Ах, эта жизнь эмигрантская наша!

1992-1999 г.г.

Ах, эта жизнь эмигрантская наша!

1992-1999 г.г.

...поток, в котором ещё отражались башни московского Кремля, купол Казанского собора Санкт-Петербурга, одесская Потемкинская лестница, Владимирская горка столицы Киевской Руси, голубая глазурь минаретов Бухары, но гладь которого всё более подергивалась и перечёркивалась готической рябью здешних соборов, волновалась в изломах угрюмых замков и воздушных schloss’ов, жадно впитывая и отражая колонны собора Св. Петра...

Когда стало бесповоротно ясно, что мир, который за прошедшие десяток тысяч лет, делая неимоверные усилия в самоуничтожении и всё же добравшись до этого дня, должен вот-вот рухнуть, брат наш Р. А. нёс домой полкило крылышек, годичный простатит и страшное предсказание о предстоящей всемирной катастрофе, которая должна произойти одиннадцатого августа в пятнадцать часов десять минут.

Мой изысканный профиль настолько примелькался, моё саркастическое ворчание вторило всем выступлениям местных оракулов, что "свет решил... – как там по Пушкину?  – что он резов и очень мил". А когда же до юбилея великого поэта осталось двадцать дней, мне предложили сыграть его, что с блеском было исполнено в этот торжественный день. И вот тут-то и посетила меня дерзкая мысль: "А не заделаться ли и мне автором?".

 Ах, эта жизнь эмигрантская наша!

1992-1999 г.г.

 Ах, эта жизнь эмигрантская наша!

1992-1999 г.г.

Они были среди своих. Среди тех, кто дал миру Христа, Маркса и Эйнштейна. И хотели они, и могли ещё кое-чего добавить к этому, если бы им вняли. Но не пришли к ним, на удивление, ни важные купцы ганзейские, ни испанские гранды, ни венецианские дожи. На худой конец, даже представителей нобелевского комитета не досчитались они. А зря. Ой, как зря! Хоть и «страшно были далеки они» от Европы, но уже настал их час.

Их профессиональная деловитая работа то и дело прерывалась радостными восклицаниями, когда они находили уличающий, на их взгляд, документ, тогда они сбегались, дабы всем своим осуждающим видом пригвоздить этих отщепенцев к позорному немецкому столбу. Этих самых, которые нигде не работают, сидят на шее налогоплательщика и ещё крутят за их спинами всякие непозволительные гешефты.

   Ах, эта жизнь эмигрантская наша!

Горя и счастья полная чаша.

Шрамы на сердце,

Рекламные зубы.

Liebe und Schmerzen

Коверкают губы.