Генрих Рутман

                        Минск-Слобудка-Минск

                                       Эпизоды армейской службы

1. Минск - Слобудка

    Вместо предисловия

             Из Интервью с В. Шендеровичем.

      Вопрос. Что самое ужасное Вы там (в армии - Г.Р.) увидели?

  "1980 год, вместо Нового театра (Новый драматический театр (НДТ открылся 22 января 1976. Г.Р.) — Афганистан. И нас всех разгоняют кого куда. Мы хотели быть Новым театром, но всех разогнали кого куда, а меня в армию. Брежневская образцовая дивизия под Читой. Я не верил своим глазам. Я не понимал, что они говорят.  Я увидел быт, я увидел норму, которую не знал. Я в лагере не сидел, но армия дает представление об этой норме. После армии я уже читал Шаламова, Солженицына, лагерную прозу и думал: что-то меня не очень удивляет. Где-то я это видел, слышал эти интонации, знаю эти правила. Меня ударило лицом о жизнь, довольно крепко. Я боролся за жизнь..."                          

   Прочитав, подумал, что танкосамоходный полк, в котором служил с 1954 по 1957 гг. относился к другой, послевоенной (всего 9 лет как закончилась война) армии, которой командовали офицеры-фронтовики. Основной перелом и появление «дедовщины», как объяснили мои студенты в техническом училище № 10 Минска, произошёл при переходе с 3-х на 2-х летний срок службы и приход в войска молодых офицеров, переложивших часть обязанностей по поддержанию порядка на сержантов и солдат 2-го года службы. Там, где это явление не достигало уродливой, доходившей до садизма и издевательств формы, отношение к этому явлению было вполне нормальным: год тебя учат, второй год, став «дедом», учишь ты.

  Глава 1. Призыв. Полковая школа

    Из Нивенское в Минск    

        Кочевая жизнь нашей семьи, начавшаяся ранним одесским утром 1941-го, война и эвакуация, переезды, связанные с переменами мест службы отца-офицера после войны, закончилась в 1954-м в посёлке Нивенское в 17 км от Калининграда, бывшего до 1946 Кенигсбергом. Отец после многочисленных попыток демобилизовался, я окончил 10 классов и собирался поступать в ленинградское Арктическое училище, но мы переехали в Минск к маминому брату Борису, только закончившему строительство собственного дома. После служебной квартиры, бывшей в прошлом частью немецкой конюшни с цементным полом и будки-туалета из грубых неотёсанных досок без крыши, с постоянно мокрым и грязным полом напротив (в результате чего голова нашего соседа старшины-сверсрочника ростом под два метра и его ремень сверху были видны издалека) выделенная нам комната очень обрадовала. Не обошлось и без неприятного события. Разгрузив вещи, я забыл занести в дом коробку с книгами, а утром увидел их валяющимися в грязной луже, образовавшейся после дождя. Оказалось, что Борис, державший поросёнка, выпустил его погулять и тот, проявив любопытство, сбросил её с крыльца. 

    10-й класс Нивенской школы. Я - справа, в третьем ряду

       Летом 1973 года, отдыхая в Светлогорске, навестил Нивенское. Школа была закрыта, у входа в бывшую нашу квартиру, как и прежде, у порога стоял керогаз, сохранился и туалет.  

     Керогаз - основной кухонный прибор                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                

Призыв. Вокзал

    Экзамены на географический факультет Белгосуниверситета я сдал, как считал, хорошо, но не прошёл по конкурсу. О том, что могут быть причины, о которых узнал позже, тогда не думал. С полученными оценками поступил на «Строительное отделение» Автомеханического техникума, но скоро убедился, что не понимаю в чертежах. Этот опыт пригодился в будущем, и выбирая профессию, старался избежать необходимость что-то чертить, какой и оказалась «радиотехника».  От провала первой сессии спасла армия.   

   В средине октября с чемоданчиком, заполненным едой, в осеннем пальто, модной спортивной рубашке я прибыл к углу старого здания железнодорожного вокзала, где собиралась группа призывников. Большинство - в застиранных куртках, стоптанных ботинках, а один (видимо, прямо со стройки) - в комбинезоне со следами краски. О нём, сделавшем свою службу довольно успешной, - позже.

      Представитель военкомата сверил по списку пришедших и передал капитану с двумя сержантами.           

   Здание старого здания вокзала (с сайта https://citydog.by/post/starye-foto-3/    

   Наша группа стояла у левого угла здания

     После прощания привели к поезду «Минск-Брест», что вызвало надежду на службу в Белоруссии. Так и случилось… Обычно время в пути от Минска до Бреста занимает 3,5–4,0 часа, но они выбрали более длинный с временем около девяти часов и прибывающий в город ранним утром (замечу, что и сегодня в расписании Белорусской железной дороги существует этот окружной маршрут). Всех посадили в дальнюю от входа половину общего вагона, запретив общаться с ехавшими, в основном - сельскими жителями. Через несколько минут, когда поезд ещё даже не набрал скорость, проголодавшиеся офицер и сержанты, расположившиеся перед туалетом (месте, удобном для наблюдения), разложили пакеты с едой, достали бутылку и занялись тем, чем обычно занимаются в командировке. Их примеру последовала вся группа. Постепенно обе половины вагона перешли к общению и обмену вещами... Предлагали какие-то символические деньги, угощение…. Вскоре вагон превратился в маленькую «толкучку», на которую сопровождавшие не обращали внимания. Не оказался в стороне и я, обменяв пальто на откуда-то появившуюся фуфайку. Так в ней и доехал… 

Брест

     Завтрак в Бресте остался почти не тронутым. «Ничего, — улыбались старослужащие, — скоро крошки начнёте подбирать…». Так и случилось, но позже… Первое время чувство голода в основном больше ощущали жители села, не привыкшие к регулярному режиму приёма пищи, но через два-три месяца выяснилось, что никто не похудел.

      Из столовой всех привели в спортивный зал с расставленными стульями, плотно прикрыли двери, предупредив: никому из одежды ничего не отдавать, так как кого-то могут отправить обратно… Наблюдавшие за порядком сержанты захотели, пользуясь возможностью, приобрести кое-что для себя. Ко мне несколько раз подходил один из них, назвавшийся музыкантом, и просил отдать теплый свитер, так как часто приходится играть на улице в холодную погоду, перчатки и чемоданчик... Увидев, что он полон и нужна замена, минут через двадцать принес сбитый из досок ящик, куда мы переложили оставшуюся часть маминой еды… Оставшееся он забрал вместе со свитером, перчатками… Служившие  объясняли: «Приедете на место, постригут, после бани переоденут, а всё, что на вас - через три года уже и не нужно будет...». Так и случилось. 

   Через год, стоя на посту, я видел, как молодой солдат, пытаясь отправить домой сапоги и некоторые вещи, пять или шесть раз входил в помещение почты, что-то переделывал, а потом размахнулся и перебросил всё через забор, окружавший часть… В этот момент я понял, что сделал правильно, хоть немного облегчив службу незнакомому музыканту...  

Слобудка

    В Слобудку, военный городок между станциями Оранчицы и Пружанами, прибыли к вечеру и, как предупреждали "старики", перед баней всех постригли, а некоторым побрили головы одним быстро затупившимся лезвием, оставив на блестевших лысинах порезы и царапины. Переодели в военную форму, привели в казарму с двухъярусными металлическими койками с высокими матрасами, плотно набитыми свежей, не улежавшейся соломой. Мне досталась нижняя, а верхнюю занял Володя Чайкин (на фото взвода - справа от сержанта Судакова), с которым я познакомился в дороге.   

      Утром в клубе состоялось знакомство с офицерами и командиром полка полковником Поповым, на парадном мундире которого блестели ордена Ленина и Боевого Красного Знамени... Таким за годы службы видел его два или три раза. Выступая, он кратко рассказал историю полка, получившего за героические боевые действия в годы войны звания Гвардейский, наименование Знаменский и награждённого многими орденами, об участии в недавних учениях с применением атомной бомбы... Живя в армейской среде, я не раз видел торжественный проход командиров за знаменосцами. Запомнился командир 11-го Запасного стрелкового полка подполковник Александровский в украинских Лугинах, генерал армии Д. Соколовский, приезжавший на встречу с избирателями в полк в немецком Фюрстенвальде... Танкист Попов, среднего роста, несмотря на довольно молодые годы уже слегка полнеющий, прошёл к трибуне образцовым строевым шагом.

     Не скрою, что служить в таком полку вызвало нескрываемое чувство гордости.

       Моя первая военная форма

Небольшое отступление

    Сегодня учения на Тоцком полигоне осенью 1954 года многократно и подробно описаны. Здесь курсивом - о впечатлениях участников, с которыми пришлось общаться.

    Прибыв на полигон, полк занял отведённое место на расстоянии километрах в 15 от предполагаемого эпицентра взрыва. Танки поставили в специальные «противоатомные» окопы двух уровней: 3 метра (высота танка 1,5 метра) для укрытия и площадкой для стрельбы на уровне 1.5 метра... В период подготовки к наступлению   все были уверены, что разговоры о силе взрыва сильно преувеличены... Когда же он произошёл и задрожали стоявшие на глубине танки, испуг был настолько силен, что некоторые экипажи пришлось силой заставлять выехать из укрытий. Местность, которую много раз проходили пешком, узнать было невозможно: деревья и трава выгорели, башни танков, поставленных на открытой местности, оказались отброшенными, горели машины и другая военная техника... На более близком расстоянии от эпицентра взрыва в глубоких окопах поместили баранов, на которых в некоторых местах подгорела шерсть. О том, что кто-то пострадал, не говорили, однако испытать такое второй раз не хотели бы... 

    В последние годы появились публикации о жертвах, болезнях, но в то время я об этом от участников не слышал... Выданные всем индивидуальные дозиметры после окончания учений прошли проверку, но о полученных дозах радиации никому не сообщили...

Особенно учениями довольны остались служившие последний год, получившие перед их началом новую форму.

      С точки зрения радиации, то танкистам под защитой брони, видимо, повезло больше!

Начало… 

    Начальники служб, встретив прибывших, приступили к подбору кандидатов для замены отслужившим… От должности писаря в штабе я отказался, так как не хотел выделяться. Согласился тот, на которого обратил внимание на вокзале. "Петя" – назвался он… Забегая вперёд, замечу, что в полку, став писарем в техчасти, пользуясь доверием заместителя командира полка подполковника Попова, он контролировал ведение технической документации, и так как сроки выполнения работ часто нарушались, он, с негласного ведома командира, разрешал делать записи "задним числом", чем заслужил уважение зампотехов, обращавшихся к нему не иначе, как по имени-отчеству (Впоследствии многократно убеждался, что хорошие отношениях с секретаршами, кладовщицами, рабочими позволяли, минуя обращения к начальникам, быстро решать не только простые, но и сложные вопросы). Нас же он постоянно предупреждал о намечавшихся проверках и учебных тревогах...

       Начальник связи, узнав в беседе, что я увлекался радиолюбительством, предложил направить на курсы связистов. Прежде чем согласиться, поговорил с одним из сержантов, который сказал, что "ходят слухи" об увеличении срока службы связистам на год, как на флоте, - и отказался. Поехал Сукало также из нашей минской группы. К нему в машину связи — «летучку» с печкой «буржуйкой» во время зимних учений я заходил погреться и поговорить... Приятно было видеть его в мороз, сидящим в гимнастёрке с расстёгнутым воротничком, в отличие от меня в ватных штанах под комбинезоном и валенках... Но об отказе (хотя срок службы не изменился) не жалел... 

Вернулся к радиотехнике после армии, окончил радиотехнический институт (теперь «Институт Информатики и электроники») и до ухода на пенсию в  декабре 1999 года занимался разработкой отдельных частей телевизоров «Горизонт» и аппаратуры контроля при их производстве.  

    Начали втягиваться в ритм армейской жизни. Подъём, физзарядка в любую погоду на открытом воздухе в нательных рубашках вызывали улыбки старослужащих, медленно бродивших по плацу в тёплых свитерах под гимнастёрками. Им можно, а от нас требовали соблюдать форму. Носки вместо натиравших ноги неумело намотанных портянок заставляли снять. Учились подшивать белые подворотнички так, чтобы не были видны следы от ниток («блох»), зубрили уставы, устройство оружия. Все передвижения - с песней. Даже быстро принимать пищу оказалось не просто. Пример показывал помкомвзвода сержант Судаков. Мы не успевали ложки погрузить в тарелку, а он, разгладив гимнастёрку, уже ходил вдоль стола. В скорости ему не уступал только Николай Горовой (на снимке взвода он слева), дважды судимый перед армией, но здесь хороший товарищ, готовый всегда прийти на помощь. “Работать ложкой" научился в тюремной столовой, когда увидел в своей тарелке руку сидящего рядом "помощника". Вскоре и остальные перестали уступать им в скорости…

В ходу были поговорки: «О, воин, службою живущий, читай устав на сон грядущий! А утром, ото сна устав, читай усиленно устав!», и популярное — чтобы служба не казалась мёдом…   

     Первое время ночью казарма неожиданно вздрагивала от громкого крика кого-то из спящих, когда на него начинало капать или литься сверху. Спустя годы я узнал от Кашпировского, что болезнь называется «энурезом», но мы предполагали, что таким образом некоторые пытались избавиться от службы.

Старшина

    Старшина-сверхсрочник, первый главный начальник (между нами - «сундук») был из местных. Участник войны, награждённый многими орденами, он по виду и поведению не напоминал военного, называл нас по-отцовски – "мальцы", но требовал строгого выполнения правил внутреннего распорядка, чистоту в казарме, и лично присутствовал при заправке и равнении коек с помощью шнура. В первые дни под его контролем пол в казарме мыла бригада из 10 человек в течение нескольких часов, но уже через месяц, орудуя швабрами, эту работу выполняли два дневальных за час. Постепенно всё начало входить в норму. «Ну, мальцы, чтобы порядок...» — говорил старшина, садился на велосипед и уезжал. Однажды, когда он собирался уйти, кто-то крикнул: «Генерал... идёт..!» Мгновенно разгладил гимнастёрку - и бегом ко входу. А там — никого... Потом еще пробовали, но не проходило. И была у нашего старшины голубая мечта — стать заведующим складом противогазов... Она осуществилась после того, как мы стали курсантами полковой школы. 

Знакомство с танком

    «Курс молодого бойца» и подготовка к присяге чередовались с работами по оказанию помощи экипажам, стремившимся скорее привести в порядок вернувшиеся с учений танки, чтобы отслужившие могли скорее уехать домой. Очищали от грязи траки (элементы гусениц), мыли башни. В эти дни я впервые узнал некоторые специфические названия: клиренс — расстояние днища от земли, дюрит — резиновая трубка для соединения двух металлических, или ещё более образное "папа-мама"... Объясняли, что так лучше запоминаются... Однажды с кандидатом наук Анатолием Ткаченко из Минского радиотехнического мы слушали лекцию сержанта об устройстве противогаза на сборах, в которой он называл отдельные его детали "хрюкальником", "намордником", на что я заметил, что читай он так лекции по телевидению, процент отличных оценок бы резко увеличился!

Полковая школа

    Решение создать в 69-м танкосамоходном полку первую и единственную в Белорусском округе школу для подготовки специалистов-танкистов принадлежало полковнику Попову, командиру полка. Он разработал штатное расписание, подобрал опытных офицеров, в совершенстве знавших технику, методику преподавания и отличавшихся безупречной строевой выправкой. Из других частей пригласили подполковника Боровикова на должность начальника школы и двух его заместителей: капитанов Курьякова по политчасти и Романенко — по технической.  

   Обучение велось по специальностям: командир танка, механик-водитель и наводчик-командир орудия.  В соответствии с этим имевшие техническое (Яков Саравайский) и среднее образование образовали 1-й взвод, второй состоял из специально призванных бывших трактористов, а оставшиеся попали в 3-й.     

 1-й взвод

     Командир 1-го взвода ст. лейтенант Казеев - всегда в начищенных до блеска сапогах, ярко горящих пуговицах… Строгий и требовательный, в совершенстве знал устройство и вооружение танка, мастерски водил, метко стрелял, легко и красиво выполнял упражнения на спортивных снарядах... Его помощники сержант Николай Судаков и ефрейтор Борис Комаров прибыли из учебного полка в Нижнем Тагиле.

     Взвод командиров танков. В центре сержант Судаков, Яков Саравайский — крайний слева в первом ряду.  Я - второй слева во втором     

    Узнав о выходе в издательстве "Министерстве обороны", я купил книгу "Танк" (Москва, 1954), ставшую настольной. После демобилизации подарил её полковнику Исааку Шехмейстеру, командиру полка в Пуховичах и позже ставшему начальником штаба танковой дивизии в Бресте.

        Моя настольная книга

Первые уроки

     Замполит капитан Курьяков на занятиях просто и довольно смело рассказывал о войне, положении в стране… Почему он, будучи в солидном возрасте и награждённый многими наградами, оставался капитаном, для нас оставалось загадкой. В Минске, бывая на Московском кладбище, я всегда старался пройти мимо его могилы на одной из центральных аллей... 

     Капитан Романенко, зампотех, не только фамилией, но и внешностью, голосом и манерой речи, даже улыбкой, напоминал известного актёра Александра Филиппенко. Он с группой механиков-инструкторов сверхсрочной службы (некоторые, как и он, участвовали в боях) обеспечивал выполнение учебных задач на старых, с почти выработанным ресурсом машинах, переданных полком...

        Связь и устройство танковой радиостанции 10-РТ преподавал молодой выпускник училища связи лейтенант Бондаренко. Общение с ним было приятным, так как по возрасту он ненамного отличался от многих из нас.

       Теоретические занятия сменялись практическими на материальной части, мы вели конспекты и отвечали на вопросы, как в обычной школе. Случалось, что во время уроков кто-то засыпал, и тогда преподаватель тихим голосом командовал: «Кто спит... — и громко: – Встать!» Спящий вскакивал, вызывая общий смех.  

      Большое внимание уделялось физической подготовке. Бегали кроссы, марш-броски с полной нагрузкой (на отдельных участках - в противогазах), заканчивавшиеся преодолением штурмовой полосы, отнимавшей все оставшиеся силы… В столовую - через спортивный городок и снаряды: турник, брусья и прыжки через коня. Того, кто не мог перепрыгнуть, "перетаскивали” привязанными к поясу ремнями.

       После вечерней поверки - прогулка. Накрапывает мелкий дождь. На пороге школы курит подполковник Боровиков. «Может, сегодня не будем гулять? — спрашивает кто-то из курсантов. «Будем... обязательно... Пусть хоть камни с неба падают, но прогулка перед сном должна быть». С тех пор фраза «пусть хоть камни с неба падают...» стала крылатой, и её повторяли по всякому поводу... Мне она нравится, и я всегда вспоминаю её, когда речь заходит о чём-то обязательном.

 Опыт “командирства”

   Танки в полку стояли под навесами (в боксах), защищавшими только от дождя и снега. Поэтому, чтобы завести и подготовить их к занятиям в зимнее время, требовалось установить два аккумулятора, залить в систему горячую воду и подогретое масло, хранившиеся на специальных складах… С этой целью в помощь механикам назначили курсантов, сформировав из них учебные экипажи… Командиром одного в помощь старшине Беляеву назначили меня и Сашу Лозовикова из взвода наводчиков.  Познакомился я с Вениамином Тюриным - механиком-водителем командира 2-й роты капитана Семёнова Василия Алексеевича. Как и другие, до армии он работал трактористом, а после окончания службы остался на сверхсрочную. Дружил с Беляевым, и часто в свободное время заходил поговорить… Думаю, что это он и предложил взять меня вместо отслужившего их командира танка двухметрового гиганта Лисичёнка. Я тоже оказался для Беляева и Тюрина, учившихся в вечерней школе, полезным, помогая решать задачи по математике и физике и выполнять задания по другим предметам...

     Для бывшего десятиклассника работа в экипаже стала хорошей школой, после окончания которой в роте чувствовал себя довольно уверенно.

 Яша Саравайский

        Подружился с Яковом Саравайским из Витебска (офицеры к нему обращались – Яков Борисович из-за уважения к среднетехническому образованию и должности технолога). На занятиях сидели за одним столом, а в свободное время увлеклись составлением кроссвордов. Один послали в популярный «Огонёк», откуда в почтовом конверте (сейчас при наличии электронной почты это правило отсутствует) получили вежливый отказ.

    В то время, когда я по расписанию занятий отправлялся в парк боевых машин, Яша записался в группу «истопников», которая вместо послеобеденного сна занималась заготовкой дров для топки печек в казарме. За ним закрепили две: в кабинете начальника школы и ленкомнате, и, как оказалось, чтобы дрова в них горели, требовались определённые навыки... По причине их отсутствия Яшины вначале нагревали помещения хуже других. Его не ругали, только начальник школы Боровиков иногда в шутку замечал, что в начале рабочего дня приходится просматривать бумаги в шинели и подписывать, не снимая перчатки.  

      После окончания школы Якова направили в 3-ю роту. Приезжая в Витебск, через знакомых хотел найти его, но не получилось, и буду рад, если кто-то сможет сообщить мне о нём.       

     Яков Саравайский

   Три караула 

       Первый раз нести службу в карауле пришлось в канун нового, 1955 года. Мой пост находился в парке боевых машин, представлявший два длинных навеса (бокса), между которыми проходила дорога, по которой в светлое время дня проезжали крестьяне из близлежащих деревень. Старослужащие пропускали их и ночью, а часто и сами по ней возвращались из самоволки. Нас, новичков, на инструктаже предупредили о бдительности и проверках не только руководством школы, но и полка. Заступив на пост во вторую смену (с 10 — до 12), я несколько раз обошёл свой участок, и так как дул сильный ветер, спрятался за стенку, изредка поглядывая на дорогу, ведущую к караульному помещению, чтобы, заметив проверяющего, предупредить остальных. Неожиданно увидел приближающийся в темноте мигающий свет (как оказалось - от велосипедной фары) и громко, не свойственным мне голосом, крикнул: «Стой! Кто идет!» и вызвал начальника караула. Мужчина остановился и начал объяснять, что всегда ездит этой дорогой. Мы стояли друг перед другом, минуты тянулись, приближая наступление Нового года… Сегодня понимаю мысли незнакомца, которого ждут родные, а он из-за какого-то «придурка» вынужден стоять и ждать разрешения проехать… Прибежал сержант Судаков, увидел «задержанного», которого знал, так как периодически посещал деревню, и разрешил отпустить, а мне объявил благодарность… Она была первой, я их получил немало за годы службы, но такой «подвиг» оказался единственным.

 Провокация

   Пост №1 у Знамени части, на который меня поставили как отличника, считался самым почетным. Утром, когда в штабе кроме командира полка ещё никого не было, зашёл старшина и, тихо кивнув в сторону двери, спросил: «Там...?» Я показал, что да... «Сейчас я ему устрою провокацию», – прошептал он, вышел и через мгновение вернулся с женой, открыл ей дверь и она быстро вбежала в кабинет... Дальнейшее - когда она, рыдая, громко кричала о том, что офицеры получают квартиры, а её мужу, старшине, не дают, и они с детьми мучаются в общежитии, что здесь вообще старшин за людей не считают… - мы слушали, глядя друг на друга. Потом он, отойдя на шаг от двери, поправил ремень, расправил складки на гимнастёрке, сделал глубокий вдох и, решительно открыв дверь, громко произнёс: «Ты опять сюда пришла... Сколько раз говорил: не ходи, не ходи...», – крепко сжал её руку и вытащил из кабинета, а после того, как дверь закрылась, нежно обнял, и оба медленно пошли к выходу. Удалась ли «провокация» — не знаю?

     Искушение

   На этот раз я стоял на временном (с вечера и до начала рабочего дня) посту в парке боевых машин… Наступило утро, мимо на работу шли механики и офицеры в комбинезонах… «Что-то у вас там произошло?» — шепнул мне знакомый сверхсрочник... Только через два часа за мной пришли, а в караульном, чтобы идти отдыхать в казарму, я получил указание сразу после завтрака с автоматом посидеть в соседней комнате. Открыв дверь, увидел Сергея из 2-го взвода наводчиков, которого знал как спокойного и дисциплинированного. Но почему он без ремня? Молчание прервал Сергей… «Спрашивай... расскажу, хотя сам не пойму, как всё произошло...». Из рассказа узнал, что, стоя на посту у магазина, он увидел, что окно, в которое вставляли лоток для подачи хлеба, слегка прикрыто картонкой… Он её отодвинул, пролез внутрь, взял резиновые сапоги и ватные брюки для отца и несколько плиток шоколада, нарушив пирамидку из сложенных шоколадок на прилавке. Это и заметила прибежавшая в караульное помещение заведующая. Он признался, показал место, куда спрятал взятые вещи, но «ЧП», хоть и могли, но не скрыли. Состоялся суд, давший ему минимальный срок…  Уверен: после того, как его простили, он никогда больше такого не совершил.   

           Письма, заочницы…  

    Ленкомната — главное место для отдыха… Телевизоры заменяло кино в гарнизонном клубе. А здесь — журналы, газеты. Можно почитать книгу, сыграть в шахматы, написать письмо домой или любимой девушке. Первое время почтальон приносил «мешки» писем... Сказывалась тоска по недавно оставленному дому, друзьям...  Но уже через полгода их поток значительно уменьшился, а через год письма стали приходить ещё реже. Переписку со знакомыми стали заменять «заочницы». Фотографии вырывали из журналов, узнавали адреса... Некоторые отвечали, завязывалась переписка. В эти вечера я писал короткие заметки в дивизионную газету, которая не платила гонораров, и в окружную «Во славу Родины». Получив вознаграждение, тут же оставлял этот небольшой гонорар с ребятами в магазине. Стал редактором стенгазеты, в которой, чтобы создать видимость её регулярного выхода, не изменяя содержание, менял номера и изредка - передовицы. Эту же практику продолжил и во 2-й роте, из-за чего наша стенгазета не раз становилась лучшей в полку.

    Выписывал, как и впоследствии Шендерович, журнал "Знамя". Повесть Павла Нилина "Жестокость", опубликованная в 1956 году, настолько увлекла меня, что появилось желание написать сценарий, но не получилось… 

             Караул-курорт и «ночной бой»

    Километрах в пяти-шести от городка, в густом лесу находились окруженные забором из колючей проволоки гарнизонные склады боеприпасов. Обычно их охраняли солдаты мотострелкового полка, но летом 1955 года в связи учениями их заменили курсантами школы. Караульная смена днём состояла из двух часовых внутри территории, а ночью к ним добавляли трёх дозорных снаружи. Стояли тёплые, очень тёмные ночи, во время которых вместо проявления "бдительности" часовые собиралась вместе и, сняв сапоги, а часто и рубашки, отдыхали на траве. Так же вели себя и находившиеся в караульном помещении в ожидании выхода на смену. Проявлять бдительность требовалось только часовому, стоявшему у входа в караульное помещение и смотревшему на дорогу, чтобы заметить проверяющего и предупредить об этом остальных. Еду, не скупясь на порции, привозили из столовой, но часто после ужина варили картошку из расположенного рядом колхозного поля. Чем не курорт?

Наш взвод тоже участвовал в охране этого "секретного" объекта, и каждый раз, стоя на посту, я не мог понять: как в такой темноте можно заметить нарушителя, если только он не столкнётся с тобой? Всё шло хорошо...

Но однажды утром школа узнала о том, что ночью караулу пришлось отражать нападение «диверсантов». Что произошло на самом деле, узнать не удалось. «Участники боя» рассказывали, что один из часовых (кто из них - установить не удалось), услышав шорох, который принял за шаги, закричал: «Стой», потом «Стой! Стрелять буду!» и выстрелил. Находившиеся в караульном выбежали и стреляли до последнего патрона. Потом говорили, что стреляли и в них, но разобраться, когда стрельба шла с разных сторон, было невозможно... Утром на место ночного «сражения» выехали начальник школы Боровиков, замполит Курьяков, другие офицеры, а после возвращения рассказывали, что, проползав день, они не смогли найти ни одного следа нападения, и радовались, что обошлось без жертв...   

Ночь на гауптвахте 

       "Гаптвахта", как говорил начальник гарнизонной, является единственным местом, где во время службы солдат может получить гражданскую профессию маляра, строителя, уборщика, но наш командир полка, считая, что нельзя танкистам сидеть рядом с пехотинцами, выделил для этого комнату при караульном помещении. Я попал туда при передаче через слегка приоткрытую дверь миску с кашей своему товарищу Володе Чайкину, наслышавшись о том, что сидящему на "строгом" пищу дают два раза в сутки. Меня поймали, привели к дежурному по части, который тут же приказал и меня посадить. Нас оказалось пятеро, но из-за отсутствия места Чайкина выпустили. Через час в комнату, чтобы познакомиться с нами, вошёл помощник дежурного. Увидев у него учебники, я предложил помочь решить задачи, чем его обрадовал, и он даже обещал меня выпустить, как только получит решения, но не смог. Оставшись, я познакомился с находившимися там ребятами, очень образованными, интеллигентными, но не любившими режим и замечания, как они считали, по пустякам.

        Позже узнал, что в полку питанию сидящих на гуаптвахте уделяется особое внимание, и в чайниках под видом чая им приносят кашу с мясом, залитом сверху слоем подливы...

     Утром в связи с приездом какой-то комиссии меня выпустили…

       Глава 2. Вторая рота

     Сдав на отлично выпускные экзамены, я стал младшим сержантом и командиром танка. Предлагали остаться инструктором или командиром отделения в школе, но я захотел продолжить службу в роте. Стал получать 175 р., через год уменьшили до 150. По сравнению с прежними 30 р. плюс 75 коп . и добавки на сахар как не курящему – целое состояние.

   Получил направление во 2-ю роту капитана Семёнова Василия Алексеевича, который перед Слобудкой служил в Германии на танках (ОТ-34-85), оснащённых огнемётом. В свой экипаж он взял меня по рекомендации механика-водителя Вениамина Тюрина, друга упоминаемого Беляева. "Наш командир. Будем служить вместе" — представил он меня. Замечу, что Василия Алексеевича отличало удивительное спокойствие, и я не помню случая, чтобы он на кого-то повысил голос или в разговорах применял нецензурную лексику. Но так только в обычной, повседневной жизни. На учениях, отдавая команды Тюрину повернуть в ту или другую сторону, сопровождал её потоком нецензурных слов... "Товарищ капитан, — отвечал по внутренне связи, — машина так быстро не поворачивается... " — Я знаю, но так до тебя быстрей доходит..." 

Но это всё проходило в дружеском тоне. Его особенность как командира состояла и в том, что, дав указание, он больше о нём не спрашивал, будучи в полной уверенности в его выполнении.

Танковая рота   

     Танковая рота состояла из 16 танков: три взвода по 5 и командира роты, которая в порядке подчинения относилась к 1-му взводу старшего лейтенанта Поготовки. Вторым и третьим командовали старшие лейтенанты Собко и Муранов, который до армии в Грузии преподавал русский язык. Вспоминаю случай, когда мы во время дежурства увидели около магазина двух солдат грузинской наружности. Они ждали, когда из него выйдут офицеры, чтобы купить вино или водку. Увидев нас, один из них чуть слышно произнес на грузинском что-то вроде: "Черт их тут носит, выпить не дадут... ". Услышав ответ, они не могли даже предположить, что русский офицер их понял, покраснели и, извиняясь, удалились. "Что вы им сказали?" -  спросил я. – «Хотите выпить – не говорите об этом вслух».

 Наш экипаж

   В экипаже В. Семёнова служили солдаты разных национальностей… Наводчика-беларуса Сашу Лозовикова сменил азербайджанец Хамиши Ахадов - парень, весёлый, с большим чувством юмора. Когда рассказывал, как жену «воровал», животы надрывали. Устроился он после школы на шагающий экскаватор, и так понравился начальнику, что он назвал его сыном. И была у этого начальника очень красивая дочь Наиля. Молодые полюбили друг друга, но “брат» на «сестре» жениться не мог, поэтому пришлось им убежать. Год скрывались, потом Хамиши купил барашка и помирились.

Перед расформированием полка в экипаж пришел паренёк из Грузии. Мог меня среди ночи разбудить: "Командир, я белый хлеб у земляков достал, поешь чуть-чуть!"

   Новые члены, приходя в экипаж, сохраняли установившуюся традицию дружбы и взаимопомощи.

     С механиком-водителем Вениамином Тюриным познакомился ещё в школе. Придя в экипаж, сразу договорились: что бы ни случилось, никому не рассказывать. Опытный механик-водитель, он из-за недостатка знаний не мог объяснить работу электрооборудования и радиосвязи, но после занятий в казарме успешно сдал теоретический экзамен и стал первым в полку «Мастером вождения».

Будни   

    Занятия в роте не отличались от школы. Увеличилось время работы на материальной части и учения… Сегодня в газетах часто появляются сообщения о широкомасштабных манёврах, внезапных проверках с привлечением большого числа армейских частей и соединений и о перемещениях их на большие расстояния. В годы моей службы все учения проводились в районе Бреста с участием небольшого числа танков, основная часть которых стояла на консервации. Связано это было с ограниченным ресурсом работы двигателя (250 часов новый, 175 — после капитального ремонта), высокой стоимостью снарядов, топлива и т.д. и т.п.). В район учений прибывали по железной дороге, для выполнения упражнения по боевой стрельбе выделялось три 85 мм снаряда в год, при этом стремились поразить цель первым выстрелом. Часто вместо штатного снаряда в ствол пушки вставляли «стволик» и стреляли дешёвым, малокалиберным. В Т-34-85 отсутствовал стабилизатора положения пушки, поэтому стреляли с коротких, не более 9 секунд, остановок. Успех зависел от механика-водителя, его умения плавно вести машину и, увидев на дороге ровную площадку, сообщить, чтобы стреляющий успел в течение 9 секунд подвести прицел и выстрелить. Случалось, что для достижения хороших оценок перед выстрелом офицер, находившийся в башне, откручивал колпачок с головки бронебойного снаряда, превращая его в осколочный с большей площадью поражения. Прицеливались с «недолётом», при этом мишень летящими осколками разбивалась полностью, вызывая злость тех, кому приходилось устанавливать новую.  

   В особые дни развод полка на работы, особенно при новом командире полковнике Львове (о нём позже), начинался с общего построения... Однажды, когда поступил приказ взять противогазы, перед строем появилась группа офицеров и один из них, полковник, остановился около меня и попросил достать из сумки противогаз. В этот момент меня охватил тихий ужас не за себя, а за роту, но приказ пришлось выполнить. И когда я его ему развернул, он увидел внутри толстый слой ржавчины. Тут, как мне показалось, от неожиданности от увиденного, он тихо сказал: "Быстро спрячь."  ...Убедился, что есть хорошие полковники.

     А однажды (я находился в танке9 два курсанта военного училища, практика которых заканчивалась, попросили меня дать им что-то проверить, но как только один из них влез внутрь, подошли два полковника. Одного, начальника бронетанковой службы армии Заграйчука, я знал, второго в комбинезоне видел впервые. Ему тоже захотелось что-то посмотреть. Он поднялся на броню и увидев через открытый люк того, кто внутри, попросил выйти. Курсант, подняв голову и увидев фигуру без знаков отличия, ответил: "А с какой это стати?" Тут вспыхнул Заграйчук: "Если ты так разговариваешь с полковником, то как ты с солдатами будешь обращаться?" и тут же объявил ему 10 суток ареста. Мы расстроились, но на следующее утро они подошли ко мне, чтобы попрощаться, и сообщили, что после беседы он был прощен.

  "Находчивость" и успех...

    Опыт проявления «солдатской находчивости» я получил, став старшим при осмотре мишеней после стрельбы с обязанностью вести "Ведомость попаданий" и результаты докладывать командиру роты по телефону.  Стоявший рядом проверяющий из штаба Округа вёл свой учет, для него громко повторяли то, что я сообщал. Всё шло вполне нормально, но когда один из стрелявших промахнулся и я назвал результат: "0", вдруг услышал: «Понял, 2». После этого пришлось комбинировать: кому-то «прибавлять», от кого-то отнимать. В результате таких "комбинаций" рота получила отличную оценку...

В этот день на полигоне едва не произошло чрезвычайное происшествие (ЧП), подтвердившее истину о том, что инструкции «написаны кровью»... Случилось следующее: наводчик перед выездом на линию открытия огня не проверил прочность крепления пулемёта в башне... От тряски при движении, когда он нажал кнопку «Пуск», пулемёт вырвался и, стреляя, повис на электрических проводах электроспуска, осыпав осколками от ударивших в башню пуль механика-водителя и сидевшего рядом офицера... Их лица, белые, как полотно, без слов объясняли ужас, который им пришлось пережить...

       Другой случай, когда никакими уловками не удалось достичь результата стрельбы, произошёл в одной из рот нашей части... Когда стали разбираться, выяснилось, что значки «Отличный танкист», обещанные старослужащим, отдали молодым сержантам полковой школы с целью повышения их авторитета. «Старички» обиделись, и вся рота стреляла не по мишеням, а в сторону... Пришлось срочно кому-то из командования ехать в округ и просить новую партию значков, после чего конфликт был улажен... 

       Прошло много лет. В институте цифрового телевидения (НИИ ЦТ) нам с женой выделили путёвку в гостиницу «Турист» на озере Нарочь, и сразу после заселения мы познакомились с майором одной из воинских частей, который рассказал, как они добиваются «отличных результатов", теперь уже при «пуске» ракет: – «Генералы (он называл их «деды») любят фейерверки. Вот мы закладываем под мишень (танк, машину или самолёт, которую нужно разбомбить) заряд, и когда в её сторону запускается ракета, мы подрываем его... «Взрыв! Столб пламени...» Деды радуются — цель поражена первым выстрелом.» 

     Прошли ещё годы, и вот 23 октября 2016 года в передаче «Часовой», показанной по 1-му каналу Российского телевидения, вижу показательную стрельбу из танка по легковой машине-мишени бронебойным снарядом, превращенным тем же способом, что и более 50 лет назад, в осколочный. На экране - столб дыма, пламя. Причину угадать несложно: нужен «фейерверк».                 

Полковник Попов

   Полковник Попов, создав школу, постоянно интересовался ходом учёбы, уровнем технической и физической подготовки курсантов, которым предстояло служить в его полку. Более близкое знакомство произошло случайно и неожиданно, как это обычно и происходит. «Вставай, поехали» — сказал он, подойдя ко мне. Надел шинель, вместе подошли к машине, в которой рядом с водителем сидел его сын лет 5–6. Как оказалось, накануне приезда какой-то комиссии он решил подъехать на полигон и что-то обсудить с его начальником. Через короткое время уже начинало темнеть, поехали обратно, но тут наша машина, въехав в какую-то лужу, застряла. Становилось холодно, и мы шинелями укрыли ребенка. Водитель оставался в кабине, а мы с Поповым, оставшись в гимнастёрках, стали собирать ветки, палки и подкладывать под передние колеса до тех пор, пока не удалось выехать. В эти минуты я увидел в нём не строгого командира, а доброго и любящего отца.

    После этого он ещё несколько раз брал меня с Тюриным на свой командирский танк, но сам в нём находился недолго, больше командуя из машины.   

  А однажды он увидел меня (я только принял дежурство по роте) в незаправленной рубашке и с висевшим на поясе ремнём, которые в спешке не успел привести в порядок. После этого при встрече всегда говорил мне: «Заправься!» 

        Вручая фотографию у Знамени части, что произошло совершенно неожиданно, он спросил: «Почему не брит?». Обычно в таких случаях отвечали: "Только выросла", но я промолчал.

        У знамени части

Я - франт

       Замполит организовал поездку в музей А. В. Суворова в город Кобрин, в котором он жил в пожалованном императрицей Екатериной II имении Кобринский ключ с 1797 по 1800 годы. На обратном пути, так как оставалось ещё время до ужина, остановились на перекур. Разожгли костёр. Но как только я подошёл, лёгкий ветерок, изменив направление пламени, «лизнул» мою новенькую шинель, сняв с неё узкую полоску ворса. К этому времени я, получая зарплату, стал «богатым», и утром, посоветовавшись с Тюриным, обратился к знакомому ему портному, который предложил её перешить на другую сторону и заодно слегка утеплить. На очередном построении я появился, к удивлению всех, в новой шинели. Но причину объяснять не стал.

    С Вениамином Тюриным

     С другом Лёшей Назаренко на танке и так                               

Старшина Белицкий

  Из Бреста прибыл подтянутый, худощавый, с большой колодкой орденских планок старшина. Любимец женщин, он постоянно держал планки в кармане и надевал только в их присутствии. Говорили, что его перевел комдив, опасаясь за жену. Но скоро и в Слобудке от женщин у него не было отбоя. Таким он оказался мастером по сексуальной части. Жене задержку на работе объяснял просто: "Солдат был в “самоволке“ (на военном жаргоне - ушедший из части без разрешения). Он отличался прекрасной спортивной формой и кроссы бегал быстрее молодых. Мог накричать так, что уши после этого болели, но быстро отходил и сразу об этом забывал, или делал вид и никогда не вспоминал. С нами – сержантами - любил поговорить после отбоя. Да и выпивали изредка по маленькой, но никогда его не подводили, и он платил тем же. От него я узнал о наличии в роте «стукачей», которые сообщали о том, что делается в отсутствие офицеров...

     Со сборов в Бресте, которые проводил начальник боевой подготовки Округа генерал-лейтенант Якушев, наш старшина привозил благодарности за образцовый внешний вид в отличие от некоторых, которые возвращались с новыми отверстиями на ремнях.  

Встречи

      Служба в Слобудке состояла не только из боевой подготовки, нарядов в караул и на кухню. Организовывались поездки в музеи, несколько раз приезжал театр "Ленинского комсомола" из Бреста. Встречались мы и с лётчиками истребительного полка, располагавшегося вблизи города Пружаны. Для меня, несколько лет жившего в Нивенском в двух-трёх километрах от военного аэродрома и дружившего с детьми лётчиков и молодыми пилотами, один из которых имел высшую квалификацию и право полетов в любых погодных условиях, они представляли особый интерес. Здесь об одном, сейчас забытом эпизоде, имеющем, на мой взгляд, отношение к сегодняшнему дню и разговорах о поставке в Украину американских истребителей F-16. Приведу его по памяти и относится он к воскресенью 24 июня 1956 года, когда в Москве на Тушинском аэродроме в день Воздушного Флота СССР состоялся грандиозный парад с присутствием многих иностранных гостей…

   Более подробно о параде на сайте: https://dspace.nplg.gov.ge/bitstream/1234/481195/1/Zaria_Vostoka_1956_N147.pdf

  Среди наблюдателей на трибуне находился начальник штаба ВВС США генерал Туайнинг, сразу уехавший затем в Западную Германию. А через несколько дней в небе над Белоруссией заметили иностранный самолет, летевший в сторону Москвы. По рассказам вылетевших на «перехват», нарушитель, увидев их, поднялся на высоту, на которой их МИГ-17 вместо подъема, задрав нос, стал перемещаться по горизонтали... Впоследствии Никита Хрущев, вспоминая об этом (за точность не уверен, только смысл), высказывал обиду: «Вот эти американцы… мы им всё показали, а они так с нами поступили...».  

 Шапки

     Особой заботой старослужащих перед демобилизацией становились шапки, ремни, шинели. Ими менялись с прибывшими, уговаривали, покупали, а иногда и снимали в туалете... Ходил анекдот о том, как в туалете, представлявшем длинный барак с дырками в полу, снявший шапку с полковника услышал: «Папаха, сынок».

    Этот случай произошел летом 1956 года. Дивизию только принял (в Википедии ошибочно указан 1958 г.) Николай Арсеньев, молодой 44-летний полковник, Герой Советского Союза. Когда он приехал, чтобы познакомиться с гарнизоном и проходил мимо нашей казармы, все обратили внимание на его генеральскую, в отличие от сопровождавших полковников, шинель. А вечером ему доложили, что командиром одной из рот задержаны два сержанта, снявших шапки с молодых солдат. Он  попросил привести их к нему в гостиницу. Вечером (оба оказались из нашей роты) они рассказали о состоявшемся разговоре, в котором он кратко рассказал о себе, без всякой злобы, добавив: «Разгильдяи. Я в ваши годы полком командовал, Героя получил, а вы — шапки снимаете...»

    Утром на общем построении гарнизона нарушителей поставили перед строем, и свою краткую речь командир дивизии закончил словами: «И что мне с ними делать? Я вам здесь как отец, брат, друг и старший товарищ. Отец сына поругает, брат не будет строго судить брата, старший товарищ простит".

“Старшина, – он стоял рядом с ножницами, — срежьте с них «лычки» (сержантские ленточки на погонах)!"

Через неделю «разжалованных» встретил зам. по строевой подполковник Лях: “Почему погоны не по форме? Идите и замените”. 

    Два слова в заключение. Через несколько лет уже генерал-майора Н. Арсеньева разжаловали, лишили звания Героя Советского Союза «за кражу двух поросят, кабины от машины и другие нарушения». Как он объяснял, деньги, полученные от колхоза, он использовал для приёма гостей из вышестоящих организаций, приезжавших для знакомства с Брестской крепостью и строительством мемориала, в котором он и его дивизия принимали самое активное участие... Удивляет, что кроме писателя С.С. Смирнова ни Союз офицеров, ни ветераны войны Белорусского военного округа в последующие годы не встали на его защиту и реабилитацию. 

     Более подробно о генерале Арсеньеве на сайте https://nkvd.tomsk.ru/researches/passional/arsenev-nikolaj-ivanovich/    

Зимние учения

     Январь 1956-го начался с учений. В район проведения прибыли по железной дороге, замаскировали машины, установили большую палатку с «буржуйкой» в центре, дрова в которой хорошо создавали тепло днем, а не ночью, когда хотелось спать. Обычно в Белоруссии зимы относительно тёплые, но в том году природа сделала исключение — все шесть дней, пока стояли в поле, температура воздуха днём стояла около минус 20–25, ночью за 30. В танке, когда броня накаляется от мороза — еще холодней. Устройство подогрева в Т-34-85, как в американских средних танках «М4 Шерман» отсутствовало, и чтобы поддержать температуру воды и масла до +50–70 градусов, под днище ставили металлическую печку, трубу которой выводили под «гусеницу». «Греться» внутри или лежать под теплым днищем строго запрещалось и контролировалось дежурными и офицерами... Коля Комиков, командир танка, в нашем экипаже на учениях выполнял роль наводчика. В одну из ночей лёг под танк, согрелся и уснул, а когда его вытащили, долго не приходил в себя. Было ещё несколько случаев, но заметив, таких быстро поднимали и выводили на свежий воздух. Несколько слов о Лёве Кирилине, механике-водителе, часто высказывавшем своё мнение, не всегда нравившееся начальству. В один из дней, прогревая двигатель, он заметил в его работе незначительную, как показалось, неисправность и сообщил командиру. Долго думали, а может пронесёт, но Лёва решил не рисковать и за ночь устранил неисправность…

     Наступление началось ранним утром при температуре около минус 29-30... Только развернулись в линию, поступил приказ открыть огонь (холостыми), а мы, находясь в обороне, поленились очистить ствол пушки от толстого слоя смазки. Счет времени пошёл на секунды, и чтобы выстрелить, начали забивать снаряд с помощью деревянного молотка-колотушки. В этот момент я ощутил удар валенком. Подняв голову, увидел кулак капитана Семёнова, испугавшегося возможности взрыва от таких действий. Пронесло… Задержку в открытии стрельбы никто не заметил...

    Труднее на этих учениях было пехотинцам. Разгоряченные от бега за танками, уставшие и не спавшие в течение всех дней «обороны», некоторые из них, выполняя команду «ложись», тут же засыпали от прикосновения горячего тела к холодному снегу. Их быстро поднимали, так что сильных обморожений не случилось.  Только легкие. 

Когда возвращались назад, в танке стало ещё холодней, так как Тюрин при движении всегда открывал передний люк. Ему за рычагами тепло, а мы - как на пронизывающем ветру. Подняв голову, увидел, что Семенов, который ехал с нами, достал бутылку тройного одеколона и выпил, но мы не смогли последовать его примеру. На этом учении я отморозил кончики пальцев, которые чувствую до сих пор. 

    Портрет

   С 14 по 25 февраля 1956 г. в Москве состоялся ХХ съезд КПСС, и в полку ожидали, как обычно, приезда различных комиссий, контролировавших изучение его материалов. Я только принял дежурство, как неожиданно зашел командир роты и попросил протереть пыль со стекла, закрывавшего портрет Сталина в ленкомнате. Просьба командира - это приказ. Но как только я прикоснулся к портрету, он сорвался и грохнулся на пол. Стекло мигом разлетелось на мелкие кусочки. Солженицына я тогда еще не читал, но предположил, что неприятности от этого могут быть. И вдруг снова увидел командира, уже возвращавшегося с партийного собрания вместе с замполитом... Я сразу к нему: "Товарищ капитан! Такая вот неприятность случилась..." - и показал на остатки разбитого стекла. - "Дайте увольнительную, и утром в Пружанах я куплю новое".

В ответ он тихо выругался (такого я раньше от него не слышал) и, махнув рукой, произнес: "Выкиньте его отсюда совсем!"

Через несколько дней я узнал о том, что в этот день офицерам части прочитали секретный доклад Н. Хрущева о культе личности Сталина.

         Генерал Ющук

     Весной дивизию проверяла Генеральная инспекция министерства Обороны. Готовились серьёзно. Проводились беседы, во время которых офицеры старались выяснить и предупредить возможные жалобы, физзарядку заменили кроссами по утрам, кто не укладывался - бежали перед обедом или ужином... Серьёзное внимание уделяли строевой подготовке, чистоте в помещениях и территории. К стрельбам и вождению почти не готовились, считая, что справимся.

      Наш полк проверял ветеран войны, генерал-майор танковых войск Ющук, командовавший в годы войны 11-м отдельным танковым корпусом в составе 1-й гвардейской танковой армии М. Е. Катукова. Всё началось с построения на плацу и выяснения жалоб...Так как таковые отсутствовали, всё закончилась минут через двадцать. Делалось это так: генерал проходил вдоль строя и взмахом руки приказывал группе солдат сделать несколько шагов вперёд и задавал им один и тот же вопрос: «Жалобы есть?»

Получив отрицательный ответ, шел дальше. На предложение пройти строем и с песней, пробежать кросс или марш-бросок, махнул рукой: «Это вы сами для себя, потом... потом.... Мне покажите стрельбу и вождение».

Тут пошло не так гладко. Какое-то влияние оказало волнение и «страх» перед высоким начальством. Но и генерал, как оказалось, знал все возможные хитрости, и после каждого заезда садился в машину и сам проверял мишени. Когда же видел, как, поднимая пыль, к нему строевым шагом идет солдат для доклада, улыбался: «Сынок, не нужна мне твоя строевая, ты только скажи, сколько пробоин...».

Правда говорил он это более доходчивыми для солдатского слуха словами, но здесь их опустим, предоставим читателю самому их угадать… Наша рота выполнила оба эти упражнения лучше других, значительно улучшив общую оценку полка.                                             

     Проверка завершилась учением в районе города Малорита, вблизи Бреста. Отрабатывалась идея наступления из «удалённого района».  Поясню. В современном (на 1956 год) бою, чтобы исключить возможность применения ядерного оружия, войска должны стремиться максимально приблизиться друг к другу. В этих условиях сторона (тут имелось в виду наша) накануне должна скрытно отвести свои части от передовой (из зоны поражения), а после ядерного удара на большой скорости преодолеть расстояние и вступить в бой с деморализованным противником. Сегодня, в связи с агрессией России в Украину, угрожающей применением ядерного оружия, стоит та же проблема...  

     Прибыв в район сосредоточения, занялись маскировкой машин, дозаправкой топливом, знакомством с местностью… На пути нашего наступления оказался ручей, который мы ночью скрытно забросали ветками, брёвнами и, несколько раз проехав, утрамбовали, чтобы после имитации взрыва пройти его на большой скорости. Не всё прошло гладко... Неожиданное потепление превратило дороги в сплошное месиво грязи, из-за чего часть танков застряла, а другая вышла из строя. Так что к конечной цели - месту, где установили вышку с наблюдателями-генералами - дошли не все…

Допустили грубую ошибку и мы, когда приблизились к заключительному району атаки: проскочили группу пехотинцев. Бедные, им с полной выкладкой пришлось пробежать метров триста, чтобы догнать нас и сесть на броню. Помню лицо высокого, круглолицего лейтенанта и его «Ну вы, ребята, даёте...», вытирающего с лица крупные капли пота. А в самом конце «боя» у нас неожиданно отказала радиостанция. Только остановились, подъехала машина Ющука с полковником-связистом. «У вас во время «боя» не работала радиостанция», - сказал он командиру роты.

«Так точно, — ответил Семёнов не задумываясь, — командир танка на ходу устранил неисправность...». Мы ничего не успели сделать, но когда проверяющий влез внутрь и включил радиостанцию, она заработала... Об этом случае потом появилась заметка в окружной газете «Во Славу Родины». Повезло. Здесь же состоялся разговор между старым генералом и нашим командиром роты: "Мне сказали, что ты, капитан, выговор получил, но хотели отправить на гауптвахту...   Что случилось?" — "Да, знаете, дежурил в субботу, а в этот день баня, после дежурства всегда большая очередь. Вот оставил помощника и сбегал в обед попариться." — "А как узнали?" — "Да знаете, есть языки..." – "Ты прав, капитан... А почему не жаловался?" – «А ... будешь жаловаться - последний кусок хлеба отнимут..." – "Ладно, не обижайся...", — сел в машину и уехал... 

В этот момент я вспомнил, что перед началом учений в парке подошёл к своему танку и по какой-то непонятной причине, сняв крышку с переднего, направляющего гусеницу колеса (ленивца), увидел, что все крепящие болты вывернуты более чем на половину, что неминуемо привело бы к аварии уже на первых метрах движения. Быстро их закрутил, полагая, что всё сделано кем-то умышленно, но рассказывать об этом не стал. 

    Возвращаясь в полк, я сменил механика-водителя, но за несколько сот метров от гарнизонных ворот танк неожиданно остановился. Выяснение причины отложили на утро. Тюрин, как я его ни уговаривал и ни просил, остался в нём на ночь. Утром приехали зампотех Попов и еще ряд офицеров. С ними, подставив запасной масляный бачок, мы откинули заднюю броню весом 900 кг., после чего определили, что вышла деталь, обеспечивающая передачу вращения двигателя к ходовой части. С такой неисправностью никто из присутствовавших, прослуживших многие годы службы, раньше не встречался... Получив и заменив вышедшую из строя деталь, втроём огромным напряжением нам удалось забросить эту броню обратно.  После этого Тюрин, вытирая пот, в шутку сказал: «А вот Лещенок, бывший командир, один забрасывал». 

Полковник Львов

   После учений полк принял полковник Львов... Ходили разговоры, что причиной замены Попова стали низкие результаты проверки. Так ли — не знаю. Всё изменилось. Прежний знал всех, часто заходил в казармы, мог накричать, отправить на гауптвахту, а встретив, спросить: «Почему не сидишь?», а на ответ «Мест не было...» мог только сказать: «Сукин ты сын...» и пойти дальше. Однажды на занятии в спортгородке по команде помкомвзвода Юрия Вострикова “К снаряду!“ каждый, подойдя к турнику, подпрыгивал, касался руками перекладины и тут же становился обратно. Это увидел проходивший командир полка. А проводивший занятия так растерялся, что в докладе вместо полковник назвал его капитаном. Попов, не сказав ни слова, снял мундир, подошел к турнику, ловко и легко выполнил полностью упражнение на турнике, надел мундир: «Да, Востриков, если Вы плохо сдадите инспекторскую, я стану «капитаном». 

Капитаном не стал, но полк пришлось оставить... Дальнейшая судьба его мне неизвестна....

    Львова, в отличие от Попова, всегда сопровождал лейтенант, записывавший в блокнот данные им поручения и следил за их выполнениями. С солдатами не общался, в помещении роты я его не видел.  В штаб и на построение полка, хотя жил в городке, он подъезжал на машине. Служба его в Слобудке не сложилась. Однажды, уже после перевода части полка в Минск, он, возвращаясь с совещания в Бресте, отстранил водителя, сел сам за руль, а машина съехала с дороги и перевернулась. Солдат (он из нашей минской группы) погиб, зампотех Попов и зампострой Лях получили тяжелые травмы. После этого, как рассказывали, его уволили из армии...   

События осени 1956 года 

  На сайте «История Слобудки. (http://sources.ruzhany.info/072_1.html) говорится следующее:

    «В октябре 1956 г. гарнизон (Слобудки - Г.Р.) подняли по боевой тревоге и направили в сторону Бреста. Это было связано с «будапештской осенью» — антикоммунистическим восстанием в Венгрии. В его подавлении должна была участвовать 50-я дивизия. Однако венгерские события скоро завершились, и войска возвращались на места постоянной дислокации.»

     В действительности, 69-й танко-самоходный полк по боевой тревоге отправился к границе с Польшей, и связано это было с тем, что после смерти Первого секретаря ПОРП Б. Берута в Познани и других городах начались выступления против коммунистического правительства и маршала Рокоссовского, ставшего в 1949 году Министром национальной обороны и Заместителем председателя Совета Министров. Венгерские события произошли позже...

   Полигон

    Осенью в полку закончился большой и сложный период летней учебы. Наступило обычное межсезонное затишье. Офицеры разъехались – одни в отпуск, другие за пополнением. «Старички» считали дни до приказа... 

     Я в это время с двумя нашими наводчиками занимался доставкой овощей и картофеля из соседнего колхоза. Неожиданно поступил приказ направить людей на Брестский полигон для расчистки леса. В этот день мы приехали поздно, и командир роты, узнав об этом, решил нас не будить и оставить. А еще через несколько дней всех с полигона отправили в район украинского города Полтавы на уборку кукурузы, и нас, оставшихся, старшина Белицкий посадил в машину с продуктами, палаткой и отвёз охранять лес на нашу часть полигона, превратившуюся за эти несколько дней в остров из-за спущенной местными рыбхозами воды из прудов. Пока мои ребята разгружали машину, знакомясь с местностью, я обнаружил большую, хорошо обустроенную палатку с полевой кухней, в которой уже несколько дней жили двое таких же охранников из мотострелкового полка. С радостью согласились они принять и нас. Стало веселей. Нашелся и любитель-повар из наших, который по утрам словами "Лентяи, поднимайтесь!" приглашал на завтрак. Через несколько дней спокойной жизни стали думать о её разнообразии. От встреченного грибника узнали, что километрах в шести есть деревня, в которой молодежь по вечерам устраивает танцы. Как-то само собой получилось, что меня, хотя звание "сержант" в этой ситуации значение не имело, стали считать старшим... Но раз выбрали, первыми в деревню отправил троих, а сам с одним, чтобы не скучал, остался. Потом походы туда (сняв сапоги, а обратно - в них) стали ежедневными, но всегда по трое. Возвращаясь, сапоги не снимали и днём сушили... Познакомились с продавщицей магазина, у которой в позднее время, постучав в окно её дома, покупали, как и все жители, вино. Договорились с лесником и стали пилить лес для него, освободив от работ только повара. Установили для себя норму — 3 руб. в день на вино. Раз или два он нам выдавал заработанное. 

        В этот день в деревню пошли вчетвером. Направляясь, как обычно, за вином к дому продавщицы, услышали топот и через минуту увидели остававшегося в палатке с заброшенными через плечо сапогами: "Старшина приехал. Кричит - война, там люди кровь проливают, а вы по бабам. Всех перестреляю... Показывай, где они!" и приказал ехать за вами..." — "А где он?" — "Здесь недалеко. Машина в луже застряла".

Подбегая, увидел старшину на обочине и солдата в машине посреди лужи. Пятером не снимая сапоги сходу вытолкнули её, простились с пехотинцами и поехали. Я уже упоминал, что старшина прежде служил в Бресте и в такой серьёзный момент решил попрощаться с женщинами, из-за которых его выслали в Слобудку. 

  Боевая тревога 

    О том, что произошло в полку, рассказал старшина уже в машине. Другие подробности узнал от Тюрина уже в лагере под Брестом. Всё случилось вечером во время ужина. Неожиданно в столовую вбежал посыльный дежурного по части и его слова «Боевая тревога» были восприняты как розыгрыш. Какая ещё тревога...?

Следом разъяренный дежурный подтвердил сказанное потоком коротких и четких слов «неформальной лексики». Когда дошло, все побежали заводить разобранные машины, но быстро установить снятое оборудование - радиостанцию, пушечный затвор и другое (что входило в обязанность командира танка), - быстро завести танки, а после этого подъехать к складу и загрузить боеприпасы не смогли. Чтобы ускорить, к каждому прикрепили помощников из вновь прибывших и находившихся в карантине. Опытный Тюрин, прибежав с какой-то вечеринки в парадной форме, первым завел машину и, нарушив всякие инструкции, остановился прямо у двери склада, быстро загрузил первые попавшие под руку снаряды, добавив к ним ящики с пулемётными патронами и гранатами, полностью заполнил башню. В дополнение ко всему ему поручили взять пистолеты тех, кто должен был приехать с Украины. В быстром темпе работали всю ночь и другие, но только к утру появилась готовность выступить...

Зампотех Попов, осмотрев личный состав, увидел, что на каждый танк приходится только механик, решил объединить их в тройки, а оставшиеся танки разгрузить и перегнать назад.

     Утром колонна из небольшого числа машин в полном отсутствии возможности оказать какое-либо сопротивление при встрече с противником выступила в сторону Бреста, но вскоре выяснилось, что указанные на картах мосты прогнили и ведущему приходилось спрашивать дорогу у местных жителей. С большим опозданием и затворами орудий (механизм, закрывающий ствол для стрельбы) в башнях прибыли в указанный район, который быстро заполнился частями, поднятыми по боевой тревоге, объявленной командующим войсками стран Варшавского договора маршалом И. Коневым...

          В лагере под Брестом  

      Напуганные словом "война" мы ехали на старом, уже списанном "газике" с водителем из новобранцев, только перед армией окончившим автошколу, точно не зная, где в это время находится полк. Ночной Брест встретил нас погашенными фонарями на улицах, затемнёнными окнами, патрулями с противогазами и автоматами на перекрёстках... Если бы не слово "война", сказанное ранее, можно было подумать, что идут съёмки военного фильма. В лагере я быстро нашел свой танк, внутри которого сквозь смотровые щели пробивался слабый луч света, но открыть командирский люк удалось только после того, как я назвал себя. Внутри увидел Тюрина с парторгом Степановым, а на ящике с патронами, накрытом газетой - остатки закуски и что-то в бутылке. Разделили на троих и отметили встречу. Утром по просьбе командира взвода Василия Поготовки я занялся установкой пушечных затворов и проверкой прицелов для стрельбы на всех машинах роты. 

      Дни ожидания сплотили сержантов и офицеров... Собирались по вечерам у костра, чуть-чуть выпивали, обсуждали новые кинофильмы, доставленные прямо с Мосфильма. Актриса Изольда Извицкая, героиня фильма «Сорок первый», покорила всех красотой... Политработники проводили беседы, суть которых состояла в том, «что сразу после перехода границы местные жители будут нас с радостью встречать и дарить подарки... Но мы не должны брать, так как они будут отдавать последнее...». Сегодня, когда я впервые услышал «Киев за три дня», вспоминаю эти далёкие события.    

    Убиравших кукурузу в Полтавской области вместо демобилизации вернули назад. Нам сообщили, что поезд, в котором они едут, мчится без остановок... Гадали — застанут нас здесь, или уже перейдём границу...

    Наш командир мне и Тюрину предложил заполнить фляги водкой: "Мало ли что может случиться". Заодно закупили большие (их называли — экипажные) батоны по 2.90, консервы, еще какую-то еду... Внутри стало теснее, но всё же — не таскать на себе...

 Отбой. Возвращение

    В один из дней Семёнов предупредил, что в пять ута выступаем. В соответствии с утвержденным порядком пересечения границы, 1-й взвод старшего лейтенанта Поготовки из трёх машин получил приказ двигаться впереди колоны полка, ведя разведку. Задача смертельно опасная. Противник опытный и вряд ли до появления основных сил, как показал опыт Отечественной войны, себя обнаружит. 

   После ужина посидели у костра, поговорили и молча разошлись по палаткам... Не спалось... Я изредка посматривал на часы... Что будет утром? Кого-то убьют, ранят? Неожиданно вспомнилась «боевая тревога» перед окончанием школы, поводом которой послужила какая-то мелкая ссора между одним из курсантов с помкомвзвода перед вечерней прогулкой, и для разрешения «конфликта» он вызвал жившего рядом командира взвода... Казеев, поднятый с постели, появился через несколько минут, спокойно подошёл и четким голосом объявил: "Противник высадил десант на станции Оранчицы и нам приказано его встретить и уничтожить". Быстро разобрав противогазы, выступаем… По пути отдаются команды: "Противник открыл пулемётный огонь". Ползём, стараясь плотнее прижаться к земле. Потом по команде «газы» надеваем противогазы... Через полчаса, "уничтожив" десант, возвращаемся. А утром у многих на спинах высохших гимнастёрок выступили следы соли... Но там тревога учебная, а здесь — серьёзно. Время тянется... Три часа, четыре, пять... Тишина. В шесть в палатку заглянул, улыбаясь, Семёнов: «Отбой, возвращаемся домой!»

     Лагерь зашевелился, начали выезжать на дорогу... Вести колону, чтобы она двигалась с равномерной скоростью, не превращалась в гармошку и не изматывала водителей, поручили самому опытному В.Тюрину. Я с командиром роты сидел на башне... Он рассказал, что поляки попросили делегацию во главе с Н. Хрущевым обождать с переходом границы, провели (с 19 по 21 октября 1956 года) пленум ЦК ПОРП, восстановили Владислава Гомулку (занимал пост до 1970 года), уволили К. Рокоссовского и обещали после нормализации обстановки приехать в Москву...

     На одной из остановок Семёнов прислал старшину соседней роты, у которого неожиданно разболелся зуб.  "Пойди к моим, тебе нальют". С этими словами и двумя банками тушёнки (можно было бы и без них) "лекарство" от зубной боли он получил.

         С Тюриным перед отъездом из Слобудки

            После возвращения начали приводить танки в порядок, но «консервировать" не стали. Приехали украинцы. У всех - дембельское настроение, вместо работы больше рассказывали о сельских женщинах, испытывавших радость от общения с молодыми ребятами...

Стали отправлять домой. В первую очередь «буйных» — т. е. наиболее возмущавшихся тем, что их дважды обманули: сначала обещали после заготовки леса, потом – с уборки. Последним уехал самый тихий Саша Полывянный.

              В эти дни вспыхнул мятеж в Венгрии, но разобранные танки не позволили нам принять в этом участие...

             Год 1957           

  Новый год в гарнизоне встретили грандиозным фейерверком. Казалось, что все три полка, размещавшиеся здесь, вышли с ракетницами и без всякого перерыва в течение более чем час палили в воздух.... Было светло от ракет, весело от шума и хорошего настроения...

  Из событий запомнился приказ Маршала Георгия Жукова о физической подготовке офицеров, поступивший после его возвращения из поездки с дружеским визитом в Индию и Бирму с 25 января по 10 марта.  По этому приказу в воинских частях около проходной в военных городках были установлены спортивные снаряды: турники, брусья, конь. Каждый офицер должен был перед началом рабочего дня под строгим взором командира пройти через эти спортивные снаряды и показать свою неуклюжесть или ловкость - в зависимости от того, на что способен. Многие офицеры обижались, но Жуков этой своеобразной требовательностью рассчитывал пристыдить «пузатиков» и очень подтянул офицерские кадры в физическом отношении.

 Весной 1957 года 69-й танкосамоходный полк расформировали и две его роты — нашу 2-ю и 1-ю перевели в Минск

     II. Минск-Уручье

     Прощание со Слобудкой

    В апреле 1957 года писарь Бородюк, наш «агент» в штабе, сообщил о предстоящем расформирования полка и переводе двух танковых рот в Минск. Каких - он не знал, но предположил, судя по услышанному, 1-ю и 2-ю... Вскоре слухи подтвердились и, получив приказ, мы начали готовиться к переезду. Сверхсрочники получили возможность выбора, но наш Вениамин Тюрин с женой и маленьким ребёнком, несмотря на мои и Семёнова уговоры, решил остаться. После демобилизации я пытался найти его, но мне сказали, что он оставил службу и уехал куда-то в Россию…

 Вспоминаю последнюю встречу нас, группы командиров танков и механиков, с зампотехом подполковником Поповым - однофамильцем бывшего командира полка… "Жалко расставаться, — произнёс он и на глазах выступили слёзы. — Мы привыкли друг к другу, знали, что могу и накричать сгоряча, без злобы, но никогда никому ни в чём не отказывал..." 

  Прошло ещё несколько дней и, погрузив танки на платформы, мы переехали в Минск и вошли в состав дивизии (наши офицеры называли её «придворной»), которая 20 мая 1957 года стала 120-й гвардейской. 

   На станции Степянка нас встретили командир батальона подполковник Верхола, заместитель по строевой майор Хилажев и капитан Морозевич по политчасти с комсоргом лейтенантом по фамилии Дрижд, только окончившим военно-политичекое училище и прошедшим школу Суворовского... Выгрузив танки, переехали в Уручье. Расположились на выделенном участке, поставив под лёгкий, наскоро сбитый из тонкой фанеры навес бочки со смазкой, маслом и ветошью.  

Уручье. Первые дни   

      Через два дня на территории батальона неожиданно появились два генерала. Одного, генерал-лейтенанта Якушева, начальника Боевой подготовки огруга, кричавшего на второго "Обос...нные танки..., что, я должен в твоей дивизии порядок наводить?", я видел в Слобудке - он приезжал с проверкой строевой и физической подготовки. Рассказывал о нём и наш старшина, неоднократно присутствовавший на проводимых им в Бресте офицерских и старшинских сборах. Худощавый, среднего роста, с затянутым до предела ремнём, он не любил расхлябанности и особенно отвисших ремней, на которые обращал особое внимание. А заметив, приказывал следовавшему за ним помощнику затянуть и шилом проколоть новые дырки. Командир дивизии генерал-майор Вакула шел, не произнося ни слова. Офицеры, чтобы не попасть под горячую руку, сбежали.

"Сержант, — позвал он меня, снимая китель, — подойдите..."  Потом увидев выглянувшего лейтенанта Бурова, командира одного из взводов, подозвал и его. "Подходите… Давайте сломаем этот навес…" и подошёл к нему.

"Товарищ генерал, — предложил Буров, — мы сами всё сделаем..." - "Знаю я вас, уеду и всё останется..." 

Общими усилиями мы несколько раз перевернули этот навес, после чего, надел китель и сказав «Спасибо, ребята, за помощь», он ушёл вместе с командиром дивизии, молча наблюдавшим за нашими действиями.   

      Генерала Якушева я видел в Слобудке, когда он, возвращаясь в Минск из Бреста, неожиданно завернул в наш гарнизон и, прежде чем узнали об этом, успел пробежать по разным местам. Оставаясь недовольным увиденным, он, присутствуя на утреннем построении, вызвал из строя 10–12 солдат и громко скомандовал: «Садись!». Все медленно и неуклюже опустились на траву. Тут же он повернулся к сопровождавшему его подполковнику и повторил: «Садись!». Тот  мгновенно, чуть подпрыгнув и поджав ноги, плавно опустился на траву. «Учитесь!» — произнес он, повернулся и направился к машине. Конечно, это был подготовленный, выполненный профессионалом трюк, но эффект произвел огромный. После этого многие из нас пытались, но его повторить никому не удалось.

Новая казарма    

     Нас поселили на третьем этаже длинной казармы, и всегда, когда я ехал в Колодищи, повернув голову налево, вспоминал о жизни в этом длинном трехэтажном здании. В отличие от нашей маленькой и уютной в Слобудке, она отличалась большим числом живших в ней солдат, шумом, топотом ног и храпом по ночам.

    Случалось, после ужина «развлекались», устраивая соревнования по прыжкам на одной ноге вдоль казармы, обещая тому, кто попрыгает 20–30 раз, часы в качестве приза. Желающие в кальсонах устремлялись за объявленным призом, но ни разу не пришлось увидеть победителя.  Несколько раз пришлось стать свидетелем наказания в виде "тёмной". О том, что оно будет, совершенно знали все и ожидали его начало после отбоя. Знал и наказуемый, возвращение которого ожидала казарма. При его появлении исполнители, обычно из рядом расположенных коек, сразу приступали к исполнению, орудием которого являлся завёрнутый в наволочку сапог. Спасаясь бегством, «провинившийся» спускался на этаж ниже, после чего дежурный приходил за разрешением, и тот мог спокойно, в уверенности что его никто больше не тронет, возвратиться на место.

    Служившие в батальоне делились с нами особенностями местной жизни. Один сообщил о том, что при поездках в город солдаты и сержанты срочной службы в автобусах билеты не берут, другой не советовал подходить близко к Московскому шоссе, по которому американские и другие дипломаты во время поездки на ходу делают фото солдат и затем публикуют на Западе.  

Новые люди

    В батальон прибыл молодой зампотех майор Тищенко с группой механиков-водителей. Все старослужащие, как мне помнится, техникой не занимались, и в ожидании демобилиизации общались только между собой. Был среди них солдатик, которого они называли «сынок» и всячески опекали, и волновались, когда он отсутствовал. Обычно в таких случаях Тищенко спрашивал: «А где же сынок? Найдите его и смотрите, чтобы никто не обидел».

     Мой новый механик-водитель Босик - до армии крепильщик в шахте. Невысокого роста, коренастый «тяжелоатлет». Передав танк, всегда, проходя мимо, с грустью вспоминал проведенное в нём время.

      Командира роты Василия Алексеевича Семёнова сменил старший лейтенант Лямин - такой же спокойный и очень смелый в своих оценках высшего начальства. Это, видимо, и явилось причиной его задержки в росте, хотя он и мог, и должен был в это время иметь более высокое звание. 

      Командир взвода старший лейтенант Кузьмичев, только вернувшийся из Германии и не собиравшийся здесь оставаться, взводом почти не занимался, возложив все свои обязанности на меня, назначив своим заместителем.  

      Третью роту сформировали из солдат, отправленных из разных частей - в основном тех, кто отсидел многие сутки на гауптвахтах.  

    Летний лагерь

      В начале лета батальон переехал в летний лагерь и поселился в палатках. Однажды меня назначили начальником временного караула у Знамени части, установленного перед лагерем. Караул состоял из начальника (он же и разводящий) и трёх часовых: один на посту, второй бодрствует (дежурит), третий спит. По уставу, начальнику караула спать полагалось только после утренней смены часового, но я, предупредив часового у входа, чтобы в караульное помещение без разрешения никого не впускал, лёг спать… Утром, приоткрыв глаз, увидел майора с ручкой, что-то пишущего в постовую ведомость. Он жестом предложил продолжать и ушёл. Что он сказал часовому, пропустившему его, не знаю. Запись, сделанную им в постовой ведомости "Проверил несение караульной службы в 3 ночи и 5 утра. Службу несли бдительно" я прочитал позже. 

Охотницы

По выходным окрестности городка подвергались нашествию девушек - в основном, как говорили, с камвольного комбината. Одни в поисках женихов, другие - в поисках любви. Делались облавы, и тогда пойманых отправляли обратно в город. Приезжали с едой, вином, устраивая под каким-либо кустиком небольшие пикники. Однажды, когда началась демобилизация, я  встретил знакомого, убитого горем. "Что случилось?" — спросил его. Оказалось, что на встрече с девушкой он похвастался, что получил документы и скоро уезжает. "Неужели? — удивилась она, - покажи!". И он, наивный простачок, дал ей подержать документ, который она тут же положила в карман и со словами "Не женишься - не получишь!" убежала.  Как он в дальнейшем решил этот вопрос - мне неизвестно.

  Стройка в Озерище

    Создавать базу для осенне-зимнего периода учебы начали со строительства тира силами старослужащих, готовившихся к демобилизации. Работа шла медленно, прерываясь на частые перекуры, и чтобы её ускорить, решили взять на одной из строек бульдозер. Договорились с компанией: они дают бульдозер, на котором будет работать наш механик-водитель, а им за это батальон выделит 10 солдат на строительство дороги на станции Озерище, расположенной между Колодищами и Степянкой. Меня назначили старшим, и каждое утро мы отправлялись в подчинение прорабу Дречину, руководившему строительством. Так как на стройке кроме мужчин, которые кололи камни (булыжник или скалу) для укладки на песочное основание, и рабочего, укладывавшего камни в подговленное основание из песка (он работал стоя на коленях), работали женщины, молодые ребята значительно усилили их коллектив…

Прораб разделил нашу группу на две части. Одних поставил с женщинами готовить основание дороги — подносить и разравнивать песок, других направил на погрузку камней, прибывавших эшелонами на станции Колодищи или Степянку. За доставку камня отвечал опытный снабженец Борис Данилович Мельников, работавший до этого директором картины на Мосфильме. Однажды возник скандал. Мы нагрузили 10 машин, а на стройку прибыло 6. Стали разбираться, и оказалось, что шофера продают камень строителям частных домов. Тогда Мельников предложил Дречину принимать у него камень не на стройке, а на станции, куда его привозят, но он отказался…

Оба любили футбол, и перед каждым матчем заключали пари на бутылку, предоставляя право выбора победителя то одному, то другому. Через некоторое время несколько наших ребята освоили «колку камня», как оказалось, требовавшую кроме физической силы определённых навыков.

          Мои родители жили в Слепянке примерно в семи километрах, поэтому, распределив работы, я отправлялся домой, чтобы к концу работы получить справку о том, что норма выполнена на 110% и отнести её в батальон. Ребята оставались якобы на сверхурочную, чтобы погулять с девушками.

    Лет через 10 встретил я Бориса Мельникова на «Горизонте». Он работал начальником отдела снабжения в СКБ-НИИ ЦТ и мне, составляя заявки на радиоэлементы, приходилось с ним сталкиваться. Вспоминали стройку. Когда я рассказал ему, что за месяц работы каждому заплатили в качестве премии по 100 (до деноминации) рублей, он рассмеялся…

 Замполит Морозевич и комсорг Дрижд

      В батальоне, как и ранее в Слобудке, меня избрали в комитет комсомола. Замполит Морозевич, наш начальник, требовал регулярно проводить комсомольские собрания, и мне приходилось писать протоколы об их проведении. Лейтенант Дрижд, суворовец, спортсмен, участник художественной самодеятельности, постоянно отсутствовал то на соревнованиях, то на репетициях. Такая активность позволила ему раньше замполита получить квартиру, очередное звание. Прошли годы, и однажды, проходя по территории завода, я услышал по громкой связи: "Рутмана просят зайти в партком..." 

Приглашение удивило, но открыв дверь, я увидел Морозевича. Встреча оказалась приятной, недовольство прошло, стали вспоминать сослуживцев. Он рассказал, что окончил исторический факультет Белорусского университета, получил подполковника, мог и полковника (папаху), но уезжать из Минска не захотел. Оказалось, что он хорошо знал о наших проделках, но пропускал их... Как он узнал, что я работаю на заводе, не спросил. Через некоторое время он устроился в отдел технической информации, занимался проверкой наглядной агитации в цехах…

Работа, как говорят, "не бей лежачего", но когда военрукам разрешили получать зарплату и пенсию, он перешёл в школу. После завода, случайно встречаясь, жаловался, что уроки военного дела считают второстепенными, а его как «отставника» просят решать для школы разные хозяйственные вопросы, считая, что ему проще что-то просить или требовать.  

Военный парад в честь 40-летия Октября

     Командир батальона Верхола объявил о том, что начинается подготовка к военному параду в честь 40-летия Октябрьской революции и ему приказано назначить людей для пополнения парадных рот и экипажей боевых машин пехоты (БМП). Для нас известие стало неожиданным, так как, считаясь новичками, занимались собственными делами – строили тир, готовили танки к зиме, принимали молодое пополнение. «Старички» считали дни до приказа и готовились к демобилизации. Да и полк, казалось, особого интереса к нам не проявлял. У него свои задачи и проблемы, у нас – свои. Через несколько месяцев после прибытия командир полка всего раз или два появлялся в расположении батальона. Он запомнился тем, что на предложение одного из офицеров сходить в соседний полк и посмотреть, как они содержат технику,  ответил: «К ним ходить нечего, мы не глупее…»

     Известие о назначении генерал-лейтенанта Якушева руководителем подготовки к параду - строгого, требовательного командира - особой радости не вызвало, особенно у наших офицеров и солдат, считавших главным занятия техникой, а строевую подготовку делом третьестепенным… 

     Начались ежедневные тренировки… Мне повезло – я заболел и, пролежав в санчасти неделю, был посажен на бронетранспортёр. 

     Когда подготовка к параду вступила в завершающую стадию, на 9-м километре Московского шоссе построили трибуну, перед которой начали проводить тренировки с участием всего личного состава и техники. Во время одной Якушев неожиданно вскочил с места и, вбежав в её центр “коробки», вытащил одного из солдат: «Тебя когда поставили?» — спросил он и услышал: «Только вчера!» Подбежавший командир тут же получил сполна…  

      В первых числах ноября на Центральной площади перед трибунами Александровского сквера, построенного по проекту архитектора Евгения Заславского, состоялась генеральная репетиция парада.

     Интересно, что несмотря на то, что день Генеральной репетиции заранее не объявлялся и было позднее время, наблюдая за движением войск вдоль проспекта стояли люди, а из окон общежития Политехнического на нас, примкнув к оконным стеклам, смотрели поднятые шумом девушки в купальниках. 

     Построились. Первое прохождение войск оказалось неудачным, и после краткого разбора его решили повторить. Второе оказалось, судя по разносившимся по площади фразам, «плохо, отвратительно». У меня как новичка создалось впечатление, что парад отменят, но опытный товарищ, все три года прослуживший в Минске, сказал: «Не волнуйся, увидишь, что будет 7-го!»  

     Повторилась ситуация, описанная чешским писателем Карелом Чапеком в сатирическом рассказе «Как ставятся спектакли»: он красочно описал ситуацию в театре, когда на генеральной репетициии спектакля раразился грандиозный скандал, а премьера на следующий день прошла с огомным успехом.   

     Наступило утро 7 ноября. Участники парада снова заняли отведённые места на площади и перед ней. Кто-то в это время даже успел, до сих пор не пойму как, притащить в наш БПМ несколько бутылок водки. В назначенное время, после окончания парада в Москве, под марши сводного оркестра началось прохождение войск, и всё прошло четко и слаженно. 

      После парада комбат собрал батальон. Поздравил с праздником, поблагодарил за старание… «Комиссаров, - спросил он, - баба есть? Иди к ней и все дни праздника никуда не выходи. Я тоже хочу отдохнуть».

Заключение

    Я попытался восстановиться в автомеханический техникум, но не на строительное отделение, а на автомеханическое. Директор техникума при встрече вызвал руководителя отделения: "Что, возьмём командира танка?" — задал он вопрос.

Тот согласился, но больше там я не появился. Устроился на работу на Аэрологическую станцию Минск радиотехником, потом, став старшим, узнал, что на Энергофаке Политихнического есть отделение радиотехники, на которое поступил и все годы до пенсии (до декабря 1999 года) принимал участие в разработке телевизоров и аппаратуры их контроля. Получил более 10 Авторских свидетельств и два Патента, от которых пришлось отказаться в связи с распадом Союза и всей телевизионной отрасли. 

     В 1957 году в Минске образовалось Милицейское (теперь Академия МВД) училище, и мне предложили подать заявление, обещая тут же, минуя все промежуточные этапы, принять в партию. Такое предложение мне неоднократно поступало и в Слобудке, но и тогда, и здесь я отказался, оставшись беспартийным.

    С Василием Алексеевичем, майором в парадной форме морского офицера, однажды встретился в Минске на площади Калинина. Из его рассказа узнал, что из Германии его перевели дослуживать в Североморск, так как Белорусский округ омолаживался. Сразу после возвращения, так как квартира его сохранилась, он устроился волонтером в Первомайский райком партии, а потом перешёл в угловой Гастроном на площади Калинина в мясной отдел, став «рубщиком мяса», обеспечивая наших сослуживцев вплоть до бывшего зампотеха, ставшего генералом Тищенко. С ним часто ездили в парную в Колодищи, но потом он переехал в другой район.

         Зампотех Тищенко стал генерал-майором, продолжил службу в должности (1966–1969) заместителя командира 37-й дивизии по техчасти, а с 1972 года - начальника бронетанковой службы Белорусского ВО. Однажды я увидел его в окружении красивых женщин на ступеньках поезда Беларусь. Я ехал в соседнем вагоне, но подойти постеснялся.

        После службы мы, минчане, некоторое время встречались в Парке Челюскинцев во второе воскресение сентября, отмечая День танкистов.

       На «Одноклассниках» создал группу, но никто не откликнулся...

МИНСК-СЛОБУДКА-МИНСК

• Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
  Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

  
  Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

  Войти >>