Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

Альфред Геер

 

Вырезки из памяти

Часть 4-я


Возвращение

 

 

              Время тянулось медленно, а пролетело быстро. Как и вся жизнь. На лазаревском пляже и в мечтах (такое вот совмещение) приближало нас это время к Одессе. Пляжи здесь галечные, чистейшие. Волны их моют, а ветер сдувает с них пылинки. Да и сорить было некому. Море глубокое, три-четыре шага – и с головой уходишь под воду, которая прозрачна, как стекло. Нырнёшь, откроешь глаза – и видишь каждый камушек и слышишь, как они перестукиваются между собой при малейшем волнении. И никакой войны. Тишина опустилась над миром. В отдельном месте…

               У нас была гостья из Одессы, дочь приятелей. Она говорила, что мы живём в раю. Наверное, в июле 1945 года так могло ей казаться вдали от работ и забот. 

               На этом заканчивается лирическое отступление и начинается репортаж событий.


Лазаревка – Сочи – Сухуми 

 

                «Америка России подарила пароход: с носа пар, колёса сзади, и ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход», – пелось в весёлой песенке из кинофильма «Волга - Волга». Румыния Союзу «подарила» пароход «Трансильванию» (в счёт репараций), который назвали «Украина». Только этот пароход был самым быстроходным пассажирским судном за всю историю, что я знаю на Чёрном море. Планировалось, что он в середине августа совершит рейс из Батуми в Одессу с целью реэвакуации жителей Украины с заходом в Сухуми, Сочи, Новороссийск, Севастополь.  

                  Для нас такой вариант показался идеальным. Понимая, что желающих будет много, мы за несколько дней, чтобы быть среди первых, решили ехать в Сочи. На верфи нам выделили полуторку. Мы сердечно попрощались с друзьями, сказали «Поехали!» и маханули…       

                    Нас было шестеро – вся семья, гостья из Одессы и кошечка по кличке  Карменсита. Когда мы приехали в Сочи, стало понятно, какие мы оптимисты. Там на морском вокзале уже собралось такое количество желающих, что возникли сомнения... И папа принял решение, пока машина при нас, ехать прямо в Сухуми. Ещё около 200 километров. Так и сделали. Здесь народа было значительно меньше, а кроме того, офицерская форма с наградами и сопроводительные документы отца давали нам хорошие шансы. Папа оформил всё, что было необходимо, получил посадочные талоны. Места – по прибытии судна из имеющихся в наличии. Оставалось ждать и дышать морем.  



             Ночевать пришлось под южным небом на набережной рядом со строением под названием «Вокзал»: одноэтажное здание с выносной крытой верандой, внутри – небольшое помещение с кассами и почтой. Так мне помнится. Спали на веранде «под шум прибоя и под лунным светом» – лирика...   

                 Весь следующий день посвятили благоухающему тропиками городу. Красивый театр на набережной с каскадным фонтаном рядом. Ботанический парк с огромными листьями викторий в пруду, пальмы, аллеи мимоз, магнолий. Затем мы пошли в обезьяний питомник, где его обитатели демонстрировали свою безнравственность. Мне было стыдно из-за их поведения...

                  Днём нас чем-то покормили. Потом мы с братом смотрели, как местные мальчишки ловили рыбу под названием «бычки» с больших камней у набережной, причём на крючки они надевали рачков, а раньше я видел наживку только из червей. В итоге мы устали и с нетерпением ждали «Украину». Наконец под вечер, когда уже стало темнеть, подошел пароход.

                  Народ повалил, но команда моряков быстро навела порядок, и посадка проходила вполне терпимо. Такого огромного парохода я ещё никогда не видел. Самым большим в Одессе был тогда «Пестель». После войны он стал прогулочным, но в своё время ходил и до Батуми. Речные, те, что я видел на Волге, тем более не шли в сравнение. Это потом, когда наше пароходство пополнилось бывшими германскими лайнерами, получившими новые названия «Россия» и «Адмирал Нахимов», стало понятно, насколько скромна наша «Украина». Нам невероятно повезло: на корабле каким-то механиком работал папин бывший сотрудник Лесиков. Он помог нам занять последнюю резервную шестиместную каюту, так что до Одессы мы плыли как туристы.      

             

Сухуми -  Сочи



                                                                                                                   

Ночь мы простояли в Сухуми и утром отплыли в Сочи. Плыли мы только днём, а ночами отстаивались в портах, потому что были риски встретить плавучую якорную мину, сорванную штормом с возможно недотраленных после войны минных полей. В Сочи корабль брали «штурмом». Забрали, наверное, всех, потому что утром в порту уже никого не было. Не было и мест на палубе, в коридорах, в салонах.



Сочи – Новороссийск -  Севастополь - Одесса

 

             Отвалили рано утром. Плыли вдоль берега, помахали нашей Лазаревке, которую впервые увидели с моря, со стороны смерчей. К вечеру подошли к Новороссийску. 

               Город был заметно разрушен. Никто не заходил, не выходил. Рано утром вышли из порта на Крым в открытое море. К Крыму подошли в районе Ялты, было ещё светло, хорошо светились зубцы Ай-Петри, но обрывистая сторона уже затенялась.

                  Папа до войны отдыхал в Крыму, он с удовольствием показывал Ласточкино Гнездо, Ливадийский и Юсуповский дворцы. Белые, они хорошо выделялись на фоне зелени. А вот Воронцовский дворец сливался с берегом и угадывался благодаря львиной террасе с лестницей. Папа вдохновенно рассказывал, а я впитывал всё в свою память. И много лет спустя, неоднократно бывая в этих краях, я всегда вспоминал свои первые впечатления. Обогнув полуостров мимо мысов Форос, Сарыч и Херсонес, мы зашли в Северную бухту Севастополя и встали на рейде. Ещё когда мы заходили в порт, было видно, как разрушен город. Собор на месте крещения князя Владимира, каркас купола панорамы первой обороны Севастополя... Как я всё помню? Не знаю, иногда сам себе не верю, как такое возможно. Видимо, отец рассказывал от всего сердца. Ведь он здесь воевал, имеет медаль «За оборону Севастополя», города-героя, да и было это совсем недавно...

 


                   Ещё мне запомнился линкор «Севастополь», недалеко от которого мы остановились. Огромный такой, с трехпушечными башнями и двумя трубами. Одна прямая посередине, а другая высокая изогнутая – за рубкой у башен. Но больше запомнил я медвежонка на его палубе, с которым играли матросы. Наслушался тогда «склянок», боцманских дудок, сигналов отбоя, а потом и утреннюю побудку, видел матросскую «линейку» на палубе при подъёме вымпела.

                Утром Севастополь казался ещё более разрушенным. Особенно чётко при восходящем солнце смотрелся купол панорамы. Он мне напоминал фотографию разбитого Рейхстага с флагом на каркасе их купола.

                Вскоре «Украина» подняла якоря и полным ходом помчалась к новым берегам в СССР, от родных своих в Румынии к тем, которые хотела прибрать себе. 

     Солнце ещё хорошо светило, когда показался берег. Трудно... нет! – невозможно описать ту атмосферу, которая вдруг возникла на корабле. Она не была видна, не была слышна, – она же Атмосфера, – но она чувствовалась в каком-то напряжении, вдруг возникшем ниоткуда. А может, от людей? От их ожиданий? До сих пор я только знал, что родился в Одессе на Комсомольской улице в роддоме №2, как и тысячи других детей. Родился – ну и родился…

 

             Мой отец родился в 1905 году в Кременце на Тернопольщине – «захидэнэць», моя мама родилась в 1911 году в Миргороде на Полтавщине – «хохлушка». Приехали в Одессу в 1930 году, где родился мой брат в октябре того же года. Мама сразу же  влюбилась в этот город и стала настоящей одесситкой. Для трудоголика папы главными   были долг и работа. Он считал себя производственником и коммунистом идейным... И вдруг я почувствовал себя одесситом, ещё не понимая, что это значит, ещё не зная, какое это везение. Вдруг мне передалось это общее напряжение.


 

               Я находился на самом носу корабля. Не помню, каким образом оказался там совсем один, не думая, что обо мне волнуются, переживают. Я смотрел вперёд на открывающуюся панораму Приморского бульвара Фельдмана (так он назывался, когда мы уезжали). Потёмкинская лестница с Дюком. Угловой дом Воронцовского переулка, в котором работал папа. Весь архитектурный парад зданий от пушки на фоне Биржи до Дворца пионеров (Воронцовского) с колоннадой просматривался, как на картине Айвазовского «Лунная ночь над Одессой». Тогда ещё действовал архитектурный замысел не засаживать бульвар высокорослыми деревьями, чтобы с приморского бульвара было видно море, а с моря был виден красавец бульвар. Я очень хорошо знал этот район, тут был мой детский сад, здесь нас водили гулять к фонтану из дикого камня, где в его пещере жил Бармалей. Мы ходили вокруг и хором «речевали»: «Бармалей, Бармалей, не кушай маленьких детей!»

               Я был один впереди всего корабля. Никто меня не прогонял. Я всё время говорил: «Дерибабушка, Дерибабушка, дорогая моя бабушка...» и плакал. «Я с детства был изнеженный ребёнок, на маму и на папу не похож...» – из блатной песни. Меня называли «плаксой». Я плакал из-за козлёнка, которого съели волки и оставили бабушке рожки да ножки. Жалко было не так козлёнка, как бабушку. Плакал, когда моя мама пела про мальчика, просящего милостыню, чтобы помочь больной маме, которая умрёт, когда придёт весна (моя мама тоже умерла весной, в 1970 году). Плакал, когда читал «Дети подземелья» Короленко, «Дед Архип и Лёнька» Горького, плакал, когда мучили животных, а я не мог их защитить. Взрослые говорили, что у меня доброе сердце. Я так не думаю. Думаю, у меня был слабый слезогонный аппарат. С возрастом я его запаял, но сейчас он снова начинает протекать... Вот и сейчас, когда пишу свои воспоминания...

 

               Вдруг появляется Дима: «Так вот ты где! Все волнуются, ищут тебя, уже в порт входим, причаливать будем скоро. Пойдём скорей, там с ума сходят...»     

                  Не буду задерживаться на картинках встречи. Представьте себе сами. Внизу – толпа встречающих с цветами и слезами. «Радость со слезами на глазах...»: многие из горожан уже возвратились раньше и встречают вновь прибывших родственников и знакомых.

              Нас встретили бывшие папины сотрудники. Из них я знал только Чернявских и Выходцев, потом Гуревичей, которые одалживали у нас кошку ловить мышей, а она убегала и возвращалась домой. Воробьёвы встретили свою дочь, они жили рядом, на бульваре, и очень благодарили родителей за гостеприимство. А вот как мы добрались к своему дому – «тут не помню».  

                  Там нас ждали стол, пара стульев, кровать с никелированными шарами, нары на двух козлах, раскладушка и мраморный умывальник с зеркалом и сливным ведром в нижней камере под раковиной. Это всё, что папа успел достать во время своего приезда.

 

 

                        БУДЕМ    СЧИТАТЬ,   ЧТО   ЭВАКУАЦИЯ   ЗАКОНЧИЛАСЬ 

                                                               

                          Всего мы проделали путь длиной около 12.000 километров. 

       

Эпилог – послесловие  

 

            Когда мы вошли в нашу комнату, мама с бабушкой растерялись. По-моему, они просто никогда не видели таких хором: потолок под пять метров высоты, с богатой лепниной и пагодой, покрытые потускневшей бронзой, два огромных окна с внутренними ставнями – защита от солнца, которое светило полдня, с широченными мраморными подоконниками. Я любил сидеть, лежать на них и наблюдать за событиями в центре Одессы. Дубовый узорный паркетный пол, старинные обои. В углу – высокая изразцовая   печь, декоративная и функциональная одновременно. Она обогревала обе комнаты, и на ней можно было готовить. В ней имелась ниша с конфорками и духовка, которую сразу облюбовала Карменсита, нами привезенная кавказская кошка.      



"У" - мраморный умывальник с ведром внизу

      

               Было видно, что жили тут до войны не бедные люди, говорят – профессура.  Судя по вернувшимся из эвакуации доцентам медицины со второго и третьего этажа, Розмана и Финкеля, у них был ранг ниже, так как жили они выше.

             Профессор жил на бельэтаже, чем мама театрально гордилась. Этажи в доме были очень высокие, а лифты отсутствовали. Зато лестницы парадной были действительно парадными: широкие мраморные ступени, вычурные поручни, мраморные подоконники в ширину стены на окнах между этажами. Понятно, отчего происходила грызня у местной «элиты» за сию жилплощадь! Правда, всё было ужасно запущено. Нас ждали полчища красных клопов и чёрных тараканов. Особенно клопы. Эти мерзавцы   жаждали свежей крови. Да, мерзавцы, негодяи, но, как говорят американцы, они уже наши одесские негодяи, и мы никому не позволим вмешиваться в наши внутренние дела.  Уничтожать мы их будем сами.

              Однако, похоже, за время нашего неприсутствия три «слабые» женщины сумели сначала задержать, а затем и отстоять вторую комнату как семья погибшего будущего кормильца. Они из принципа отказывались от предлагаемых им жилищ, а потом уже и предлагать было нечего. Не выбрасывать же на улицу старуху с несовершеннолетней внучкой и вдовой, жертв сталинских репрессий, из квартиры, полученной теперь уже от дружественной Румынии, которая гуманно относилась к одесситам!

                 Так и остались мы в одной шикарной комнате в 28 кв.м – пять человек без второй комнаты в 18 кв.м, с которой нас разделяла дверь, потом заложенная. Со временем, когда отец окончательно демобилизовался, мы поставили глухую перегородку в общем коридоре и полностью отделились от соседей.

 

             Зато какие виды открывались из окна нашей комнаты! Посмотришь налево –Дерибасовская, через дорогу которой виден городской сад с фонтаном и семейством львов, что так подходило к моему отчеству – Альфред Львович. На углу – гостиница «Большая Московская» (прообраз «Геркулеса» из «Золотого телёнка», с кинотеатром «Хроника»). На другом углу – тоже 4-этажная гостиница (бывшая), превращённая из «номеров» в дом из ряда однокомнатных квартир с общей галереей со стороны двора. На первом этаже была столовая, а в подвале под ней сделали со временем пивную «Гамбринус», как тот куприновский, который находился на углу Дерибасовской и Преображенской. После войны там находилась «Кухня восточных блюд», любимое место посещения моряков иностранцев. Тоже в подвале. Там стоял ещё тот самый буфет, описанный у Куприна при входе в зал бывшего «Гамбринуса». Видел его самолично – свидетельствую! Вряд ли найдётся ещё кто-то, кто сможет подтвердить мои слова, но и опровергнуть тоже вряд ли кто найдётся...

 

                А посмотришь направо – угол с улицей Греческой. С нашей стороны переулка – Русский драматический театр им. Иванова, служебный вход в который пролегал именно из нашего двора. Каждый сезон с радостью приезжали к нам, к морю лучшие театры Союза. Предпочитали столичные. Великие режиссеры Охлопков, Завадский со своими театрами, с народными артистами СССР, такими как Жаров, Свердлин, Марецкая, Раневская, Быстрицкая, Целиковская и многие другие.

                 Ну и для поклонниц нашего двора открылись возможности. Так, из нашего двора вышла звезда экрана Лина Скирда, проделавшая путь по маршруту Одесса – Москва – ГИТИС. Она же – Лионелла Пырьева, она же – Стриженова, она же – Стелла из кинофильма «Вольный ветер», где великая Румянцева была просто «Пепитта – дьяволо». А жила их семья в конце двора у «параши», то есть дворового туалета. Они приехали с Дальнего востока, где их глава Скирда плавал капитаном гражданского судна (так говорили).

                    У них было три дочки, и в Одессе родился долгожданный сын. Рядом с ними жили их родственники Райцисы, у которых тоже было четверо детей: дочь и три сына. Старший – милиционер. Они вернулись раньше нас из эвакуации, а рядом оказалась свободная квартирка переехавших «жертв советских репрессий» в жильё погибших в гетто. На «фасады». Райцисы и дали сигнал своим родственникам: «Приезжайте скорей – есть хата!». А получить квартиру у «параши» в центре Одессы – совсем не худший вариант. Одной нашей знакомой тоже предлагали, как ведущей спортсменке Украины, жильё у туалета на ул. Советской Армии, рядом с Привозом, где бегали крысы. Она отказалась. Одесситке предложили. В своём отечестве... совести нет. Смешно?   

 

            (Но дорог нам театр другим. Летом 1994 года в нём состоялась гастроль «Свадьба Германна Геера и Светланы Одарий» с последующими подарками из трёх внуков. А ещё раньше в помещении театра этот Германн, будучи ещё студентом ОИСИ, подрабатывал у великого «режиссера» Виталия Воскобойникова, приобретя бесценный опыт для дальнейших гастролей.)

 

             Рядом с Русским театром на улице Греческой находился ещё один театр, Красной (потом Советской) Армии, вместе с домом офицеров. В нём работала в библиотеке тётя Маня, папина сестра. Я шёл к ней. И вдруг подъезжает авто типа «Майбах» и «Додж» с солдатами. Солдаты выскакивают, выстраиваются в две шеренги с карантинными интервалами между собой и устраивают проход. Из авто выходит... Кто?   Маршал Победы. Лицо и походка всем известны. Сколько нужно времени, чтобы пройти 10 - 15 метров обыкновенным шагом? Столько я его и видел. Меня, конечно, к тёте не пустили, – а вдруг террорист? – и я побежал хвастать, что видел Жукова.

                На другом углу справа от нас, напротив Русского театра, находился кинотеатр имени Котовского, который горел от зажигалок во время обороны Одессы (кинохроника   тех времён). Там всё выгорело внутри, а стены остались. После войны пацаны использовали здание как «штаб» и воевали в его театральном зале с такими же хулиганами, как и мы, с соседних улиц. А было время, когда в этом зале действительно ставились постановки, выступали известные артисты (Пётр Лещенко), поэты. Потом его перепрофилировали на важнейшее для нас искусство, которым является кино. И никто лучше Котовского не заслуживал его имени. То ли дело школа «имени мене», то есть Столярского, где было ещё одно такое ристалище! Но это уже была не наша территория. Там мы играли в «казаков - разбойников» и в жмурки, бегая по карнизам так, что страшно вспомнить.

 

                А если посмотреть прямо перед собой, что мы видим в послевоенное время? Восход солнца, который не закрывают два низких двухэтажных здания, Колодезный переулок №3 и №5. В одном из них было до революции «увеселительное» заведение, а в другом – многочисленная семья и родня нынешнего дворника обоих зданий Луки – бывшего вышибалы в здании красных фонарей до исторического материализма. Перед   домами стоял забор из ракушечника, между отелем «Большая Московская» и 4-этажным  Колодезным переулком №7, с сапожной мастерской и воротами во дворы этих зданий.     

                   В какой-то дотелевизионный период для поднятия оптимизма, патриотизма и

правильной информированности часть стены дома №7 побелили, во дворе №5 установили   кинобудку и стали крутить всякую победительную хронику от заводов, нив и творческого труда. Сначала затея всем понравилась, особенно бабушке, которая никуда почти не выходила по причине возраста и инвалидности. Понравилась народу с Дерибасовской, на которой по вечерам всегда много гуляют. Идут, смотрят – бесплатное кино показывают, и повалили. Не только проехать – пройти было нельзя. А если учесть соседствующие кинотеатры и театр, то представляете, какая нагрузка на экологию, парадные и туалеты соседних домов? Особенно надоела увертюра к к/ф «Дети капитана Гранта» с парусником на экране. Очень хорошая музыка, но не каждые десять минут для живущих вокруг...     Пошли жалобы во все инстанции: «А если пожар?» – «01!», «А если бандиты?» – «02!», «А если «Скорая»? – «03!», «А если придётся нести патроны..?»    

                 В общем, местная инициатива победила, будку сняли. Осталось белое пятно на тёмной обшарпанной стене.

 

                                                      П.С. (постскриптум)

                                                      Последнее сказание

 

              Первое, о чём позаботились мои родители – определили нас в школу. И это было непросто. Во-первых, укомплектованных школ не хватало, так как не хватало инвентаря, преподавателей. К тем, кто оставался в оккупации, относились, мягко говоря, осторожно. Брали при необходимости. Предлагали приходить со своей партой в некоторых школах, если у родителей есть такая возможность. Во-вторых, до начала занятий оставалось совсем немного, а надо было собрать кучу справок: медицинские, прописки, анкеты с родословной: не участвовал ли в белом движении, есть ли родственники за границей, ну и со всякой другой ерундой.

               Помогли как обычно знакомства – главный одесский локомотив. Только в третьей школе №47 не нашего района директор школы фронтовик Влас Павлович (к сожалению, забыл его фамилию), посмотрев папины документы, сказал: «Приводите обоих». Когда нас привели, завуч Дмитрий Степанович по прозвищу «рыжий», гроза    школы и замечательный человек, спросил: «А где второй?»  Когда ему указали на меня, он засмеялся: «Тут написано «в 3-й класс», а я думал, что это детсадовец».

                Нас приняли, я был в классе больше чем на год младше всех, а о росте и говорить не приходится. И хотя третий класс я окончил полным хорошистом, наша классная сказала маме, что сознание у меня детсадовское, что рано меня отдали в школу и могут возникнуть проблемы в будущем. Глупая она – в эвакуации не была, педагогика   другой была. А проблемы у всех всегда были, есть и будут (Много раз употребил глагол БЫТЬ? – Нелитературно как-то...  Ничего, сойдёт для усиления Бытия).                                        

               Я благодарен этой школе, давшей такие знания, которые позволили мне в техническом ВУЗе не напрягаться.



                                                                    ППС


     «Ещё одно последнее сказанье ППС, и летопись окончится моя...»

ППС – после-пост-скриптум  (не путать с пистолет - пулемётом Судаева)   

 

             Прошёл почти год. Война ещё продолжалась, но уже с местными оккупантами – клопами и тараканами, которых поддерживали соседи своими резервами. Стоило нам одержать победу в отдельно проведённом сражении, как к нам переползали их родственники. На методах борьбы не буду останавливаться, это специфика. Но после снятия обоев и замены их на побелку с трафаретами устройства перегородки в коридоре, выжигания примусом кровати с примочкой деревянной мебели настойкой из керосина с красным перцем и дустом была одержана решительная победа! Как оказалось в дальнейшем, не окончательная. Чёрных хрустящих тараканов выжили мелкие тараканы – пруссаки, а этих мы вытравили ядохимикатами. Мышей же близко не подпускала Карменсита – наша кисонька.

              Первая зима после войны была очень холодной. Море замёрзло за горизонт. К Новому году пленные завершили восстановление Биржи-горсовета, а в ночь на 1 января благодаря «умной» электропроводке возник пожар, и всё сгорело. Подарок...

              Тушили дружно и долго. Всё вокруг, включая спуск от оперного театра, было залито   водой, вернее – льдом на радость пацанам всей округи. Это был грандиозный каток без коньков.   

               В конце концов метеорологическую зиму мы пережили, начиналась идеологическая. Вернувшихся после войны партийных работников папиной национальности на прежние места в обкомах, горкомах, райкомах не восстанавливали, в лучшем случае их направляли парторгами на производства. Даже Гуревича Н.П., первого секретаря горкома партии, одного из руководителей штаба обороны города-героя, почётного гражданина впоследствии, понизили в должности до секретаря райкома.

               Но ненадолго. Когда неблагодарное государство Израиль не захотело встать под знамёна Ленина – Сталина, Гуревича отправили в отставку. Повезло ещё. Провели чистки в различных органах государственного организма. В милиции избавились от всяких «райцисов». Давид Маркович Гоцман на какое-то время ещё задержался в фильме «Ликвидация», но кино кончается, «кина не стало». Была установка на продвижение национальных кадров (пока не бандеровских), ввели экзамены на языки республик. Так что всё уже проходили. Сейчас продолжается, но в виде фарса. Ну и...?

                  Моего отца, пока он ещё окончательно не демобилизовался, определили парторгом на одесскую кондитерскую фабрику им. Розы Люксембург. Он быстро включился в процесс производства, пошёл в народ, и народ его принял. 

             А мы постепенно обустраивались. В июле месяце отцу предстояла поездка в Севастополь для окончательной демобилизации, а оттуда – в Лазаревское: сдать дела. Папа взял меня с собой. В Севастополь мы плыли на сухогрузе «Карл Маркс»: большой пароход с трубой посередине и двумя большими трюмами по обе стороны, ещё дореволюционной постройки.

                  Отход задерживался из-за медленной погрузки. Ещё бы! Его грузили пленные немцы вручную, а именно – по сходням, цепочкой, каждый нёс мешок цемента весом 50 кг на палубу, там их складывали на поддоны и короткой стрелой от мачты опускали в нижние трюмы, где другие пленные разносили в нужные места. Похоже на кинохроники   из концлагерей, но без охраны, и относились к ним вполне нейтрально. Корабль стоял на причале под арками у бастиона в парке Шевченко. Мне было нудно и скучно целый день торчать здесь под присмотром камбузных коков мужа и жены, которые очень хорошо ко мне относились. Мне это всё надоело, в том числе две ночи на пароходе в Одессе.   

                   Наконец отвалили от причала. Нам прицепили на буксир тральщик, который нужно было доставить на ремонт в Севастополь. Плыли очень медленно ещё и всю ночь.  Утром подошли к городу, я уже привычно находился на носу корабля, любуюсь знакомыми видами. Тральщик отцепили, он завёлся и стал маневрировать. Вдруг он пошёл наперерез «Карлу Марксу» под прямым углом. Что там произошло, что заклинило, не знаю. Тральщик дал полный назад, но на моих глазах вертикальный нос нашего корабля как топором срубил с полметра передка тральщика.   

                   С берега в мегафон громко матерились. Тральщик подошёл к нашему кораблю с другой стороны и успел на спущенный трап передать женщину (с военного корабля).

              Это пахло трибуналом. Жалко молодого джентльмена... Может, обошлось... Мы причалили в южной бухте. Вскоре началась разгрузка в обратном порядке. Папа забрал меня с собой и пошёл в штаб флота оформлять свои документы, а меня оставил ждать во дворе. Я ждал час, ждал два, три... решил, что он забыл про меня. И я ушёл на корабль. Никто меня не трогал, и я никого. Дорогу я запомнил, вниз по улице до площади, потом – направо и вдоль причала прямо к кораблю, который был виден сверху. Элементарно, Ватсон...    

                 Много домов было разрушено, но и много восстановлено, вокруг надписи, как в Одессе: «Проверено, мин нет». Прихожу на свой пароход, спрашиваю: «А где папа?» Повара испуганно смотрят на меня: «Он же с тобой ушёл!» Через час пришёл папа, как стена белый. Ещё на трапе ему крикнули, что со мной всё в порядке, что он накормлен и спит. Я делал вид, что сплю. Папа только сказал: «Разве мог он про меня забыть?»

                Мы не стали ждать долгой разгрузки, а сели на поезд и в купейном вагоне первого класса (орденоносцы имели право бесплатного проезда) поехали в Лазаревку. И была в том двухместном купе настольная лампа под зелёным абажуром с кисточками.

               Когда мы проехали знакомую платформу Магри, я понял, что вот-вот приедем. Приехали. Запах субтропиков. Приятно, но не ново, не успел отвыкнуть. Пришли к бывшему «нашему» дому, где нам выделили помещение для проживания на время, пока отец оформит «развод» с ВМФ. Из бывших знакомых оставались Басиловы, которые не спешили в свою Москву. Потом я понял, почему. В 1957 году я был в Москве после Ленинграда, где гостил у дяди Гриши, а оттуда заехал в Москву к Школьниковым – друзьям по Батуми. Созвонился с Вадиком Басиловым, научившим меня игре в шахматы.  Зашёл к ним. Был только Вадик. Они ютились в двух маленьких комнатках, заставленных старой мебелью. Это после простора у моря...

             Начальника верфи посадили за незаконную постройку дачи в черешневом саду из пиломатериалов предприятия с привлечением матросов. Большинство сотрудников вернулось в родные места. А Басиловы знали, что их ждёт дома, и не спешили возвращаться в Москву.

 

                Мне было скучно. Папа на весь день уходил по делам. Ездил в Туапсе, на всё про всё ушло недели три. Я ходил на пляж, купался. Одному скучно, а навязываться тоже ни к кому не хотел, стеснялся. Хозяева нашего дома относились ко мне хорошо, но я был им чужой. Потом они научили меня играть в карты – в «дурака» и даже в «66». Я быстро освоился, и нам стало интересно играть втроём. Однажды я задумался над ходом, они меня спросили, в чём дело. Я сказал, что я лавирую. Они обалдели от этого слова и рассказали папе, как я «лавироваю». Они не знали этого слова..? Папа потом всегда говорил мне, когда я выкручивался, что я «лавироваю».

                   Но главное происшествие, которое со мной там произошло – я тонул. У самого берега. Я уже говорил, какое глубокое море у здешнего побережья. Плавать немного «по- собачьи» я научился и решил поплавать у берега. Зайдя в воду по грудь, сделал пару гребков вглубь и обратно – и не достаю дна. А были небольшие волны. Я стал энергично грести к берегу – он же рядом! И снова не достаю дна. Я уже наглотался воды и выбился из сил. Я из последних сил плыву к берегу, а меня тянет вглубь... Касаюсь ногами дна, а голова под водой. Стало страшно, хотел кричать «Спасите!». И я стал смеяться, что пойдут только пузыри и никому не будет слышано. А меня, чувствую, уносит от берега.  Мне стало жалко бабушку, маму, себя, и вдруг кто-то хватает меня за руку и выбрасывает на берег. Это был Басилов - папа (я повторил его поступок годами спустя).

                   Он вышел к морю поплавать и видит: чья-то у берега голова то появляется, то исчезает. Что-то чаще исчезает. Поняв, что дело нешуточное, он зашёл в воду и вытащил меня. Я прилично нахлебался, долго лежал и отплёвывался, приходил в себя. Пожурил он меня, что я сам пошёл купаться, и чтобы в следующий раз ходил со взрослыми или вместе с Ирой и Вадиком. Объяснил, что есть волны прибойные, которые выбрасывают на берег, а есть затягивающие в глубину, как сегодня. И действительно, в тот день утонуло два человека.

 

                   Вечером у меня началось воспаление среднего уха, как в Баку. Папа имел со мной бессонную ночь. Через три дня я полностью выздоровел. Папа окончательно демобилизовался, и вскоре мы уехали домой поездами. Больше я в Лазаревке никогда не был, а хотелось. По приезде в Одессу свободного от военной службы отца приказом по главку утвердили заместителем директора кондитерской фабрики им. Розы Люксембург. Началась «сладкая» с горчицей жизнь…        

 

                   Прочитал я свои воспоминания, и показались мне они какими-то двойственными. С одной стороны, это действительно Детские воспоминания, а с другой – Воспоминания детства человека, уже впадающего в детство…  

 

                                                                                  Июнь 2020,  Лейпциг 

 

 

              (Много, много лет спустя на пляже «Морская» в Каролино-Бугазе, под Одессой, со мной произошел подобный случай. Тоже были волны. Только на этот раз в роли спасателя пришлось быть мне. Я вытащил на берег бледного от страха, кричащего о помощи  молодого человека. Он, в шоке от пережитого, побрёл от меня неровной шатающейся походкой. И как в анекдоте: «ни тебе спасибо, ни до свидания...» А может, он был «шпиён»? И не хотел «светиться»? Но я вернул свой долг Природе, и на душе у меня стало легко и немного весело...) 








<< Zurück | Gelesen: 333 | Autor: Геер А.Л. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren