А.Хасин

Д  О  Ч  Ь    П  О  Л  И  Ц  А  Я

         В одной из программ российского телевидения – «Пусть говорят» Андрея Малахова – рассказывалось о ребятах 8-10 лет, совершивших настоящие подвиги.

         Один вытащил из загоревшейся деревенской избы годовалую сестренку, получив при этом серьезные ожоги. Другой бросился холодной осенью в  реку и спас упавшего туда товарища. Были и другие примеры удивительного героизма собранных на эту передачу ребят.

          Глядя на этих маленьких героев, я вспомнил восьмилетнюю девочку, спасавшую меня от голода в моем концлагерном детстве.

         О ней и хочу рассказать…

         Моя мама любила повторять: «Свет не без добрых людей». В страшные годы фашистской оккупации я не раз убеждался в правоте ее слов.

         Когда в начале лета 1942 года наш этап, последний из Одесского гетто, пригнали в Доманёвку и мы уставшие, голодные сели на землю недалеко от небольшой церквушки, к маме подошла какая-то женщина и спросила:

         - Звидки вы?

         - Из Одессы, – ответила мама.

         Женщина посмотрела на меня, на сестру, вздохнула и ушла. Но вскоре вернулась с крынкой молока:

         - Нехай диты попьють.

         Из Доманёвки нас погнали в Карловку. Во всех бараках нары были заняты предыдущими этапами, и нам ничего не оставалось как примоститься  в одном из бараков на земляном полу.

         Так бы мы и спали, если бы не деревенский кузнец. Он привел одному из охранявших лагерь полицаев подкованного коня и из любопытства заглянул в наш барак.

         Увидев, что мы лежим на голой земле, он сказал маме, что ночью натаскает нам из расположенного неподалеку от лагеря коровника солому.

         Так он и сделал, и у нас появилась, как говорила мама, «приличная постель»…

         А теперь о дочери полицая.

         Фамилия его была Луценко. О нем говорили, что его свирепый вид наводит ужас даже на односельчан. А об узниках концлагеря и говорить нечего!

         В то наше первое концлагерное лето его дочка приносила ему в лагерь «исты». Конопатая, босая, в выгоревшем платьице, на нас она смотрела с испугом. А когда выходила за ворота лагеря, домой пускалась бегом!

         Однажды я встретил ее у колодца. Она мыла солдатский котелок, в котором приносила отцу еду.

         Когда я подошел к колодцу набрать воду в заменявшую нам ведро ржавую кастрюлю, она, увидев меня, испуганно отскочила.      

       Неожиданно для себя я схватил ее за руку:

         - Как тебя зовут?

         Она вырвала руку:

         - Ты шо?

         И тут я со страхом подумал: сейчас побежит, пожалуется отцу!

         Но она потерла руку и сказала:

         - Мэнэ Лида. А тэбэ?

         Я сказал.

         Она оглянулась по сторонам и спросила:

         - Скажи, а чого це вас так мордують?

         - А за то, что мы Христа распяли.

         - А колы ж це було?

         - Больше тысячи лет назад.

         - Так ты ж тоди ще не жив!

         - Ну и что? Все равно виноват!

         - Лидка! – прогрохотал за бараками сиплый голос полицая. – Куды ты пропала?

         - Ой! – заметалась она. – Побигу! А ты приходь сюды завтра.

         И убежала.

         Когда я сказал маме, что познакомился с дочерью Луценко, мама ужаснулась:

         - Не смей к ней подходить! Полицай тебе голову оторвет!

         Но на следующий день меня, как магнитом, потянуло к колодцу.

         Как и накануне, она мыла солдатский котелок. Увидев меня, облизнула потрескавшиеся губы и быстрым шепотом сказала:

         - Приходь зараз до старого сарая. Батько впевненный, шо я до дому побигла. Шукать не будэ. Приходь!

         В конце лагеря стоял полуразрушенный сарай. Камышовую крышу его растаскали зимой по баракам на «паливо». Стены тоже обвалились, и оставаться в сарае незамеченными можно было только сидя на полу.

         Лида уже сидела там, на полусгнившей соломе, и когда я вошел, подвинулась, давая мне место.             

         Не успел я усесться, как она сказала:

         - Так расскажи, як же Христа распялы?

         Я стал рассказывать евангельскую легенду, которую знал со слов мамы.

         Лида слушала, раскрыв рот и не сводя с меня глаз. Но когда я сказал, что мать Иисуса, пресвятая дева Мария, была еврейкой, она воскликнула:

         - Ты шо! Не може буты!

         - Как «нэ можэ буты»? Ты спроси мать, отца.

         - А шо воны знають? Маты цилый дэнь у поли або в огороди працюе. А батько тильки самогон пье, та вас доглядае!

         Вдруг она вскочила:

         - Побигу! А ты трошки посыдь, шоб нас удвох не бачылы. А завтра прыходь. Батько кажэ, шо вы уси з Одессы. Я хочу знаты, шо це за город такий…

         От мамы я как-то слышал: «В любом несчастье нужно иметь кусочек счастья».

         Таким «кусочком счастья» стало для меня знакомство с этой девочкой.

         Когда на следующий день я прибежал в сарай, она сидела уже там, разложив на чистой тряпочке несколько помидоров, хлеб и кусок отварной курицы.

         Мне показалось – я вижу это во сне!

         А Лида деловито сказала:

         - Поишь. А потим расскажешь.

         Съев всё в один присест, я стал рассказывать о нашей одесской жизни.

О 16-й станции Большого Фонтана, где каждое лето отец снимал дачу и по утрам, взяв напрокат лодку, выходил со мной в море ловить бычков. О Дворце пионеров, из широких окон которого виден порт, и где в читальном зале Дворца я зачитывался книгами Жюля Верна, Фенимора Купера, Джека Лондона, Майн Рида и Стивенсона. О Потемкинской лестнице, ведущей с Приморского бульвара в порт, на которой кинорежиссер Сергей Эйзенштейн снимал свой знаменитый фильм «Броненосец Потемкин». Об Оперном театре, куда мама водила меня каждое воскресенье. И о музыкальной школе Столярского, о которой мечтала моя мама, чтобы я туда поступил…

         Лида слушала, затаив дыхание, не спуская с меня глаз.

         Для нее, девочки из глухой украинской деревни, всё что я рассказывал казалось таким же нереальным, какой нереальной в условиях голодной концлагерной жизни показалась мне принесенная ею еда…

         Так я встречался с ней в этом полуразрушенном сарае, убегая из нашего барака под разными предлогами, чтобы в очередной раз рассказать Лиде о нашем прекрасном городе.

         А она приносила еду. Я ел и мучился от того, что не могу поделиться этой едой с сестрой и мамой, потому что боясь за меня они сделают всё, чтобы эти свидания прекратить…

         В одно из таких свиданий я узнал, что Лида не умеет даже читать. Ей было семь лет, когда началась война, и в школу она уже не пошла. Она принесла мне как-то букварь и попросила, чтобы я научил ее складывать буквы в слова.

         Я с увлечением принялся учить ее чтению, и когда она впервые  самостоятельно прочитала какую-то фразу – обняла меня и поцеловала!

         Но всему приходит конец.

         В какой-то день она не пришла. Не пришла и на следующий. Прибегая в сарай, я ждал, что вот-вот она придет. Но ожидания были напрасны…

         Прошло еще какое-то время, и однажды, когда я пришел за водой к колодцу, туда прискакал на коне ее отец, полицай Луценко.

         Осадив коня, он посмотрел на меня мутными от самогона глазами и со всей силы хлестнул по спине кнутом. Хлестнув меня еще несколько раз, развернул коня и ускакал.

         А потом его перевели из Карловского концлагеря в Доманевский, и надежда снова встретить его дочь пропала для меня навсегда…

          Увидев в программе Андрея Малахова ребят-героев, я вспомнил эту милую деревенскую девочку с маленькими шершавыми руками и добрым сердцем.

         Не знаю, как сложилась ее судьба, но уверен: выросла она добрым и отзывчивым человеком, не похожим на своего свирепого отца…  

                                                                                   Аркадий Хасин

ДОЧЬ ПОЛИЦАЯ

• Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
  Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

  
  Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

  Войти >>