Фрау Р. и Фердинанд

Ирина Паросюк (Дортмунд)

Проработав на Украине много лет инженером и переехав в Германию, в 47 лет я оказалась практически без профессии. Пришлось переучиваться. За пять лет работы в больницах городов Херне и Дортмунда, с которым теперь связана моя жизнь, Германия стала мне в чем-то понятнее. О некоторых эпизодах моей работы хочется рассказать.

Эту женщину я никогда в глаза не видела. Она работала в отделе кадров (Personalabteilung) той больницы, где и мне довелось трудиться.Общались мы в письмах и по телефону. Первый звонок прозвучал недели через три после начала моей трудовой жизни в этой больнице. Приятный женский голос поведал, как радостно, что мы будем вместе работать. Потом обладательница голоса спросила, где мое разрешение на работу. Я попыталась объяснить, что статус, с которым я живу в Германии, автоматически предполагает разрешение на любую трудовую деятельность. Дама была непреклонна. Отчаявшись, я спросила, от кого она хочет получить разрешение. «Вы должны знать это сами», - ответила она и любезно пожелала мне хорошего вечера.

Несмотря на добрые пожелания, вечер получился не так, чтоб очень хороший. Я ломала голову, куда податься за разрешением.

Выбор был невелик, и с утра я отправилась в Arbeitsamt. Футболили меня там часа два. Впрочем, их вины в том не было. Чиновники честно пытались объяснить, что мне разрешение на работу не нужно. В тот же день я доложила фрау Р. о результатах переговоров в Arbeitsamt`е, а в ответ услышала: «Тем не менее, мне нужно Ваше разрешение на работу. - И добавила задумчиво - Боюсь, что иначе я не смогу выплатить Вам зарплату».

Не то чтобы я восприняла эту угрозу несерьезно, но на следующей неделе часы моей работы совпадали с часами работы всех «амтов». Одним словом, поход за мифическим разрешением не состоялся.

Мои коллеги, с интересом наблюдавшие за происходящими событиями, утешали меня: зарплата - это святое, пусть только попробует. И тем не менее, в день зарплаты мой банковский счет был девственно чист. Звоню и слышу: «Мне нужно Ваше разрешение на работу». На следующий день иду в Ausländerbehörde. Высиживаю длинную очередь. Рассказываю хмурой чиновнице всю историю. Она просит паспорт, внимательно изучает каждую страницу, смотрит на меня, лицо ее несколько проясняется.

- Так что Вы хотите?

- Разрешение на работу.

- Но оно Вам не нужно.

Опять рассказываю всё сначала.

- Но я не могу дать Вам то, что Вам не требуется!

Я  в отчаянии: «Но мне не платят зарплату!»

- Почему?

- Требуют разрешение на работу.

- Оно Вам не нужно!

Наконец чиновница смилостивилась: «Наверное, Вы что-то неправильно поняли. Давайте номер телефона, я позвоню в вашу больницу сама».

Звонит. Что говорила фрау Р, я не слышала, зато отчетливо видела выражение лица чиновницы. Минуты три она повторяет одну и ту же фразу: «Sie braucht das nicht». - Потом желает хорошего дня (как без этого?), швыряет трубку и почти сочувственно на меня смотрит. В глазах вспыхивает нехороший огонек. Берет лист бумаги, рвет на четыре части и на обрывке пишет: «Лица, имеющие статус... в разрешении на работу не нуждаются».- Сверху шлепает печать. Протягивает мне бумаженцию и дружелюбно улыбается.

Через неделю я получила зарплату и понадеялась, что мои контакты с фрау Р. на этом закончились. Прошло месяца три, и мне пришло письмо. Фрау Р. требует мою налоговую карту, которую я уже давно сдала. Звоню и со всем возможным почтением сообщаю об этом.

- Ваши бумаги передо мной, налоговой карты нет. Я боюсь, что мне придется...

Что ей придется, ясно, также ясно, что свои обещания она выполняет. На следующее утро я рысью понеслась в соответствующий «амт». Прошу дубликат.

- Зачем?

Показываю письмо, объясняю, что карту сдавала, наверное затерялась. Получаю дубликат.

- С Вас пять евро. Интересно, а как Вы до апреля без налоговой карты зарплату получали?

Ему, может, интересно, а я бегом на работу и домашней почтой передаю фрау Р. злосчастную карту. Часа через три звонок: «Я рада сообщить Вам, что Ваша карта нашлась». (Надо полагать, что погулять выходила, заблудилась и не сразу дорогу назад в мою папку нашла.)

Пересказываю разговор коллегам. Всеобщее возмущение. Советуют потребовать с фрау Р. пять евро, чего я, конечно, делать не стала. Молча отошла к своему столу и начала раскладывать инструменты. На душе было муторно.

Первой ко мне подошла Рената, потом Сабина. Через пять минут возле меня собрался небольшой коллектив. Все наперебой рассказывали истории, одна страшнее другой, главной героиней которых была фрау Р. Половина того, что я услышала, было, конечно, неправдой, меня просто утешали. Каждая из стоящих рядом коллег уговаривала меня, что фрау Р., дескать, всех обижает, да ты внимания не обращай, а вот Кристине из «Урологии» она такое(!) сделала, а Манфред из «Хирургии» даже к руководству больницы ходил, и т.д. и т.п. Ни обиженную Кристину, ни жалобщика Манфреда я, конечно, не знала (если они вообще существовали), но сочувствие есть сочувствие - мне здорово полегчало. Точку поставил отбывавший у нас альтернативную службу Штефан. Он подошел, постоял, повздыхал, ничего придумать не смог и успокаивающе погладил меня по плечу. Учитывая, что он был намного младше не только меня, но и моего сына, выглядело это комично.

А между тем, на меня надвигалась серьезная проблема. Больница переходил на новый режим работы, и я, живущая в другом городе, к началу смены не успевала. Кристиана, моя начальница, была со мной откровенна: «Я не могу тебе разрешить начинать позже, это вызовет напряжение среди коллег. Мне очень жаль, но...А знаешь, я попробую тебе помочь. Я сама обзвоню больницы Дортмунда, может, мы для тебя что-нибудь найдем».

Она действительно обзвонила больницы. Без излишнего пафоса и очень по-деловому дала мне хорошую характеристику. Так или иначе, но работа для меня нашлась. Правда, свою роль сыграло и то обстоятельство, что новым начальником был наш бывший преподаватель. В группе, где я училась, было несколько русскоязычных, и он подчеркнуто хорошо к нам относился. Но и мы тоже старались. Говоря без ложной скромности, результаты наших тестов, несмотря на языковые проблемы, были всегда лучшими. Но это к слову.

В первый мой рабочий день на новом месте высокое начальство передало меня под опеку высоченного краснолицего дяди лет под шестьдесят, с серебряными усами и выправкой прусского фельдфебеля. Его звали Клаус Кох, но я с первого дня называла его про себя Фердинандом..

Несколько слов, чтобы было понятно. Я пришла на работу в стерилизационное отделение, но первые девять месяцев провела в большом операционном блоке (общая хирургия, кардиология, ортопедия). Мне нужно было освоить некоторые инструменты, чтобы потом стерильно их обрабатывать.  

Возвращаюсь к Фердинанду. В течение двадцати минут он выдал мне перчатки, ручку, блокнот, показал, где что лежит, рассказал, что я должна делать, не задал ни одного личного вопроса и был таков.

На его фоне уютная сестра Бригитта из общей хирургии и милейший ортопед Гюнтер казались почти ангелами. Oни терпеливо отвечали на мои вопросы, находили нужную мне литературу, помогали. Отношения с первого дня сложились дружеские. Вот так и пошло: у хирургов и ортопедов - всё замечательно, я делаю свою работу, учу то, что мне надо выучить, все довольны, одним словом, - благодать. Кардиологи же больше ловили мои промахи, с удовольствием задавали каверзные вопросы. Одним словом, дружбы ни с ними, ни с возглавлявшим их Фердинандом не получалось.

Сидим на паузе в курилке. Кто-то спросил меня о Москве. Только открыла рот, скривился наш Фердинанд: «Был я в Москве, обманывают на каждом шагу». Оказывается, он, страстный собачник, купил в Москве породистого щенка с родословной, как ему сказали, чуть ли не от Рюрика, привез домой, а псина оказалась дворнягой: теперь бродит по дому лохматое чудовище размером с теленка и вечно голодное...

Я не удержалась: «Недорого, наверное, купили?»

Сверкнул глазами: «Дорого я мог бы и здесь купить».

Общий хохот. Обиделся. А кто виноват? Кто разговор начал? Конечно, я. Да, не получается дружба!

Однако в конце испытательного срока Фердинанд дал мне отличную характеристику. Об этом мне рассказал начальник стерильного отделения. Я у него спрашиваю: «Что там на меня Кох написал?» Он смеется: «Хорошую характеристику дал, очень хорошую. Можешь сказать ему спасибо».- Сказала... Пожал плечами, повернулся, пошел.

Ну и ладно. Я на безответную любовь не способна. Как вы с нами, так и мы с вами.

Был, правда, один эпизод, заставивший меня посмотреть на Фердинанда другими глазами. В то утро в раздевалке я встретила Натали, практикантку из кардиологии.

-Ты к нам? - спросила она.

-Ваш стерилизатор до одиннадцати на профилактике. Если что, я у хирургов.

Часов в десять она пришла за мной и не сказала, а приказала:

-Немедленно к герру Коху!- И молча удалилась.

Немного удивленная таким тоном и не чувствуя никакой вины, я зашла в бюро, где сидел Фердинанд и стояла Натали.

Увидев меня, она громко и возбужденно заговорила: «Вот, я ей еще утром велела запаковать пятьдесят конвекторов. Я не знаю, почему она не сделала! Я! ей! велела!» - Именно так, таким вот тоном: она! мне! велела! Ах ты соплячка, велела она... Я тоже довольно резко сказала, причем сущую правду; «Впервые слышу!»

- Нет, я говорила! Ты, наверное, плохо понимаешь немецкий!"

Мне надо было бы на это наглое заявление как-то отреагировать, но я не могла оторвать глаза от Фердинанда. Его и без того красная физиономия стала темно-малиновой, глаза округлились, он встал.

- Плохи мои дела, сейчас получу ни за что, ни про что, - подумала я.

Боже мой, как он орал! Я думаю, его вопли были слышны во всех операционных, и только клятва Гиппократа не позволила хирургам и сестрам, бросив на столах больных, сбежаться на его крики.

- Ты!.. Ты как смеешь говорить, что кто-то не понимает по-немецки? Ты у меня в окно вылетишь отсюда! У нас в отделении нет и не будет подобных разговоров! Я тебе устрою!

Он бушевал еще минут пять, закончив свою речь величественным тычком пальца в сторону двери: «Пошла вон!»

Натали исчезла. Я не знала, что мне делать, и начала потихоньку двигаться в сторону двери. Нет, какой молодец! Ай да Фердинанд! А я с ним как кошка с собакой...Я набрала побольше воздуха:

- Герр Кох, я не знала про конвекторы, правда, не знала.

-Теперь знаешь! Иди и делай! Пятьдесят штук.

Вот и поговорили.

В конце мая я прощалась с хирургами и уходила работать в свое отделение. На последнее чаепитие я испекла огромный наполеон. Фердинанд пришел последним. Похвалил торт. Подарил мне на память ручку. Глаза его были непривычно теплыми. А, может, раньше я этого просто не замечала?