Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Павел Полян

ЕВРЕЙСКИЕ СУДЬБЫ

СОФЬЯ МОИСЕЕВНА ПЯТОВА: ИЗ ПУХОВИЧЕЙ В ШВАРЦВАЛЬД

(ПУХОВИЧИ – ЛЕС – БОБРУЙСК — ЛЕНИНГРАД – ФРАЙБУРГ)

 

           Пуховичи

Соня Сухман (она же Софья Моисеевна Пятова) родилась в Пуховичах под Минском. Скорее всего – в 1933 году, но наверняка этого никто не знает: война слизнула все документы и записи. Но до войны она все же успела закончить свой первый класс.


Пуховичи  тогда  –  это  полу-деревня,  полу-местечко:  во всяком случае  евреи  с белорусами  до  войны  уживались хорошо. Дом Сухманов стоял в самом центре, возле церкви.


Софья Моисеевна Пятова


22 июня 1941 года грянула война. Отца, Моисея Залман-Боруховича,  призвали  в  армию,  но  отмобилизоваться  он не успел: вместе со старшим братом он ушел в лес, став тем самым едва ли не первым партизаном в округе. А вот маме, Тэме (Татьяне) Абрамовне (в девичестве Вольфсон), как заведующей  сберкассой,  даже  эвакуироваться  было нельзя: пока стоявшая в Пуховичах летная часть не была рассчитана, любая попытка уехать приравнивалась к вредительству.


А когда все летчики были уже обслужены, и мать решилась, наконец, уехать, то было уже поздно. Через несколько километров их подводу догнали немецкие мотоциклисты и развернули обратно. «Дома» их ждал сюрприз: прошло лишь несколько часов, а замок на доме был уже взломан, а сам дом полностью  разграблен!  И  даже  из  сберкассы  вытащили  и вскрыли несгораемый сейф, в котором и так ничего не было.


Так началась жизнь под немецкой оккупацией, и подлое мародерство вчерашних соседей – далеко не самое страшное из того, что предстояло пуховичским евреям. Их первым делом  пометили:  заставили  нашить  и  носить  на  верхней одежде желтые заплатки – спереди и сзади.


Врезалась  в  память  и  первая  «акция».  Немцы  выстроились в два ряда, и через этот строй пропускали всех евреев-мужчин  –  несколько  сот  человек:  и  стариков,  и  взрослых (в их числе и папины братья – Абрам и Сэмен), и ребят, которых не успели призвать в армию. Потом их погрузили на грузовики и отвезли на Попову горку возле кладбища: по рассказам, их заставили выкапывать себе ямы, потом расстреляли и засыпали землей, по другим рассказам – закопали живьем.


В  конце  июля  или  начале  августа  всех  евреев  согнали  в гетто,  каковым  послужил огромный  бывший  дом  отдыха в конце Пуховичей. Сухманы – дедушка, мать и трое детей (кроме Софочки – двое младших: сестричка Хайла и братик Залманка) – разместились впятером в одной комнате. Рано утром, в один из сентябрьских дней под Рош-Ха-Шана, гетто окружили немцы и всех стали выгонять на плац. Вдруг раздалось несколько  выстрелов,  и,  словно  подкошенный,  упал дедушка. Увидев это, мама быстро натянула на старшую дочь зимнее пальтишко и валенки и спрятала ее за печку в углу комнаты. Там, за печкой лежало все их имущество, увязанное в простыни. Подняв Соню на руки, мама посадила ее на самый верх, на все эти узлы, а та, полусидя на вещах и держась за печку, оказалась почти под самым потолком.


Того,  что  происходило  на  плацу,  девочка  не  видела  — только слышала шум, гам и крики снаружи. Потом все стихло, а в комнату стали заходить незнакомые люди – заходить и вытаскивать из-за печки вещи. Вскоре Соня оказалась уже на полу, вещей под ней больше не было, но не было и мародеров.


Когда стало совсем тихо, Соня выглянула за дверь, вышла на двор и пошла по дороге в сторону станции Пуховичи и поселка Марьина Горка. Навстречу ей шла незнакомая женщина: «Ты евреечка? Там же ваших убивают, куда ты идешь?!..» (1). И Соня развернулась и пошла обратно, в Пуховичи. Куда, к кому? Из неевреев она хорошо знала только одного человека, работавшего с мамой в сберкассе, по фамилии Маевский.


Софья Пятова


Но не знала, где он живет. Расспросив об этом, пришла к нему домой. Вечером, когда он пришел, то первым делом спросил: «А ты спрашивала, где я живу?» – «Да!». – «Уже доложили, что я  прячу  евреечку!..  Утром  ты  должна  уйти,  а  то  заберут  и меня». Но  ночью  раздался  стук  в  дверь  –  это  пришли  отец  с братом, с Сахне. Отец, узнав об убийстве, примчался прямо к Маевскому. И, не дожидаясь утра, уже втроем они ушли в лес, не отказавшись от хлеба, который им дали с собой …

 

Лес

Окрестные  леса  братья  Сухманы  знали  с  детства  и  как свои пять пальцев. Но на подножном корму ни в каком лесу осенью не выжить. Поэтому, скитаясь по лесам, эта троица ночевала больше на сеновалах, чем в стогах, особенно часто в свинарниках: ночью выйдешь к свиньям и конфискуешь у них часть картошки и другой еды.


Однажды, в шальную ночную бомбежку ранило Сахне, и под утро он умер. Отец ушел и вернулся с лопатой: похоронив брата, он хорошо запомнил это место. По лесу тройка ходила почти одна, довольно долго, никаких партизан в лесу еще и в помине не было. В партизаны люди пошли тогда только, когда  в  деревнях  появились  приймаки  из  окруженцев  или пленных,  то  есть  солдаты,  которых  женщины  «признавали» якобы за своих и забирали из леса или лагерей к себе. Но скоро полиция начала разбираться с ними – не коммунист ли? не комсомолец? не еврей? А разобравшись – частенько расстреливать. Вот после этого «приймаки», отогревшись и наевшись, и стали дружно уходить в леса, в партизаны, а за ними в лес потянулись и их бывшие хозяева.


На партизан натолкнулись только в 1942 году. Шли ночью и  встретили  большую  подводу,  папа  приподнял  рогожу: оружие! И тогда-то из леса вышли партизаны. Услышанному рассказу отца с дочерью они не поверили, но в отряд их все же взяли.


Жизнь в отряде Тихомирова, которая после этого началась, 10-летней девочке показалась спокойной: ты не одна, ты  в  коллективе,  среди  своих.  Спокойной  и  сытой,  хоть поесть у партизан было не всегда.


Было  в  отряде  у  Владимира  Андреевича  Тихомирова, 23-х летнего лейтенанта, более 100 человек. Собственно, это был не самостийный отряд, а переброшенный из-за линии фронта эскадрон (755-я кавбригада имени Сталина). Почти каждый день уходили на задания: пускать под откос поезда, отбивать угоняемых на запад девушек и т.д.


И вот пришло извещение, что немцы движутся в сторону отряда Тихомирова. Однажды, когда отряд был в деревне Зенонполье в Червеньском районе, прошел слух, что немцы приготовились к охоте на партизан. Спросив «не боишься?» («Нет, не боюсь»), отправили Соню в разведку. Партизан посадил ее перед собой на лошадь и отвез  через  болота  кратчайшим  путем  к  одной  деревне. 


С торбой на спине, она незаметно прокралась в нужный дом. Ханна, свой человек, рассказала, что надо торопиться, что каратели, 6 или 7 машин, уже у них в деревне. Накормила девочку,  и  та  быстро  через  огород  вышла  к  болоту,  где  ее ждали партизан с лошадью. Приехала, вся исцарапанная, с новостью: через час или через два немцы пойдут прямо на нас. Но «тихомировцы» их хорошо «встретили»: у Перунова моста  близ  деревни  Маковье  положили,  наверное,  всю экспедицию.


В мае 43-го, когда отряд был еще в Червеньском районе, в соседний Кличевский район стали прилетать самолеты с Большой земли, чаще ночью: привозили оружие, еду, лекарства,  мыло,  забирали  раненых.  Однажды  решили  вывезти из отряда и малых детей – Нину Красноперку, дочку врача, Генку Кошелева и ее, Соньку Сухман. Погрузили в самолет, а он не заводится. Пришлось выйти, он улетел, а назавтра уже не сел. А еще через день немцы окружили отряд, и двое малых, Генка и Сонька, оказались вдвоем и одни: ходили по лесу,  бродили,  если  стреляли,  убегали.  У  одного  была  пилотка, у другой советская 30-рублевка – и то, и другое они закопали.


Когда  немцы  лес  прочесывали,  то  двух  детей  под  деревом,  прижавшихся  друг  к  другу,  не  засекли.  Но  через  несколько дней, когда те вышли на поляну, немцы выбежали и взяли их в плен. Но  ребята  уже  обо  всем  договорились,  что  говорить  на допросе.  Мол,  были  в  Прибалтике,  родителей  потеряли  и ходим по деревням, попрошайничаем, кусок хлеба просим, просимся переночевать. Первым увели Гену, и когда он вернулся, то сказал, что его даже раздевали. И Соня сразу догадалась, чтó они хотели посмотреть. Но русского, необрезанного – отпустили.


О  себе  же  она  всем  сказала,  что  зовут  ее  Кунцевич  Зоя. Офицер  дал  ей  сладкую  шоколадку,  повесил  на  стену  русскую карту и сладким, как и шоколадка, голосом стал выспрашивать, где партизаны. А девчонка и те буквы забыла, что знала: в лесу другой надобен «алфавит»... Так  ничего  и  не  узнав,  офицер  пригрозил:  вот  увезем  в Бобруйск, там все расскажешь. После допроса посадили в какой-то лагерь в самом Кличеве. Хлеб иногда давали, иногда нет.  А  потом  и  правда  повезли  в  Бобруйск.  Машины  туда ходили  редко,  как  соберется  караван  побольше,  настолько было неспокойно от партизан. Соня тряслась в машине и молила бога, чтобы машина взорвалась – лишь бы на допрос не попасть! Бомбежек она, кстати, вообще не боялась, бомбежки были для нее праздником!..

 

Бобруйск

Но в Бобруйске обоих сдали в детский дом. Там оба были недолго  –  приходили  какие-то  люди  и  разбирали  детей  в семьи.  Но  партизаны  как-то  узнали,  куда  забирали  детей, прислали связного и увезли партизана Генку. Тогда стали за девочкой следить, ждали, что пришлют и за ней. О чем, естественно, мечтала и партизанка Сонька. А  потом  ее  перевели  обратно  в  Бобруйский  детский дом,  где  уже  вовсю  гулял  слух,  что  немцы  у  детей  берут кровь  для  раненых.  Спасла  ее  воспитательница,  Марья Александровна,  —  улучила  момент  и  в  холодный  ноябрьский  день  отвела  Соню  к  своей  двоюродной  сестре,  тоже Марье Александровне. У нее уже были двое своих малолеток – мальчик и девочка, Эдик и Эммочка. Жила с ними еще бабушка, и муж – Петр Федорович Бокий, начальник снабжения по Бобруйску. Семья золотая! Свою «старшенькую» они обули-одели, постригли и помыли (она была вся завшивленная, вся грязная – последний раз мылась в мае, у партизан). Да и Соня очень полюбила малышей, возилась с ними, помогала во всем по хозяйству.


Но  ни  с  какой  другой  не  сравнится  самая  большая  радость во время войны – приход своих! Когда освобождали Бобруйск, пусть и горящий, – сколько же в этом для Сони было радости. Но когда она впервые увидела красноармейцев, – то даже испугалась! Почему с погонами? Никогда не видела таких. Но ничего, привыкла.


Узнавая в толпе партизан, Соня останавливала их и расспрашивала, где «тихомировцы». Оказалось, что они ушли дальше на запад, в Польшу. Делать нечего – надо ждать отца и, поджидая, учиться.


Соня записалась в школу, и сразу же в третий класс. Но проучилась  недолго  –  в  сентябре  ее  снова  нашел  отец!  С бумагой о том, что он ищет дочь, он прошел по ее следам, пока не нашел детский дом и семью Боких, которой – через газету – он после выразил благодарность. Эта семья навсегда стала близкой «роднёй» Сухманов, не раз потом они приезжали к ним в Ленинград.

 

Пуховичи

Соня  же  с  отцом  воротилась  в  Пуховичи.  В  самом  селе у них все сгорело, ничего не осталось. Оставался лишь недостроенный  сруб  около  станции,  который  еще  до  войны строил Абрам, один из папиных братьев. Достроив дом, отец и дочь так и остались в нем жить. Отец работал заготовителем, но дела свои строил так, чтобы в субботу можно было не работать. Набожный и сведущий в религии человек, он первым делом купил талес, тфилин и сидур. После долгих разговоров с раввином отец привез в чистой наволочке из леса  останки  Сахна,  собрал  миньян  и  похоронил  братнины косточки по всем правилам – рядом с братской могилой убитых в «мужскую» акцию. Он же сделал памятник убитым евреям на том месте, где была их братская могила. Многие приезжали  отовсюду,  даже  из  Америки,  давали  деньги  на памятник.


В  1946  году  отец  женился.  Груне  Лейбовне  Стронгиной было тогда 25 лет, она тоже была в партизанах, и вся семья ее тоже погибла. И вскоре родилась у Сони сестра Нахама. Сама же Соня первые несколько лет училась плохо, оказалось, что даже буквы она в лесу перезабыла. Но потом втянулась,  вспомнила  все,  и  после  5-го  класса  училась  очень хорошо. Десятилетку закончила в 1952 году, еще при живом Сталине.

 

Ленинград

Вдвоем  с  Майей,  закадычной  своей  подругой-еврейкой и отличницей, они поехали в Ленинград, поступать в педиатрический  институт,  единственный  в  СССР,  где  учили  на детских врачей. Обе сдали экзамены – и обе не поступили: не прошли по конкурсу.


Майя вернулась в Пуховичи, а Соне отец прислал бумаги о том, что она была в партизанах, а штаб партизанского движения послал в институт телеграмму о том, что абитуриентка такая-то – партизанка-разведчица. И вот директриса, по фамилии Шутова, встречает Соню и, как ни в чем не бывало, спрашивает: «А что Вы, Сухман, не на занятиях? Прибыли документы, мы теперь знаем, кто Вы…»


Позднее, на работе Соня с антисемитизмом не сталкивалась. Но ядовитая пилюля антисемитизма при поступлении в вуз засела довольно глубоко. Для того, чтобы поступить в институт все могли быть обычными людьми, а она – чуть ли не Героем Советского Союза!


…Но  два  раза  Соне  повторять  было  не  нужно,  и  занятия  не  пропустила,  кажется,  ни  разу.  Снимала  комнату  на Васильевском,  на  6-й  линии,  в  коммуналке  за  10  рублей.


Тогда  же  она  познакомилась  со  своим  будущим  мужем, Бенционом  (Геннадием)  Ароновичем  Пятовым,  старше  ее лет на 10-12 (1925 года рождения). В 1943 году, после прорыва блокады (в блокаду умер его отец), он ушел на войну: воевал на  Пулковских  высотах,  освобождал  Прибалтику,  Польшу, Гданьск, Калининград, Берлин. Был он связист, с тяжеленной катушкой на плечах. Пять послевоенных лет служил в военной  администрации  Шверина.  Вернувшись,  работал механиком на радиозаводе имени Козицкого (где дошел до начальника отдела) и учился на заочном.


На летние каникулы после второго курса молодые приехали  в  Пуховичи,  и  14  августа  1954  года,  в  пятницу,  отец устроил молодым нелегальную хупу (2)  с миньяном, а назавтра сыграл уже легальную еврейскую свадьбу, – с теленком и пудом фаршированной рыбы. Незабываемо!


После этого отец словно бы закончил свои земные дела. Он никогда ничем не болел, а в 1955 году вдруг весь пожелтел. Приехал в Ленинград, ходил по профессорам, но ничего не помогало. Следующим летом, когда медичка-дочь приехала в Пуховичи и сама ухаживала за ним, он умер – умер уважаемым человеком, но в возрасте всего 49 лет! До кладбища, пешком, его гроб несли на руках.


…Кончив  институт,  Соня  работала  сначала  участковым врачом, потом была зав. отделением, а потом инспектором по  детству  в  исполкоме  Ленинского  района  Ленинграда.


Работала Соня много, на полторы ставки, а получала мало. Подрабатывала, преподавала еще и в училище медсестрам. Когда получила первую категорию, стало легче: в 1973 году Пятовы построили кооператив и выехали из коммуналки.

 

Эмиграция

Сониной сестренке Нахаме было 7 лет, когда папа умер. Она  вышли  замуж  и  уехала  в  Израиль,  чтобы  ее  младшего сына (ему было тогда 16 лет) не забрали в армию. У нее два сына: один в Белоруссии, в Витебске, предприниматель, другой в Израиле.


Софья и Геннадий Пятовы


В конце 1980-х засобирались в Израиль и Пятовы, но когда открылась и Германия, то в 1992-м году поехали именно в нее. До самого отъезда оба работали! Всеми  хлопотами  занимался  Миша,  их  единственный сын, названный так в честь Сониного отца. Обрезание ему сделали такое же тайное, как и им самим хупу. Отслужил в армии, профессиональный инженер (в Германии тоже). Жена, Лариса,  музыкальный  педагог,  закончила  Ленинградскую консерваторию.


Сын с семьей уехали первыми, поселился в шварцвальдском Бад Кроцингене. Внук учится в университете, в Берлине, и время от времени печатается в «Die Welt», а внучка заканчивает  гимназию,  играет  на  нескольких  инструментах  и прекрасно поет и танцует. Уезжая, сын все документы приготовил и для родителей, но всего не предусмотришь.


В  16  лет  (1949?)  Соня  получала  паспорт.  О  том,  что  родилась она в 33 году, она догадывалась, а вот в какой день? Одна из подруг, Рая Шац (Томчина), отмечала свой день рождения 2 января, вот Соня и взяла себе 3 января: получился двойной праздник!


Оформляя бумаги на отъезд, Соня заново получала свидетельство  о  рождении. Паспортистка  написала  ей  ни  с того, ни с сего: «Кононовна», а потом зачеркнула и написала «Моисеевна» и еще «Исправленному верить». Эдакая, с зачеркиваниями, бумага не понравилась уже самой Соне и, по ее настоянию, ей сделали новое, но в качестве дня рожденья написали зачем-то 1 апреля. И тогда получилось, что в одних документах дата рождения 3 января, а в других – 1 апреля. Но  как-то  преодолелось  и  это.  А  языкового  барьера  не было, и нет: выручает идиш, знакомый с детства!


Пятовы  ценят  спокойную  жизнь  и  об  эмиграции  не жалеют, по исторической родине не скучают. Муж в Германии серьезно  заболел  (точнее,  в  Германии  вылезли  наружу  его застарелые болячки), но двадцать с лишним лет немецкая медицина держала его на плаву. Он умер в марте 2013 года, вместе они прожили почти 60 лет!..

 

1 - Евреев расстреливали в свинарниках совхоза Блонь – почти на пол-пути между  местечком и станцией.

2 - Еврейская религиозная свадьба

 

 

 





<< Назад | Прочтено: 567 | Автор: Полян П. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы