Темы
Михаил Гаузнер
Институтская любовь
Прочитав этот заголовок, можно ожидать романтического повествования о светлой юношеской любви студента.
Вынужден вас разочаровать, дорогие читатели: речь пойдёт совсем не о чувствах такого рода, да и слово «любовь» мне следовало бы взять в кавычки. Я расскажу о чувствах значительно более приземлённых и имеющих ярко выраженный негативный характер. Их объектом был я, учившийся в 50-х годах в одном известном и уважаемом одесском институте, а источником – декан моего факультета.
Фамилию этого человека называть не хочется – его уже много лет нет в живых, хорошего мне сказать о нём нечего, так что лучше обойтись без конкретики, в том числе и без наименования факультета, института, фамилий его руководителей и других конкретных сведений. Мои однокурсники и товарищи поймут, о ком пойдёт речь, а родственников декана огорчить и невольно очернить не считаю возможным. Поэтому буду называть его К.
Наше знакомство произошло в июле 1953 г., когда я, окончивший школу с медалью и имевший тогда право поступления в институт без экзаменов, подал свои документы в приёмную комиссию с просьбой о зачислении. Неожиданный отказ был устно сформулирован так: «Процент медалистов у нас уже набран, сдавайте экзамены на общих основаниях». Попытки настаивать ни к чему не привели, и меня направили к и.о. председателя приёмной комиссии. Им, как вы уже, вероятно, догадались, был К., который повторил ранее сказанное.
Мои робкие ссылки на отсутствие в правилах приёма в ВУЗы понятия «процент медалистов» (тем более что приём документов начался недавно) вызвали довольно грубый ответ, форма которого удивила меня, вчерашнего школьника, привыкшего к вежливому обращению учителей. Суть его была та же: не хотите (или даже «не хочешь», не помню) – ваше дело, разговор окончен.
Сдавать экзамены я категорически не хотел, и не потому, что был не уверен в своих знаниях – до выпускного класса у меня в трёх школах, в которых мне пришлось учиться, было девять похвальных грамот. Дело в том, что всего за несколько месяцев до этого было закрыто печально известное дело «врачей-отравителей», во время которого людей с фамилией, подобной моей, принимали и на работу, и в институты, мягко говоря, неохотно. Кроме того, у меня в школьные годы были серьёзные проблемы с речью – я сильно заикался. Это совершенно не мешало мне в благожелательной школьной атмосфере, но в нервозной обстановке вступительных экзаменов могло бы дополнительно способствовать их необъективности.
А самое главное было, наверное, не в этом. Я был по-юношески до глупости принципиальным максималистом и считал, что справедливость должна восторжествовать.
Не рассказывая родителям о неудаче, я пошёл искать эту самую справедливость к уполномоченному Министерства высшего образования по одесским вузам, директору холодильного института проф. В.С. Мартыновскому. Он, в отличие от К., принял меня очень доброжелательно и сказал, что я прав, но заставить К. не может, а заявление о зачислении в его институт подпишет немедленно, при мне.
Но я упрямо продолжал искать правду и пошёл на приём к депутату Верховного Совета, знатной ткачихе джутовой фабрики. Она меня выслушала и, по-видимому, не очень разбираясь, спросила мнение своего помощника, женщины - юриста. Та подтвердила мою правоту и посоветовала депутату оказать мне содействие, что и было мне твёрдо обещано.
На следующий день я, волнуясь, встретился с депутатом у входа в институт. Она почему-то ещё на ступеньках раскрыла своё удостоверение с золотым гербом на сафьяновой обложке и решительно вошла в здание, предложив мне ожидать на улице. Через недолгое время депутат с удовлетворённым лицом вышла и сказала: «Товарищ К. объяснил мне, что процент медалистов набран и всё правильно». После этого она (вероятно, с чувством исполненного долга) удалилась, а я остался с раскрытым от удивления ртом. Этим закончилось первое и последнее в моей жизни общение с народным избранником.
Не буду вдаваться в подробности: в институт я поступил без экзаменов, но первая встреча с К. мне запомнилась. На двух младших курсах я с ним никак не контактировал – как с деканом, к счастью, не довелось, а лекции он читал только студентам других факультетов (на нашем, профильном по его специальности, видимо, не решался – не знаю).
В первые дни занятий на третьем курсе нас, как обычно, послали на сельхозработы. Я был комсомольским активистом и, хоть накануне «переходил» с температурой грипп, посчитал невозможным заявить о своём болезненном состоянии и поехал вместе с группой. Осень была необычно жаркой, после нескольких дней работы под палящим солнцем на поле мне стало совсем плохо – пульс выше 120, болело сердце, и руководитель с оказией отправил меня в город.
Врачи определили миокардит как осложнение после гриппа. Какое-то время лежал, потом начал понемногу ходить, прошёл ВКК (врачебно-контрольную комиссию) в поликлинике, заключение которой сразу было передано в деканат.
Когда группа вернулась в город, товарищи зашли меня проведать и, странно переглядываясь, спросили, видел ли я приказ директора и что собираюсь делать. Выяснилось, что за самовольный отъезд из колхоза я отчислен из института.
Я пошёл в институт и увидел на доске объявлений приказ именно с такой формулировкой и примечанием: «Основание – рапорт декана факультета К.».
Подлеченное сердце стало опять выскакивать из груди – ведь кроме явной и оскорбительной несправедливости, отчисление из института означало немедленный вызов в военкомат, т.к. в эти дни шёл осенний призыв в армию.
Не обращая внимания на запрет секретаря, я без разрешения вошёл в кабинет директора института, любимого нашего профессора, рассказал о причине моего отъезда из колхоза, о своевременной передаче решения ВКК в деканат и спросил, как он мог подписать такой приказ. Директор вызвал начальницу отдела кадров с книгой приказов, увидел свою подпись и растерянно сказал: «Ты видел, какой номер этого пункта в приказе? Тридцать второй! Подумай сам – я могу всё это читать? Рапорт декана есть, виза моего заместителя по учебной работе есть, вот я и подписал... Не волнуйся, иди домой, лечись, приказ будет отменён».
Прошла неделя, я с трудом начал ходить на занятия. В один из первых дней всё повторилось – мои товарищи сообщили мне о висящем на доске объявлений новом приказе. Я не поверил своим глазам – кроме отмены приказа о моём отчислении, там был дополнительный пункт: «Перевести студента Гаузнера, как отличника учёбы, в группу Л для её усиления. Основание – рапорт декана факультета К.».
Тут надо кое-что разъяснить. На нашем факультете была одна из специальностей, на которую поступали весьма неохотно. Именно в группу по этой специальности меня перевели. Я опять возбудился, пошёл к директору и спросил: «Разве эта группа – штрафной батальон? Если да, то за какие грехи меня перевели туда из конструкторской группы?».
Хозяин кабинета растерянно посмотрел на меня и сказал: «Подсунул, ….. удельный князь» (и добавил резкий эпитет, очень плохо характеризовавший этого самого князя, привести который не считаю возможным; уверяю, сказано было именно так).
Директору было явно неудобно и стыдно за повторную оплошность. «Пойми меня правильно – я не могу немедленно отменить приказ о тебе второй раз. Проучись там до экзаменов, а по их результатам я тебя переведу обратно в твою группу. Обещаю.».
Вскоре состоялось отчётно-выборное комсомольское собрание факультета. Студенты всех пяти курсов собрались в актовом зале внушительного Дома партпросвещения на ул. Пушкинской (теперь там – банк «Порто-франко»).
Всё шло обычным порядком: доклад секретаря, выступления, выдвижение кандидатов в новый состав комсомольского бюро факультета. К. сидел в президиуме и никак не проявлял себя до того момента, когда кто-то выдвинул меня. Немедленно выйдя к трибуне, он с искажённым от злости лицом стал кричать: «Комсомольцы! Кого вы выдвигаете? Он – дезертир и симулянт, представил фальшивые справки, его надо гнать из комсомола, а не выбирать в состав бюро…» – и т.п., очень обидно и оскорбительно.
Я сидел как оплёванный и не знал, что делать. Оправдываться – глупо, ведь меня знает только мой курс, а в зале сидят студенты всех пяти курсов факультета. Но мои товарищи оказались на высоте. Один за другим несколько человек (и не только из моей группы) выступили в мою защиту и, не побоявшись декана, охарактеризовали меня хорошо. Мою кандидатуру внесли в список для голосования. Я до сих пор очень благодарен этим ребятам.
В перерыве, необходимом для печатания бюллетеней, на стене вестибюля появилась большая стенгазета – «молния». В ней, как обычно, были рутинные заметки, но главное – весь правый верхний угол большого листа занимала карикатурная красно-лиловая физиономия, злобно что-то кричащая с трибуны. Конечно, портретного сходства и вылетающих из разинутого рта слов не было, но сомнений в том, кто изображён, не возникало.
У газеты толпились студенты и очень живо реагировали. В это время из зала появился К. – видимо, кем-то предупреждённый. Растолкав студентов, он подошёл к газете, грубо сорвал её угол с физиономией, скомкал, бросил на пол и спустился по лестнице к выходу. При объявлении результатов голосования его в зале не было, а количество поданных за меня голосов было одним из самых больших.
Я понимал, что нужно ожидать неприятностей. Они появились с самой неожиданной стороны.
С занятий по военной подготовке меня вызвал генерал – недавно назначенный начальник военной кафедры. Едва выслушав моё уставное представление, он резко сказал: «Вы знаете, как на фронте поступали с дезертирами? Сейчас не то время, но офицером вы не станете, а после окончания института отслужите солдатом».
Я ответил, что его ввели в заблуждение, коротко изложил суть дела, попросил разобраться и при необходимости направить меня в любое другое медицинское учреждение по его выбору, в том числе военное, для экспертизы правильности диагноза и выводов из него.
Явно не ожидав такой просьбы, генерал удивлённо посмотрел на меня и жёстко предупредил: «Если вы меня обманули – будет так, как я сказал». Больше он меня не вызывал, и я понял, что очередная попытка К. испортить мне жизнь не удалась.
После зимней экзаменационной сессии директор сдержал слово и перевёл меня из группы Л. Но декан и в этот раз не смог удержаться и устроил очередную каверзу, написав в проекте приказа букву обозначения группы, в которую меня переводят, не С (конструкторы), а Т (технологи). Идти в третий раз к директору и настаивать на возвращении именно в свою группу я не стал, т.к. программа обучения и формулировка названия специальности в дипломе были одинаковыми. Но неприятный осадок в душе остался.
На двух последних курсах я никак не сталкивался с К., но в конце пятого курса он вновь дважды себя проявил.
В мае состоялось распределение выпускников на работу, неисполнение которого формально грозило уголовной ответственностью. Очерёдность вызова на заседание комиссии определялось средним баллом диплома, который у меня был 5,0. Поэтому я не сомневался, что моё заявление о направлении на один из одесских заводов, где я проходил преддипломную практику, будет однозначно удовлетворено.
Председателем комиссии по распределению был незадолго до этого назначенный новый директор института, не знавший об особом отношении К. ко мне. В его кабинет, где заседала комиссия, я был вызван, как и положено, первым. После зачтения моих данных и заявления о направлении директор, формально придерживаясь процедуры, спросил, есть ли другие мнения.
И тут К. заявил: «Выпускник – лучший студент курса и активный общественник. Такие молодые специалисты очень нужны в Сибири. Предлагаю направить его в Омск на предприятие п/я...».
Директор вновь поинтересовался мнением членов комиссии, которые дружно молчали – ведь практически все они работали на факультете, руководимом К., и зависели от него. Только один из них, секретарь комитета комсомола института, хорошо знавший меня по комсомольской работе (на четвёртом курсе я, член комитета, полгода был его заместителем), сказал: «Я хочу высказать своё мнение, но желательно сделать это в отсутствии выпускника». Меня попросили выйти и подождать в приёмной.
Ожидание под недоуменными взглядами ребят, не понимавших происходящего, казалось бесконечным. Из-за плотно прикрытых двойных дверей слышался неясный гул голосов. Наконец меня снова пригласили. В ожидании решения я, войдя в кабинет, был очень напряжён, но при этом не мог избавиться от ощущения, что там что-то изменилось.
Директор сообщил, что комиссия решила удовлетворить мою просьбу о направлении на выбранный мной завод и предложил мне его подписать. Поставив подпись, я поднял глаза и понял, что именно изменилось: стул К. был пуст. Видимо, во время моего отсутствия К. ушёл через боковую дверь.
Потом секретарь комитета комсомола рассказал мне, что происходило в моё отсутствие. Он заявил директору о явно предвзятом отношении декана ко мне, проявлявшемся ранее неоднократно, и что о недопустимости этого К. два года назад был строго предупреждён на парткоме института. Тут я впервые узнал, что генерал после проверки моих медицинских документов заявил на заседании парткома о необъективности К. и был поддержан другими присутствующими, знавшими о случившемся на комсомольском собрании факультета. Таким образом, я тогда невольно способствовал очередному ухудшению репутации К., что не могло не сказаться на увеличении его неприязни ко мне.
И, наконец, о последней попытке К. доставить мне неприятность. Во время преддипломной практики я наблюдал за испытаниями оборудования, которое было прототипом темы моего дипломного проекта. Неоднократно не успевал срабатывать предохранительный механизм подачи, очень дорогие элементы оборудования выходили из строя, и его не могли сдать.
Я решил попробовать разработать другой предохранительный механизм, просмотрел много специальной литературы, а затем у очень уважаемого нами доцента (потом – профессора) получил нужную книгу. В ней я нашёл подходящую схему и набросал основную идею конструкции, существенно отличающуюся от испытывавшейся.
Теперь я понимаю, насколько «сырым» и недостаточно профессиональным был этот мой набросок, но он понравился заместителю главного конструктора – одному из моих будущих учителей в профессии. По его указанию были срочно подготовлены рабочие чертежи (как он выразился, «нарастили мясо на этот скелет») с сохранением идеи моей конструкции и даже основных размеров. Меня тоже привлекли к этой работе. Изготовленный механизм позволил успешно сдать машину.
Так что у меня были все основания представить в дипломном проекте этот механизм в виде рабочего чертежа (т.н. «синьки») со своей подписью, не перечерчивая его на ватман с готового заводского чертежа, как поступало большинство дипломников. Кроме этого, я внёс в общую конструкцию оборудования другое серьёзное изменение – рассчитал и разработал гидравлический привод вращения, ранее не применявшийся в оборудовании такого типа.
Конечно, К. не смог этим не воспользоваться. Во время защиты мною дипломного проекта он заявил: «Выпускник имеет наглость представить заводской рабочий чертёж, даже поленившись его перечертить!». Мне пришлось обратить внимание комиссии на отзыв заводского руководителя практики, в котором отмечалась самостоятельность моих разработок и давалась им высокая оценка. Но К. продолжал настаивать на своём.
Тогда председатель Государственной комиссии, начальник крупнейшего в Одессе конструкторского бюро, подошёл к развешенным на стене чертежам и, став спиной к членам комиссии, задал мне несколько непростых профессиональных вопросов по моим разработкам.
Удовлетворённый ответами, он вернулся на председательское место и сказал: «Разработки оригинальные и интересные. Моё мнение – оценка «отлично». Другие мнения есть?». К. пришлось промолчать, и я получил пятёрку – последнюю в моём институтском обучении.
Возможно, это прозвучит нескромно, но других оценок не только в дипломе, но и в зачётной книжке за все пять институтских лет у меня не было. Говорю об этом совсем не ради хвастовства – просто до сих пор трудно понять, чем такой студент вызывал столь явную неприязнь декана. Остаётся предположить причины, далёкие от объяснимых рационально и не используемые для своих поступков приличными людьми.
А впрочем – Бог ему судья...
М. Гаузнер
МУДРЫЙ ЧЕЛОВЕК С НЕЛЁГКОЙ СУДЬБОЙ
ПЕРЕПИСКА С ЛЕГЕНДАРНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
Мне понравилось?
(Проголосовало: 0)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>