Детство моё, постой…

Давно заметила: документ стал интереснее выдумки. Про жизнь – важнее, чем про сказку. Нон-фикшн – больше дает и сердцу, и уму, и настроению, чем фикшн. Литературный вымысел часто проигрывает реальному факту, верно подмеченной живой детали, личному опыту автора. Впечатление, талантливо переданное; история, ярко и неожиданно рассказанная, – отдельная радость в огромном и разнообразном море литературы нон-фикшн.

У Виктора Шендеровича моего любимого есть книжка такая – «Изюм из булки». А у Солоухина – гораздо менее любимого – тоже неплохая книжица была. «Камешки на ладони» – называется. Я вот всё думала свою (не смейтесь) «Ракушки на песке» назвать. Или, например, «Бусинки в ожерелье». Потому что люблю я ракушки рассматривать и бусинки из впечатлений перебирать. А их море – таких бусинок: крохотные картинки (не с выставки, а из жизни); реакции человеческие; настроения.

Зачем перебирать? Ну, чтобы самой улыбнуться. Или загрустить – светло и легко. Или людей порадовать. Или рассмешить. Или заинтересовать. Знаю, знаю: не время нынче. Но что делать – сама этим спасаюсь. Не всегда, правда, получается. Но я стараюсь. И предлагаю: давайте вместе. Все-таки Новый год начался.

Помните, у Бальмонта:

Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!

Вот! А я всех зову. Мало ли. Вдруг кто-то не знает, что он мечтатель. И что может посмеяться или взгрустнуть над крохотной ракушкой. А тут как раз я… Со своими историями.

В этот раз – про американских друзей. Впрочем, это ж мои детские друзья. Одноклассники. Чудесные, любимые, в большей части своей по городам и весям разлетевшиеся.

Например, в Америке, в далеком Сан-Диего, поселилась моя школьная подружка. Прелестная и непосредственная. Всегда такая была. Подружились мы с ней, наверное, в классе четвертом. И самые яркие впечатления про нашу дружбу – до сих пор в моей памяти.

Самые первые – из того же четвертого класса. Когда синие формы мы начали носить. И вот спрашивает меня моя одноклассница.

 – Майка, ты как авторучку от чернил вытираешь?

 – Я, – робко, – промокашкой.

 – Ты что?! Промокашек не напасешься! Смотри!

 И лихо так сует авторучку себе подмышку. Раза три прокручивает – и вуаля! – перышко становится совсем чистеньким.

 – Мама только сердится, когда форму мою стирает. Ругается, что всё время линяет. Вся вода фиолетовая.

А вот уже другая сторона ракушки: мы подросли, учимся в 7-м классе… И все вокруг только и говорят о новом фильме про школу и выпускников. Так и назывался «Переступи порог». Порог взрослой жизни надо было переступить. Эй, читатели, признавайтесь, кто помнит этот нежный и добрый фильм? А главное – песню.

В спящем городе ветер кружится, / Свет в окошках давно погас, / Побеседуй со мной по-дружески, / Дай мне руку, десятый класс.

И мы с подружкой, уговорившей меня наплевать на английский и уж тем более на физкультуру, смотрим этот фильм прямо во время школьных занятий. Но в школу назад плетемся всё равно. С математики любимой не сбежишь. Да и литературу жалко пропускать.

Идем, все в слезах, после кино этого трогательного. И она мне: «Представляешь, как мы будем плакать, когда реально в десятом классе окажемся». Очень мы с ней любили школу, своих учителей, свой класс.

Мы не скоро поймем как следует, / Чем на свете ты был для нас. / Верить в дружбу и спорить с бедами / Ты учил нас, десятый класс.

Вот, что хотите, – учил. И честными быть учил. И других беречь учил. И трудиться учил.

В звездный вечер иль в утро раннее / На одной из далеких трасс / Назначаю тебе свидание, / Наша юность – десятый класс.

И пожалуйста: сорок лет спустя назначила я свидание своей юности. И прилетела из Мюнхена в этот далекий Сан-Диего. Конечно, остановилась у той бывшей девочки, с которой когда-то вместе сбегали с уроков, четырнадцатилетними плакали над своей уходящей юностью, вели общий дневник и практически до окончания института не расставались ни на день. А потом жизнь разбросала нас по мужьям и странам.

И вроде всё так же, да не так. Дама такая красивая. Элегантная. Дом свой. Бассейн. Дети устроенные и умные. По-английски свободно говорит.

А в школе-то мы с ней в одной группе по изучению английского языка были. Впрочем, говорю же, прогуливали все эти занятия. Потому что английского, считайте, не было. Кто галки из бумаги швыряет, кто записки передает, кто на камчатке стулья и парты с грохотом переворачивает; а маленькая наша учительница внимания на это не обращает: стоит перед нами, ножкой своей крохотной постукивает – и вот свое – tap, tow, take. Учила нас с придыханием английский звук Т произносить…

А теперь, пожалуйста: всего лишь сорок лет прошло, а подружка моя – почти без акцента. И на завтрак бейгл с лососем и овсянка. А потом, не обращая внимание на мое восторженно-полуобморочное состояние, – за руль своего лексуса (батюшки!!!), и – поехали достопримечательности смотреть.

Я прямо даже терялась перед спокойной уверенностью своей школьной подружки. Ведь с первого класса, с первого класса! Вернее, с четвертого. И похожи мы были очень. И у нас у первых появилась модная шапочка – чепчик. Вязаная с вязаной же ленточкой под горлом. И высокие сапоги (вот где счастье!). И самые короткие юбки в классе. И пионерские лагеря – всё время вместе. И наш любимый настольный теннис под окнами летнего лагерного корпуса.

Все спят – а мы играем. Почему? Потому что мы члены совета дружины. С утра пахали: по палатам ходили, проверяли, аккуратно ли застелены кровати, а теперь в тихий час, – проверяли, все ли спят. Поэтому нам самим можно не спать. И раздражать друзей, вынужденных притворяться спящими, смехом и легким стуком теннисного шарика о стол.

Ой, и много еще чего. Веселого; легкомысленного; не отягощенного рефлексиями и переживаниями; юного, короче говоря. Впрочем, я думала, что всё забыто навсегда. Дама такая… Шикарная. Пару дней мы так и существовали. С дамой, приятной во всех отношениях.

А потом я, вспомнив, как сама устаю от гостей, когда надо их всё время кормить и ублажать, решила хоть что-нибудь приготовить. И вдруг дама кинулась ко мне с детскими распахнутыми глазами.

 – Ой, а ты не забыла, как бабушкин пирог печь?

Я растерялась. Ну, потому что хотела что-нибудь поосновательней. Но дама не отступала: «Как же я любила, когда тебе присылали яблочный пирог. Помнишь, посылки эти долгожданные в пионерском лагере? Нам их после ужина отдавали, уже перед сном, и вся палата ждала, будет ли там бабушкин яблочный пирог. Прямо лежа в постелях, им наслаждались, а уж остатки мы с тобой вдвоем в ночи доедали. Ты мне через кровать протягивала, и я ела и всё боялась, что он скоро кончится».

Господи, бабушкин пирог известен нынче даже некоторым жителям города Мюнхена. И не только русскоязычным. Но что через столько лет подружка моя помнит… Испекла я, само собой, пирожок. И ели мы его точно, как в детстве: боялись, что скоро кончится.

А уж окончательно я расслабилась и почувствовала, что подружайка – совсем прежняя, после одной истории, чуть не закончившейся если не трагически, то уж трагикомически, это точно.

Другая сторона ракушки… Или новая бусинка. После пирога – совсем уже было хорошо, почти в детство вернулись. Но, черт возьми, какое детство, когда у нас, как у Шарика, то кости ломит, то хвост отваливается. А у некоторых вообще всё отваливается.

И есть у меня волшебное средство для спасения плохо работающих частей организма. Почти плацебо. Но если очень верить – помогает. Называется глицин. Производителей не знаю, но не сомневаюсь, что никто из них моих текстов не читает, поэтому за рекламную акцию денег не получу. Когда-то я покупала этот глицин в России, потом в Украине и даже в Германии что-то похожее нашла. Такие крохотные сладенькие белые таблеточки, которые надо рассасывать. Когда высокое давление. Когда низкое. Когда плохо. Можно и когда хорошо.

И вот собираюсь я в очередной поход по Сан-Диего; таблетки от всех возможных неприятностей складываю в косметичку, превратившуюся в аптечку. (Это, кстати, у меня малая аптечка. Со мной еще путешествуют средняя и большая. Но если на один день куда-то собираюсь – беру малую.)

И подружка любознательная, в полном восторге от моих медицинских запасов (почти в таком же, как я от ее лексуса) не выдерживает: «Ой, сколько таблеток у тебя! От давления есть? Я так с давлением мучаюсь, ничего не помогает».

– Ну, я и говорю: «Попробуй глицин, не бойся: это, считай, вообще не лекарство. Но вдруг тебе поможет».

– Нет, – отказывается, – я просто так, для информации.

Я настаивать не стала, но пообещала, что, когда буду уезжать, оставлю пластиночку на пробу. И пошли мы с мужем в этот день гулять самостоятельно. Приходим вечером; подружка открывает: вялая такая, вернее – никакая. Забеспокоилась я: что, мол, с тобой.

– Засыпаю, – говорит, – просто на ходу. Еле вас дождалась; наверное, пойду лягу, разберетесь сами?

Поплелась она к своей комнате и уже от двери – мне: «Зато давление сегодня норм, даже низкое – прикинь. Помогли твои таблеточки».

– Какие таблеточки? – спрашиваю я, еще почти не волнуясь.

– Ну, ты мне с утра показывала: беленькие такие, маленькие. Глицин вроде называются.

– А где ты их взяла?

– На столе лежали. Только ты говорила – сладенькие, а я их за щеку сунула – невыносимо. Тогда под язык – еще хуже. Сплошная горечь.

– Выплюнула? – это я, упавшим голосом.

– Нет, проглотила. Слушай, я больше не могу, спать пойду.

– Господи, а сколько же ты их приняла-то?

– Ты говорила, что от высокого давления шесть штук отлично помогают: я хотела все шесть заглотнуть, но ты, жадина, только три оставила. Но мне и три помогли.

Я кинулась в комнату. На столе лежала блистерная упаковка от моего снотворного.

– Эй! – закричала я. – Ты что, не могла название прочитать?! Четко написано – зопиклон!

 – Отстань! Я спать умираю, завтра название прочитаю. Беленькие? – Беленькие. Маленькие? – Маленькие. Похожи на те, что ты мне показывала? – Похожи. Что там проверять?

Эти слова подружка выговаривала уже заплетающимся языком. Только я и слышала, как элегантное ухоженное ее тельце мешком свалилось в супружеской спальне.

Ночью я вела себя безобразно. А именно раз пять подкрадывалась к двери, за которой вообще-то неприлично подслушивать, и подслушивала. Ничего кроме храпа оттуда не раздавалось.

В промежутках между бдениями под заветной дверью я читала о побочных эффектах, возникающих при приеме снотворного; о передозировках; о том, как вызывать американскую скорую, и как это всё будет по-английски; проклинала себя и свою страсть к таблеткам, а главное – свой склероз: идиотка, совершенно забыла о том, как легко относилась подружка в детстве ко всяким серьезным вещам.

Под утро я заснула просто безумным сном. Когда выскочила в солнечную гостиную, на балконе, попивая кофе, мило ворковали наши мужья.

 – Где она?! – закричала я.

 – Иди посмотри, что ты сделала со своей подругой.

В красивую белую спальню я вошла, еле дыша. Под пуховиками, выставив краешек прелестной плотненькой ножки, улыбалась моя маленькая четвероклассница.

– Боже, – сказала она сонным голосом, – никогда я еще так замечательно не спала. Как, говоришь, твои таблеточки называются?

А кто-то еще говорит, что детство не возвращается…

Майя Беленькая (Мюнхен)

Рисунок Дины Крайзлер

(DinaKreizler)

Читайте также:

1. Всё пройдет, бэби, всё пройдет. Журнал «Партнёр», № 10 / 2023. Автор М. Беленькая
2. Аферистка. Почти детективная история с назиданием. Журнал «Партнёр», № 1 / 2022. Автор М. Беленькая
3. В концерт пойдете? Журнал «Партнёр», № 11 / 2023. Автор М. Беленькая