Моббинг в школе. Один против всех, и все против одного

На днях в гостях у подружки слышу рассказ вернувшейся из школы ее дочки-шестиклассницы:

«Ой, что сегодня было! Вместо математики пришла психолог и стала спрашивать, есть ли у нас случаи моббинга в классе, а Клаудиа рассказала, как ее шапку мальчишки пинали, целый час, наверное. Только по-моему, это не моббинг, как ты думаешь?»

Ох, расстроились мы с подругой. Свое детство вспомнили... Слова такого не было, а всё было. Актуально для всех времен и народов. Моббинг – травля одного человека коллективом, в котором он или работает, или учится. Моббинг – вещь страшная. Потому что выдержать ежедневный бойкот, насмешки, издевательства, распространение обидных слухов, специально устроенные помехи в работе или учебе, травлю в социальных сетях может выдержать далеко не каждый. Особенно ребенок. Впрочем, взрослым тоже достается. По оценке немецких экспертов, от 10 до 15 процентов самоубийств, совершаемых взрослыми, вполне адекватными людьми, связано с применением к ним моббинга на рабочем месте. Не говорю уж о стрессах и полученных таким образом хронических заболеваниях, начиная с болезней желудка и заканчивая нервными расстройствами, бессоницей и полной атрофией воли.

В общем, это изысканное слово до добра не доведет. Кстати, возникло оно от английского mob-толпа. «To mob» – означает окружать, нападать толпой. А какой страшной может быть толпа, как трудно ей противостоять и как легко даже вроде бы вполне приличные люди попадают под ее воздействие и становятся послушными составляющими общей негативной силы – общеизвестно...

«А у вас-то, наверное, моббинга не было?» – приставала подружкина дочка...

Еще как было! Кого травили, кто сам травил, а кто становился или переживающим, или равнодушным наблюдателем издевательств над другими. В каком классе не устраивали «темную», не прибегали к бойкоту и полной изоляции, не подкладывали кнопок и не кидали жирные пончики на тетрадь изгоя; где систематически не издевались над слишком толстыми или слишком худыми, над плохо или странно одетыми, над «каланчами» или «коротышками», над зубрилами или недалекими детьми, над привычками, слабостями, ошибками, особенностями речи, национальностью, профессией родителей… Как вообще дети это всё выдерживают – загадка?!

В жизни не забуду свой первый учительский опыт. Пришла в неведомый мне 4-ый А сразу после университета, и буквально в первый же день заметила, что весь класс хихикает над мальчуганом в потертом пиджачке и жуткой грязью в тетради. Потом выяснилось, что у него еще и проблемы со здоровьем: язык во рту не помещается. Когда говорит, язычок слегка вываливается. Очень «смешно». Ну, дети и умирали над всем комплектом недостатков. И грязью, и общей ободранностью, и языком, само собой. Да и мне, стыдно признаться, пацан этот тоже не глянулся.

А потом недели через две после начала занятий отпросился он у меня с урока – «Любашу из садика забирать. Мама сегодня не может». И выяснилось, что детей у них шесть с половиной. Половина – это маленький Вовка, который вроде еще и не человек, потому что ему всего 2 месяца; а Любаша – уже настоящая девочка, ей почти три года; и живут они в одной комнате, и папы у них нет, и уроки мой грязнуля делает на сундуке, стоя на коленках. В общем, подружились мы с этим мальчишкой. И как-то он почувствовал мою симпатию: стал писать аккуратнее и правила старался учить. И дети, далеко не сразу, конечно, смеяться перестали…

А на Новый год сделал мне сюрприз: приколотил за шкафчиком с учебниками специальный крючок, чтобы я могла там свое пальто вешать, а не бегать каждый раз в подвал, в учительскую раздевалку. (Руки у него, даром что только четвертый класс, были золотые. До сих пор у меня хранится дощечка с выжженным рисунком – котята на деревенском крылечке – подарок от моего первого друга в этой школе). В общем, учиться стал он лучше, повеселел. А под конец года вообще прибежал ко мне в диком возбуждении: «У меня два счастья на этой неделе, два счастья! Мне Николай Филлипыч (наш, по труду) старый радиоприемник подарил. Я теперь из него знаете какой транзистор сделаю!» «А второе-то счастье?» – спросила я, сгорая от стыда за то, что ни разу за целый год нашей дружбы не придумала, чем бы его порадовать. («Не придумала» – неточное слово; «не подумала» – вот это будет точнее... И честнее). «А второе счастье немножко грустное…» И опять завопил: «Нам квартиру дали! Отдельную! Две комнаты!» Тут я не выдержала, обняла его – и он тихо, уткнувшись мне в плечо, сказал: «Только меня теперь в другую школу переведут. А мне уже здесь так хорошо. Никто ведь больше не смеется. И тряпками грязными не кидает».

Господи, я даже не видела – эти тряпки…

Наверное, самое ужасное заключается в том, что взрослые иногда не замечают или не хотят замечать то, что происходит с ребенком в коллективе. Не видят тряпок. И это очень опасно. Моббинг только набирает силу, если его игнорировать. А прорастает он, как сорная трава – везде! Например, исследователи из Мюнхенского университета пришли к выводу, что в немецких школах каждый 25-ый ученик, как минимум раз в неделю, подвергается издевательствам и насмешкам. Сотни тысяч подростков!

Ужасные цифры. Тем более что страдающих сторон в результате оказывается две. Ребенок-жертва может впасть в депрессию, заболеть, получить психологическую травму на всю жизнь, но, с другой стороны, у таких детей часто возникает чувство агрессии по отношению не только к мобберам (то есть к тем, кто над ними издевается), но и к совершенно посторонним людям. И эта агрессия иногда получает вполне реальные и даже кошмарные очертания. Школьные трагедии во всём мире – результат таких сложных конфликтов личности и коллектива.

Для немцев одной из самых страшных стала история с Робертом Штайнхойзером, застрелившем в апреле 2002 года у себя в школе в городе Эрфурт 17 человек. Может быть, поэтому в Германии всё-таки пытаются решать эти проблемы. Создают специальные программы по борьбе с моббингом. Готовят психологов-специалистов. В отдельных школах осуществляются превентивные меры в отношении моббинга. В рамках этой программы школьники учатся не только распознавать и бороться с моббингом, но и переквалифицируются в так называемых Pate-шефов, защищающих и помогающих тем, кто нуждается в защите.

Но без помощи учителей детям, конечно, не справиться! Прежде всего, тактичное участие взрослых, их помощь и защита должны сыграть доминантную роль в противостоянии моббингу. Там, где это понимают, о моббинге говорят в открытую, обсуждают все проблемы с детьми, даже пишут специальные контрольные работы.

«А сама-то ты как себя вела? – спросила подружка дочку, – Молчала или Клауди помогала?»

«Да мы им кричали, чтобы отдали шапку, – заволновался ребенок. – Нам потом еще и психолог сказала, что если мы внимания не будем обращать, то мы сами как мобберы».

Основное правило немецкой школы – не оставлять жертву один на один с возникшей проблемой.

«Страшно, если ребенок уйдет из школы сломленным, – сказал мне один педагог, – поэтому мы стараемся остановить моббинг, даже когда он в мелочах проявляется. Для детской души и мелочь – не мелочь...»

Хорошо, конечно, если в школе, где учатся наши дети, об этом помнят. А если нет...

Впрочем, в любом варианте: без чутких родителей тут не обойтись. В российском интернете в последнее время гуляет памятка для родителей «Как остановить травлю ребенка». Там среди необходимых действий перечисляются и сбор доказательной базы, и жалобы классному руководителю, и дальше по нарастающей вплоть до обращения в прокуратуру, в суд, к уполномоченному по правам ребенка. И работа с психиатрами и юристами, и даже сбор чеков, подтверждающих траты на испорченные или украденные вещи подростка.

Конечно, всё это знать необходимо. Но очень часто нужно не только уметь защитить того, кого травят, но и остановить тех, кто этим занимается. А среди них много неокрепших душ, и им тоже можно помочь.

Уже довольно давно кинорежиссер Ролан Быков, умевший острее и раньше других чувствовать нарастающую боль, рассказал нам про моббинг, возможно, и не зная самого этого термина. Помните фильм «Чучело»? И замечательную книжку Владимира Железникова, по которой сценарий был сделан... Конечно, взрослые помнят и фильм, и книжку, а нынешние дети даже и не знают, о чем это. Показать бы им это кино сейчас. Только чтобы смотрели не большой компанией. Бесполезное дело! В коллективе, на глазах у других, – не пожалеют, не задумаются, не сравнят. Будут громко хохотать и прикалываться там, где надо думать и печалиться. И не потому, что все – поголовно дураки или жестокие. Толпа, mob (кстати, слово mob имеет еще и презрительное значение – «сброд», «чернь», а на сленге даже «банда») – тут не до сантиментов. А вот вдвоем с мамой или с близким понимающим другом, с любым человеком, которого не надо стесняться и с которым можно обо всем поговорить… Может быть, кому-то это и помогло бы. А кого-то остановило.

Знаю точно: если не пытаться что-либо сделать и продолжать причитать, что это нереально, что родителям некогда, да и сами они далеки от морального совершенства, а дети не пойдут ни на что, кроме боевиков, ужастиков и фэнтези – вот тогда, действительно, ничего не выйдет. Какие бы аргументы ни приводились, пытаться исправить положение надо.

Любовью, вниманием, вниканием в детали, отдачей своего драгоценного времени... Как говорится, делай что должно, и будь – что будет.

«Общество, которое допускает моббинг, ставит под сомнение основные постулаты демократии», – таков был вердикт одного из немецких судов, признавшего требования жертвы моббинга справедливыми.

А я уж не про демократию. Я про человечность.

Майя Беленькая (Мюнхен)

Читайте также:

1. Моббинг в школе. Журнал «Партнёр», № 6 / 2007. Автор А.Циприс
2. Моббинг – психотеррор на рабочем месте. Журнал «Партнёр», № 3 / 2007. Автор А. Цукерник
3. Я б в родители пошел, пусть меня научат! Журнал «Партнёр», № 10 / 2010. Автор О. Зускова