Многие белые пятна в истории появились не без участия тогдашних летописцев, искажавших не только хронологию, но и суть происходившего.

 

Историки спорят между собой, ожесточенно полемизируют. Множество горячих дискуссий связано со Второй мировой войной. Для Германии она была захватнической, для Советского Союза - освободительной и Великой Отечественной. Одно лишь это обстоятельство придает различную эмоциональную окраску оценкам закончившейся 60 лет назад войны. Если граждане бывшего СССР справедливо говорят об освобождении Европы от гитлеризма, отмечая это событие как великий праздник, то у правопреемников бывших побежденных больше причин говорить о трагедии собственного народа, вспоминая при этом не только гибель миллионов немцев, но и послевоенное изгнание мирного немецкого населения из восточных областей рейха, и раскол нации, и последующую экспансию тоталитарного Советского Союза в Восточной Европе.

 

Одна из распространенных причин возникновения споров на исторические темы - подмена понятий. В последнее время, например, в России всё чаще появляются публикации, авторы которых приписывают основные заслуги в достижении великой Победы "мудрости" сталинского руководства. Да, Отечественную войну выиграли народы бывшего СССР, и преуменьшать этот факт было бы негоже, но выиграл не благодаря, а вопреки "мудрому" руководству диктатора. Точно так же, как советские ученые, инженеры, писатели, художники, композиторы, рабочие и крестьяне до и после войны добивались выдающихся достижений не благодаря, а вопреки «мудрому вождю всех народов». В условиях демократии и полной свободы личности достижения эти могли быть еще существеннее, и лозунг "догнать и перегнать Америку" без участия «Ленинского ЦК», возможно, превратился бы в реальность, а не остался пропагандистским мифом. Ибо, как заметил еще накануне Первой мировой войны выдающийся русский писатель Короленко, "...страны, где вся жизнь личности и общества зашнурована, забита в обручи начальственной опеки, где всё направлено к новому порабощению населения государственной властью.., будут и в самое мирное время завоевываться другими, более просвещенными, более развитыми и более энергичными, более уверенными в себе, самостоятельными и свободными народами" (цитирую по сборнику статей Короленко "У пустого колодца", который давно, увы, стал библиографической редкостью).

 

Понять эту простую истину мешает подмена понятий, с переменным успехом практикующаяся в российской публицистике на протяжении десятилетий. О непростительных стратегических ошибках и просчетах Сталина, не говоря о его "мудрых" деяниях, вроде серьезной игры в дружбу с Гитлером или крупномасштабных репрессиях высшего и среднего комсостава Красной армии непосредственно накануне войны, много писали отечественные и зарубежные историки. Первая волна таких публикаций прошла сразу же после разоблачения культа личности, на которое отважился Хрущев, вторая - после развала Советского Союза.

 

Многие факты были тогда названы впервые. Сейчас, в год 60-летия великой Победы советских народов метод подмены понятий как ключевой элемент технологии дезинформации используется для создания новых образов врага и дилетантами, и профессионалами идеологической мифологии, не знающими прямого пути к истине. А между тем как раз Вторая  мировая война выявила пагубность исторического вранья. Убедительнее всего это доказало отношение советских вождей к решению "германского вопроса".

 

"Мы говорим - партия, подразумеваем - Ленин", писал Владимир Маяковский. Советские руководители, по словам покойного историка Михаила Восленского, говорили - "демократия в Германии", рассуждали о шансах ее объединения, но имели в виду совсем другое - установление в этой стране режима советского типа. Говорили о мире, а подразумевали гонку вооружений, произносили слова о свободе печати, а имели в виду свободу распоряжаться печатью, рассуждали о соблюдении прав человека в СССР, а подразумевали только  право на низкооплачиваемый труд. Даже гласность в конце концов стала служить тем, кто вначале ожесточенно боролся против нее.

 

Германские историки могут сколько угодно говорить о том, насколько искренними были советские предложения объединить немцев. Искренность намерений - не тот критерий, который помог бы раскрыть смысл советской политики в германском вопросе. Искренними коммунистические вожди были только в стремлении стабилизировать свой режим и ослабить влияние Соединенных Штатов. Германская нация была для СССР фигурой с переменным весом на внешнеполитической шахматной доске.

 

Еще русские цари вступали в военные конфликты на стороне Германии, помогая ей стать более сильной в интересах усиления самой России. Большевики внесли коррективы в традиционную политику кнута и пряника. Рапалльский договор, укрепивший  международные позиции Германии, был, прежде всего, спасательным кругом для самой большевистской власти. Проведение в жизнь политики этой власти в германском вопросе в значительной мере осуществлялось через Коминтерн. Под его нажимом братские компартии в Польше и Чехословакии вынуждены были принимать резолюции, направленные на ревизию решений Версаля, на присоединение к Германии областей, в которых проживали немецкие меньшинства. Целью этой своеобразной трактовки права наций на самоопределение было образование единой коммунистической Германии.

 

В августе 1930 года, за несколько недель до выборов в рейхстаг, Сталин заставил КПГ сделать "программное" заявление по национальному вопросу с призывом к "освобождению немецкого народа". Но если в апреле 1919 года, когда Ленин и Коминтерн предали Баварскую советскую республику, т.к. для реэкспорта большевизма в Германию было еще рано, то в январе 1933 года, когда Коминтерн в последний раз призвал европейский пролетариат к беспощадной борьбе против империализма, «поезд ушел». К власти в Германии рвались национал-социалисты.

 

Точка зрения большевиков на германский вопрос сразу изменилась. Усиление германского рейха уже не отвечало интересам Кремля. Логике этой, казалось бы, противоречит пакт с Гитлером. На самом деле и тут велась двойная игра. Вариант такой договоренности с Гитлером, которая оставляла бы свободу действий Москве, Сталин продумывал в начале 30-х годов. В августе 1933-го секретарь ЦИК Енукидзе намекнул немецкому послу Дирксену: "Национал-социалистическая перестройка могла бы иметь положительные последствия для развития германо-советских отношений". В 1935 году, когда советский торговый функционер Давид Канделаки вел переговоры в Берлине с Шахтом, консультант посольства Бессонов впервые поставил в германском МИДе вопрос о необходимости заключения "пакта о ненападении". В мае 36-го, когда Канделаки беседовал с Герингом, Бессонов встречался с консулом Андором Хенке в МИДе. Разговор опять зашел о целесообразности заключения двустороннего пакта.

 

В 1937 году Канделаки передал Шахту мнение Сталина о необходимости переговоров. В Москву он возвращался в сопровождении берлинского сотрудника НКВД. Советская охранка всегда была в курсе того, как решался германский вопрос. В 1938 году после Мюнхенской конференции Шуленбург и Литвинов договорились о том, чтобы взаимно не критиковать лидеров обеих стран. В условиях цензуры осуществить это было нетрудно. Оба режима пропагандировали систему ценностей, которая считалась эталоном для всех членов общества и критика которой каралась. Если сравнивать оба режима не по содержанию, а по функциям, то сходства еще больше. "Раса" и "класс", "народ" и "пролетариат", "еврейство" и "буржуазия" - эти идеологические охотничьи флажки огораживали каждое общество, препятствуя проникновению элементов иного образа мыслей. Надо отдать должное исполнителям сталинской воли: договоренность избегать выпадов против вождей Третьего рейха соблюдали неукоснительно. После заключения пакта с экранов советских кинотеатров временно исчезли антифашистские фильмы, а из библиотек - антифашистские книги, зато появилась в киосках националистическая газета "Бренессель". Советская пресса до сентября 1940 года прославляла "великую миролюбивую державу, сдерживающую французских и английских поджигателей войны". Даже надзиратели ГУЛАГа получили указание не называть политзаключенных "фашистами".

 

Гитлеровская пропаганда церемонилась меньше. Геббельс лишь короткое время вычеркивал из речей антисоветские пассажи. Антибольшевизм перехлестывал через край. Чтобы убедиться в этом, достаточно пролистать немецкие газеты того времени. Зеленую улицу идея "пакта о ненападении" получила 12 января 1939 года после того, как Гитлер сердечно побеседовал с советским полпредом. Сталин обеспечил себе участие в решении германского вопроса и право распоряжаться судьбами народов, что вскоре почувствовали на себе миллионы изгнанных. В то же время, он не желал допустить, чтобы демократический Запад разгромил тоталитарную Германию и приблизил демократию к дверям не менее тоталитарного СССР. Неприемлемой была для него и возможность "мирного" сговора Гитлера с Западом. Десятилетия спустя корешки этой политики дали побеги в "доктрине Брежнева".

 

Германский вопрос был для Сталина частью национального вопроса, который, как он писал в "Вопросах ленинизма", можно решать только во взаимодействии с пролетарской революцией и который был для него "общей частью" пролетарской революции. Национальные движения, с точки зрения сталинистов, только тогда заслуживали поддержки, если служили делу пролетарской революции. Нация не имела для коммунистов самостоятельной ценности: ей суждено было раствориться в бесклассовом обществе, состоящем из "гомо советикус". Тот, кто оккупирует страну, навязывает ей и собственную систему, - втолковывал Сталин в 1943 году югославскому коммунисту Миловану Джиласу, впоследствии объявленному ренегатом. В августе 1944 года Сталин одобрял все меры по расчленению Германии, но после капитуляции вермахта стал выступать за "единство", противился намерениям союзников разделить Германию на сферы влияния. В своей речи 9 мая 1945 года Сталин торжественно провозгласил, что празднует победу, не собираясь расчленять Германию: она могла ему пригодиться.

 

Недвусмысленно подчеркнул он свои намерения и в "Берлинском заявлении" в июле того же года: в результате безоговорочной капитуляции верховную власть в Германии осуществляют представители четырех держав, отдельно в соответствующей зоне и сообща во всех случаях, касающихся Германии в целом. Сталинские претензии на всю Германию до самого конца сохранялись в названии: Группа советских войск в Германии, которое потом так раздражала функционеров СЕПГ в ГДР.

 

Великую победу русского народа в войне против гитлеровской армии Сталин использовал в своих целях. Он  получил то, что хотел - новые сферы влияния в Восточной Европе. У него появилась своя оккупационная зона, которой он мог распоряжаться по своему усмотрению. У него был выбор между грубой советизацией этой зоны и консолидацией всего восточного блока с перспективой иметь право голоса во всей Германии. Но иметь одновременно и то, и другое он не мог, и предпочтение было отдано мнимому единству Германии. Сталинские ноты потому и были отвергнуты западными державами, что они разгадали маневр "дядюшки Джо". Послания вождя были его последней крупной психической атакой на западную демократию. Он собирался свалить на Запад вину за раскол Германии, чтобы оправдать милитаризацию ГДР. Он хотел помешать Европе объединиться, ибо только единая Европа могла обеспечить становление единой демократической Германии. Единая же Германия с участием СССР стала бы препятствием на пути к европейской интеграции.

 

Из найденных недавно записок Вильгельма Пика, у которого были привилегированные отношения со Сталиным, некоторые германские историки сделали смелый вывод: кремлевский диктатор якобы оказался жертвой интриг со стороны Ульбрихта и помогавшего ему начальника партактива Советской военной администрации Германии полковника Сергея Тюльпанова, которые, укрепляя структуры социализма на Востоке, будто бы содействовали планам раскола Германии и даже состояли в тайном сговоре с Аденауэром.

 

Не следует, однако, наивно ставить знак равенства между тем, что Сталин обещал В. Пику и другим "немецким товарищам", и тем, что собирался делать на самом деле. Тот же Пик в июне 1945 года записывал в дневнике после встречи со Сталиным слова  "великого кормчего" о перспективе решения германского вопроса: будет две Германии.

 

Миф об упущенных для Запада шансах сталинских посланий 1952 года по германскому вопросу жив и по сей день. После смерти Сталина он обогатился продолжениями - легендами о том, будто бы единства Германии добивались сначала Берия, а затем так называемая фракция германистов в аппарате ЦК КПСС.

 

Юбилей великой Победы - повод задуматься об истоках многих послевоенных мифов, порожденных системой коммунистических ценностей.