды из подвала, чтобы не пришлось нам разбирать здание. Мы сейчас разберёмся, и завтра вы получите указание, что делать.


Они ушли. Мы с Сашей прошли по трассе дренажной канализации. Ясно было, что по этой трассе никакие коммуникации провести не удастся — трасса была пересечена домами, башенными кранами, резервными насыпями грунта. Она должна была проходить глубоко под домом № 2, в котором уже была смонтирована в подвале котельная установка. Очевидно, изыскания и проект этой канализации был выполнен давно и нуждался в корректировке.

- Ну, прораб, что будем делать? — обратился я к Романенко, который в таких ситуациях ещё не бывал и от недавно перенесенного волнения ещё не пришёл в себя. — Только не говори, что сделаем плавательный бассейн. Это у капиталистов бассейны. Неси сюда генплан квартала!


Мы развернули генплан. Нанесли на него две точки начала и конца дренажа. Затем соединили их ломанной кривой по свободной от застройки территории. Трасса оказалась короче. Когда мы сделали нивелировку, приняв отметки низа дренажа имеющегося у нас проекта, при грубом подсчете земляных работ было на треть меньше, чем в старом проекте. Чем руководствовались проектировщики — мы не знали. У нас не было чертежей геологии грунта, но ошибки мы не допустили, мы использовали их данные.


- Саня, здесь, кажется, пахнет рационализаторским предложением, — в шутку сказал я.

Однако в каждой шутке есть доля шутки. К утру эскизы, расчёты и, конечно, рационализаторское предложение были готовы, а к обеду уже лежали на столе Овчинникова. Мы в нём предложили заменить не заказанные перфорированные гончарные трубы на стандартный каменно-песчаный дренаж. Для такого дренажа материала у нас было хоть отбавляй. В этот же день геодезическая группа во главе с майором Шеховцовым внесла некоторые поправки в наши расчёты и вышла на трассу для выноски новой разбивки трассы.


Хуже обстояло дело с откачкой воды из подвала. Пропускать такое количество воды через фундаменты было бы безумием — можно завалить дом, подмыв фундаменты. Я послал кладовщика на материальный склад, предварительно выписав 40м четырёхдюймового гофрированного шланга.

- Ваня, сделай всё возможное и невозможное, — попросил я кладовщика, — к концу смены шланги должны быть на объекте.


Приказывать ему я не мог, он был вольнонаёмный. К концу смены шланги были завезены на объект. К этому времени сварщик нарезал соединительные патрубки. Мы с Сашей не ушли отдыхать, пока вторая смена не соединила шланги и методом «сифона» не начала откачивать воду через окошко в цоколе. Рано утром, задолго до начала смены мы прибежали на объект, чтобы убедиться, что воды нет. Однако вода была, но уровень её был намного ниже, и вода продолжала уходить. Нужно было срочно начинать работы по устройству дренажа. Эту работу я поручил Романенко, а сам занялся сдаточным домом и остальными работами по участку. Сухотина из отпуска не отзывали.


В этом эпизоде хотелось бы отметить, что ни Алексеев, ни Драбкин на объекте не появлялись. Деньги за рацпредложение мы с Сашей получили поровну. Несмотря на то, что по сравнению с достигнутой экономией и нашей зарплатой деньги, полученные за предложение, были чисто символические, всё-таки было приятно, что факт был отмечен. По управлению нашего района был обнародован приказ о наложении взыскания в виде выговора на вольнонаёмную служащую нашего района. Отделка нашего первенца была завершена, а сдать дом государственной комиссии мы не могли: сантехническое управление не окончило строительство магистрального водопровода, к которому подсоединялся наш дом. Без воды дом предъявлять к сдаче было невозможно. Мы начинали свой рабочий день с того, что во всех квартирах открывали двери и проветривали помещения.


Один раз из квартиры выскочила огромная крыса. Когда мы зашли в квартиру, то увидели: в одной комнате до середины стены были обглоданы обои, которые клеились мучным клейстером. Крысу убили, но комнату пришлось переклеивать. В тот же день убили ещё пятерых крысят. События, которые произошли в эти дни, будут ещё много лет, а может быть, десятилетий не сходить с уст великого народа, который победил фашизм, но не сумел победить бюрократизм в своей стране, бюрократизм, который впоследствии погубил великое государство.


Мы прочли в газетах речь секретаря ЦК Хрущёва «Об экономии и борьбе с излишеством». На нашем домостроительном комбинате, ДСК, некоторые цеха уже начали работать и выпускать доборный железобетон. Это фактически все детали дома кроме стен и перекрытий. Должен заметить, что панели стен и перекрытий на первый дом мы получали из мурманского ДСК. Чтобы не простаивал бетонный завод комбината, готовые к эксплуатации цеха в две смены готовили вышеуказанные детали. Когда начали прибывать комиссии по контролю исполнения вышеуказанного постановления ЦК, среди доборного железобетона были детали, которые некомпетентные руководители признали излишеством, и боясь гнева высшего чиновничьего аппарата, решили весь изготовленный железобетон утопить в заливе, благо, что ДСК построен был на берегу.


В воде были упрятаны несколько тысяч кубов доборного железобетона. В компании с сандриками, балясинами под водой почили пилястры-нащельники, которые прикрывали вертикальные швы панелей стен, архитравные балки, закрывающее швы стыков панелей стен и крыши, и другие детали. Подготовив дом к сдаче комиссии, сдать дом мы не сумели. Когда ударили морозы и включили отопление, во всех квартирах в местах стыков панелей появился иней. Руководители строительной индустрии поняли, что «с водой они выплеснули из ванночки младенца».


Начались поиски виновников. На этот раз на ковре стоял Геннадий Панфилов. Вопрос стоял один: почему стыки между панелями замазывались простым раствором, а не тёплым, где вместо песка применялась молотая пемза? Когда от Панфилова они не добились вразумительного ответа, минуя Сухотина, они вызвали меня. Вопрос был поставлен тот же.


Я, как подобает настоящему одесситу, ответил вопросом на вопрос: «О каких швах идёт речь? Если о горизонтальных, так там вопросов нет и быть не может — стык перекрывает нижняя панель, которая держит перекрытие. Вертикальные швы — в сочленениях рядом стоящих панелей, никакого раствора нет и быть не может, снаружи стык перекрывается пилястрой, а внутри шпаклюется. Так что виновника нужно искать в другом месте». Кто-то из всей своры, пытаясь за собой оставить последнее слово, сказал что-то вроде того, что «мы сами знаем, где искать», но не был поддержан другими, замолчал, и мне разрешили уйти.


Такая «экономия» обошлась только по нашему флоту, где строительство отнюдь не является основой деятельностью флота, в несколько тысяч кубов железобетона, 20 кубометров пенобетона, три месяца работы примерно сотни человек, потери 50 квадратных метров полезной площади жилья. Но это было несколько позже.


Сейчас стоял вопрос о сдаче в эксплуатацию первого дома. События, которые произошли в эти дни, заставили руководство строителей принимать срочные меры к сдаче и заселению дома. В город прибыли гражданские руководители города — пока ещё только два человека, и. о. председателя горисполкома и технический секретарь. Прибыли они не с визитом, а как полноправные руководители города. Они облюбовали административное здание и предложили бывшим арендаторам переселиться. Облюбовав наш дом, предложили по действующему положению передать семь квартир городу, т.е. 10%, а дальше определили срок сдачи дома в эксплуатацию. Администрация флота не хотела конфликтовать с властью и подписала все предложенные документы. Мы получили приказ подготовить здание к сдаче без горячей воды.

- Да, но холодной ведь тоже нет, — отметил я, когда Сухотин зачитал приказ.

- Нам сказали, что вода будет, — ответил мне начальник участка, — магистраль сейчас временно подсоединяют для промывки. Сантехники обещали, что к 10 часам подадут воду.

- Но ведь комиссия начнёт работать в 10 часов, — не сдавался я, будто от Сухотина что-то зависело, о чём Сухотин без замедления мне напомнил.


Где-то около 10 часов зашипели краны, и с их надраенных носиков потекла чёрная как смола кашеобразная жидкость. Краны начали шипеть, кашлять, выплёвывая куски своего содержимого в раковины, на пол и на кухонные панели. Я боялся, что масса забьёт краны в туалетных бачках, и велел сбросить воду и перекрыть входной кран. Когда в части квартир с бачков была спущена вода, как по команде все краны замолкли, подачу воды прекратили. Я велел сержантам, чтобы солдаты из ближайших дворовых колонок вёдрами носили воду и заливали бачки в туалетах, часть солдат стала мыть панели и раковины.

Комиссия пришла на дом в 11 часов. Вода больше не появилась, но бачки мы успели заполнить.


Молодой человек возрастом немного старше меня, исполняющий обязанности председателя горисполкома, шёл, как хозяин, впереди. За ним шла секретарь исполкома с не менее важным видом. Они наслаждались оказанным им вниманием идущих сзади Алексеева и Драбкина. Время от времени они останавливались и предисполкома изрекал какую-то ересь, Алексеев делал вид, что он весь внимание, и толком не вникнув в сказанное, пальцем указывал своей секретарше на тетрадь, которую она держала, что означало: «Запиши!».


Приблизительно то же самое делал Драбкин, находясь при секретаре. Один раз он попытался рассказать анекдот по поводу замечания, но Алексеев на него рыкнул, и не в меру разболтавшийся главный инженер умолк.


Овчинников, Сухотин, я шли вторым эшелоном. За мной шёл Саша. Наша с ним задача заключалась в том, чтобы никто до председателя комиссии не нажал на педаль и не спустил воду, которую с таким удовольствием спускал председатель, так увлёкшись этим занятием, что не заметил, что после бурлящего водопада в унитазе наступала гнетущая тишина. Благо, что эта забава ему скоро надоела. Сославшись на занятость, он вернулся в заготовленную комнату со столом и тремя стульями, важно сел на своё место, вынул из кармана авторучку.


Алексеев вызывал пофамильно из свиты, которой была забита квартира, членов комиссии, которые подписывали все экземпляры акта, и очередной экземпляр ложился перед председателем, который важно читал каждый экземпляр, как будто они не печатались на машинке одной закладкой. Фамилии Сухотина не было, была моя. Не скрою, что мне это было очень приятно — это был первый дом, который я построил с нуля.


Когда комиссия ушла, я проследил, чтобы все краны были закрыты, закрыл общую задвижку, закрыл парадные на замки и пошёл работать на другие дома. Прорабку мы переместили в Сашин дом, в помещение истопника. Настроение было препоганым, такое бывает после похорон. К концу рабочего дня я, Саша, Гена пошли к Иванову, где всегда было что выпить. Этот день исключением не был.


Утром Сухотин мне сказал, что списки на получение квартир утверждены. Меня в списках не было. С нашего района квартиры получили начальники участков Сухотин и Юрченко, комнату получил мой каменщик-инструктор Лёша. Было обидно. Однако на этом доме это была не первая обида и, как ни странно, не последняя.


Утром меня вызвал Алексеев.

- Лейтенант, никого не впускать в здание. За здание несёшь полную ответственность. Через три дня будем заселять дом. При заселении дома ты должен быть на доме, и не дай Бог, если будет хоть одна жалоба. Иди работай! — сказал он и начал рыться в бумагах на своём столе, указывая этим, что аудиенция окончена. Большей пытки на сей раз он не придумал. Через три дня началось заселение дома.


Я видел за свою жизнь ужасные картины в жизни людей, но то была война. На моих глазах валились дома в сёлах от взрывов бомб, на дорогах переворачивались телеги беженцев, убивая лошадей и людей, но то была война. Здесь озверелые люди разрушали дом, в котором они должны были жить. Подъезжали одна за другой машины со старой громадной мебелью, которая в никакие проёмы не входила, но желание новосёлов втащить эту вещь было настолько велико, что они не считались ни с чем. Сначала были сняты полотна дверей с петель и отброшены в сторону, затем по этим полотнам стаскивали тяжёлую мебель.


Я заглянул в парадную: кусок разделанной панели «под дуб» лежал под ногами, и от него расходились следы известкового раствора. Я призвал грузчиков осторожней работать. В мой адрес посыпались мат и оскорбительные насмешки. Грузчики были пьяны. Я вышел из парадной и наблюдал это варварство. Ко мне подошла хорошо подвыпившая женщина.

- Вы прораб? — спросила она тоном командира.

- Я, — ответил я, достал папиросу и прикурил. — Слушаю Вас.

- Ты что думаешь, если я простая работница, так надо мной можно издеваться?!

- В чём дело? — спросил я.

- Что, у тебя досок не было, чтобы настелить нормальные полы? Нужно было сказать, я работаю на складе, я бы прислала. Настелил, понимаешь, каких-то дощечек и стоит тут доволен. Я уже десять лет работаю здесь и за себя постоять сумею!

- Я вас понял. А теперь слушайте: во всём здании настелены паркетные полы. Их водой мыть нельзя, их нужно натирать мастикой... — я не закончил говорить, она меня прервала:

- Я не какая-то засранка, как ты думаешь, чтобы грязь мастикой замазывать, думаешь...

Здесь я уже не выдержал и прервал её угрозы.

- Слушай, я с тобой свиней не пас, чтобы ты мне тыкала. А теперь пойди и проспись и делай то, что я тебе сказал. Иначе ты меня вынудишь, и я тебя пошлю подальше!


Она такой разговор поняла сразу, что-то буркнула и ушла. Я выбрал момент, когда лестничная клетка будет свободной, и зашёл в здание. На одном из этажей я увидел, что одна женщина мыла водой паркетные полы. Я объяснил, что этого делать нельзя. Она сейчас же вытерла насухо паркет и поблагодарила меня.


Я позвал одного солдата и вместе с ним пошёл по трассе канализации. Солдат открывал крышки колодцев, я оценивал работу канализационной магистрали. Всё было в порядке. Канализация работала отлично. Поток фекалий заполнил половину сечения трубы, шалыги были сухими. Это было главным, ведь все солдаты, которые укладывали трубы под моим руководством, не были сантехниками, да я тоже только один раз видел, как делается эта работа.


После осмотра колодцев идти на мой дом не было охоты. Я пошёл на строящиеся дома, где чувствовал себя нужным и полезным. Рабочий день подходил к концу. Из окон заселённого дома по всей стройплощадке неслась песня «Шумел камыш». Мне было не до «камыша», я думал, как по приезде семьи я буду дальше жить. Финский домик, в котором мы жили, догнивал. В доме появились громадные крысы, которые в поисках пищи проделывали в стенах ходы на улицу, что не делало дом теплее. Я уже подумывал о том, чтобы сделать второй цоколь и утеплить этим дом. Меня удерживало то обстоятельство, что дом находился у самого штаба флота, и различные земляные работы в этом районе были нежелательны.


Когда утром я пришёл на работу, меня уже ждал посыльной от Алексеева. Он вызывал меня в управление. Сданный дом никому не передавался, он оставался на балансе АХО ССУ, которое не спешило принимать дом. Я же считал, что с заселением дома моя миссия на доме заканчивается.


Только я появился на пороге кабинета, началась атака со стороны начальника.

- За чем вы следите? Я велел вам быть на доме и следить за домом, а вы в это время, наверное, спали дома? — заорал он на меня. — Мне ночью звонили, что забилась канализация!

- Так точно, я ночью всегда сплю дома, если сооружение, в котором я живу, можно назвать домом, — спокойно ответил я, — и мне никто не звонил. Ни водопровод, ни канализация у меня не забилась, так как у меня этого ничего нет. Перед уходом домой я всё проверил, всё работало. Я сейчас проверю, в чём дело, но хочу предупредить, что я не управдом и не сантехник, а старший прораб участка, подменять я никого не собираюсь, больше на доме я дежурить не буду. Если завтра придут и сообщат Вам, что вспучились полы, то поэтому факту могу сообщить, что вчера многие мыли паркетные полы водой. Так что прошу прислать эксплуатационников, чтобы приняли дом, пока есть, что принимать. Разрешите идти? — выпалил я, повернулся и ушёл.


Колодец, после которого забилась канализация, я нашёл сразу, через два пролёта от дома. За ночь сточные воды промыли большую канаву в песке, по которому бежал солидный поток. За этим колодцем был пустой колодец. Здесь была пробка. Никаких приспособлений для чистки колодцев у меня не было. Солдаты, посовещавшись, разошлись.


Не прошло и получаса, как они возвратились с куском старого троса, с сапогами с высокими голенищами, с брезентовой морской робой и всякой мелочью, которая могла пригодиться при чистке канализации. Колодец был солидной глубины. Внутрь колодца спустился солдат в робе и резиновых сапогах. Ему подали конец троса, и он направил его в трубу. Солдаты наверху крутили трос, который упрямо не хотел влезать в трубу. Когда трос прекратил продвигаться, солдаты еще немного покрутили его и начали вытаскивать. Поток в лотке начал увеличиваться. Я велел солдату вылезти из колодца. Трос выходил из колодца всё легче и легче.


Раздался хлопок — трос пробкой, как пуля вылетел из трубы, и колодец моментально наполнился фекалиями. Всё закончилось благополучно, пробку успели поднять наверх, это оказался скрученный потоком клубок из презервативов и бумаги. Самое главное в этом эпизоде то, что я успел вовремя поднять наверх солдата из колодца. Могло случиться непоправимое. Больше я на доме не дежурил, и ещё много дней из окон заселённого дома неслась мелодия, ставшей застольной песней, «Шумел камыш», в исполнении счастливых новосёлов, к числу которых я не принадлежал.


После сдачи дома мои отношения с Алексеевым опять ухудшились. Он приходил на дома всегда злой и нападал на прорабов, причём в его нотациях всегда фигурировало моё имя, конечно, не с лучшей стороны. Это меня возмущало, и я, защищаясь, защищал моих коллег, друзей и в некотором роде подчинённых офицеров. В этих случаях он набрасывался на меня, нередко оскорбляя и унижая меня.


Странную позицию при этом занимал Сухотин. Он никогда не становился на защиту офицеров своего участка. Он делал своё дело, как мы договорились с первых дней совместной работы, и делал хорошо. Я был доволен, что мне не приходилось заниматься такими неблагодарными и никому не нужными делами, какими являлись выписывание нарядов, составление материальных отчётов.


Однажды офицеры нашего стройрайона в конце рабочего дня собрались в конторе при получении денежного довольствия. Начальника в конторе не было. Ожидая, пока кассир разберётся с деньгами, мы зашли в приёмную, где на столе секретаря всегда были свежие газеты и иногда журналы. Пока начальника не было, секретарь была в бухгалтерии и сплетничала с женщинами, которые там работали. Мы все набросились побыстрей посмотреть журнал «Огонёк». Этот журнал нам был недоступен, и он в единственном экземпляре выписывался на управление. В день его получения секретарь передавала журнал начальнику, и экземпляр для нас пропадал. Перелистывая страницу за страницей, мы обратили внимание на заголовок одной страницы — «Восточные мудрости». Их там было пять или шесть. Одна из них привлекла наше внимание. Она гласила: «Если бы криком можно было построить дом, осёл бы построил целую улицу». Один из офицеров взял на столе секретаря красный карандаш и жирно подчеркнул эту пословицу.


Довольные собой, мы в кассе получили деньги и пошли домой. Неделю мы жили как в раю. Начальник приходил на объект, обходил дома и шёл в контору, ни с кем не здороваясь, не требуя рапорта. Но это продолжалось только одну неделю — с юмором у начальника было туговато. В начале новой недели мы опять почувствовали, что у нас есть начальник. Другое дело — это главный инженер. Этот вообще на объекте не показывался. Мы пришли к выводу, что наш главный боялся нашего объекта, «как чёрт ладана». Когда вечером мы приходили в контору, он зарывался в чертежи, бумаги и делал вид, что он очень занят.


У него никогда к нам не было вопросов, и мы его старались не спрашивать — это взаимно устраивало и его, и нас. Надо отдать должное: при всём при том он находил время, выходил из кабинета, входил в прорабскую комнату. Если там была аудитория, достойная его внимания, он бросал какую-то шутку и убегал опять в свой кабинет. Шутить он умел, шутил остро и метко. Работая на поликлинике, когда была авария при запуске отопления, мне невольно пришлось быть свидетелем одной беседы главврача с главным инженером. Врач был не доволен выполнением одной из работ и своё неудовольствие высказал Драбкину.

- Ну, что Вы, доктор, понимаете в строительстве! — ни секунды не обдумывая, сказал Драпкин, глядя главврачу в глаза, — я в медицине разбираюсь больше, чем Вы в строительстве.

- Неужели?! — решил подыграть ему главврач, — что же Вы понимаете в медицине?

- Я знаю, куда надо ставить клизму и что для этого нужно иметь, — ответил Драпкин, осматривая присутствующих при этой беседе людей и всем своим видом показывая: «Ну, как я его!»


Иногда шутки Драбкина были не столь безобидные. В бытность, когда он был начальником какого-то строительного управления, он ухитрился сдать в эксплуатацию на острове Кильдин посёлок и спецобъект, на территории которого не был забит ни один колышек. Посёлка не было в натуре. За эту «шутку» он поплатился одной звездой и должностью. К нам в хозяйство он пришёл главным инженером в звании майора. В нашем управлении он тоже манипулировал бумагами, обеспечивая выполнение плана и лавируя просчётами в организации работ и, конечно, же обеспечивающими финансовые показатели. Ярким примером была дренажная канализация, которая своё отсутствие обнаружила до конца гарантийного срока.


Один раз я невольно оказался косвенным соучастником авантюры. В момент массовой завозки кирпича я обнаружил, что кирпичный завод, отправляющий нам кирпич в контейнерах, не догружает контейнеры, вместо 200 кирпичей укладывает 185, что равняется 7,5 %. Был бы я материально ответственным, я, быть может, не так среагировал — в конце концов, кирпичный завод был Главвоенморстроя, но материально ответственным был Сухотин. Я остановил разгрузку, вызвал представителя ГВМС, который заверил акт, подписанный мной и шоферами. Этот акт я отдал Сухотину, а тот передал в контору. С завода взыскали стоимость 75500 штук кирпича. Я случайно присутствовал в конторе, где Драбкин с начальниками участков решал, как можно было выполнить план и получить деньги за кирпичную кладку, не имея в наличии ни одного кирпича. Однако Драбкин из этого положения вышел. Начальнику управления такой главный инженер нравился.


Лето было в разгаре, мы готовились к сдаче в эксплуатацию второго дома, заканчивались строительные работы на доме хлебозавода. Наш первенец был уже полностью заселён. Монтировался крупнопанельный дом (в ту пору мы ещё не знали, какую участь ему уготовили правительство и высшее руководство строительной индустрии). Я получил новый объект и изучал документацию. Дом был из серии первого дома, но были и некоторые изменения. В мои должностные обязанности старшего прораба входило наблюдение за всеми объектами участка, но это наблюдение ограничивалось советами и предупреждением последствий того или другого действия. Гонки особой не было. Я принял решение изготовлять кирпичные блоки для следующего дома, который явно монтироваться будет зимой.


В это время мы узнали, что у нас появились конкуренты. Не знаю, по собственной ли инициативе, или по подсказке ГВМС на объект прибыла делегация от кирпичного завода перенимать опыт изготовления кирпичных блоков. Не знаю почему, но я был рад этому. Если бы мне предложили переехать в посёлок Роста и организовать работу, а вернее, создать цех по изготовлению кирпичных блоков, я бы не задумываясь согласился. Но мне никто не предложил, а напрасно. У меня уже в те годы созрели планы, а после демобилизации я разработал полуавтоматические линии изготовления блоков, которые мне не удалось осуществить. Бюрократический аппарат на этом фронте одержал полную победу, и до конца моей работы на строительстве перегоняют миллионы рублей в мусор. Но это отступление от рассказа.


Был разгар лета, дни были максимально длинные. После работы мы могли до часу ночи играть в волейбол, городки. Жена с юга регулярно присылала письма. Малыш рос, но болел часто. Чувствовалось, что с первых дней жизни он почти не питался материнским молоком.


Ко мне на объект пришёл посыльный из ССУ. Он передал мне, что я должен явиться в Главвоенморстрой к дежурному в 14 часов, там меня ждут. На моём доме работы ещё не развернулись, и меня ничто не задерживало. На втором доме я определил себе работы по устройству внутриквартальной канализации, Саша Романенко вёл внутренние работы. Сложностей здесь не было.


К 14 часам я прибыл в ГВМС и обратился к дежурному, как мне было приказано. Дежурный направил меня на второй этаж, указав, в какую комнату мне нужно явиться.


В кабинете, куда я зашёл, за столом сидел один армейский капитан. Я доложил о прибытии. Капитан предложил мне присесть у стола на ранее придвинутый стул. Он порылся в довольно большой стопке личных дел и достал мою папку. Несколько задержавшись на первой странице личного дела, стал быстро листать остальные, как бы компенсируя предыдущую медлительность. Далее он уточнил фамилию, уселся поудобнее и перешёл к делу, по поводу которого он меня вызвал.

- Вы служите в Заполярье уже шесть лет. Вы имеете право на смену места службы, — сказал капитан монотонно уже заученную фразу.


Далее он начал мне читать инструкцию, включающую в себя мои права, закон и процедуру переезда. Когда он окончил чтение, он уточнил, есть ли у меня вопросы.

- Куда Вы можете предложить переехать? — был мой первый вопрос. Я, конечно, догадывался, что в Крым или в Москву меня не пошлют.

- Сейчас у нас есть разнарядка перемещения военнослужащих в среднюю зону, — последовал ответ.

- Вы можете несколько уточнить место? — поинтересовался я.

- Точно сказать не могу, но это Томская или Омская область.

- Более или менее ясно, — сказал я, а подумал, что ничего не ясно. Ведь эти две области занимают территорию немногим меньше Западной Европы! Однако решил сразу ответ не давать.

- Когда нужно дать ответ? — задал я обнадёживающий вопрос

- Завтра или послезавтра, — последовал ответ.


Я взял разрешение и удалился. На участок шёл медленно, обдумывая дальнейшие свои действия. Советоваться было не с кем, самостоятельно решение без жены я не имел права принимать. Доработав смену, сразу ушёл домой, обдумал текст телеграммы, пошёл на почту и отправил её в Одессу. Обратный адрес дал до востребования, так как дома я бывал только ночью.


Утром начал обычный рабочий день с обхода объектов. Расстановка рабочих делалась в конце работы предыдущего дня.

- Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — услышал я голос посыльного ССУ за спиной. — Товарищ лейтенант, Вас вызывает срочно майор Афанасьев!


Я с посыльным сразу пошёл в управление. По дороге посыльный мне доверительно сказал:

- Держитесь, товарищ лейтенант, батя в бешенстве.

- Ничего, пробьёмся, — отшутился я, не чувствуя за собой никакой вины.


После сдачи дома мне казалось, что ко мне в управлении потеряли интерес. А теперь если вспомнили, значит что-то новое. Я зашёл в кабинет и доложил о прибытии. Афанасьев мельком взглянул на меня и продолжал перебирать на столе какие-то бумаги, не предложив мне сесть. Я понял, что где-то я промахнулся и сделал не то. Наконец, закончив возню с бумагами, он поднял на меня свои усталые грустные глаза и разразился страшным матом. Я уже такую симфонию слышал, но на этот раз решил не молчать.

- ...Что, обиделся, не дал комнату? А ты сядь на моё место и раздели 10 квартир на 200 нуждающихся, нужных мне людей, и ты тоже в этой компании! Я считал, что мы из тебя сделали неплохого строителя, мыслящего, считающего, неплохого организатора, а ты как дешёвка побежал при первой возможности продаваться первому покупателю... — он от злости запнулся, чем я и воспользовался.

- Верно, Вы не дали мне комнаты, и думаете, что от этого у меня будут полные штаны радости? Жена при родах простудилась, и теперь её хирурги порезали не менее, чем мясник тушу на прилавке, а я должен радоваться? Мой сын в первую зиму своей жизни три раза болел воспалением лёгких, не имея материнского молока, а я, отец, должен радоваться? Сейчас сына на юге спасают врачи от туберкулёза. Вы думали, что я должен быть счастливым, что первый дом, который я построил, заселён, а я, как собака, должен стоять на улице по приказу Алексеева и вытаскивать презервативы из канализационных колодцев и следить за варварами, которые горячей водой моют паркетные полы? Я Вас должен огорчить, мне от этого никакой радости нет!

- Стоп! — прервал меня Афанасьев, — ни у тебя, ни у меня нет свободного времени, чтобы упражняться в словесности. Ты мне лучше скажи, подал ты рапорт капитану или нет?

- Нет. Он ждёт ещё завтрашний день. Я жду телеграмму от жены, — чистосердечно признался я, чем подчеркнул, что никому здесь не верю и на их милость не надеюсь. — Всё зависит от решения жены.


Здесь, конечно, я немного блефовал.

- Так, — сказал майор, сделав небольшую паузу, — квартиру я дать тебе не могу, у меня её нет, семь квартир забрал город, а комнату 18-20 квадратных метров получишь. Семья у тебя небольшая, пока хватит, тесно не будет. На Алексеева не обижайся, он от меня тоже отхватывает, как я — от генерала. Такова жизнь. А перевод выбрось из головы, там тоже не «молочные реки и кисельные берега». Иди работай!


Я вышёл от Афанасьева со странным чувством — с чувством скорее удовлетворения, нежели разочарования. Ведь может же он быть человеком, который со мной только что разговаривал! А я на него попёр, как будто действительно последний день с ним работал. Да, с дипломатией у меня туго...


Управление находилось от объектов на расстоянии не больше одного нормального квартала. Шёл я медленно, обдумывая каждый миг нашей беседы, которая так бурно началась и так сердечно окончилась. То обстоятельство, что я получу нормальную комнату, меня не радовало. Меня столько раз обманывали, что на этот раз я всерьёз ничего не принял, но открытый разговор с Афанасьевым меня поразил. Ведь он в момент моего «откровения» мог просто меня выставить за дверь. Но он этого не сделал. С такими мыслями я обошёл объекты и зашёл в прорабскую конторку. Сухотин сидел за столом и что-то писал. Увидев меня, он приветливо улыбнулся и с ехидцей сказал:

- Ну, лейтенант, ну ты даёшь! С тобой не соскучишься... — затем уже серьёзно: — Я был утром в управлении и случайно оказался свидетелем беседы Афанасьева с Алексеевым. Афанасьев пришёл к нам в район ровно к восьми — и напрямик к Алексееву: «Ты что думаешь, я так долго сумею это терпеть?! Я тебе дал одного прораба, вы с ним просрали несколько месяцев, и ты его прогнал. Я прислал тебе другого, который, по моему мнению, работать может и хочет. Ты послал его канализацию чистить. Ты что думаешь, что у меня прорабы на полках лежат и ждут, пока ты их соизволишь пригласить? Учти, если этот уйдёт, а это может случиться, будешь искать прораба сам, а пока будешь работать прорабом сам. Помни!».

- Сказав это, он повернулся и ушёл. Я тоже вышел, чтобы Алексеев не видел, что я был свидетелем этого разговора.

- Желаете знать продолжение этого разговора, товарищ майор? — спросил я Сухотина, — пожалуйста. Я не знаю, откуда узнал Афанасьев, что вчера меня вызвали в УГВМС к «покупателю» со средней полосы, но то, что он узнал об этом, я убедился только что. К 10 часам он вызвал меня к себе. То, с чего он начал, я разрешу себе не повторять. Скажу только одно: самое безобидное было, что он обозвал меня проституткой, которая пошла продаваться, несмотря на то, что я пошёл по вызову, не зная о цели вызова. Я ему ответил менее резко, согласно субординации, после того стороны пришли к соглашению, что нужно перейти на мирные рельсы. Одна сторона согласилась не форсировать решение перевода, а вторая — дать комнату в нашем доме. Что будет дальше, предположим — завтра, первая сторона Вас проинформирует завтра.


После того, как мы поделились информацией, мы сели за чертежи и графики ведения работ. Майор не в категорической форме высказывал свои предложения, я высказывал свою версию. Он или соглашался с ней, или заставлял меня методом убеждения согласиться с ним и сделать, как он предложил. Я обязан был выполнить его предложение. Опять пришёл посыльный от Афанасьева:

- Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту! — по уставу обратился посыльный к майору, а получив разрешение, обратился ко мне:

— Товарищ лейтенант, майор Афанасьев прислал Вам ордер на комнату и велел Вам немедленно вручить его. Поздравляю!

- Передай товарищу майору мою благодарность, — сказал я.

- Я даже не знаю, что мне делать с этим ордером, я не знаю, где эта квартира, — обратился я к Сухотину, показав свою полную беспомощность в этом вопросе.

- Чтобы это была самая большая беда в твоей жизни, — улыбаясь, сказал Сухотин, поздравил меня и крепко, по-дружески пожал мне руку, — а теперь иди ищи свою квартиру, всё равно сегодня толку от нашей работы не будет.


Я вышел из здания. Увидел проходящего невдалеке от меня инструктора-каменщика Лёшу и окликнул его. Он подошёл.

- Лёша, ты случайно не знаешь, где в нашем доме квартира №60? — спросил я.

- Знаю хорошо, потому что я в ней живу, — ответил Леша и, спохватившись, стараясь мне помочь, спросил: — а зачем она Вам?

- Понимаешь, Лёша, я неожиданно стал твоим соседом. Мне только что вручили ордер на комнату, — сказал я ему, чувствуя, что меня здорово огорошило и я никак не могу прийти в себя.

- Вот здорово, товарищ лейтенант! — воскликнул Лёша, как будто он, а не я получил комнату. — Вот Лёля обрадуется! Мы с ней с самого вселения думали: кто же будет в этой комнате жить, ведь она с самого вселения была опечатана? Я сейчас же скажу Лёле, вот радость-то!


Он побежал к себе домой, я пошёл в АХО управления. Нужно было заказать на следующий день автомашину, узнать, кому отдать ключи от старой квартиры, где сосед месяцами не приходил домой.


Утром я взял двух солдат, с которыми погрузил мой скарб, не очень большой, но уже кое-что было: кровать, шкаф, стиральная машина, стол, стулья и чемоданы. Всё это подняли на пятый этаж и занесли в комнату, которая ещё пахла краской. Впервые после работы я не пошёл домой. Идти было некуда. Выйдя из конторки, я перешёл через двор и уже был дома. Теперь в этой трёхкомнатной квартире жили три семьи. Кроме моей семьи и Лёшиной жила семья одного капитана, которая занимала самою большую комнату. Та семья состояла из четырёх человек. Дети, девочка и мальчик, были погодки — три и четыре года.


Лёша был прав, когда сказал, что его жена Лёля будет рада, что моя семья поселится в пустующей комнате. По поводу радости было две причины: во-первых, ей Лёша много рассказывал о наших удачах на работе и всё приписывал мне. Не зная меня, она заочно уважала меня за энергию и смекалку, проявленную мной в работе, которую её супруг преподносил ей с некоторой гиперболизацией моих действий.


Впоследствии я понял, что дело не только в этом. Дело в том, что капитан частенько приходил домой изрядно пьяным. В квартире начинался дебош, при котором капитан избивал свою жену. Лёша был очень хорошим семьянином и не мог сдержать себя, чтобы не заступиться за женщину. Несмотря на то, что капитан был крупнее и сильнее Лёши, Лёша выходил на помощь женщине. Ему, конечно, от капитана доставалось, но дебош прекращался. Теперь Лёля думала, что мы вдвоём капитана приструним. Однако никого приструнять не пришлось. Капитан приходил по-прежнему выпившим, но мирно ложился спать. С постройкой нового дома произошла задержка, и все силы были брошены на окончание трёх строящихся домов.


Так окончились мытарства с получением жилья. Приехала из отпуска жена с сыном. Комната ожила. Сын вырос, окреп, однако ходить ещё не начал, ползал. Врачи нас успокаивали, что всё будет хорошо, но мы догадывались, что с болезнью ещё не покончено. Он подружился с соседскими детьми и целый день с ними играл. Настало время отводить его в ясли. При анализе обнаружили дизентерийную палочку и сыну дали направление в госпиталь (гражданской больницы в городе не было). Когда мы принесли его в госпиталь, там наотрез отказались оставить в госпитале одного из родителей. Мы его оставили и с тяжёлым сердцем пошли домой. Когда мы проходили мимо окон палат, солдаты и моряки в окне на втором этаже демонстрировали нам нашего сына, на которого уже была напялена солдатская госпитальная пижама. Молодые солдаты с ним играли, как с куклой. Сын помахал нам ручкой, и его унесли.


У жены начался учебный год. В школу ей было идти дальше, чем от старой квартиры, зато мне было его ближе отвозить в ясли. Мне это было удобно, и я мог своевременно приступать к работе. Однако с наступлением холодов сын опять заболевает воспалением лёгких. Врачи прилагали все усилия, чтобы восстановить здоровье ребёнка, но он был слаб и время от времени температурил. Когда он болел, жену в школе подменяла Иванюк, когда он просто температурил, с ним с охотой оставались соседи. Мы считали каждый день, чтобы дотянуть до весны и опять вывезти его на юг.


Моя работа вошла в русло. Бои с начальником практически прекратились. Алексеев увлёкся осуществлением каких-то собственных планов и на площадке неделями не бывал. Городские власти потребовали от моряков, чтобы в кратчайший срок сдали в эксплуатацию больницу. Однако больница — это не жилой дом. Здесь кроме строительных норм и правил появляются некоторые дополнительные параграфы и разделы, требующие использования редко применяемых материалов, а для этого нужны дополнительные знания. Вот здесь, применяя лексикон Петра Первого, «дурь каждого видна была». Не многим ИТР приходилось строить больницы, и как следствие — многое приходилось переделывать. Всё начальство большую часть рабочего дня находилось на больнице.


Мне был дан «отпуск», я спокойно завершал строительные работы на трёх домах и также помогал Романенко и Панфилову на их домах, мне не приходилось отгавкиваться от нападок. Несколько отделений стояло на распиловке пенобетона поперечными пилами. Одна квартира была уже облицована пенобетоном и дала при замерах температуры положительный результат. Ни один из руководящих мужей из своего кармана не уплатил ни ломаного гроша за нанесенный ущерб.


Этот сравнительно небольшой отрезок времени я имел возможность нормально приходить домой и наблюдать, как детвора по всем трём комнатам с писком бегала, а мой Витька — по-пластунски. Прошло несколько недель, и он опять заболевает. Врачи определяют, что у него опять воспаление лёгких. Мы глаз не сводим с календаря, который как будто дразнил нас, не сходил с места, затягивая время. Зима была в разгаре.


Городу нужно было жильё. Городские власти требовали от командования флота, чтобы дома, которые строят флотские управления, сдавались досрочно или по крайней мере в срок, определённый мурманским облисполкомом. Генерал разносил в пух и прах начальников управлений Росты и Североморска. Соответственно волны докатывались к нам. Срочно нужно было сдавать крупнопанельный дом, а работы на нём затормозились.


Предприятие, которое поставляло нам пенобетон, не было рассчитано на такое количество бетона, оно работало круглосуточно, но автоклавы были очень малы. Пористые блоки к нам поступали прямо с автоклавов, мокрые. Пилились они хорошо, однако только час или полтора. Далее блок замерзал, и пилы его не могли пилить. Мы опять пришли к нашим теплякам, которые мы хранили с прошлой зимы, но блок — это не плитка, да и на эксперименты нам времени не давали.


Приехали монтажники, которым было приказано срочно демонтировать башенный кран. Не знаю, обещали ли им дополнительную оплату или крупные неприятности, но они поставили два автокрана и начали снимать одновременно верхний и нижний противовес. Всё шло хорошо, если бы не ветер. Когда сняли противовесы и начали опускать стрелу, ударил сильный порыв ветра, и кран опрокинулся на здание. Обошлось без жертв, однако участок крыши с карнизом пришлось реставрировать.


Прибежало начальство района, набросились на Панфилова, обвиняя его, что он не очистил снег вокруг здания, хотя к аварии это обстоятельство не имело никакого отношения. Дом готовился к сдаче только к весне, но сдать его не сумели. Дело в том, что к этому времени жильцы первого сданного дома поняли, что готовить пищу гораздо удобнее на электроплитах, нежели на плитах с твёрдым топливом или на керосинках.


Дрова, уголь, керосин в свободной продаже не были, всё это нужно было «доставать» или выписывать на предприятиях, что было проблематично. Фактически дом стихийно перешёл на электроплиты. Существующая подстанция, не имея резерва активного напряжения, не могла запитать ещё один дом, требовалась новая подстанция. Подходило к завершению строительство ещё двух домов и больничного комплекса.


Однако как время медленно ни тянулось, пришла весна. В этом году она была ранняя, бурная. В снежных проталинах появилась трава — высокая, яркая, с крепким стволом, и на глазах с каждым часом густела и тянулась к солнцу. Почки на кустарниках не раскрывались, а выстреливали листья, расправляя их на весеннем ветру. Я подал рапорт с просьбой предоставить мне отпуск и, как ни странно, Алексеев его сразу подписал, и даже более того — он подписал аттестацию на предоставление мне очередного звания старшего техник-лейтенанта.


Так я догнал в звании моего коллегу по офицерским курсам Валю Калягина. Он, перейдя на техническую работу, по своей оплошности допустил смертный случай и был лишен очередного звания. Работая на строительной площадке, не достаточно уметь красиво писать, мило улыбаться и краснеть, как девица.


Итак, отпуск! Жене уплотнили дни приёма экзаменов в школе, чтобы она имела возможность раньше уйти в отпуск. Мне отчитываться практически не надо было, я объект свой сдал, а новый пока ещё не развернулся. Чтобы сократить время в дороге, решили лететь самолётом в Одессу без остановок у родственников. Из Мурманска шёл самолёт на Одессу. ИЛ-12 по сравнению с ЛИ-2 был прекрасным самолётом. Здесь уже были стюардессы, которые исполняли свои функциональные обязанности: предлагали водичку, карамельки, а нуждающимся — гигиенические пакеты.


Только мы вошли в самолёт со спящим ребёнком, стюардесса около нас подвесила маленький гамак, куда мы уложили сына. Когда самолёт взлетел, сын проснулся и начал осматривать обстановку, которую он ранее не видал. Затем он потребовал, чтобы его взяли на руки, однако на руках он долго не усидел и потребовал, чтобы его опустили на пол. Ходить он ещё не мог, но держась за стул, уверенно стоял на ногах. Перебирая руками третью опору, он продвигался по первому ряду кресел салона. Все пассажиры наблюдали за его перемещением. Кое-кому уже было не совсем хорошо и они уже наизготовку держали гигиенические пакеты, низко наклонив голову и поддерживая её одной рукой. Сын думал, что с ним заигрывают, хватал несчастных за волосы и при этом воинственно визжал.


В салоне все громко смеялись. Некоторые пассажиры пытались с ним поговорить, но он разговаривать ещё не умел и, испытывая какую-то неловкость, мило улыбался и уходил. Постепенно в салоне все успокоились и занялись своими делами. Сын стоял у нашего кресла и тоже что-то рассматривал на кресле, пытаясь выкрутить это. Затем, видимо, ему стало скучно, он развернулся на 180° и медленно опустил руку, которой держался за кресло. Постояв несколько секунд и убедившись, что не упал, быстро перебежал в противоположный ряд кресел, схватился за ближайшее кресло.


И весь салон огласил своим зычным низким детским голосом, каким могут смеяться или плакать только мальчишки. Это был смех победителя, он преодолел робость и страх и одержал победу. Пассажиры опять обратили на него внимание, и он не стал ждать, пока его попросят (по крови он был одесситом!), он сделал свой вояж в обратном направлении. Это были его первые самостоятельные шаги в жизни. Все пассажиры салона вынесли вердикт, что он обязательно будет лётчиком. Никто не знал, что мальчишка был болен туберкулёзом, и мы этим рейсом спасали его, вывозя на юг.


Одесса нас встретила хмурой, довольно прохладной погодой. В этом году весна там была затяжной и холодной. На аэродроме нас встретил мой отец с машиной, и мы сразу отправились к нему на село, где он работал.


После ликвидации Хрущевым МТС отцу предложили, а затем его избрали колхозники председателем рыбколхоза. Странно его было видеть в этом качестве. В 1929 году партия послала его, простого рабочего, именно в этот район на организацию колхозов для подъёма сельского хозяйства, затем после небольшой подготовки он 25 лет проработал директором МТС, подымая отстающие хозяйства, после чего его переводили в отстающие. Долгое время работал председателем сельского райисполкома. Теперь опять стал председателем колхоза.


У отца никогда не было своего дома, а теперь он поселился в одной из комнат правления колхоза. Мы сняли одну комнату у колхозницы. Мне здесь нравилось, что нельзя было сказать о жене. Ей была чужда сельская жизнь. Однако парное молоко и молочные продукты здесь были отменные. В хорошие погоды, которые нас не баловали, мы гуляли по деревне или ходили по берегу лимана, любуясь его красой. Знакомых в деревне почти не было. После ликвидации статуса районного центра и перемещения всех районных организаций в другую деревню здесь не стало рабочих мест, и люди отсюда уехали. Клуб не работал. В кинотеатре фильмы демонстрировались очень редко. Отдохнув две недели, я железной дорогой отбыл в Североморск для прохождения дальнейшей службы.


Друзья встретили меня доброжелательно, но не более. Для них как собутыльник я уже пропал. Начальник участка встретил меня радостно. На него давил Алексеев, чтобы он начинал строительство нового дома, а Сухотин планировал, что этот дом должен начинать только я, и не без основания. Иванову он не доверял, а Панфилов и Романенко были заняты своими домами. В первый же рабочий день после отпуска я принял рабочую документацию. Конторка наша или, как мы её называли «прорабка», находилась в доме №2, в каком-то вспомогательном помещении котельной. Здесь свободно можно было заниматься чертежами, составлять графики работы, делать эскизы и, конечно, подписывать документы, не опасаясь, что их ветер развеет по строительной площадке.


Работы по устройству фундаментов начались в первую неделю после моего возвращения из отпуска. Сложность была в том, что геологический разрез под пятном здания не давал возможности применять сборные бетонные подушки. Вместо них укладывались монолитные железобетонные ленточные фундаменты. Вся сложность работы заключалась в том, что пришлось солдат обучать новой профессии арматурщика. Пришлось вкратце объяснять солдатам, как работает каждый стержень арматуры. В процессе работы некоторые солдаты пытались мне доказать, что так, как они уложили арматуру, она будет работать лучше. Когда я заставлял переделывать арматурные каркасы, они (конечно, не в глаза) называли меня педантом. Я понял, что солдат надо обучать, и насколько мне удавалось, немного им преподносил теории, доступной уровню их образования.


День был длинный, и работать было легко. Я уже начал подумывать над тем, чтобы начать заготавливать блоки на зиму, стараясь не допустить ни минуты простоя. Мне это удавалось. Я жил от строящегося объекта на расстоянии 40 метров. Дома до работы я заготавливал все нужные эскизы, и солдаты сразу по прибытии начинали работать, перекуривая на рабочем месте. При такой организации труда была большая выработка, солдаты получали на руки солидные деньги, которые многие отправляли домой. Они не нуждались в подгонке, и я занимался только организацией ведения работ и чисто инженерной работой.


Часто из-за отсутствия нужного ассортимента арматуры нужно было пересчитывать замену. Один раз вместо круглого профиля привезли уголок, и он тоже после пересчета пошёл в дело. К этому времени наша отечественная техника делала огромные шаги в выпуске строительных машин. Появились строительные краны грузоподъёмностью семь тонн, семитонные автокраны той же грузоподъёмности на автомобилях МАЗ. Автокраны были прекрасными машинами, но у них была очень большая нагрузка на колёса, и на наших песчаных грунтах им нужно было делать дорогу с усиленным основанием. Для всей этой механизации нужна была новая оснастка. Вот здесь и пригодилась солдатская смекалка. Нашлись чальщики, которые до армии успели поработать в порту и на заводах. Они чалили отличные приспособления, у которых грузоподъёмность перекрывала в несколько раз вес подымаемого груза.


Именно в это время я получил первое сообщение с юга, что болезнь сына угрожает его жизни. Врачи боролись за его жизнь, применяя небезопасные препараты ПАСК и фтевозит. Однако лечение требовало много времени, которого у жены уже не было, нужно было возвращаться в Североморск, начинался учебный год. В конце августа моя семья была в полном сборе. Сын заметно подрос. Теперь он уже не ползал, а на равных играл с соседскими детьми. Мы его определили в ясли. Начался отопительный сезон, в квартире было тепло и уютно. Утром я отвозил сына в ясли и успевал на работу, вечером мы совершали обратное турне. Однако такая идиллия продолжалась недолго, сын опять начал хворать, и жена неделями не могла выходить на работу. По возможности её заменяла Ольга Степановна. Врачи однозначно сказали, что если мы хотим сохранить сына, мы должны уехать на юг. Этого нам делать не хотелось, но альтернативы у нас не было. Я подал рапорт, в котором просил демобилизовать меня по причине заболевания сына. Каково же было моё удивление, когда через две недели меня демобилизовали. Несмотря на то, что я подавал сам рапорт, к такому быстрому повороту событий я был не готов. В этот же день на объект пришёл подполковник Афанасьев (ему недавно присвоили очередное звание). Когда я ему отдал рапорт, который он нормально принял (он обычно прерывал рапорт по причине отсутствия времени), он обратился ко мне как-то необычно, не по-уставному:

- Лейтенант, я, собственно, не проверять тебя пришёл, проверяющих у тебя достаточно. Я хочу тебя попросить, чтобы ты закончил работы на нулевом цикле. Оплату будешь получать прежнюю. Закончишь работу — я помогу тебе уехать, проводим, как полагается. Жаль тебя отпускать, хватка у тебя есть, а главное — любишь свою работу. Однако я информирован о состоянии сына, и считаю, что вы правильное приняли решения. Кроме службы есть жизнь, которая управляет нами своими законами, и с ними надо считаться.


Афанасьева таким я видел впервые. Я уже писал о его личной жизни. У него детей не было и быть не могло. Поэтому я его понимал, как никто другой. Он уже раз доказал свою человечность при предоставлении жилья. Такой разговор для меня был неожиданным, и я сделал маленькую паузу в разговоре, что в свою очередь привело в замешательство Афанасьева. Он подумал, что я ему отказываю в просьбе.

- Всё довольствие, которое получал, будешь получать... — тихо промолвил он. И здесь я только опомнился, понял, что он подумал о моё отказе.

- Товарищ подполковник, я обязательно закончу цикл работ, просто я не ожидал такого поворота дел. Обязательно закончу!

- Вот и отлично! — сказал мне Афанасьев с облегчением и подал руку на прощанье.


Только сейчас меня охватил ужас моей дальнейшей участи. Дома, на родине меня ничего хорошего не ждало. Нужно будет всё начинать сначала. Жилья у меня не было, а поселиться нужно было в городе, чтобы лечить сына. Больших денег тоже не было, хотя кое-что собрали. Я даже не знал, с чего начну сборы.


Осенне-зимние погоды не способствовали интенсивной работе. Морозы, ураганы, снегопады требовали больших усилий. В армокаркасы набивался снег. Ни лопатами, ни мётлами его убрать было невозможно. Укладывать бетон в снег — это преступление: оттаявший снег в бетоне оставляет дыры, которые ослабляют бетон. Грели воду, выдували снег компрессором, обливали каркасы кипятком, закрывали бетон утеплёнными шевелином щитами. За счёт выделяемого при схватывании тепла бетон твердел. Так прошли октябрь и ноябрь месяцы. Ноябрьские морозы стали нашими союзниками. По замороженной земле свободно двигались тяжёлые мазовские автокраны. Длинная стрела, большая грузоподъёмность, быстроходность дали возможность быстро смонтировать стены подвала из тяжёлых бетонных блоков. К 20 ноября нулевой цикл дома № 2 по улице Комсомольской был завершён.


Я решил заняться вплотную переездом домой. Утром следующего дня пошел попрощаться с Афанасьевым. Пошёл пораньше, чтобы не мешать ему работать. Когда я пришёл в управление, Афанасьев уже работал. Получив разрешение войти, вошёл.

- Товарищ подполковник, Ваше приказание выполнил, нулевой цикл дома № 2 завершён. Разрешите с Вами попрощаться и поблагодарить Вас за школу строительного искусства, которую я здесь получил, спасибо, что поверили мне, — Афанасьев вышел из-за стола, подошёл ко мне.

- Ещё раз повторю, жаль мне с тобой расставаться, лейтенант. Есть у тебя любовь к строительству, есть хватка, что в нашем деле иметь необходимо. Думаю, что ты не посрамишь нашу школу и найдёшь место в нашем народном хозяйстве. Что касается твоего отъезда, то я дал указание начальнику АХО, чтобы обеспечил тебя транспортом, а командир батальона обеспечит людьми для погрузки. Желаю тебе успехов в жизни и скорейшего выздоровления сына!


Он крепко, по-мужски пожал мне руку, круто повернулся и быстро пошёл на своё место за стол. С начальником АХО я редко встречался. Наши служебные обязанности не пересекались, однако когда я к нему зашёл, он сразу спросил меня, какие у меня планы, и посоветовал мне взять два малых контейнера, за которыми я должен поехать в Мурманск, на товарную станцию. Машина с контейнерами должна подъехать к дому и загрузиться всеми вещами и скарбом. Поезд отходит в 21 час. Мы должны (этим он дал понять, что является участником моего отбытия) сегодня выехать. Если уехать не успеем - беда не велика, переночуем в офицерской гостинице в Мурманске. Через 20 минут я на новом ЗИСе мчал в Мурманск. Погода не предвещала ничего хорошего. Мороз, мелкая поземка в любой момент могли превратиться в метель и заносы, что повлекло бы за собой перекрытие перевалов. На дорогах работала техника дорожного батальона. Преодолев перевал у посёлка Челмпушки, мы поняли, что в Мурманск мы прорвёмся. Машина новая, экипированная стандартными цепями, держала скорость.


На товарной станции я предъявил документы, и мне сказали, что нужно немного подождать, пока свободных контейнеров нет. В 11 часов пришла машина с пустыми контейнерами. Я подошёл к распорядительнице и попросил её, чтобы она выделила мне два контейнера, что у меня семья в Североморске с больным ребёнком не имеет сегодня где ночевать, всё уже запаковано. Распорядительница на бегу ответила мне, что у неё много таких, и у всех дети больные, и убежала.


Несколько машин пришло, подходили люди, разбирали контейнеры, а я не мог найти распорядительницу. Шёл третий час, она появилась. Я подошёл к ней и потребовал контейнеры. Она даже не прореагировала на мои слова. И здесь я впервые понял, что за 13 лет после окончания войны отношение к военным диаметрально изменилось. Демобилизованные воины, прошедшие горнило войны, перешли на гражданские рельсы, не имея специальности, и как следствие, чтобы зарабатывать деньги на существование, попали в зависимость к не воевавшим, которые часто использовали их в своих корыстных целях, эксплуатировали их и считали людьми второго сорта.


Презрение к бывшим фронтовикам передавалось подрастающей молодёжи. Указы правительства об урезании льгот военнослужащим подорвали престиж службы в армии. Младший офицерский состав массово подавал рапорты на демобилизацию, а получая отказ, начинали игнорировать свои обязанности, пьянствовать. Трибуналы были не в силах остановить их. Так была утрачена популярность службы в армии. Я бегал от машины к машине, но распорядительница контейнера отдавала другим, явно издеваясь надо мной. В 15 часов я подошёл к ней и потребовал контейнеры.

- Подумаешь, какой! Если каждый офицеришка будет требовать, то мне здесь мало место будет, — с насмешкой изрекла девица.

- Слушай, ты, проблядь крашеная! Если ты сейчас же не выделишь мне контейнеры, то тебе действительно здесь мало места будет!


Я впервые в жизни оскорбил женщину. Я никогда такого себе не разрешал, но эта меня вывела из себя. Она от меня этого не ожидала.

- Ну погоди, жид! Ты ещё ко мне вечером приедешь сдавать контейнеры. Рачки будешь у моих ног ползать! — прошипела она.


Я сначала хотел обратиться в комендатуру и попросить защиту от произвола, но затем передумал и пошёл к начальнику отделения станции. Железнодорожник к моей просьбе отнесся с пониманием и вызвал распорядительницу, которая вошла через несколько минут. Увидев меня, она преобразилась и приготовилась к атаке.

- Люся, со следующей машины два контейнера отдай лейтенанту, — сказал начальник.

- И не подумаю, он меня назвал проблядью. Он что, со мной спал? — огрызнулась Люся.

- Я не прошу, а приказываю, — сказал начальник, — и совсем не обязательно, чтобы все твои клиенты с тобой спали.


Когда Люся ушла, он обратился ко мне.

- А Вы, лейтенант, на гражданской службе ведите себя осмотрительней и не давайте волю нервам. Иначе Вам будет очень тяжело.

- Простите меня, спасибо, учту, — сказал я и ушёл.


Когда я вышел на погрузочную площадку, на мою машину грузили второй контейнер. Метель уже не разыгрывалась, а бушевала. Водитель предупредил меня, что нас на КП могут не пропустить, однако, нажав на акселератор, помчался в Североморск. Машин на дороге не было, и мы мигом добрались до КП. Старшина нас не задерживал, и мы на повышенной скорости, молча продолжали наш путь, сбавляя скорость только в местах, где дорожный батальон сбрасывал снег под откос с сопки. Добрались домой без приключений. Когда подъехали к дому, из котельной выбежали солдаты и начали сносить с пятого этажа вещи. Я стоял внизу и указывал, какую вещь куда класть.


Когда вещи были уложены, я попрощался с солдатами, с которыми проработал с первого дня их призыва, и был им очень признателен. Они мне отвечали взаимностью. Закрыв контейнеры, я побежал наверх. Попрощавшись с соседями, мы спустились вниз, к машине, которая стояла с заведенным мотором, уселись в тёплую кабину, и машина медленно поехала по ещё временной дороге со строительной площадки в Мурманск.


Прощай Ваенга, прощай Североморск! Тебе я отдал восемь лет жизни. Сюда я пришёл недорослем, отсюда ухожу мужчиной в полном смысле слова, морозами морожен, ветрами овеян, недругами обижен, друзьями обласкан. Здесь каждая тропа мною исхожена, каждая сопка, каждый причал знаком. Дай Бог этой земле и этому граниту найти в своём существовании таких людей побольше, которые бы любили тебя, как любил тебя я!


Машина легко преодолевала подъём за подъёмом, перевал за перевалом. Сафоново, Челмпушка, Роста — и вот уже россыпь огней Мурманска. Товарная. Ни одной машины. Приёмщица с безразличным лицом приняла документы, что-то отметила в них, вышла из помещения, взвесила контейнеры, зашла в помещение, внесла данные в бумаги, приняв деньги, захлопнула окошко. Время подходило к критической отметке. Я побежал к машине, и мы выехали на привокзальную площадь, на которую нам с грузовой машиной ехать было запрещено. Я бегом побежал в кассу, у которой кроме зевающей кассирши никого не было. Не более трёх минут потребовалось, чтобы билеты оказались у меня в руках.

- Пожалуйста, поторопитесь, уже пятиминутная готовность! — прокричала мне кассир, когда я выбегал из кассового помещения.


Схватил сына и чемодан, жена — авоську и чемоданчик, шофёр — два чемодана, мы по лестнице побежали вниз к перрону. Увидев бегущих, одна из проводниц подняла красный флажок, и в тот же миг все проводники подняли красные флажки. Мы погрузились в свой седьмой вагон, и поезд помчал нас на юг. Длинная дорога протяжённостью около 10 лет привела меня к логическому концу от дня первого к дню последнему.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда я писал рапорт с просьбой демобилизовать меня в связи с болезнью сына, я не знал, что в это время был подписан указ правительства о демобилизации 1200 тысяч военнослужащих, в числе которых был я. В этом приказе правительство обязало себя всех демобилизованных обеспечить жильём и обещало ещё какие-то блага в виде подъёмных и льготных кредитов на строительство и обзаведение хозяйства. Об этом я узнал только через девять лет.


Много мне пришлось пережить унижений, издевательств со стороны администрации города, начальства строительных организаций. Однако чтобы это описать, необходимо рассказать ещё о 37-летней интересной работе, связанной со строительством Одессы и области, на что у меня нет ни сил, ни времени. Я не писатель, я строитель. И если я взялся за этот непосильный для меня труд, то это я сделал для того, чтобы рассказать о том, что мы, военные строители 50 - 60 годов государственный хлеб даром не ели.


Мы были на хозрасчёте: как мы работали, так мы и питались. Однако нельзя не оценить воспитательную, просветительную работу, которую мы проводили. К нам приходили юнцы из городов и сёл, многие из них не умели ничего делать, а уходили от нас квалифицированные мастера-строители. Мы не строили генеральские дачи на ворованные у солдат деньги. Всё зависит от высшего командования. При Жукове и Чебаненко это не наблюдалось.


Если говорить об альтернативной службе, о чём многие говорят, то это ли не эталон армейской альтернативной службы? Я десять лет прослужил в строительных войсках, собственно, даже не в войсках, так как эти формирования не входили в реестр армии. К нам приходили дети без специальности и опыта жизни, а уходили мужчины, многие из которых стали классными специалистами. При такой службе можно было бы сказать, что указ правительства о предоставлении жилья военнослужащим был бы реальным. Я не знаю, имею ли я право описывать то, о чём пишу, но я пишу о себе и о том времени. Этот труд я посвящаю труженикам Краснознамённого Северного флота.

 





<< Назад | Прочтено: 721 | Автор: Дубовой Г. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы