Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Журнал «ПАРТНЕР»

Журнал «ПАРТНЕР»
История >> История Германии
«Партнер» №3 (102) 2006г.

Испытание единством. Часть 1

 

 

В течение последних 20 лет я жил и работал в Германии. А если суммировать прежние командировки и учебу в Институте иностранных языков, то почти четверть века моей сознательной жизни было посвящено этой стране. По мере изучения истории, литературы, обычаев и нравов, современной политической, экономической и культурной жизни, с самых необычных сторон открывалась мне «Алемания».

 

Были встречи с выдающимися людьми. Записная книжка распухла от бесчисленных адресов и телефонов обыкновенных немцев с разными политическими и художественными пристрастиями, темпераментами и характерами. Пожалуй, нет уголка в Германии, куда не приводили бы меня журналистские обязанности и любопытство германиста. Но если из всех впечатлений выделить самые значительные, то связаны они были с  переломными событиями, неделикатно изменившими представления немцев о самих себе и ввергнувшими их в одно из наиболее тяжелых послевоенных испытаний – в испытание единством.
 
Из 16 лет германского единства почти восемь лет страну разворачивали против течения «красно-зеленые», видимо, всерьез верившие в ленинское пророчество о «кухарках, умеющих управлять государством».
 
Сумеет ли вернуть себе утраченную уверенность Германия, наказанная за «красно-зеленый» эксперимент экономическими и социальными перекосами и частичной утратой международного престижа? Оглянемся на ее недавнее прошлое.
 

Маленькую революцию никто не заметил

 
В течение всего послевоенного времени менялись и Германия, и немцы. Срасталось то, что принадлежало друг другу, хотя и не всегда там, где до этого резали по живому. Испытаний на долю немцев выпало достаточно.
 
Немцы как бы несли в себе модели конфликтов между Востоком и Западом. Может быть, поэтому собственных революций с мировыми последствиями у них почти не было. Единственной революцией, широко признанной в Европе, стало, пожалуй, основание нового рейха Бисмарком в 1871 году.
 
В результате, считает историк Бернхард Вильмс, у немцев не успело развиться самоосознанное бюргерство. Появившийся общественный строй не подходил к шаблонам представительной либеральной демократии. Нация объединялась сверху, и немецкое бюргерство даже в 1918 году не способно было реализовать демократию в нормальном смысле. При первом же кризисе оно подчинилось режиму фюрера.
 
Идеологи социалистической революции были невысокого мнения о революционности немцев. Ленин с иронией отмечал их педантизм и любовь к порядку: план революции они, мол, получают по почте и прежде, чем занять здание вокзала, покупают перронный билет. Сталин с присущей ему грубой безапелляционностью утверждал, что в Германии революции невозможны, поскольку при этом придется топтать газоны. Впрочем ходить по газонам в ФРГ разрешалось, а в СССР – было запрещено.
 
Будучи народом без революций, немцы аккумулировали революционные идеи и даже экспортировали их.
 
Перенесенный на русскую почву, немецкий революционный опыт дал неповторимую мутацию. Об этом писалось уже много, и русская революция много лет будет примером того, как нельзя поступать.
 
"Революционные события" 1918 года в Германии, послужившие слабым эхом большевистского переворота в России, не вызвали брожения умов. Самые крупные потрясения страна испытала лишь после Второй мировой войны.
 
В восточной части Германии это было восстание 17 июня 1953 года, ставшее попыткой первой мирной революции в социалистическом лагере. Взрыв массового недовольства политикой СЕПГ доказал, что население ГДР не верило в демократические преобразования коммунистов, последовательно внедрявших советскую модель плановой экономики. Требуя отставки правительства, они связывали свои надежды с объединением разделенной родины.
 
Без этого восстания не стали бы возможными ни восстание в Венгрии, ни "Пражская весна", ни поражение московского путча в августе 91-го. Но в 1953 году шансов на успех не было: мировая система социализма играла хорошо накачанными мускулами. И Запад во избежание конфронтации не поддержал население ГДР. Комментаторы западных радиостанций призывали к сдержанности, в их числе был и социал-демократ Эгон Бар, работавший на РИАС.
 
Режим Ульбрихта подавил революцию с помощью советских штыков и танков. Тысячи рабочих арестовали, десятки расстреляли. Среди них были и советские солдаты, ликвидированные своими за отказ стрелять в безоружных немцев. Россияне так и не знают имена тех, кто были первыми из наших воинов, погибших за демократию после войны: на чужой территории и от своей пули! Открыть истину могли бы, вероятно, только архивы КГБ.
 
В западной части Германии в конце 60-х революционный характер имел конфликт отцов и детей. Он настолько потряс общественное сознание, что побудил немцев заняться глубоким переосмыслением прошлого и настоящего, вызвав еще более глубокий интерес к будущему. В студенческом бунте 68-го пробивались ростки того сознания, которое привело немцев к мирной революции в 89-м и к объединению. С разницей в сто лет Германия почти повторила опыт России.
 
Основанный в 1868 году в России союз "Земля и Воля", давший первый импульс движению народников, объединил детей богатых и образованных родителей. После раскола многие перешли к террору, осуществив установку народника Ткачева, доказывавшего, что для захвата власти революционным меньшинством необходимо дезорганизовать власть путем терактов.
 
Аналогичную ситуацию создали  студенческие протесты в Германии. Когда в январе 68-го вьетнамские смертники забаррикадировались в американском посольстве в Сайгоне, радикальная молодежь во главе с Руди Дучке провозгласила здравицу мировой революции и обществу свободных индивидуумов. Высокомерию власти студенты противопоставили образование Внепарламентской оппозиции, накачивали себя ЛСД, балдели от песен Джоан Баэз, учредили первый самоуправляющийся университет.
 
Если в тридцатые годы прошедшего века в германских университетах появлялись коричневые ячейки, то теперь возникали красные. Дучкисты собирались превратить Германию в демократию Советов и избавить мир от колониализма, искали контакты с зарубежными террористами, мечтая образовать террористический Интернационал. А кое-кто, признавалась в мемуарах Гретхен Дучке, мечтал совместить социализм и христианство.
 
Либеральная немецкая интеллигенция бурно приветствовала культурную революцию студентов, не заметив бившего в глаза радикализма. Индуктивно идеи европейской культурной революции распространялись на соседние страны. Студенческие протесты захлестнули Францию и вызвали во всем мире гигантский всплеск полезного идиотизма в пользу советского режима. Усилиями леваков опять воскресла легенда о гуманном и демократическом социализме.
 
Понятно, что образ врага должен был находиться "справа". Отсюда поджоги шпрингеровских редакций и стычки с полицией, публичная пощечина Беаты Кларсфельд канцлеру Кизингеру, громким эхом отозвавшаяся в советской печати. Закономерен был переход "От протеста к сопротивлению" (так озаглавила установочную статью в леворадикальном журнале "Конкрет" Ульрике Майнхоф). Антиавторитарно настроенное студенчество обрело духовного отца в лице 70-летнего философа Маркузе, предложившего молодежи освободиться, прежде чем приступить к созданию свободного общества.
 
Идеи хождения в народ и воспитания рабочих для захвата предприятий и борьбы с полицией желаемого для леваков эффекта не принесли. В ответ на левацкие беспорядки рабочие в Германии жгли красные флаги.      
 
Международный  авторитет СССР после начала холодной войны никогда не поднимался так высоко, как в 68-м. В апреле ЦК ВЛКСМ, выполняя задание партии, пригласил в Москву делегацию Социалистического немецкого союза студентов во главе с просоветски настроенным Ю. Хорлеманом (там был и Дучке): проконсультировать германских леваков, как нужно проводить деколонизацию. А в августе того же года отцы советской тоталитарной системы воспользовались ростом симпатий к левым идеям европейских детей, чтобы проутюжить беззащитную Прагу танками Варшавского договора: дубчековский социализм с человеческим лицом пригрезился Москве страшным оскалом мирового империализма.
 
Это не помешало советской пропаганде отмежеваться от студенческих волнений в Западной Европе. Еще одно предательство по отношению к германским левым! Брежневские ястребы бросились закреплять успех "мирными инициативами", под прикрытием которых началась форсированная гонка вооружений. Вторжение в Чехословакию повредило международным позициям Москвы, но не настолько, чтобы отрезвить советский генералитет. Впереди был Афганистан.
 
Конфликт отцов и детей конца 60-х годов оставил заметный рубец на теле Германии. Это уже не были безобидные шмиссы студенческих корпораций, некогда боровшихся за независимость. Опыт воспринимался болезненно, но помог немцам выдержать испытание левым и правым радикализмом. Когда в апреле 90-го лидер ПДС Грегор Гизи, подводя горький для него итог парламентских дебатов, констатировав, что решение о вхождении  в ФРГ означает ликвидацию ГДР, слова его потонули в громе аплодисментов. В Бонне шумных оваций не было. Вздох облегчения во фракциях основных партий относился к другому: политическим соперникам объединявшейся Германии удалось завершить изнурительную дискуссию о сроках вступления ГДР в состав ФРГ.
 
Компромисс, предложенный либералами, устроил всех. Практичные немцы пришли к выводу, что затянувшаяся полемика мешает осуществлению практических задач объединения. В жизни Европы произошло такое качественное изменение, равного которому не было. С географической карты в результате бескровной революции исчезло целое государство. Создание европейского мирного порядка требует эволюции, революция загубила бы его в корне, писал незадолго до этих событий бывший генерал Г. Кисслинг.  Но мирному объединению Европы открыла путь тихая германская революция.
 
Стоило немцам осознать, что они могут отстать от поезда, если не возьмутся за демократические преобразования, как через месяц символически упала стена, потом по-настоящему открылись Бранденбургские ворота и началась революция, о которой в Бонне не мечтали, на которую не надеялись даже самые нетерпеливые сторонники единства. В противоположность большевикам, которые накануне 1917 года прожужжали все уши россиянам о необходимости революции, немцы в обеих частях Германии о ней не помышляли. Но она свершилась и превзошла Октябрьский мятеж ленинцев по плотности событий, уместившихся в календаре объединения.
 
Проект "договорного сообщества" Ханса Модрова и "План из 10 пунктов" Гельмута Коля. Их декабрьская встреча в Дрездене. Февральский визит Коля и Геншера в Москву. Мартовские свободные выборы в Народную палату ГДР и начало короткой легислатуры правительства де Мезьера. Переговоры по формуле "два плюс четыре" в Бонне. Государственный договор о создании валютного, экономического и социального союза и окончательное признание западной границы Польши. Встреча Коля с Горбачевым. Распад правящей коалиции в ГДР. Подготовка объединительного  договора и договора о выборах - двух важнейших документов, юридически сцементировавших процесс объединения. И наконец, решение парламента ГДР о применении статьи 23-й конституции ФРГ и объединение 3 октября.
 
Великие проекты большевиков так и остались на бумаге. Их революция не дала ни землю крестьянам, ни мир народам. Их обещания оказались столь же бессодержательными, как и холостой выстрел "Авроры". Эхо этого выстрела прозвучало по всему свету, отзываясь десятилетия спустя на Кубе или в Камбодже. Власти Советов не получилось, всю власть узурпировало руководство партии.    
 
Маленькую революцию в Германии на рубеже третьего тысячелетия почти никто не заметил. Сами немцы вряд ли по-настоящему оценили ее уникальность, приступив к глубокому ее осмыслению годы спустя. Революция 89-го произошла не только внутри Германии, она приняла глобальный характер, поэтому было бы неуместным называть ее поворотом, отмечал Хайнер Гайслер в сборнике "Denken im Zwiespalt", посвященном феномену XX века - предательству интеллигенции, восславлявшей диктаторов, ее полезному идиотизму.
 
Грязное наследие прусского социализма  не внушало оптимизма. Вдыхая воздух, отравленный выбросами социалистических предприятий, восточные немцы жили в таких экологических условиях, которые на Западе считались недопустимыми. Еще более тяжелые массовые отравления "догнали" их после объединения, когда открылись архивы штази. Рушились узы брака и дружбы, ломались карьеры. Но "осси" справились с этим на удивление спокойно, без истерики и лишней озлобленности. Если не считать первых вспышек нелюбви к Хонеккеру, восточные немцы не загорелись жаждой мести к бывшим тюремщикам и доносчикам. И эта решительная гуманность была одним из самых значительных завоеваний маленькой немецкой революции.
 
Что исчезнет, с чем предстоит проститься немцам и их соседям? Что останется? Что появится? Об этом размышляли. Не время оглядываться назад, надо думать о будущем, писала одна из газет. Но оглядываться нужно, недаром сохранили мы этот инстинкт с пещерных времен. Уходило в прошлое то, что можно было назвать эпохой прусского социализма. Социалистический эксперимент на немецкой земле провалился так же, как и на русской. После крушения третьего рейха в восточной части Германии тоже начали строить общество социальной справедливости и равноправия. В конституции ГДР тоже говорилось о немецком народе. Но по капризу генетики народившийся социализм получился не только сталинским (по отцу), но и немножко прусским (по матери). Хотя по сути это была та же диктатура партии с опорой на железно дисциплинированные кадры армии, репрессивного аппарата и спецслужб.
 
Когда 17 июня 1953 года прокричали первые петухи народного недовольства, начался и первый исход на Запад. Режим стабилизировал положение возведением берлинской стены, но недовольство росло, в стране падала производительность. 40-летие раскола было как для западных, так и для восточных немцев тяжелым периодом. Только в одном случае он скрашивался достижениями социального рыночного хозяйства, а в другом усугублялся условиями духовной и социальной изоляции. Это ощущение раздвоенности настолько прочно вошло в сознание, что накануне объединения многие жители Германии не знали, будут ли они отмечать 3 октября как национальный праздник, хотя этот день официально провозгласили нерабочим.
 
И все же торжества стали всеобщими. Программа канцлера, на первый взгляд, носила отпечаток поспешных решений. На самом деле это было торжество немецкого здравомыслия, устоявшегося в поединке с политическими крайностями. Куда поведет Коль Германию? - спрашивали себя не только немцы. Не к Бисмарку и кайзеру Вильгельму, национальный эгоизм исчерпал себя в немецкой политике. Получив полный суверенитет, Германия не сокращала, а увеличивала свои международные обязательства. Канцлер не хотел возвращаться в удобные ниши мировой политики. Нельзя подрывать доверие, которого добилась к себе ФРГ за трудные 40 лет. Он звал немцев в объединенную Европу, потому что большинство населения ФРГ в ее новых контурах хотело мира с соседями. Это подтвердили опросы, впервые проведенные одновременно в старых и новых землях.
 
Представлялся ли какому-то народу шанс мирно преодолеть последствия десятилетий пагубного раскола? Выступая в бундестаге, Г. Коль подчеркивал, что немцам удалось восстановить единство Германии в условиях свободы, без войны и насилия, в полном согласии с ее соседями и партнерами. Это был  важный капитал на будущее. Единая Германия появилась в центре не расколотой, а срастающейся Европы. Такая связующая функция давала немцам и их партнерам серьезные экономические преимущества.
 
Во время первых выборов в бундестаг в 1949 году в Западной Германии шел спор между сторонниками рыночного и планового хозяйства. Преимущества рынка стали очевидны не сразу. После объединения споры возобновились, но теперь уже между сторонниками национального и европейского рынка.
 
В Германии побеждало общеевропейское мышление. Это было заметно по программам политических партий и по настроениям граждан. Быстро двигался поезд германского единства. И когда немцы радовались его досрочному прибытию, чувства их разделяли многие: и те, кто помогал им активно, готовил поезду зеленую улицу, отводя на запасные пути составы с порожняком, и те, кто молча желал успеха трудолюбивой европейской нации, заплатившей за преступления национал-социализма массовым раздвоением личности.
(Продолжение следует.)
 
 
 
Евгений Бовкун (Москва)
 
 
 

<< Назад | №3 (102) 2006г. | Прочтено: 554 | Автор: Бовкун Е. |

Поделиться:




Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Топ 20

Символы германского государства

Прочтено: 4700
Автор: Листов И.

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ ГЕРМАНИИ

Прочтено: 3500
Автор: Листов И.

План Маршалла

Прочтено: 1978
Автор: Викман С.

ХРИСТИАНСКО–ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СОЮЗ

Прочтено: 1937
Автор: Листов И.

Веймарская республика

Прочтено: 1878
Автор: Клеванский А.

Детективная история немецкого гимна

Прочтено: 1864
Автор: Одессер Ю.

Лили Марлен, топ-хит Второй мировой

Прочтено: 1674
Автор: Одессер Ю.

Версаль. 28 июня 1919 года

Прочтено: 1624
Автор: Викман С.

НЕМЕЦКИЕ ЖЕНЩИНЫ. ИХ ПУТЬ В НАУКУ

Прочтено: 1603
Автор: Харманн Г.

О ЕВРЕЯХ-АШКЕНАЗИ И СТРАНЕ АШКЕНАЗ

Прочтено: 1596
Автор: Глейзер С.

Брат мой, враг мой

Прочтено: 1585
Автор: Шимановский Д.

ТАЙНА ШАХТЫ «АННА»

Прочтено: 1551
Автор: Фишман В.

За что немцы любили Фюрера

Прочтено: 1533
Автор: Редакция журнала

Коминтерн и Германия

Прочтено: 1450
Автор: Клеванский А.